Читать книгу: «Лебединая песнь Доброволии. Том 1»

«Пусть не всегда были подобны го́рнему снегу одежды белого ратника, – да святится вовеки его память!»

И. А. Бунин

© М. Ю. Макаров, 2025

© Оформление ООО «КнигИздат», 2025

Часть первая
Под откос

1

15–17 декабря 1919 года ¹

Каменноугольный бассейн

Мысль о скором столкновении с конницей Будённого угнетала корниловцев. Красная кавалерия, крепко всыпавшая под Воронежем и Касторной донцам Мама́нтова и кубанцам Шкуро, представлялась неисчислимой ордой, сметавшей на своём пути всё живое. Шутка ли – целая конная армия!

Корниловские полки добирались из Горловки до станции Бесчинская по железной дороге. Артиллерию удалось погрузить на платформы. Зато обоз пополз по разбитым дорогам походным порядком.

Разгрузившись в Бесчинской, ударники, не дожидаясь обозов, двинули в шахтёрский поселок Ремовка. Пулемёты и огнеприпасы тащили на себе.

Станция была вмёртвую забита брошенными составами. Вагоны с обмундированием и продовольствием разграблялись войсками и населением. Ценное имущество, поставленное союзниками, варварски сжигалось. Артсклады были приготовлены к взрыву.

Отступавшие бойцы недоумевали при виде огромных запасов армейского добра в тылу. Почему оно своевременно не поступило на фронт, испытывавший нужду во всём – от нательного белья до снарядов? Объяснение находилось единственное: «измена».

На второй день стоянки велено было провести учения по отражению кавалерийской атаки. Капитан Белов вывел офицерскую роту на окраину селения.

Пейзаж зимней степи уныл. Снежная крупа присыпала некошеные травы, добавив седин полегшему ковылю. Упрямо топорщились сухие серые кусты полыни. В полуверсте торчал уродливый конус террикона. Рукотворная гора нагромождена из пород, извлечённых из недр рудника «Ремовский антрацит», близ которого ютился посёлок. Низкое небо выстлано хмурыми клочьями сплошной облачности. Морозец слабый, зато злющий ветер норовил пронзить до костей.

Ротный трезв и на зависть бодр. Чёрно-красную фуражку Белов сменил на папаху, добавившую верзиле ещё фут² роста. Ладно сидящая двубортная бекеша, отороченная серебристым каракулем, перетянута ремнями портупеи. На груди – зачехлённый «цейс»³. В длинной руке – стек, которым капитан небрежно похлопывал по голенищу сапога, надраенного до сизого отлива.

Пополненная до ста штыков офицерская рота выстроена в две шеренги.

– Стойкой пехоте кавалерия не страшна! – внушал Белов. – Её атаку пехота отражает ружейным огнём в любом строю. Даже в рассыпном! Главное – всё время находиться лицом к кавалерии. Любые перестроения допускаются, лишь когда время позволяет сделать их без суеты. Стрелять надлежит залпами, целить – в голову лошади!

Краткую лекцию сменило учение. Преимущество конницы – быстрота маневра. В бою важно не дать себя обойти, поэтому капитан делал упор на отработку противодействий охвату.

Первый способ заключался в том, чтобы уклонить охватываемый фланг плечом назад. По команде Белова фланговый взвод, не теряя связи с ротой, бежал назад, загибаясь под тупым углом. Загнувшись, изготавливался к стрельбе с колена по воображаемой коннице.

Маневр требовал слаженности, и командир гонял ударников до посинения.

Другой способ был мудренее. При угрозе охвата конницей в бой вступал резерв, предварительно отведённый к огородам. Он разворачивался в цепь, бил неприятеля во фланг, опрокидывал и контратаковал с криками «ура».

Резервные взводы менялись. Добиться желаемого результата капитану покамест не удавалось. Особенно мешкотно лавировал первый взвод.

Кенгуриными прыжками ротный ринулся чинить разбор.

– Взвод, смирно! – скомандовал штабс-капитан Маштаков, невысокий кареглазый офицер с грязным бинтом на шее.

– Вы что, как пе́ши во́ши ползаете?! – зарычал Белов. – Всё! Ле комедиа финита⁴! Дру́ги ваши порублены. Вы опрокинуты. Началось самое веселье. Рубка бегущих! Штабс-капитан, что за беспомощность?! Вспомните, как летом под Белгородом мы с вами всыпали коннице! Передайте ж опыт новобранцам! Львов, Риммер, орлята, вы где потерялись?!

