Воображаемый враг: Иноверцы в средневековой иконографии

какой у сатаны герб?

Как мы уже говорили выше, с собственными гербами на Западе стали изображать не только сарацин и других врагов христианства, но и самого дьявола, считавшегося «отцом лжи», а значит, и всякого иноверия. Особенно часто щит Сатаны можно увидеть на миниатюрах Апокалипсисов, которые в XIII–XIV вв. создавали в Англии и во Франции^[199]. В большинстве этих рукописей текст Откровения Иоанна Богослова сопровождается комментарием, который приписывался Беренгауду (IX в.) – монаху бенедиктинского монастыря Феррьер (однако в реальности этот текст, видимо, был написан намного позже – в XII в.)^[200].

В Апокалипсисе Дауса Сатана, который ведет войско нечестивцев осаждать «стан святых и город возлюбленный» (Откр. 20:8), держит щит с тремя жабами. Эта деталь возвращает нас к 16-й главе Откровения. Там Иоанн увидел, как из уст дракона (дьявола), первого зверя (Антихриста) и второго зверя (лжепророка) исходят «три духа нечистых, подобных жабам»^[201]. Как сказано в комментарии Беренгауда, жабы, вылетающие из ртов дьявольской троицы, символизируют гибельную проповедь, полную богохульств, а другие средневековые комментаторы видели в жабах символ еретиков^[202]. Можно сказать, что на иллюстрации к 20-й главе, где изображена финальная битва между силами света и силами тьмы, на щите дьявола в виде трех жаб геральдически собрано все его воинство (ср.: I.2.16)^[203].

I.2.16. Апокалипсис (Welles Apocalypse). Англия. Первая четверть XIV в.

London. British Library. Ms. Royal 15 D II. Fol. 174v

В церковной иконографии у жаб (и лягушек – их часто отождествляли друг с другом) была самая негативная репутация^[204]. В Ветхом Завете Господь в наказание за то, что египетский фараон не пожелал отпустить народ Израилев из своего царства, обрушил на него нашествие жаб: «И сказал Господь Моисею: скажи Аарону: простри руку твою с жезлом твоим на реки, на потоки и на озера и выведи жаб на землю Египетскую. Аарон простер руку свою на воды Египетские; и вышли жабы и покрыли землю Египетскую» (Исх. 8:5, 6). Из чтения римских авторов – например, Плиния Старшего – можно было узнать, что жабы сильно ядовиты. В Средние века порошок из высушенных жаб или нарезанные куски их тел использовали для изготовления ядовитых настоев (правда, лечебные снадобья из них тоже делали)^[205].

Как создание, считавшееся нечистым и безобразным, жаба идеально подходила на роль одной из масок, в которых людям являются бесы. В 1233 г. папа Григорий IX в булле Vox in rama («Голос [слышен] в Раме») призвал к Крестовому походу против германских еретиков-«люцифериан», которые, как утверждал инквизитор Конрад Марбургский, поклоняются Сатане. В тексте было сказано, что люди, впервые пришедшие в их сектантскую «школу», видят существо, похожее на лягушку или жабу (Apparet ei species quedam rane, quam «bufonem» consueverunt aliqui nominare). Одни целуют его в зад, другие – в губы, да так, что его язык входит им в рот и они глотают его слюну. Поцелуй в зад дьявола, который означал признание его власти, был известен в средневековой демонологии как оsculum infame («срамной поцелуй»)^[206]. После этого Сатана является им в облике бледного человека с черными глазами. Они тоже его целуют – и после этого сама память о католической вере покидает их сердце. Наконец, они видят черного кота размером с собаку – его зад тоже требуется поцеловать^[207]. Это описание стало важным этапом на пути демонизации ереси (поскольку она предстает не просто как догматическое заблуждение, а как отречение от Бога и переход под власть его антагониста – дьявола). И во многих деталях предвещает всю мифологию шабаша, которая в XV в. стала идейной основой для массовой охоты на ведьм.

