Северное сияние

Пушнина

Полярный круг – не только холод.

Богаты недра и поверхность.

А летом птице перелётной

Прелестнейшее тундра место.

Надёжно скрыты подо льдами,

Свои мясные килограммы

Муксун и чир здесь набирают,

Проделки стужи презирая.

Стада оленей длинным днём

Здесь на коврах из мха шикуют.

А срок морошки как минует,

Под снегом ягель – лучший корм.

И комаров в местах сих много.

Тут не бывает лишь микробов.

Морозы – «притча во языцех»,

Но вот простуд я не встречал.

Микроб здесь мёртв, давно он вымерз,

Нет для заразы тут начал.

Мороз на Севере – во благо,

Хоть и причина бед и страхов.

В мороз прекраснейшие шкурки

Песцы нагуливают шубки.

Добыть вот только трудно зверя,

Пушнина – подвиг одиночек,

Вершится он не между прочим,

Потерь здоровья стоит, нервов.

Хватает зверя. Кто ж охотник?

Абориген или колодник?

По найму ли, иль по азарту

На север едет зверолов,

Энтузиаст и пленник фарта

Или гонимый за рублём.

Но лёгким рубль не бывает.

Хоть зверя ловит, хоть рыбалит,

Нужны и труд, и пот, старанье.

К тому ж – борьба за выживанье.

А здесь не меряны пространства.

Песца добыть – побегать надо.

Уменья просто – маловато.

Терпенье, воля! А мытарства

Зовут героикой желанной,

И сутью здесь существованья.

Спроси отшельника избушки,

Вокруг которой бесконечность:

«ты здесь, романтике послушный?

Или вселенская беспечность

В глухую небыль привела?

«Да нет, дружок, все плевела

Унылой жизни там остались.

А здесь я бог. И то не малость.

Я сам себе и врач, и повар,

И МЧС, само собой,

Начальства нету надо мной,

И не входу ни рубль, ни доллар.

Вздымает трудность шквал энергий.

Здесь нет понятий «слабый», «мелкий».

На Диксоне. Дежурим на Ан-2.

Дарованная властью честь

Собрать по-быстрому пушной товар

У звероловов здешних мест.

Летит ещё товаровед,

Специалист по ворсу, мздре,

В одном лице кассир, оценщик:

Побольше взять, а дать поменьше.

Ему не всучишь брак иль порчу.

Товар пушной – казна, валюта.

И он вершит приёмку круто

В державном свете полномочий.

Купюр хрустящих саквояж.

Начнём, пожалуй, свой вояж.

Мотор прогрет. Идём понуро.

Уже «добро» на вылет есть.

Всё хорошо, но штурман хмурый:

На карте нету целей мест.

Манёвр на поиск строить надо,

И в том нельзя быть верхоглядом.

Найти избу – то дело чести.

Но лишь одно ему известно:

Изба на Пясине-реке.

Её и надо нам держаться,

Река не даст нам облажаться.

Успех наш в божией руке,

Но и в твоей, наш мудрый штурман,

Не дрейфь, найдём. И сядем умно.

Стоит изба на диком бреге,

Кругом пустынь болот и мха,

Не замечает времён бега.

Шумит кормилица-река.

В тепло комар, зимой морозы,

Сияньем неба щедрый Космос,

Разнообразный трудный быт.

В глуши живёт рыбацкий скит.

Один – рыбацкой снастью правит:

Охрана месту и страховка.

Другой, с каюрскою сноровкой

Песцам капканы в тундре ставит.

Исполнит каждый свою вахту,

Меняя неводы на нарты.

Наш самолёт пока на лыжах:

Решаем по-снегу задачу.

Под облаками и пониже

Летим, надеясь на удачу.

Ни одного ориентира.

Речное русло лишь пунктиром

Даёт нам угадать извивы

И тени смутные обрывов.

Пока не зацепиться глазу,

И продолжается полёт.

Засуетился зверовод,

Пушные чувствуя соблазны.

Мотор спокойствие внушает,

Ничто пока что не смущает.

Вот! Есть! Она! Проход над крышей.

Руками машет человек.

И мы посадке место ищем.

Дымшашка сброшена на снег.

Определяем курс захода.

Теперь уж лётчиков работа.

Заход. Посадка. Снег – цемент.

На месте мы, сомнений нет.

Привёл в восторг пилотов навык.

Рулим к избушке в снежной мгле,

Плывём как будто в молоке,

Кренясь внезапно на ухабах.

Всё, лыжам «стоп», открыта дверь.

«Добро пожаловать!» «Привет!»

«Что привезли?» «Мы за пушниной»

«Пожрать бы что-нибудь, муки!

Я соль просил. Не строй невинность!

Чтоб вашей не было ноги!»

Рыбак – сморчок, и суетливый,

Ведёт, ворча, в избушку нас.

Оконца, инеем искрясь,

Слегка смущают сумрак синий.