– Виноват. Команду не слышал. Ветер относит, – потупившись, объяснил Маштаков.

– Вздор! Другие взвода́ слышат. Ла-адно, для тугоухих дублировать буду, – из гнезда на ремне портупеи Белов извлёк блестящий мельхиоровый свисток.

Придирчиво оглядел взвод, обнаруживая изъяны. У пулемётчика Морозова на переносице багровел тугой чирей, отёк которого сузил глаза в щели. Прапорщик Кипарисов надсадно кашлял. Ему вторили из второй шеренги. Правофланговый Кудимов кособочился, оглаживал бок (давала знать плохо зажившая штыковая рана). Строй замыкал вольно-пёр⁵ из новеньких, два вершка от горшка. Штык трёхлинейки, приставленной к ноге очкарика, торчал над верблюжьим башлыком, натянутым поверх гимназической фуражки.

– Инвалидная команда! – в сердцах плюнул Белов.

Пряча в пригоршне огонёк зажигалки, капитан подкурил папиросу. Сделав пару затяжек, немного смягчился. Всё-таки по сравнению с тем, что имели неделю назад, взвод выглядел сносно. За счёт пополнения числом он вырос вдвое. На брошенных складах ударники приоделись.

Экипировался даже оборванец Кипарисов. На бывшем семинаристе – добротная шинель, трёхпалые рукавицы, мерлушковая шапка с кокардой.

Днёвка вдохнула жизнь в бойцов. Отоспались ребята в тепле, похлебали горячего. Вытрясли насекомых, просушили обувку, умыли замурзанные физиономии, кое-кто даже побрился.

Белов щелчком выбросил окурок и дал полушутливый совет:

– В этой дыре имеется источник с целебной водичкой. Аборигены говорят – сам Пётр Первый её пива́л да нахваливал. Врут, конечно, сволочи. Однако отведайте, господа, пока возможность есть.

Занятия продолжались ещё полчаса, потом офицерская с песней потопала в расположение. Под квартиры роте достались бараки у ручья. Жители (мужчин было мало, в основном жёны шахтёров, матери и детвора) зыркали на беляков исподлобья. Хорошо – не встал вопрос снабжения за счёт «благодарного населения». У каждого ударника – полный вещмешок консервов, галет, муки, сахара и другой снеди, добытой в разбитых эшелонах.

По служивой привычке с обедом не тянули, и всё равно не успели. Полк был поднят по тревоге. Дожёвывали корниловцы, расхватывая винтовки и патронташи, засупонивая ремни, толкаясь и чертыхаясь.

Из соседнего хутора прискакали разведчики, заметившие сильные разъезды красных. Преждевременное появление противника означало, что обоз отрезан. Ударники остались без гужевого транспорта. Какие-то повозки всё-таки сыскались. На них спешно громоздили станковые «максимы», коробки с лентами, ящики с патронами.

Полк торопился занять позиции. Офицерской роте приказано было встать в резерв. Бойцы спрятались от ветра в низинке.

С возвышения из-за уродливой голой акации-растопыры Белов наблюдал за развитием боя. Вёл биноклем вдоль линии горизонта, зацепился за курган с каменным изваянием. Судя по скоплению людей, красные разместили там командный пункт.

На гребень бойко взбежал взводный Каюм, сбитень с маузером в деревянной колодке на боку. Опираясь на винтовку, как на посох, выполз из ямы Маштаков. Явление штабс-капитана спровоцировало на скуластом лице Каюма презрительную мину. По его твёрдому убеждению Маштаков – выскочка и бездарь. Кадровый офицер-селенгинец⁶ Каюм недоумевал, за какие заслуги Белов держит «шляпу» на должности комвзвода.

– Что видите, Владимир Александрович? – взводные спросили хором.

– Конница накапливается… Пушки готовятся к стрельбе… Одна… две… три батареи вижу… Скоро начнётся…

Больше часа громыхала яростная артиллерийская дуэль. Расходуя боезапас, излишки которого в отсутствии подвод всё равно придётся бросить, без умолку строчили пулемёты ударников. Будёновцы начинали атаку, но потом их густые лавы поворачивали. И так – раз за разом.

– Карусель бестолковая! – возмущался Белов.

Декабрьский день куц. Начало смеркаться, и ударники облегченно выдохнули. По темноте какие атаки? Тем паче в конном строю.

Маштаков вернулся к своему взводу. Люди иззябли, но настроение у них было приличное.