Средневековые энциклопедисты относили жаб к «червям» (vermes) – вместе с самими червяками, змеями, черепахами и другими существами, которые, как считалось, живут в земле. Где земля, там разложение, а где разложение тела – там (как метафора) и разложение души. Видимо, поэтому в стольких сценах адских мук грешников осаждают всевозможные «гады»: жабы, змеи и скорпионы. В «Трактате о чистилище св. Патрика» (ок. 1180–1184 гг.) упоминались огромные огненные жабы (buffones), которые взбираются на грудь грешников и прижимают к ним свои отвратительные пасти. А на многих изображениях преисподней обжор заставляют вместо яств, которые они так любили, пожирать мерзких жаб – «пищу адскую»^[208].

С XII в. жабы превратились в одно из главных наказаний за сладострастие. В декоре романских церквей часто встречается персонификация распутства в облике нагой женщины с распущенными волосами – Luxuria. В ее груди и лоно – средоточие сексуальности и органы, отвечающие за удовольствия, – впиваются змеи и жабы^[209]. Доминиканец Жан Гоби в огромном сборнике «примеров» для проповедников под названием «Небесная лестница» (Scala coeli, ок. 1327–1330 гг.) рассказывал о женщине, которая умерла, не исповедавшись в том, что совершила прелюбодеяние с одним родственником. После смерти она явилась в видении двум монахам. Они увидели, как ее истязают змеи, жабы, ящерицы и псы. Причем, как она объяснила, жабы присосались к ее глазам в качестве наказания за то, что она бросала распутные взгляды^[210].

Связь между жабами и сексом не всегда была негативной. По крайней мере с позднего Средневековья (но, вероятно, намного раньше) жаба в Италии и во многих германских землях, особенно в Баварии и Тироле, ассоциировалась с женским лоном и маткой. Потому женщины – в надежде зачать ребенка или исцелиться от каких-то гинекологических недугов – несли в храмы металлические или восковые вотивы в форме этого земноводного. На одной вотивной табличке, созданной в Баварии в 1769 г., изображена женщина, которая молится перед св. Анной и юной Девой Марией, парящими над ней в небесах. Слева на первом плане нарисована большая жаба. Здесь она символизирует не дьявола, а тот орган, который женщина, принесшая этот вотив, просила исцелить^[211].

Кроме того, жабы – как воплощение нечистоты – могли олицетворять неправедные богатства, прежде всего плоды ростовщичества. В Морализованных Библиях, которые во Франции в XIII в. создавали для членов королевской семьи, они нередко появлялись в различных антиеврейских сюжетах (I.2.17). На изображениях преисподней жабы атаковали скупцов и ростовщиков. Похоть и алчность объединяло безудержное вожделение: в одном случае – плотских услад, в другом – денег^[212].

Само собой, жаб применяли и в колдовских ритуалах. В материалах судебного процесса, который в 1391 г. был начат против Масет из города Герар в Бри, сохранились ее признания о том, как она пыталась отомстить мужу за побои и издевательства, наведя на него порчу. Для этого женщина нашла в саду двух жаб (botereaux). Затем она трижды призвала на помощь Люцифера, трижды прочитала наизусть Евангелие от Иоанна (его начало?), а также молитвы «Отче наш» и «Аве, Мария». Она посадила жаб в два горшка, отнесла в спальню и стала кормить их хлебом, женским молоком, которое ей давали местные кормилицы, а когда его не было, молоком коровьим. И чтобы вызвать у мужа тяжкий недуг, время от времени колола жаб иглами. Этот метод Масет в возрасте примерно 12 лет узнала из разговора нескольких соседок. Они делились рецептами, как заставить юношу на себе жениться, а если муж станет жену поколачивать, как его обезвредить болезнью^[213].

I.2.17. Как гласит толкование, праведный пастух Авель, который принес Богу «от первородных стада своего и от тука их» (Быт. 4:4), означает добрых христиан, дарующих Создателю свои души. А земледелец Каин, сделавший Господу неугодный дар «от плодов земли» (Быт. 4:3), – иудеев, которые даруют ему плоды своей алчности, т. е. ростовщичества. На миниатюре один из евреев в красной треугольной шапке поднимает к небесам жабу. Здесь она, видимо, воплощает его нечестивый заработок.

