Хочешь – жни, а хочешь – куй, всё равно получишь! Поэзия

© Михаил Буканов, 2017

ISBN 978-5-4485-4245-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сон гнома

 
Раз домой вернулся гном и решил забыться сном.
Завалился он в кровать, ну её полировать,
Весь разнежился во сне, как котяра по весне.
Сладко спит и видит сны, что прозрачны и ясны.
 
 
То-то сон его хорош, гномик спит, его не трож.
Чистота вокруг, уют, сны проснуться не дают.
Увлекают в глубину, в сказок манят старину.
Колыбельную поют, и вокруг него снуют.
 
 
На контрасте-перемена, зазвучала вдруг сирена,
Голос грубый завопил, ты зачем кайло пропил?
Тут отец один сердится, дочь не может породнится,
Не решается никак совершить законный брак.
 
 
Ты же гном, не человек, не понятно ей вовек,
Что родится от тебя, коли ей отдать себя!
Сунул, вынул и бежать? Тут тебя не удержать.
А она сиди одна, в злой позор погружена.
 
 
И, ваще, скажи, злодей, как ты мучаешь людей?
Сколько крови на ночь пьёшь, как ты малых деток бьёшь?
Хулиганишь в кабаках, оставляешь в дураках?
Кайся быстро, хитрый блуд, ждёт тебя жестокий суд!
 
 
Гном как встрёпанный вскочил, штольню чуть не обмочил.
От великого испуга приключилася докука.
Сердце бьётся, пот холодный, дикий ужас однородный.
Стук в висках, в костях ломота, не мужик, а так, голота!
 
 
Вот приснится же такое, не оставил чёрт в покое.
У него и дома нет, дом его – весь белый свет.
А на нынешней работе, спит наш гном в подземном гроте.
И ему не нужен дом, ни со спальней, ни с котом,
 
 
По ошибке видно сон посетил трудягу.
И на штрипках от кальсон замотался в шнягу.
Заморочил, просто сбил с толку, с панталыка.
Гном теперь вовсю запил, и, не вяжет лыка!
 

Птицы

 
Птицы три кружатся надо мною,
Старость застилает пеленою,
Сирин, Алконост и Гамаюн.
Был седой старик когда-то юн.
Тратили мы, жизни не жалея,
Капли драгоценного елея.
На подруг любовь и на друзей,
Тех, что лучше за x**, и в музей!
Враг тебя никак предать не может.
Лучший друг врагу легко поможет.
Ну, а захотят тебя убрать,
Друг вражину выставит на рать!
Есть ещё златая середина,
Это от неё и толковина.
Палачам кричат «распни его!»
Нет для них пророка своего.
Женщина в беде тебя не бросит,
И любовь всю жизнь под сердцем носит.
Даже если сильно обижать,
И к другой по вечерам бежать.
Только вот беда. У них в раскладе,
Ревность обретается в засаде.
Любит, приревнует, ненавидит.
Ревность ничего вокруг не видит.
И тогда желанье отомстить,
Может женский разум замутить.
Не нашёл я камень Алатырь,
Так как не из сказки богатырь.
В юности я видел две дороги,
Два пути открылись на пороге.
Вёл один к неслыханному счастью,
А другой к старенью и ненастью.
Счастьем было рано умереть,
А другим всю жизнь в огне гореть!
Я дорогой этой проканал,
Жилы рвал, не плакал, не стонал.
И теперь, с земным почти порвав,
Думаю, что в выборе был прав.
 

Оно того стоит?

 
Подставь другую, я ударю, и люд покорно шёл к исходу.
И на Урале государю ревтрибунал не нёс свободу.
Матросы беляков топили, что не ушли в отступ из Крыма,
Крестьян Тамбовщины травили неистово, неутомимо.
 
 
За отступленье с поля боя под децимации косило.
От слёз и матерного воя Россию всю перекосило.
Потом, на этой вот опоре, чего-то там про НЭП мутили.
Рождали истины во споре, вовсю цитатами светили.
 