Ра́жий⁷ подпоручик Риммер радовался, как дитя:

– Всыпали Будённому! Будет знать, как соваться к корниловцам!

– Не так страшен чёрт, как его малюют! – поддерживал приятеля строевая косточка Боря Львов.

– Я с вас угораю, господа отделенные, – проскрипел Морозов, истёрханной тряпицей протирая гноящиеся глаза. – Это ж явная демонстрация. Не хотели они нас атаковать. Другой замысел имели.

Бывалый окопник как будто обладал даром прорицателя.

В этот день, 17 декабря 1919 года, будёновцы планомерно окружали соседнюю дивизию – Офицерскую генерала Маркова пехотную, чтобы назавтра в селе Алексеево-Леоново нанести ей страшное поражение. Марковцы понесли громадные потери – пятьсот бойцов убитыми и четыреста пленными. При бегстве с поля боя было брошено тринадцать пушек и пятьдесят пулемётов. Ошмётки дивизии убыли в тыл на переформирование. Задача по скорому взятию Ростова, стоявшая перед красными войсками, упростилась.

2

20 декабря 1919 года

Ростов

На руководство Добрармией обстоятельства отмерили генералу Врангелю всего двадцать четыре дня. За столь короткий срок невозможно было ни переломить ситуацию на фронте, ни даже существенно повлиять на неё. Тем не менее, барону удалось воплотить рискованный замысел главкома Деникина по отводу добровольцев на соединение с донцами. Фланговый марш от Харькова к Ростову проходил в труднейших погодных условиях под непрестанными атаками конармии Будённого. Обкусываясь контрударами кавалерии, Врангель вывел потрёпанную, но боеспособную армию в область Войска Донского.

Двадцатого декабря барон прибыл в Ростов на совещание. Шаткость ситуации чувствовалось во всём. Главком не рискнул оторваться от железной дороги. Совещание было назначено в его поезде.

Город источал сильные токи тревоги. Отравленный гарью воздух резонировал от звона к заутренней, разносившегося с колокольни кафедрального собора. Истеричные свистки издавал маневровый паровоз-«овечка» ⁸, пытавшийся растащить пробку на путях. Отрывисто лязгали сцепки вагонов. Дебаркадер⁹ перед зданием вокзала, несмотря на ранний час, был запружен волнующейся толпой. Рассвета словно не предвиделось, беспросветная мгла окутала мир.

Врангель, подгоняемый позёмкой, стремительно шагал по островной платформе. Адъютанту, чтоб не отстать, приходилось бежать трусцой.

Нависшая слева заснеженная громада пассажирского вокзала, крупнейшего в России, заставила инстинктивно оглянуться. Круглые часы на центральной башне стояли. Стрелки сцепились клювами на числе «XII». Время остановилось в белом Ростове.

Механическую неисправность барон, будучи человеком внимательным, отметил, но зацикливаться на ней не стал. Мистике он был чужд.

С Ростовом связано отрочество Петра Николаевича, здесь он окончил реальное училище. Ворошить давние воспоминания сейчас также не было ни повода, ни времени.

Часовые подле вагона главкома, завидев высоченную фигуру в бурке, взяли «на караул». Бойцы Особой роты, укомплектованной первопоходниками¹⁰, вернувшимися в строй после ранений, по уставу могли ограничиться простым приветствием – вытянуться, оставив винтовку у ноги. Могли, однако не сочли возможным. Авторитет Врангеля среди молодого офицерства стремился к бесконечности.

Барон взбежал по ступеням в тамбур, не касаясь поручней. Приятно было ощущать тело управляемым, восстановившимся после тяжёлой формы «Recurrens» ¹¹. Бурку с папахой оставил в приёмной.

Рабочий кабинет главкома встретил ярким электрическим светом и теплынью парового отопления.

Деникин, как и в предыдущую встречу, выглядел переутомлённым. Сняв очки, он шевельнул лохматыми бровями, морща переносицу, и промокнул платком глаза. Хронический недосып сделал их красными, понуждал слезиться. Бородка у Антона Ивановича посеребрилась давно, а вот длинные чёрные усы седина куснула лишь за кончики, острые, как у мушкетёра из романа Дюма. Голову генерал больше не брил, просторную лысину на висках и затылке окаймлял белый венчик отросших волос. С лица Деникин осунулся сильно, но в теле не убавил. Уютный животик распирал китель, украшенный на груди и шее эмалевыми «георгиями» двух степеней.