Морализованная Библия. Париж. 1225–1249 гг.

Wien. Österreichische Nationalbibliothek. Cod. 2554. Fol. 2v

I.2.18. Михаэль Вольгемут. Эпитафия Михаэля Раффаэля. 1489 г.

Нюрнберг. Церковь Богоматери (Фрауэнкирхе)

Наконец, с XIII–XIV вв. жабы стали вездесущи на изображениях, которые с помощью отталкивающих образов гниющей плоти напоминали об обманчивости земной красоты, бренности земных радостей и призывали неустанно помышлять о смерти (I.2.18). Как уже было сказано, в Средневековье полагали, что жабы, наряду со змеями, червями и другими хтоническими созданиями, питаются трупами и рождаются из разлагающихся тел и грязи. Гонорий Августодунский (ум. 1137 г.) объяснял, что мертвая плоть частично пожирается червями, а частично трансформируется в них. «Говорят, что костный мозг оборачивается в змей, а мозг – в жаб. Поскольку человек, поддавшись змею, согрешил, справедливо, что после смерти он превращается в змей»^[214]. Эти и подобные построения соединяли разложение тела с разложением души, а натурфилософию – с моральной дидактикой. Алан Лилльский (ум. 1203 г.) в «Сумме об искусстве проповеди» каждому из существ, которые зарождаются в разлагающихся трупах, приписал связь с одним из грехов. Из языка родится червь, который означает пороки, связанные с речью, из желудка – аскарида, олицетворяющая обжорство, из позвоночника – скорпион, который напоминает о распутстве, а из мозга – жаба, символизирующая гордыню^[215].

I.2.19. Искуситель. Западный фасад Страсбургского собора. Копия статуи конца XIII в. (оригинал хранится в Музее строительства собора Нотр-Дам).

Strasbourg. Musée de l'Œuvre Notre-Dame. № MOND 66

На западном фасаде собора Нотр-Дам в Страсбурге по одну сторону от врат была установлена статуя Искусителя. Он выглядит как модно одетый юноша, который держит в руке яблоко – символ грехопадения. По другую сторону стоит Христос. Рядом с Искусителем – пять неразумных дев из евангельской притчи (Мф. 25:1-13). Они означают грешников, которые на Страшном суде не удостоятся вечной жизни. Рядом с Христом – пять мудрых дев, которых Жених возьмет на брачный пир, т. е. в Царствие Небесное. Истинная природа Искусителя, который мог означать самого Сатану, скрыта от глаз. Она становится ясна, только если взглянуть на него сзади. Вся его спина покрыта змеями и жабами. Отвратительные гады напоминают одновременно о разложении плоти и об адских муках, которые ожидают грешников на том свете (I.2.19). Этот образ был подхвачен скульпторами, украшавшими другие германские соборы и церкви – в Нюрнберге, Вормсе, Базеле, Регенсбурге. На их фасадах можно увидеть изящную даму (Frau Welt) или благородного юношу (Fürst der Welt), которые олицетворяют преходящие блага и красоты мира сего. Спереди они так же обольстительны и прекрасны, однако их спины напоминают гниющий труп^[216].

За мнимой красотой скрывается разложение – та же идея ясно выражена на многочисленных позднесредневековых надгробиях, созданных в духе макабра^[217]. Они зримо противопоставляли бессмертие души (а государи или прелаты, которые заказывали такие роскошные памятники, само собой, уповали на то, что их души отправятся в рай) и безобразие мертвого тела, которое в земле превращается в смрадное месиво. Старейшее из сохранившихся надгробий, где сам умерший предстает в облике разлагающегося трупа (transi), было создано между 1380 и 1400 гг. для Франсуа I (ум. 1363 г.) – сеньора Ла Сарра и Монтрё. Его руки и ноги обвивают змеи, а на лице и в паху сидят по четыре жабы (I.2.20). Они атакуют те органы (глаза, уста, пенис), которые влекут человека к искушениям и которыми он больше всего грешит. Однако здесь, как справедливо подчеркивает французский медиевист Жан Вирт, эти «гады» вряд ли олицетворяли разложение души и муки ада. Ни сам сеньор, ни его потомки не стали бы заказывать надгробие, на котором его отправляют прямиком в преисподнюю^[218].

