Читать книгу: «Тю! Истории с географией», страница 3

Тетя Галя

Это двоюродная сестра матушки. Живет в Донецке, в своем доме. Изредка мы с мамой ездили к ней в гости. Чаще сестры переписывались.

Жизнь тети Гали была большой плитой, на которой все время кипел чан суеты. Она говорила: «У меня есть муж, дочь и зять. Каждый сам по себе. А я – жена, мать и теща в одном лице. Им всем от меня одной что-то надо. Ни черта не успеваю…».

Отдушиной ее беспросветной маяты служили цветы, куры, кошка и собака, которые были всегда. Когда появился внук, он пополнил этот светлый список.

Одно дело – нудно жаловаться, что все плохо, и совсем другое – легко констатировать происходящее. Мол, вот так живем, по-другому не можем. Именно так относилась к своей судьбе и т. Галя.

Письма писала она без абзацев. Поток мыслей невероятной амплитуды шел сплошным текстом. Жалею, что не сохранял ее эпистоляриев. Остались только фрагменты, по какому-то наитию переписанные мной:

«Виктора видела. Пьяненький. Конвертов у меня много и наштампованных. А теперь надо еще марки клеить. Ты приезжай. Теперь ничего везти не надо, с пустыми руками в электричку – и все. Куры у нас старые, несутся плохо. А отсюда мы тебя посадим…»

«О ценах вообще говорить не хочется. От этих цен ум убывает…»

«Приезжали Мира и Вася. Мира потолстела, у Васи болят ноги. Собака у нас. Большая сука. Пока я смотрю телевизор (ты ж знаешь, как я его смотрю – сплю под ним), она лезет в мою постель. Тюленская, врач по нашей улице, взялась докармливать старуху. Та ей дом отписала. Да быстренько и докормила – сегодня умерла, завтра похоронили… Ты ж знаешь, какие у нас высокие потолки. Полезла я белить их на кухне. На стол поставила табуретку, на нее – маленький стульчик. И то еле доставала. И чего-то дернуло меня потянуться к какому-то пятну… Мухи, сволочи. У вас много мух? У нас много. И сверзлась я с той пирамиды. Ой, Женя, я летела так долго… Лечу и думаю – скорее бы упасть…»

«Отмечали нашу золотую свадьбу. Как там твой Гриша? Зять купил водки. Я деду сказала – возьмешь хлеба, селедку и арбуз. Он в ответ – на х.. это надо? У нас этого слова никто, никогда не произносил!!! А я и не знала, что ОН существует!!! Кричали „горько“. Но дед целоваться не пожелал. Так я взяла его за уши и чмокнула, шоб он всрався. Зять тоже водку уважает. А с дедом ссорится. Чуть ли не до драки. А я как пожарник между ними…»

Один существенный факт: она была почти глухая. В детстве ее лечили от какой-то жуткой болезни и давали пить хинин, кажется… Выжила. Но лекарство дало страшное осложнение – глухоту. На всю жизнь. Поэтому никогда не работала. Только торговала цветами. С растениями у нее был самый настоящий роман. Любовь была взаимной – розы, гладиолусы и другая красота у т. Гали вырывались из стандартов роскошества и всегда быстро раскупались. Продавала их она в центре города, куда добиралась на трамвае.

Одно время у т. Гали была сиамская кошка, которая утром провожала свою кормилицу на остановку (метров 500 пути), а вечером, поражая своей загадочной чувствительностью, топала встречать именно в то время, когда хозяйка возвращалась…

Домашнее хозяйство т. Галя ведет, как письма пишет – все дела окучивает одновременно. Перемыв половину посуды, пойдет кормить живность, потом начинает копаться на грядках. Затем примется готовить еду, отчего грязной посуды только добавляется. Словом, «колотилась» с утра до ночи. Посуду домывала, зачастую, заполночь. Но при этом хронический бардак каким-то чудом выглядел …гармонией. За один борщ т. Гале можно было простить все, что угодно.

…Из-за ее глухоты все домашние вынуждены переходить на повышенные тона. Когда я впервые приехал с мамой туда в гости, то подумал, что они все время ругаются… И только матушка говорила с ней обычным голосом, и сестра все прекрасно слышала!

– Ма-ам, как это вам удается? – поражался я.

Та глухие ж читают по губам. Надо только четко

выговаривать, та и все! – легко пояснила она.