Начальник штаба главнокомандующего ВСЮР¹² Романовский, оторвавшись от карты, расстеленной на длинном столе, сдержанно кивнул Врангелю. Нынче барон не рассчитывал на конфиденциальный разговор с Деникиным, и всё равно опека Романовским высшего начальника его покоробила.

«Главная вещь и принадлежность» – вспомнилось из курса римского права.

Третий присутствующий явно чувствовал себя неловко в роскошном интерьере салона, где – сплошь бархат, кожа, бронза и панели полированного дуба. На краю помпезного стула, обитого стёганым, малинового цвета штофом¹³, ютился генерал-лейтенант Топорков.

При появлении барона он вскочил по стойке «смирно».

– Здравь желаю, ваше превосходительство!

– Здравствуйте, Сергей Михайлович, – Врангель уважительно пожал широкую, как лопата, ладонь казака.

Прежде барон непременно попенял бы Топоркову на чрезмерную дань субординации. Бросил бы шутливо: «Не конфузьте меня перед главнокомандующим». Теперь оставил щёлканье каблуками без комментариев. Желчно подумал: «Нелишне напомнить господам «олимпийцам», что в минуту кризиса опереться они могут исключительно на моих орлов». Причину экстренного вызова окопного генерала в святая святых Врангель, естественно, знал. Шептунов в Ставке хватало.

Рубака Топорков – его креатура. Летом восемнадцатого он служил бригадиром¹⁴ в конной дивизии барона. Врангель перешёл на корпус, и Сергей Михайлович получил в нём дивизию. Ну, а когда барон встал во главе Кавказской армии, Топорков вырос до корпусного командира.

Казачьему генералу под сорок, выглядит он старше. На его плоском лице, незнакомом с улыбкой, узко прорезаны глаза, взгляд которых жгуч. Нос-пуговка приплюснут, мясистые ноздри раздуты и кажутся вывернутыми. Под ними обвисли смоляные усы. Лоб неожиданно высок, увенчан жёсткой щёткой вороных волос. Мощное тулово, формой напоминающее куб, вбито в серую походную черкеску. Полы её захлюстаны грязью, ещё не вполне просохшей, левый рукав надорван на локте. Шершавые головки сапог почищены для блезиру ¹⁵. На ковёр с них натекла изрядная лужица, по которой латунным наконечником елозят ножны шашки.

По происхождению Топорков не просто забайкальский казак. Он – гуран. Азиатской крови (бурятской или монгольской) в нём ровно половина.

Отличившись во время русско-японской войны, он урядником был допущен к офицерскому экзамену на чин хорунжего, который выдержал. Затем добросовестно служил на обер-офицерских¹⁶ должностях. Накануне Великой войны¹⁷ перевёлся в Кубанское казачье войско. Октябрь семнадцатого года встретил полковником, кавалером многих боевых орденов, до святой Анны второй степени включительно.

О таких, как Топорков, говорят – неладно скроен, зато крепко сшит. Любого внешнего шика он чурается. За его молчаливостью и угловатостью скрыта железная воля. Он настойчив до упрямства. Как большинство офицеров от сохи, невероятно трудолюбив. Не получив военного образования, в обстановке разбирается за счёт природного чутья. Его стихия – бескрайняя дикая степь. Он – кочевник, воин. Ест из одного котла с казаками, ночует под одной крышей с ними. Трудности не тяготят его, порой кажется, будто он рад им. Отвага Топоркова сделалась в армии притчей во языцех.

Неудивительно, что именно ему главком решил доверить личный резерв. Список частей выглядел внушительно. Полторы конных дивизии, пластунская бригада и две офицерские школы. Численно же соединение едва насчитывало тысячу сабель и штыков. Назвать его кулаком не поворачивался язык.

«Скребём по сусекам», – в уме констатировал барон.

Романовский, ставя тактические задачи, остриём фаберовского¹⁸ карандаша укалывал кружочки населённых пунктов:

– Район вашего сосредоточения, генерал, – Новочеркасск, Ростов, а также станция Аксайская.

Топорков склонился над десятивёрсткой ¹⁹, следил за порханием графитного жала.

– Вам следует пополнять и приводить в порядок части, назначенные в состав резерва главнокомандующего, – монолог штабиста журчал ручейком, – также осуществлять общее наблюдение за постройкой Новочеркасско-Ростовской позиции…

«Наблюдение, – мысленно хмыкнул Врангель. – А кто будет возводить эту пресловутую позицию? Архангел Гавриил?»