I.2.20. Надгробие Франсуа I де ла Сарра. Ок. 1380–1400 гг.

Часовня Сент-Антуан в Ла Сарра, кантон Во (Швейцария)

Некоторые из надгробий, созданных в XIV–XV вв., представляют собой двухэтажную конструкцию: сверху умиротворенно лежит покойный со всеми атрибутами своего статуса (рыцарь в доспехах, епископ в митре и с посохом), а снизу – его полуистлевший труп, покрытый жабами, змеями и червями^[219]. Телесная красота мимолетна, суетна и мнима, чтобы спастись, следует воспитать в себе смирение и неустанно помышлять о смерти. Это нужно для того, чтобы она не смогла застать тебя врасплох, когда ты еще не готов предстать перед своим Судией, не успел исповедоваться, покаяться и причаститься. Жабы, копошащиеся на разлагающемся трупе, напоминали о ничтожности телесной оболочки, скоротечности земной красоты и мнимости земных благ; жабы, впившиеся в спину страсбургского Искусителя, – о грехе, скрывающемся под мнимой красотой и маской благочестия. Однако эти две темы в церковной проповеди были неразрывно связаны^[220].

Помимо Сатаны, со множеством разных гербов на миниатюрах в англо-французских Апокалипсисах XIII–XIV вв. предстает и его «сын» – Антихрист. Чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть на то, как в разных рукописях изображалась битва между Христом и зверем, вышедшим из моря (в нем обычно видели указание на Антихриста), которая описывалась в 19-й главе Откровения Иоанна Богослова. «И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и Сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует. […] Он был облечен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: "Слово Божие". И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый. Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. […] На одежде и на бедре Его написано имя: "Царь царей и Господь господствующих". […] И увидел я зверя и царей земных и воинства их, собранные, чтобы сразиться с Сидящим на коне и с воинством Его. И схвачен был зверь и с ним лжепророк, производивший чудеса пред ним, которыми он обольстил принявших начертание зверя и поклоняющихся его изображению: оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою» (Откр. 19:11-20).

К примеру, в Апокалипсисе Каноничи (ок. 1320–1330 гг.) Христос в обагренном кровью хитоне вонзает копье прямо в круглый щит, которым обороняется семиглавый зверь – Антихрист^[221]. Там на красном поле изображена черная распластанная жаба. Точно такая же жаба, только уже на синем поле, помещена на треугольный щит, который держит один из «царей земных», сгрудившихся за спиной своего повелителя. Те же цвета и жабы повторяются на прямоугольных флажках, которые реют на копьях дьявольского войска. Как и в реальной битве тех времен, вассалы выходят в бой под знаменами своего господина.

То, что щит Антихриста именно круглый, видимо, не случайно. Хотя на Западе такие щиты тоже когда-то использовались, ко временам Крестовых походов они уже ушли в прошлое, а в мусульманских армиях, с которыми крестоносцы сражались на Ближнем Востоке, наоборот, были в порядке вещей. Потому в средневековой иконографии форма щита превратилась в одну из деталей, позволявших отличить христианских рыцарей от сарацин: первые обычно изображались с продолговатыми или треугольными щитами, вторые – с круглыми. Видимо, по ассоциации с магометанами как врагами истинной веры с круглыми щитами стали представлять и других иноверцев, предателей, бастардов и прочих изгоев, а тут и самого Антихриста^[222].

I.2.21. Апокалипсис Гетти. Англия. Ок. 1255–1260 гг.