Мои попытки последовать этому ни к чему не привели. Да что там я – дядя Гриша, муж т. Гали, за долгую совместную жизнь научился артикулировать, как ведущий логопед. Однако громкость все равно включал…

Я же думаю, что причина в душевной близости сестер, на которую отзывались мембраны слышимости т. Гали, недоступные никаким другим собеседникам…

Говорит мама

Меня, студента, она частенько предупреждала:

– Ты ж там сильно по ресторанам-то не ходи. А то потом будешь голодать, дистрофиком станешь – все болезни начнут приставать…

Поужинали. Батя берет конфету к чаю, пытается ее раскусить, но не получается. Матушка: «Та брось в чай, там растает, або другую возьми, шо ты мучаешься?!»

Что-то дожевывая, я невнятно произношу:

– Шлоны, кода шточат жубы, уирают.

Отец, соображая, что я сказал, спрашивает сразу маму, будто я – безответное радио:

– Что он сказал?

Махнув рукой, она переводит:

– Та вин каже, шо слоны, когда сточат зубы, играют…

Я поперхнулся от зарождающегося хохота:

– Да не играют, а умирают!

Смеемся вместе с мамой. Она сквозь смех:

– Та я ж и думаю – в чего ж они могут играть? Без

зубов-то?!..

Получили телепрограмму на будущую неделю. Мама взялась отмечать интересные передачи. Все мыльные оперы подчеркнула, что-то еще. Потом прочитала что-то такое, что воскликнула:

– О-го!

– Что там такое? – удивился я.

– Ото да, стара яка!

– Кто?!

– Та ось тут написали: «Жан Марэ. Мне 80 с половиной лет». Ото стара яка!

– Так это французская кинозвезда.

– Та я знаю, шо звезда, – с видом киноведа отмахнулась матушка. – Так стара яка!!!

– И это мужчина…

– М-да? Ой, ну старый якый…

Увидела в телепрограмме какой-то фильм Кончаловского.

– А хто це? – спрашивает.

Я объяснил, что это брат Никиты и сын Сергея Михалковых, что тоже кинорежиссер, только снимает фильмы в Америке. Что очень похож на Никиту, а по голосу они все как-то одинаковы… Она махнула рукой:

– А-а… Та знаю я прекрасно того Михалкова…

В эпоху суверенизации Украины, когда стали отключать свет, по радио услышали рекламу каких-то новых люстр, кажется: «Багато пройдэно шляхив людством для того, щоб було свитло!» (Много пройдено дорог человечеством для того, чтоб был свет!)

– Ага. Зато теперь хоть в темноте сиди! – тут же отреагировала матушка…

Когда Украина обзавелась своим «незалежным» телевидением, матушка поясняла новую структуру программы «Время»:

– Сначала говорят, шо у нас ото творится, потом – шо у вас, но без физкультуры. Бо она тоже только наша…

– Як ты часто пьешь кофэ свое! – сокрушалась матушка.

– Ма-а-а-ма, – огорчался я, – надо говорить не «кофэ», а «кофе». И не оно, а он. Кофе мужского рода!

– Да? Ну ладно. Так все равно ж ты пьешь его много!

Дня два я поправлял мамино «кофэ». Утром третьего дня после завтрака:

– Ну а теперь будем пить хто шо хочет. Миша, наверное, свое кофэ, да?

– Ма-а-а-а-ма!

– КофЕ-кофЕ-кофЕ-кофЕ! – улыбаясь, скороговоркой исправилась матушка.

В каждый мой приезд матушка стояла у плиты, как сталевар – варила, жарила, парила всякие вкусности. Потом обставляла стол тарелками, кастрюльками, сковородками.

Зачастую по вечерам я ходил в гости к Татьяне. У нее тоже – борщ, котлеты, рыба и т. п.

Как-то, накрывая на стол, мама произнесла:

– Оце ты сейчас покушаешь борщечку, потом – гречневу кашку – ой вкусная ж! – с отбивными, потом погуляешь – я сырники пожарю. Со сметанкой чи с чем ты захочешь. А после тебе надо будет БЫСТРО проголодаться – к Татьяне ж пойдешь…

– Галя письмо прислала. Обижается, шо дочка на

нее голос повышает… Та сейчас такая жизнь настала, шо сам на себя будешь голос повышать…

В программе «Время» показывали Павла Грачева, бывшего тогда еще министром обороны. Он «лепил горбатого» по поводу применения какой-то бомбы (чуть ли не атомной) в Чечне.