 
И, в результате, Рай создали, здесь, на земле, и для себя!
А остальные созидали, Отчизну разом возлюбя!
Пусть за гроши, под пулемёты, да только сгинуть нет охоты.
Потом привыкли и смирились, и дни смертельные забылись.
 
 
Куда-то скрылись идеалы, другие ценности на смену.
Где были ромбы, там овалы, и режиссёр меняет сцену.
Что было чёрным, ныне буро, вожди ведут к желанной цели.
Махрово расцвела культура, всем перемены надоели.
 
 
А тот, кто перемен хотел, теперь остался не у дел.
И сгинул в бездне лихолетья в огне двадцатого столетья!
 
 
Жовто-блакитный друг народа, чудак с промытыми мозгами,
«Свобода» спит у морга входа. Не будем вечно дураками.
 

Танька

 
Танька! Как под гитару пела ты!
Москва у ног твоих лежала,
А ты свободно гриф держала,
Вся в обаяньи простоты.
 
 
Звенели Воробьёвы горы,
С реки кораблик отзывался,
И под мостом от глаз скрывался.
Вёл ветер с речкой разговоры.
 
 
Обрыв над старою рекою,
Кресты церквушки по соседству,
Сродни и старости и детству,
Новорожденью и Покою.
 
 
Простое платьице из ситца,
Твоя точёная фигурка,
И ножик пьяного придурка
Что из кустов на нас косится.
 
 
Я не успел пошевелиться,
И мак расцвёл на ткани ситца.
Вот почему ночами снится,
Волос задорная косица.
 
 
Танька! С тех пор прошло не мало лет,
Танька! Тебя давно на свете нет.
Но я бессонными ночами,
Сижу с гитарой пред свечами,
И жду, про нас с тобой играя,
Тебя с гитарой поминая!
 

Вёдра

 
Как-то ехали казаки мимо горки ледяной,
Месяц светит, снег искрится, лес в покое слюдяной.
А от старого колодца девка с вёдрами идёт,
И тропинка круто вьётся, поскользнётся – упадёт.
 
 
Словно сглазили, упала, слышен вёдер перезвон,
Коромысло улетело, не дела, а страшный сон!
Говорит народа мудрость, коль ведёрочки пусты,
Неприятность приключится, ты, короче, жди беды.
 
 
Помогли казаки девке, прямь из снега и в седло,
За водой один смотался, вроде, даже, повезло.
Распрощались у порога, дом по пояс весь в снегу,
А один ей тихо шепчет, если смерти избегу,
 
 
И в атаках и в набегах сохранит меня судьба,
Да победой обернётся с иноземцами борьба,
И навеки прекратится эта страшная война
В том святым тебе клянуся, будешь ты моя жена!
 
 
Сколько времени промчалось, разноцветных зим и лет,
Только видно дорогого уж давно на свете нет.
Правда. Вёдра виноваты, накликали ей беду.
Знать, одной перебиваться, так бобылкой и уйду!
 
 
Только всё же из полона возвратился казачок,
Над приметой посмеялся славный свадебный смычок.
А казак и та казачка стали мужем и женой,
И живёт она за мужем, как за каменной стеной.
 

Купец

 
По Мойке или по Фонтанке летели маленькие санки,
Ямщик сидел в своём прикиде, зима, дома в обычном виде.
Лежал под полостью медвежей, купец, что слыл большим невежей.
Охальник, матершинник, враль, где он, и где мадам мораль?
 
 
Загул купеческий был сладок, купец наш на нимфеток падок,
Не телеса, а стройный стан, и тут завяжется роман.
И вот от знающей соседки, с которой встретился в беседке,
Что б от прислуги утаить, о чём он будет говорить,
 
 
Он получает адресочек, где вожделенного кусочек,
Девица есть в шестнадцать лет, такой не видел белый свет!
Скромна, умна, и при фигуре, богиня юная в натуре.
И мама, лишь долги имея, готовит дочку для злодея.
 