Приказ начальства для Топоркова свят. В бою он не поворачивает назад и другим не разрешает пятиться раком. Таков его принцип. Мето́да доморощенного стратега сейчас ценнее знаний, полученных кадровыми офицерами в академии Генштаба. Прежде Топоркову пеняли, что в своём стремлении выполнить приказание, он подчас перебарщивает, рождая лишние потери. Ныне эти упрёки забыты.

Вопросов у Топоркова возникло два. Фураж для лошадей и огнеприпасы. Романовский заверил, что все необходимые распоряжения начальнику тыла уже даны, но он обязательно продублирует их лично.

Сумрачный Топорков нахлобучил на голову кубанку, козырнул и отправился на позицию, укреплённую только на бумаге.

Закончив править очередной приказ, Деникин отдал его дежурному адъютанту, материализовавшемуся по звонку, и вышел из-за стола.

– Простите, Пётр Николаевич, что заставил ждать.

Барон легко поднялся из кресла, возносясь на голову выше главкома, почти под потолок.

– Пустое, Антон Иванович. Как я понимаю, совещания без командармдона²⁰ не начнёте?

– Его состав ожидается прибытием с минуты на минуту.

Генералы обменялись рукопожатием.

– Пользуясь возможностью, Пётр Николаевич, выражу вам признательность за то, что добровольцы выполнили задачу, многим казавшуюся утопией, – шагнув к окну, Деникин увеличил дистанцию, чтобы не смотреть на подчинённого снизу вверх. – Трёхсотвёрстный фланговый марш-маневр под ударами сильного противника – редкий пример в истории военного искусства.

– Он дался огромными жертвами. Марковская дивизия уничтожена, – мрачно ответил барон.

– Вы несколько сгущаете краски, ваше превосходительство, – в разговор вступил Романовский. – Марковцы пострадали больше других, но дивизия жива и восстаёт из пепла, как Феникс. В строй возвращаются отставшие и выздоровевшие. Даже выздоравливающие сбегают из госпиталей. Подтянулись обозы, какой-то годный элемент застрял в них. Число штыков перевалило уже за тысячу. Мы с Антоном Ивановичем поддержали просьбу марковцев не сводить их в полк.

– Но кто возглавит? Разгром совпал со смертью начдива! – Врангель плохо знал умершего от тифа генерала Ти-мановского, был невысокого мнения о его полководческих талантах, однако использовал повод для того, чтобы возразить начальнику штаба.

– Потеря тяжёлая, – вздохнул Деникин. – Уходят последние рыцари. Теперь вот Железный Степаныч нас покинул, любимец покойного Маркова ²¹, продолжатель его дела… М-да. Но подходящая замена подобрана. Полковник э-э-э… Как, бишь, фамилия кандидата, Иван Павлович?

– Полковник Блейш, – щегольнув памятью, подсказал Романовский.

– Отзывы о нём превосходные. Весьма дельный и решительный офицер, – главком выпятил нижнюю губу, о чём-то задумался.

Встрепенувшись, устремил на барона озабоченный взор.

– До начала совещания, Пётр Николаевич, хочу уяснить ваше отношение к свёртыванию Добровольческой армии в корпус. Помнится, ранее вы поддерживали эту идею.

Врангелю потребовалось усилие, чтобы не покривиться длинным лицом. Мимолётная фраза, брошенная им неделю назад касательно малочисленности Добрармии, интерпретировалась теперь, как согласие с реорганизацией. Структурные перемены автоматически влекли отчисление барона в резерв чинов. Что это, как не скрытая месть за наличие мнения, шедшего вразрез с линией Ставки?

– Без дела не останетесь, Пётр Николаевич, – поспешил заверить Деникин. – На вас возлагается задача объявить сполох²² на Кубани и Тереке. Пока мы сдерживаем красных на Дону, вам предстоит в кратчайшие сроки сформировать три конных корпуса. Мы потом вернём вам вашего молодца́ Топоркова, и вы возглавите стратегическую конницу из четырёх корпусов. В противовес массам Будённого и Думенко! Как вам замысел?

– Грандиозный. Дело за реализацией.

– Лучше вас, Пётр Николаевич, никто не справится.

– Кого видите командующим Добровольческим корпусом? – Врангель проявил интерес к своему преемнику.

– Генерала Кутепова. Он старший доброволец и вынес с войсками главную тяжесть отступления.

– Корпус будет отдельным? С прямым подчинением Ставке?

– Э-э-э… в перспективе, – Деникин сморгнул и увёл взгляд в сторону. – На данном этапе ввиду объединения фронта я подчиню Кутепова командующему Донской армией. В оперативном плане, разумеется.