– От дурко! – всплеснула руками мама, – он хоть соображает, шо говорит?! Та бомба як хгахнет – будет знать!!!

Мама все время думала, что она толстая. Хотя на самом деле ее можно было с большой натяжкой назвать «полненькой». Если видела действительно толстую тетку, то говорила: «Оце да. Ну, я ж-то не такая, правда?» Ходила мама «уточкой», в перевалочку, потому что ноги болели. Отправляясь за покупками, брала «кравчучку» – сумку на колесиках. Рано утром уходила на рынок. Возвращалась, когда я уже просыпался… Однажды приходит и говорит:

– БЕГУ я на базар. Дывлюсь – две старухи тоже БЕГУТ…

В одно лето в гости приехали я, брат с женой и дочкой. Матушка купила две буханки хлеба. И прокомментировала:

Народу у нас теперь багато. Поэтому я буду ВСЁ по две буханки брать!

Привез ей какую-то книгу почитать. Кажется, Викторию Токареву.

– Ну, оставь, гляну – шо там.

– Ой, вам понравится. А потом можете Татьяне дать почитать.

Мама полистала книжку, потом выдала:

– Та хто, чи захочет она? Ей нравится читать такое – ШОБ В ТАЙГЕ ТАМ ШО-НИБУДЬ!!!

Поздно вечером по телевизору шла передача со Жванецким. Известный сатирик, сидя на даче, размышлял о жизни. Т.е. на экране был антиЖванецкий. Обычно такие «разговорные» вещи матушка недосматривала – засыпала. А тут была – вся внимание. Досмотрела Михал Михалыча, размышляющего на фоне цикад, и задумчиво сказала:

Ты ба-а-а… А я и не знала, что он такой печальный…

После очередного выпуска последних теленовостей:

– Ну, шо творится, това-а-арищи! Шо творится…

Потом задумалась на секунду и сказала:

– Та може, шо наладится, чи так и сдохнем при недохватке?!

Просевая муку, советовала:

– Я прочитала, что муку очень полезно просеивать. Тогда воздух соединяется с… Ну, тот воздух, шо вокруг нас, соединяется с тем, шо в муке… Ну или шо-то такое… Словом, очень полезно!

Привез фотографию моей подруги. Фотография черно-белая. Подруга – брюнетка.

– О, красивая девочка.

Пауза.

– Красивая. А она русская?

– Гречанка! – хохмацки отмел я все подозрения.

– О-о… Хто?! – почему-то на полуиспуге спохватилась мама.

– Гречанка! – не сдавался я.

– Ой, мне ж гречку перебрать надо! – и быстро пошлепала за гречкой, продолжая говорить, что да, девочка красивая…

– Ходила тут я в собес. Чи куда? Ну, там, где пенсию начисляют. Собес же? Пришла и кажу, шо я всю жизнь проработала, а одна знакомая и дня не работала – все домохозяйкой была. И шо? Я получаю такую ж пенсию, как и она. Як це так можэ буть? А они мне и начали шось объяснять. Долго говорили, якись проценты там… Я ничего и не поняла. Так и ушла. И даже спорить с ними не стала. А то одна с ними спорила-спорила, та умерла…

Гладит белье и говорит:

– Ото я дэсь прочитала, шо когда человек гладит утюгом, то у него калории расходуются, як у шахтера. Ты чуешь, Грыша? – кричит в спальню к отцу. – Я сейчас шахтером работаю!

Увидев трехэтажный частный дом, недавно построенный:

– Ото да! Това-а-арищи! Я издалека думала, что то кинотеатр новый. А оказалось, шо це дом такой выгатили! И нашо такой большой? Там же одних полов – мыть – не перемыть…

Заготовки угля и картошки – две осенние головные боли, которые постоянно мучили матушку. В итоге всегда все складывалось удачно – доставали и то, и другое.

Однажды привезли какую-то картошку. Может быть, не совсем ту, какую она хотела. Но чтобы как-то оправдать свершившийся факт, самоуспокаивалась:

– Ставчанскую картошку привезли… Вроде б то хорошая. В прошлом году соседка Валя посадила, и уродила картошка с ладошку. А ота, як ее – финская, чи шо, – говорят, якась невкусная. Желтая какая-то. Наверное, кормовая. Чи не финская?