 
Заплатит кто долги по счёту, и будет проявлять охоту,
К прелестной дочери её, утешит естество своё!
Получит юную гетеру, и сможет всё, не зная меру,
Но, только лишь в теченье дня, семьи достоинство храня.
 
 
Вот дом желанный показался, купец, как мог, пока держался,
Что б не срамиться, не бежать, да и от страсти не дрожать!
Он в дверь стучит и быстро входит, его с ума желанье сводит,
Душа заочно влюблена, трепещет сердце, где она?
 
 
Под клавикордовы сонаты в дверях обеденной палаты,
Стояла юная Афина, и, на подносе, два графина.
А мама, дочки честь блюдя, в сторонке, словно, не блудя!
Всё очень чинно, благородно, вполне культурно и свободно.
 
 
Купец мамашу отзывает, а дочка в рюмки наливает
Настойки сладкой цвета мёда, богата русская природа!
Вот, передав по договору, всю сумму выплатив без спору,
Купец к прелестнице младой идёт, играючи елдой.
 
 
Берёт с подноса два бокала, махнул и прянул на пол зала!
Кондрашка посетил его, достав любимца своего.
Тотчас за доктором послали, исправник нюхал, что в бокале?
В Раю купец, осталось тело, подумав, возбудили дело,
 
 
Следы искали, не нашли, купца на кладбище снесли.
Ну, а прелестница младая, себя виновной не считая,
Законным сочеталась браком, и понеслась по буеракам
Тяжёлой службы гарнизонной, зато, женой вполне законной!
 
 
И только старую мамашу, и заварившей эту кашу,
Ночами длинными зимою, купец пугает бородою.
Ревёт и воет он в трубу, вовсю кляня свою судьбу.
Его несдержанность сгубила. А начиналось очень мило!
 
 
Коль волоса уж серебро, а бес толкает под ребро,
То не гори так ярко сходу, тебе не победить природу!
Младые девы хороши, лишь только как порыв души.
А коль елду не смог унять, сгоришь, и на кого пенять?
 

Мечта идиота

 
Кабы денежки найти, да побольше кабы,
Так во рту б росли грибы и любили бабы,
Это нонче я обсос, не пришей рукавчик,
Были б деньги на бухло и на малый хавчик.
Ну, а если капитал мне бы отломился,
Сохранить его бы я даже не стремился.
Перво-наперво, братва, хорошо напился,
И поляне для друзей мир бы удивился!
А потом купил «Пежо», зубы золотые,
Лепень модный и часы, с виду лишь простые.
Что бы стоили они тысяч пять, не мене,
И писали про меня, ажь, в журнале «Смене»!
Домик быстренько возвёл прямь в деревне Грязи,
И боярин местный что б был со мной на связи.
Я ему: Привет, Максим! Как дела с марухой?
Надоело, надо быть, кочюмать с старухой!
Забредай вечёр ко мне, жду, прибудут биксы,
Всё обученный народ, зуб даю и фиксы!
Я не буду класть в офшор, там общак у масти,
Всё мы быстренько пропьём, не в деньжатах сласти.
Но, неделю, или две точно попаную,
Только вот хочу ли я ждать судьбу иную?
Может лучше быть в низах, никому не нужным?
Или вверх всё время лезть, пусть путём натужным?
Навернуться можно вниз с высоты до боли.
И лишиться на века и моей-то доли.
Так что б если б, да кабы, на хер перемены.
Только волю мне терять в ходе этой мены!
 

Любимая, меня вы не любили!

 
А я вас ждал сегодня под часами,
Снежинки тихо в воздухе кружились,
Сказали вы, что ночью не ложились,
На всё решились, и готовы сами.
 