Ведро с водой и рукомойник,

Лоханка рядом для помойки

И бляшки рушника махры.

Покрыты плесенью углы.

«Ну, что, начальник, начинай.

Смотри, цени и принимай».

Рыбак нагнулся под кровать,

Достал мешок, убрал бечёвку

И шкурки начал вынимать,

Небрежно так, как мелочёвку.

И вдруг светло в избушке стало,

Струится нежность и тепло.

До потолка вспушилось то,

Что только что в мешке вмещалось.

Боясь спугнуть прикосновеньем,

Беру, смущён благоговеньем,

Красу от северных щедрот,

Продукт морозов и невзгод.

Как мало надо человеку!

Взглянуть хоть раз на чудо света!

Вот в две руки берёт спец чудо

И дунул вдоль на мех слегка.

Ах, боже мой, какая шуба,

Воздушна, ласкова, легка,

Волнует глаз мой белизною

И излучает негу грёз!

А подступ умиленья слёз

Мне не даёт сказать хоть слово.

Я весь пленён сей красотою,

Бездонно нежной простотою,

Твореньем божьим на Земле

В промерзлой этой белой мгле.

Шедевр, иначе не наречь,

Достоин женских только плеч.

Но, чем-то всё же недоволен,

Товаровед свой сморщил нос,

Как будто приступ сильной боли

Смутил его чиновный мозг:

«Подвержен ворс для полеганья»

«Не смей мой мех вот так поганить!»

«Вкраплений чёрных больше нормы»

«Смотри на цветность, волны, формы!»

Товаровед убрал в сторонку

Небрежно шкурку. Ей вдогонку

Назначил цену: «Восемнадцать!

Я больше знаю, не старайся».

И торг пошёл стезёй эмоций,

Всё ж в рамках цен и полномочий.

Товар надёжно упакован,

И успокоились купцы.

Купюрам путь уж уготован:

В «чулок», и завязать концы.

Ворча, почти не злобясь, мирно,

Достал хозяин чемодан.

«Им всё равно лежать вон там,

Не стоит нервничать так сильно»,

Сказал небрежно так и пяткой

Задвинул чемодан обратно.

«Зубов уж нет, жена ушла,

Пропью всё в отпуск, все дела».

Его мир прост, он как яишня –

Не повернуть ему уж «дышла».

Окутан мутной белизною,

Летит трудяга наш Ан-2.

Ориентиров нет нам снова,

Рельеф «читаем» лишь едва.

Ведь курс не выдашь постоянный,

И путь наш – ломаные галсы.

Нелёгок хлеб воздушных асов,

Летаешь если северами.

Хоть дел у каждого – багаж,

Прилип весь к окнам экипаж,

Технарь себе окно расшторил,

Ловя ушами звук мотора.

В работе все, здесь каждый занят.

Такой лишь труд нам люб и манит.

Нашли, конечно, и второго,

Снегами скрытого по крышу,

Как цель полёта – зверолова,

А по доходам – нувориша.

И хоть здесь рубль не дармовой,

Но тратить не на что, вот фокус.

И выпить нет. А рыба – ох уж!

Приелась вдрызг, не лезет в рот.

Рулим к избе, хозяин – вот он.

Доволен. Рад. Шабаш заботам.

Опрятен, чист и скуп в движеньях,

Но, видим, в добром настроеньи.

«Привет! Не ждал? Веди в избу,

Будь добрый, сделай вклад в казну»

Везде всё чисто и порядок.

Хоть пол не крашен, чудно бел.

С водой бадья и кружка рядом,

А для хозяйства есть придел.

Хозяин сразу сесть нас просит,

Чаёк, мол, с собственным печеньем.

Умилены его раденьем.

«А, по желанью, может, «прозит?»

Удивлены. Какой пассаж!

Переглянулся экипаж:

Контраст приятный. С предыдущим.

Всё хорошо, не надо лучше.

Приём мехов – почти что списком,

Без суеты, без мата, визга.

Сама собой пошла беседа.

«Что занесло в такую даль?

Всё руки ваши могут делать!»

Латыш. Себя, мол, испытать.

Вослед военному разгрому

Деньга немалая нужна.

Но – руки есть, пуста мошна.

Да и не всё в порядке дома.

«Бороться с властью – не мой принцип.

Я понимаю, мы – не принцы,

Народ всё ж гордый, терпеливый».

Затих, держа мундштук дымливый.

Для многих север – испытанье,

Но и прибежище в исканьях.

*

Прошли года. Другие люди

Дежурят здесь на северах.

Ни дальность мест, ни климат лютый

У смельчаков не селят страх.

И не Ан-2, другие Аны

Пока пилотов неизвестных

Оставят в небе след инверсий,

Учтя тех первых все изъяны.

А шуб не видно всё ж песцовых.

Ужель охотников рисковых

Уж нет во время Интернета,

Лишь нефть и газ сих дней примета?

Исконный дух ужель растает?

Куда несёшься, Русь святая?