– Голландская, – поправляет папа.

– А, да, голландская. Ну ото ж. Поганая она. Та хто зна… А шо делать? Это ж 450 тысяч одно ведро! Това-а-арищи! Когда ж такое было? Но ставчанская – все говорят – хорошая картошка. Валя ж садила. А накопала такую большую. Больше ладошки! Та теперь я спокойная – картошка есть. Три мешка аж. Хорошо, шо не ота – венгерская, чи яка она там? Шо там могут сажать в Венгрии той? Невкусная, кажуть. Один дядька взял ведро за 500 тещ, и сварил. Съел и сказал – невкусная! А ставчанская – загляденье! От и Валентина ж посадила и не знала – будет чине? А она как пошла! От такие поросята! Та то и хорошо, шо не ота, не импортная… Теперь нам на зиму хватит. До весны надо съесть. А то в прошлый год столько набрали картошки, что уже весна – а она у нас есть и есть. Все уже молодую картошку кушают, а мы все старую кушаем…

Матушка больше 30-ти лет проработала регистратором в стоматологической поликлинике. Напарница у нее была – не подарок. Мама на нее жаловалась: «Ой, сколько слез я от той Марковны пролила – в уме не сосчитать. Ушла якось она в отпуск. С собой забрала будильник. А возвращается и – „где будильник?“ Та ты ж домой забрала, – кажу. Не поверила! Това-а-а-арищи! Хоть кол на голове теши! Ну, шо я тот будильник – съем, чи шо? У меня ж свой есть, только там батарейки надо поменять. А тут недавно шо утворила? Положила карту одного пациента не на ту букву. А пациент тот – ветеран войны, ходит челюсть вставляет себе. Он как бучу утворил! Все перерыли – нэма! Марковна в слезы и на меня – шо то я куда-то задевала карту ту! Това-а-арищи! А я как-то случайно глянула на другую букву – а карта та боком торчит!… И главное ж, ходит – и не здоровается! Но ото если в следующий раз вона сама не поздоровается, то я тоже не поздороваюсь. От же ж хамка какая, а?!»

Это самый тяжеловесный приговор. Я ни разу не слышал от нее ни одного грубого (уж не говоря о матерном) слова. Предел ее возмущения звучал так: «Ну, хиба ж так можно делать?!» – ну разве так можно? Вроде бы, нельзя ж…

Не знаю, с кем можно сравнить маму по доброте душевной. Не знаю. Таких больше не встречал…

Проводы лета в красном лимане

…Недобитое несчастье на колесах стояло у ворот, в которые мы вошли невинными походками сизеющим вечером 31 августа. Мы – это Ирина, крохотное субтильное существо килограмм 30 с босоножками; Игорь – высокий стройный денди с греческим носом и я. На фоне этих двух я смотрелся умеренным как в весе, так и в росте. Компенсировал как бы их разницу…

Как истинные интеллигенты, мы несли с собой бутылку младенческого вина из каких-то Дубоссар.

Пришли мы к Вите и Косте. Они – муж и жена. Костя – муж, а жена – Вита. Виктория (уточнение в свете современных тенденций.) Они – частные предприниматели. Чтобы таковым не стать, достаточно посмотреть на их жизнь – ни выспаться, ни отдохнуть…

Вита – сударыня спокойная, как пыль, зато Костя – ходячий Везувий в хроническом извержении.

Когда мы к ним шли, то надеялись, что Костя будет уставшим. Мы это желали не ему, а себе. Но наша зыбкая надежда себя не оправдала – первым нас встретил Константин. Он шумно обрадовался и весь огромный дом, огород и все сараи стали в миг крохотными и жалкими.

Нас расположили в беседке, оплетенной диким виноградом. Там были пиво, шампанское, вяленая рыба, борщ, мы и дядя Виталий, отец Виты. Сидели столько, что Луна стала зевать. Потом – дядя Виталий. За ним – Вита. Под надуманным предлогом, что они хотят спать, они ушли спать. Мы проводили уходящих завистливым взглядом и отдались власти неугомонного Кости.