Los Angeles. The J. Paul Getty Museum. Ms. Ludwig III 1. Fol. 41

В других рукописях Апокалипсиса в том же сюжете на щите Антихриста появлялись драконы, василиски, змеи, скорпионы, муравьи и другие «гады» (I.2.21). Все они в средневековой традиции ассоциировались с дьяволом: считалось, что демоны преображаются в этих нечистых существ и насылают их на пустынников, чтобы заставить их отказаться от спасительного уединения. Иначе говоря, на гербе Антихриста красовались разнообразные маски его «отца» Сатаны^[223]. А порой изображался он сам – в человеческом или полузверином обличье. Например, одном нормандском Апокалипсисе XIV в. и семиглавый пятнистый зверь (Антихрист), и царь, сражающийся у него за спиной, держат одинаковые круглые щиты, на которые помещена голова рогатого демона с крючковатым носом (I.2.22)^[224]. Длинный, хищно изогнутый нос был одним из частых атрибутов демонов и тех, кого считали его подручными, – в первую очередь иудеев-«богоубийц».

I.2.22. Апокалипсис (Val-Dieu Apocalypse). Нормандия. Ок. 1320–1330 гг.

London. British Library. Ms. Add. 17333. Fol. 22v

три жабы короля: от язычества к христианству

В позднесредневековой иконографии жаба была одним из главных атрибутов Сатаны. Однако это не значит, что всякий персонаж, у которого на щите или флаге изображалась жаба, автоматически преподносился зрителю как подручный дьявола. Такая символика могла достаться почти любым язычникам – даже тем, к кому церковная традиция в целом благоволила. Жаба на гербе ясно указывала, что его обладатель – не христианин: потому, что жил до воплощения Христа, или потому, что (еще) не принял его учения^[225].

Во французской рукописи «Древней истории от сотворения мира до Юлия Цезаря», созданной в конце XIV в., изображен один из эпизодов Третьей Пунической войны (149–146 гг. до н. э.) между римлянами и карфагенянами^[226]. Оба войска выглядят идентично – как рыцари в тяжелых закрытых шлемах и плащах, одетых поверх доспехов. Единственное, что позволяет их различить, – это флаги. Побежденные римляне уронили стяг с аббревиатурой SPQR («Римский народ и сенат»), которая действительно была одним из важнейших символов их государственности (см. далее). Над победителями-карфагенянами реет флаг с тремя распластанными жабами, какой у них, само собой, никогда не существовал. Эта символика вряд ли представляет противостояние между Римом и Карфагеном как столкновение добра и зла. Однако она точно подчеркивает инаковость Карфагена – далекой африканской державы. Древний Рим, даже если он был языческим, в средневековой Европе все равно воспринимался как «предок» христианской империи, идеальная политическая форма.

Герб с тремя жабами играл огромную роль в легендах об истоках франкской монархии. В конце XII – начале XIII в. на печатях, щитах и флагах французских королей закрепились три золотые лилии (fleurs de lys) на лазоревом фоне. Вокруг этого символа стали множиться всевозможные аллегорические и богословские толкования. В трех лепестках королевского цветка видели олицетворение трех добродетелей (Веры, Мудрости и Рыцарственности) или, позже, отсылку к трем ипостасям Троицы (Отцу, Сыну и Святому Духу), покровительствующей французской монархии. Чтобы придать королевскому гербу особый сакральный статус, с лилиями на лазоревом фоне стали изображать и популярных святых – Дионисия, Радегонду, Юлиана, а также архангела Михаила^[227].

В первой половине XIV в. в премонстранском аббатстве Жуайенваль, которое расположено в Шартрской епархии, родилась новая легенда. Она возвела истоки этого герба к самому Хлодвигу – первому франкскому вождю, ставшему христианином^[228]. Это предание оказалось особо востребовано в период династического кризиса. В 1328 г. род Капетингов пресекся и на престол взошел Филипп Валуа – выходец из младшей ветви королевского дома. Чтобы символически подкрепить свои права на престол, новый род нуждался в легендах, которые продемонстрировали бы его связь с первыми франкскими государями, а также напомнили о древности символов и святынь, на которые опиралась власть королей.