– Сомнительное решение, Антон Иванович.

– Отчего же? Большинство частей – донские. Новочеркасск – столица Дона. Вполне логично, что общее командование будет донское.

Главком фактически расписался в собственной беспомощности. Впервые за два года борьбы Добрармия отказывалась от лидерства в военных вопросах.

Наконец прибыли донцы – командарм Сидорин и его начштаба Кельчевский. Оба генерала румяны с мороза и в бодром, не соответствующем кризису на фронте настроении.

Статный моложавый Сидорин, здороваясь с главкомом, позволил себе шутку:

– У вас, как в парной, ваше превосходительство.

Деникин ограничился укоризненным «гм». Романовский, вскинув красивую бровь, стрельнул глазами во Врангеля, предлагая оценить игривость командармдона. Барон остался бесстрастным.

Донской казак-интеллигент Сидорин сверх обычного набора военных талантов (строевика и генштабиста) имел ещё один – редкостный. Окончив перед мировой войной офицерскую воздухоплавательную школу, он периодически совершал самостоятельные полёты на аэроплане.

Сидорин свеж, кровь с коньяком. Его приятное лицо сохранило смуглость летнего загара. Умные глаза ясны до прозрачности. Редеющие светлые волосы аккуратно подстрижены и причёсаны набок. Усы небольшие, кажутся мягкими. Сильная шея распирает стоячий ворот мундира.

Командарм располагал к себе хорошими манерами и обходительностью. Не каждый способен разглядеть в нём завышенное самомнение, а также склонность к интригам.

Начальнику штаба Донской армии генерал-лейтенанту Кельчевскому перевалило за пятьдесят лет. У него высоколобое и очень худое лицо. Сильный перепад от выступающих костлявых скул к впалым щекам наводил на мысль о слабых лёгких. Длинные генеральские усы распушены на кончиках. Кельчевский тяготел к кабинетной работе. В благословенном прошлом он – профессор Николаевской академии Генерального штаба. На ниве борьбы с большевиками известен тем, что спланировал стратегию знаменитого рейда генерала Мамантова. В вопросах политики Дона Кельчевский, русский дворянин с польскими корнями, целиком доверял Сидорину, этим ему удобен. Заслуженно слывя человеком справедливым, тактичным и добродушным, Кельчевский, однако, способен был неожиданно вспылить по малозначительному поводу.

Донских генералов объединяла любовь к шумному застолью. Обеда, а тем паче ужина без графинчика оба не представляли. Возможно, их жизнерадостность объяснялась тем, что в дороге они «причастились».

Романовский ознакомил участников совещания с общим положением на фронте. Только сейчас Врангель заметил, что начальник штаба хвор. Говорит в нос, то и дело осушает салфеткой испарину, густо выступающую на лбу. Благодаря нездоровью в лице Романовского, обычно надменном, проступило человеческое выражение.

Затем слово взял Деникин. Пытаясь излучать оптимизм, огласил принятые им решения.

– Господа, завершив сосредоточение центральной группы, я считаю необходимым дать сражение! Переутомление и расстройство неприятельских армий нам на руку…

Повторялось то, что Врангелю уже было известно. Он слушал вполуха, думал о своём.

«Нужно обратиться к армии с прощальным приказом. В популярной форме разъяснить причины оставления мною командования…»

Размышления прервал сочный баритон генерала Сидорина:

– Антон Иванович, вы мне предлагаете прикрыть Ростов добровольцами, Новочеркасск – донцами, в центре на уступе поставить конные корпуса Топоркова и Мамантова. Прелестно! Но чем я обеспечу фланги?

Выдвинутый на первые роли командующий Донской армией держался самоуверенно. Не задумывался, что он калиф на час. Для ярого казакомана ²³ главным было, что теперь добровольцы у него на посылках.

В частных беседах Сидорин с Кельчевским резко критиковали Ставку, будируя²⁴ тему отстранения Деникина. Врангель последовательно уклонялся от обсуждения провокационного вопроса. Знал – назавтра лукавые донцы извратят его позицию, выставят инициатором интриг.

Сидоринские опасения насчёт устойчивости флангов Деникин принялся многословно развеивать. Доказывал, что у красных не хватит сил, чтобы обойти фронт длиной в восемьдесят вёрст. Доводы выглядели оправданиями.

«Главнокомандующий не отдаёт себе отчёта в том, насколько безнадёжно наше положение», – такую неутешительную мораль вывел Врангель из встречи.