В половине первого ночи Игорь по телефону оповестил свою матушку, что он жив-здоров, что жив-здоров он где-то в районе базара и что скоро будет дома…

Где-то через час Костя решил, что надо ехать к Акимову, тоже постоянному члену нашей зондер-команды, которого в тот вечер почему-то с нами не было. Живет он в районе Хабаровска по местным меркам. Пешком туда не дойти. Лучше – на оленях. Мы прошествовали к автомобилю.

Костя со скрипом открыл непонятно на чем держащуюся дверь «Москвича» и торжествующе пригласил нас усаживаться. В машине все время что-то дребезжало и подвывало. Вероятно, ей давно было противопоказано какое-либо передвижение.

– А я всем говорю, что машина – тот же велосипед! – успокоил Костя, поглаживая оплавившуюся пластмассу спидометра.

После такой фразы место шофера мог занять и я, потому что «веломашина» – единственное транспортное средство, которым я владею. Но Игорь опередил меня и поменялся с Костей местами почти что на ходу…

С гиканьем, скрежетом и риском для всех во главе с «Москвичом» мы дотелепали к дому Акимова.

Было простое раннее утро. Или поздняя ночь – часов около трех. Визгом осла сработали тормоза. Костя выпрыгнул из машины и стал тарабанить в железный забор. Забор гудел и вздрагивал на всю Вселенную. Но окна дома хранили темноту. Тогда большой Костя с легкостью блохи перемахнул большой забор, подмигнул нам и скрылся.

Сияла луна, подмигивали звезды. Мы сидели в авто и боялись пошевелиться, – вдруг рессоры лопнут? Через минуту возник одинокий силуэт Кости. Он материализовался сквозь железные ворота с выражением, похожим на весь забор, мрачно водрузился в лимузин, грузно выдохнул и скомандовал:

– На фиг!

Игорь завел машину, и мы поехали. Видимо туда, куда было сказано… Просто ехали куда-то вперед и все. Что сказал Косте Акимов, Костя не сообщил. Может, он был встречен дробовиком, может, послан (чего спросонья не сделаешь?) – неизвестно.

Мы молча доволоклись «на базу». Игорь интуитивно остановил «бьюик» в миллиметре от забора.

– Сейчас берем «это», – Костя дал щелбан по горлу, – и едем купаться! – объявил он с выражением, не терпящим возражений, и вместе с Ирой пошел за «этим».

Пока они ходили, мы с Игорем зачем-то стали закрывать машину. Но это легко сказано. С первого раза ни одна дверца не захлопывалась. Наши попытки по звуку напоминали выстрелы в ночи.

Со стороны водителя стекло вообще не поднималось. Оно не вынималось даже. Игорь сомкнул пальцы на краешке стекла и потянул его вверх. И – о, чудо! – оно повиновалось. После чего Игорь совершил непростительное – он разжал пальцы. Стекло тут же съехало вниз. Минут 5 мы занимались тем, что Игорь поднимал стекло, держал его пальцами и спрашивал меня:

– Так стоит?

– Так – стоит, – подтверждал я.

Потом Игорь разжимал пальцы, стекло сползало вниз и он удивлялся:

– А так упало…

– А так – упало, – говорил я.

Довести до ума (застопорить как-то, закрепить) стекло нам так и не удалось, – притопали Ира с Костей. Он взмахнул «поехали» и машина почихала по ночному городу.

Во время езды Игорь, крутя не крутящийся руль, сообщал Косте, что в машине все не так: задняя скорость переключается вперед, передние – назад, что в карбюраторе если не слоны, то мыши завелись наверняка, и вообще – в «Москвиче» все не с той стороны. Весьма возможно, что бензин заливается в выхлопную трубу, поэтому из-под капота что-то дымит…

– А всем говорю, – изрек Костя, – что машина – это тот же велосипед…

Общение двух асов было сбрызнуто периодическими восклицаниями Иры: «Ой, меня ж дома убьют!»

Мы с Игорем ее вяло успокаивали, хотя уже сами понимали, что нас дома ждет что-то приблизительное…

Наконец, Игорь остановил «велосипед» где-то в глухих лугах в миллиметре от обрыва. Рядом плескалась вода неизвестного озера размером с бассейн в бане. С криком «Снимай трусы!», Костя оголил торс и наполнил своим присутствием пустынный ландшафт. Ира курочкой уселась на теплый капот. Мы встали рядышком, расставляя стаканы и облагораживая капот нехитрой закусью…

Шел пятый час наступившей осени. Мы пели, чтоб не замерзнуть. Пели так, что собаки в ближних хатах гавкали от зависти. В результате Луна скрылась в облаках раньше срока минут на сорок. Петухи хотели нас перекукарекать, но это у них плохо получалось.