В соответствии с одной из версий жуайенвальской легенды, до того как Хлодвиг стал христианином, на его гербе были изображены три полумесяца. Он враждовал с другим язычником – Конфлаком, предводителем германского племени алеманов. И однажды, отправившись на войну, обнаружил, что на его щите почему-то изображены три лилии. Он одержал верх над противником, и его жена Клотильда, которая к этому времени уже была христианкой, объяснила ему, что победа была дарована Святой Троицей. Тогда Хлодвиг отверг поклонение идолам, уверовал в Христа и отправился в Реймс, где епископ Ремигий его крестил. Далее рассказывается, что неподалеку от места, где позже возник монастырь Жуайенваль, жил отшельник, с которым Клотильда вместе молилась. Ему явился ангел, державший в руках щит с тремя лилиями. Узнав о его видении, королева решила исправить языческий знак на щите мужа на христианский.

В соответствии с другой версией легенды, которая предстает в поэме «Прекрасная Елена Константинопольская» (XIV в.), все случилось в Италии, где Хлодвиг встретился в битве с одним королем сарацин. После того как вождь франков, еще язычник, обратился за помощью к Деве Марии, ангел чудесным образом превратил трех жаб, помещенных на его щит, в три лилии.

В дальнейших вариантах предания, которые множились в позднее Средневековье, фигурируют то полумесяцы, то чаще жабы. Обе фигуры ассоциировались с иноверием и язычеством, дохристианскими временами и антихристианскими силами. Однако негативный потенциал жаб все-таки был сильнее, поскольку эти рептилии прямо принадлежали к дьявольскому бестиарию. В обеих версиях жуайенвальского предания чудесная смена полумесяцев/жаб на лилии олицетворяла обращение франкской монархии в христианство.

В конце XV в. хронист и дипломат Робер Гаген в «Компендиуме о происхождении и деяниях франков», не подвергая легенду о жабах прямому сомнению, пересказал ее уже как народное предание (fama vulgatum). На одной из гравюр, иллюстрирующих французское издание его хроники, мы видим идола, которому поклонялся Хлодвиг; королеву Клотильду, которая показывает мужу-язычнику распятие; отшельника, которому ангел спускает с небес квадратный стяг с тремя лилиями; самого Хлодвига – сначала в сюрко с тремя жабами, а потом – в самый разгар битвы с алеманами – со щитом, на котором уже изображены три лилии. Характерно, что на флаг германцев-алеманов помещен двуглавый орел – герб Священной Римской империи германской нации, могущественной соседки и давнего конкурента Франции (I.2.23).

I.2.23. Гравюра из книги Робера Гагена «Хроники Франции. Превосходные свершения и добродетельные деяния христианнейших королей и князей, которые правили в этой стране» (Париж, 1516).

Символ, опрокинутый в прошлое, начинает жить там собственной жизнью. Если в соответствии с жуайенвальской легендой до крещения Хлодвига на его щите красовались три жабы, закономерно вставал вопрос, от кого он унаследовал этот герб. На исходе Средневековья тех же жаб стали рисовать на щите, который приписывали Фарамону – легендарному предку Хлодвига. Он считался первым королем франков и основателем династии Меровингов. Этот персонаж, якобы правивший в начале V в., принадлежал сразу к двум мирам. О Фарамоне можно было узнать из исторических хроник, посвященных предыстории франкской монархии (самое раннее упоминание о нем восходит к анонимной «Книге франкской истории» (Liber historiae Francorum), написанной в VIII в.), и из романов о рыцарях Круглого стола. Там Фарамон предстает как повелитель Галлии и вассал Утера Пендрагона – короля бриттов и отца Артура. В позднее Средневековье гербы рыцарей Круглого стола стали собирать в специальные гербовники, которые были исследованы Мишелем Пастуро^[229]. В них было собрано по 150–200 кратких «биографий»; рядом с каждой из них рисовали герб. Среди них всегда фигурировал и герб Фарамона: черное поле с тремя золотыми жабами (I.2.24). И эта символика, настолько похожая на герб Сатаны, не мешала французским хронистам превозносить Фарамона как доблестного государя и основателя королевства.

I.2.24. Гербовник рыцарей Круглого стола. Франция. Ок. 1490–1500 гг.

Paris. Bibliothèque de l'Arsenal. Ms. 4976. Fol. 19v