Когда раздалось слабое «ку-ка-ре-ку», Ира встрепенулась и закудахтала:

– Шо это? Уже петухи? Ой, меня ж дома убьют!

Мгновенно поднесенный ей стакан с шампанским отогнал эту мрачную мысль.

Рассвет наступал неукротимо. И таки наступил. Тут Костя опомнился:

– Погнали встречать рассвет!

Это было еще одно подтверждение того, что для Кости любые факты действительности не имеют никакого авторитета. Мы же ему не оказывали никакого сопротивления и в разгар рассвета поехали его встречать.

…Пустынное шоссе, окруженное какой-то природой, вело прямо к горизонту. Вовсю буйствовало раннее утро. Навстречу нам по обочине шла какая-то фигура. И приблизительно с такой же скоростью, с какой ехали мы. Запахло встречей. Фигура оказалась теткой средних лет и размеров в фуфайке. Костя ткнул Игоря поддых:

– Зови ее встречать с нами рассвет!

Тот покорно притормозил тарантас в миллиметре от бедра пешеходки и изложил ей идею Кости. Та широко заулыбалась и неожиданно затарахтела, взмахивая руками:

– Ой, та спасибочки ж! Я б с удовольствием, та не могу – иду ехать (!) до сестры у Краматоровку. У ее свекрухи день рождения, так мы закололи кабана. Ото ж я и еду сказать, шоб если шо, то к нам шоб… Ой, ребятки, та я с радостью, та время ж нэма…

Она так смотрела на Игоря, будто знала его всю жизнь. Она продолжала еще что-то говорить и махать руками в тумане выхлопных газов от нашей машины. Я полюбопытствовал:

– Игорь, это твоя знакомая, что ли?

– Впервые ее вижу!

…Около шести утра наш «бьюик» остановился в миллиметре от какой-то воды. Это было целое хранилище Н2О. Мы выползли и своим видом распугали всех чаек. Мы (за исключением Кости) уже не понимали – хорошо нам или плохо, холодно или жарко, сон это или явь?!

Я все видел в тумане. Сквозь дымку я заметил, что Ира стала еще меньше, а Игорь – еще выше. Только Константин был константой – постоянно бодрым, веселым и бурным. Неизвестно откуда он выудил бутылку шампанского. При этом непрерывно подбадривал нас, падающих друг на друга возле воды.

Взрывом бутылки обдало окружающую природу, и с деревьев посыпались листья. «Осень!» – осенило нас.

– А где стакан? – пришла в сознание Ира.

– Стакана нет, – просипели мы.

– Ой, меня ж дома убьют! – опять произнесла она. Будто ее должны были убить дома за то, что здесь у нас не было стакана.

Нас обдували летающие чайки. Вдалеке виднелась фигура тетки, идущей-едущей к сестре в Краматоровку. Все воспринималось нами автоматически. Появись какой-нибудь инопланетянин, мы б у него спросили: «Есть стакан?»

Поиски емкости для пития в багажнике и капоте (!) выявили еще массу поломок нашей железяки на колесах, но стакана не выявили. Шампанское глотали из горла.

Ира хлюпнула в себя пару капель. Встрепенулась. Огляделась вокруг. Увидела пустую машину… Неизвестным порывом ветра ее занесло в машину на место водителя.

– Дайте мне ключи! – возликовала авантюристка.

Ей дали.

– Куда тут их засовывать? Где тут что вообще? Я щас поеду. Где тут чего нажимать? – раздавались выкрики Иры.

Костя, стоящий с нами в 10 метрах от машины, кричал ей в ответ – где, чего и куда. Ира чудом завела «Москвич» и со страшной силой стала что-то нажимать и тыркать, результате чего пейзаж утреннего побережья добавился эротическими движениями одинокого авто. Он будто выбирал, что ему приятнее – дерганья вперед или дерганья назад. Мужики неподвижно наблюдали за этим ужасом. Неожиданно машина выбрала заднее направление и стала угрожающе подползать к глади водохранилища. Я пытался матом кричать Ире, чтоб она тормозила, но это получалось плохо: сказать матом «езжай» можно, а «тормози» – нельзя.

Колымага катилась легко и непринужденно к воде. Мужики равнодушно наблюдали, а Ирка хохотала, гикала и еще что-то делала горлом. Я понял, что в ее маленькое тельце вселился огромный бес.

– А где тут тормоз? – с экстазом проверещала каскадерка.

Только тогда Костя спокойно подошел к автомобилю, спокойно сел рядом с новоявленной «профи» и всей своей мощью надавил на тормоз. Машина нехотя остановилась в миллиметре от волн.

Выезжать из сложившейся позиции надо было через крутой подъем (ах, как мы лихо съехали туда!). Мы все запихнулись в машину. Но Ирину оторвать от руля можно было только вместе с рулем. Она осталась на месте водителя. Костя жал педали, Игорь переключал скорости, я просто держал дверь. Зачем-то…

– Все-все-все! – отпихивая чужие руки и ноги от деталей машины, вопила Ира. – Я все буду делать сама!!!

Мужики послушались. «Ягнята какие-то!» – озверело подумал я о них. Как ни странно, но машина выволоклась на асфальт! Застопорилась вся наперекосяк. От такого достижения Ира широко захохотала, смотря то куда-то вверх, то вбок, но только не на дорогу. Затем она со страстью вывернула руль и нас поехало куда-то вперед.

– Впереди трактор, – спокойно проговорил Костя.

Все посмотрели на тарахтящий перед нами механизм. В то самое время тракторист видел перед собой мост, возвышающий автомобильное полотно над железной дорогой.

Ира взяла курс на трактор, даванув гашетку скорости до отказа.

У меня уже был такой вид, что это уже не я. Ира – уже не Ира, а я чем хуже? Поблагодарив Творца за прожитую жизнь, я уставился в пейзаж за окном.

Трактор неумолимо приближался. Как и переезд. Если бы тракторист знал, кто сидит за рулем петляющей сзади тарахтелки, то он бы с матом спрыгнул с трактора и с переезда, которые Ира вознамерилась взять на абордаж. Она вяло реагировала на толчки и крики Игоря и Кости, у нее был, вероятно, какой-то свой план.

По всей вероятности, жить всем нам оставалось недолго. Так, наверное, подумал и сам переезд, когда на подъеме нашу машину развернуло на 90 градусов. Разворачивало нас таким макаром каждые метров 10. Будто бы это был не переезд, а лед для фигурного катания. Каждый раз «москвич» зависал в миллиметре от хлипкого ограждения, за которым была вечность с контактным проводом.

От трактора мы, слава уж не знаю кому, безнадежно отстали. Когда перед лобовым стеклом снова легла ровная лента трассы, Ира взвизгнула, что-то там передернула, и наше средство передвижения понеслось вперед.

– Сейчас сбавляй бешенство, – спокойно посоветовал Костя. – Через пару секунд будет перекресток.

И действительно – метров через 100 наш прямой путь раздваивался. У Иры глаза, видимо, разбежались соответственно перекрестку. Она что-то не то нажала ногами, не так переключила руками… Точнее, не туда. Машина сначала резко застопорилась, потом развернулась (уже сама по себе!) и посередине развилки вспомнила о своем любимом заднем ходе и стала ползти туда, где был кювет градусов под 45, переходящий в огромное поле.

Педаль тормоза жали почти все, но авто благополучно дотащилось к кювету, булькнуло туда задними колесами и застряло серединой днища на ребре трассы и обочины. Мы кубарем выкатились из салона один за другим. Со стороны машина напоминала детские качели.

Мы втроем озабоченно ходили вокруг скрипящего «велосипеда». Ира же в каком-то бесноватом танце кружилась по поляне и дико хохотала над результатом своего вождения. Видимо, ей было хорошо, как никогда. Вот тогда ее убить хотел я.

Мы пытались вытолкнуть машину сзади, но она отказывалась слушаться. Потом ее столкнули в кювет, после чего Костя, усевшись за руль, разгонялся по поляне и пытался под углом в 45 градусов вылететь на дорогу. Уж не помню, с какой попытки этот трюк увенчался успехом…

…В половине шестого утра 1 сентября 1996 г. Костя приступил к развозу наших тел по домам. Первым подвез Игоря. Потом маршрут возлег к моему дому. По пути мы придумывали причины, которые могли бы хоть как-то объяснить наше ночное отсутствие… Прощаясь, мы благословляли друг друга, как будто по одному падали в пропасть…

В окошке маминой спальни меня приветствовал …кулак. Шоу продолжалось…

Меня матушка встретила холодным взглядом и фразой:

– Ах, ты ж хам такой!

Я сразу почувствовал себя школьником. Мне стало все понятно и безумно стыдно. Говорить маме о том, что не стоило переживать, было совершенно бесполезно. Она уже отпереживала свое.

Каждому члену нашей компашки уже тогда было за 30 лет. У каждого – по семье (у некоторых даже две). Практически у всех есть дети (у некоторых даже двое). Чувство, что ты сам чей-то ребенок, ушло безвозвратно. Какая жена или какой муж кричит: «Пора домой!»? Никакая. Никакой.

Как-то так совпало, что все три мамы – моя, Игоря и Ирины – отличались обостренным переживанием за своих чад. Мы знали это, но не думали, что до такой степени… Короче – они, как и мы, первую осеннюю ночь провели без сна.

События развивались следующим образом.

Около часу ночи, не дождавшись ни меня, ни моего звонка, моя матушка позвонила маме Игоря. Начала с безумных извинений, что так поздно тревожит… Майя Сергеевна схватилась за этот звонок, как утопающий за соломинку. Она даже поблагодарила, что хоть кто-то в этом мире вспомнил о ней.

– Простите, а Игорь дома? – робко спросила моя мама.

– Да в том-то и дело, что его нет! А Миша? – взбодрилась Майя Сергеевна.

– Его тоже нет, – ответила моя Евгения Федоровна. – Я думала, что Миша у вас…

– Значит, она оба где-то… – логически заметила Майя Сергеевна. – Мне Игорь звонил в половине двенадцатого ночи и сказал, что он где-то под базаром. Вы не знаете, что там такое?

– Где? – не поняла моя матушка.

– Под базаром.

– А-а, та там же Ира живет, – колеблясь, догадалась моя Евгения Федоровна. – Я сейчас позвоню ее маме, а потом перезвоню вам.

– Ой, сделайте одолжение! А то у меня уже голова раскалывается, не знаю, что и думать…

Далее в их диалоге мы были снабжены разными прилагательными, образованными от существительного «совесть» с приставкой «без»…

Затем моя мама позвонила маме Иры и телефонная связь наполнилась слезами. Тетя Валя не знала вообще, что думать, куда бежать, где искать. Было сказано все, что старшее поколение думает о младшем. Что ладно мы, парни, но ведь Ира-то – девушка. Как ей не стыдно пропадать ночами? Тем более, что замужняя – и усвистела с мужиками… Вот так доченька… Вот так сынки…

– Женя, а может, они у Виты? – предположила т. Валя.

– Та хто зна… Может, и у нее. Так они б тогда уже позвонили б, шо они там… – терялась в догадках моя матушка.

– Женечка, позвони туда. А то у меня телефон барахлит – только звонки принимает… Вот их номер телефона…

Такой ночной занятости телефонная связь Красного Лимана еще не знала…

После Ириной мамы моя мама позвонила маме Виты. Точнее, в дом, где жили Вита, Костя, их дочь и родители Виты… В два часа ночи все почему-то спали. Зуммеры капали долго и упорно, как вода из сломанного крана. Наконец трубку сняли, и раздался голос неопределенного звучания. Матушка спросила – кто это. На том конце пробормотали, что это Вита.

– Виточка, вы дома? – удивилась мама.

Вита не поняла, о чем ее спрашивают:

– Ну да, – подавив зевоту, сказала она.

– И вы никуда не уходили?

Моя матушка была на взводе, как автомат Калашникова и вопросы готова была задавать со скоростью выстрелов. А Вита только что оторвалась от подушки и не могла взять в толк – ей снится, что она разговаривает по телефону, или не снится?

– А Миши с Игорем у вас нет? – полетел вдогонку еще один вопрос.

Вита прищурясь обвела комнату взглядом. Нас там определенно не было.

– Э-а…

– А Костя дома? – опять раздалось в трубке.

Вита устала вертеть головой. Ее взгляд упал на кровать, где мирно спала чья-то мужская голова.