 
Я простоял в сугробах до рассвета,
Вы не пришли, а вот снега не спали.
Да и туманы белые упали,
Казалось мне, замёрзла вся планета
 
 
Вы позвонили, извиняться стали,
Печали колокол звучал уже к вечерне,
Сказали, что во всём согласны вчерне,
Но, вам хотелось бы ещё узнать детали.
 
 
Чужая женщина чего-то говорила,
Вновь обещала и любовь и точность.
А я сказал: Простите, что за срочность?
В делах у нас и так всё очень мило!
 
 
Я не люблю тебя, – мотив звучит прекрасно,
Ушла ты в прошлое, в далёком голубом.
Отныне обаяние не властно.
Мне никогда не быть твоим рабом!
 

Русалка и водолаз

 
В воду речки через раз опускался водолаз.
Раз напарник, раз Иван, он имел на дне роман.
Познакомился с русалкой, назвалась девица Алкой,
Предложила всё отдать, что на ней сейчас видать.
 
 
Жемчуг дать и серебро, всё папашино добро,
Если только водолаз восхитит её на раз!
Проберёт до нежных струн, распотешит, как игрун,
Пусть введёт её в экстаз, можно, даже, садомаз!
 
 
Жизнь речная надоела, перемены просит тело,
Сколько ей икру метать? В целом, надо перестать!
Рвётся из неё на волю, проклиная рыбью долю,
Ординарный человек, секса ж не было вовек.
 
 
Так, лягушечья забава, не оргазм, судьбы подстава.
Чисто рыбные дела, чепуха одна была!
А с Иваном-водолазом переменится всё сразу.
Он и грозен и велик, и красив как божий лик!
 
 
Так что, шасть Иван на дно, а русалка ждёт давно,
Речи бурные ведёт, на препятствия кладёт,
Водолаза горячит, томно губками сучит,
Обещает всё и сразу простофиле водолазу.
 
 
Он губу и раскатай, скинул шлем, готов, давай!
Захлебнулся, чуть не помер, не проходит с сексом номер.
Хорошо, что наверху не хлебали снов уху,
Дерг наверх и откачали, и сказали, не смолчали,
 
 
Ты бы меньше водку пил, страшных «белок» не ловил.
Не допился б до русалки, в средах двух универсалке.
Подлечись, а то, зашейся, или пей, но, не залейся.
Не топи себя в вине, или будешь сам на дне!
 

Замена

 
Раз на речке, на реке, гармозу нашли в песке.
Отряхнули, сполоснули и Ванюшеньке вернули.
Мол, ты боле не теряй, каждый вечер проверяй!
Коль гармонь от нас уйдёт, всё веселье пропадёт.
 
 
Ты один на всё село, с гармонистом нам свезло.
Пьёшь, оставь в избе гармонь, выпил, так её не тронь.
Без гармони, как без рук, будет наш селянский круг.
Польку ль сбацать, аль ситроль, ты, Ванюшенька, король.
 
 
Порешил наш сельский сход, в город совершить исход.
Поезжай купи баян, только не напейся пьян.
Да деньжаты не пропей, наш селянский соловей.
А пропьёшь, так бошку с плеч, могем и избу поджечь.
 
 
Возвращается Иван, в целом, так, не очень пьян.
Говорит, купил что надо для крестьянского уклада.
Это, мол, волшебный сон, всё заменит граммофон!
Хошь, капусту посолить, хошь, народ развеселить.
 
 
Тут достал он ящик с ручкой, диск с поющей чёрной жучкой,
Это всё покрыл трубой, ну, доволен сам собой!
Повернул чего-то там, и раздался медный гам.
Басом заревел мужик, про пожар, что был велик.
 
 
Про кремлёвскую стену и седую старину.
Как злодей Наполеон, из России вышел вон!
И закончилась пластинка, у Ивана лишь заминка,
Ставит новую про то, барин как купил пальто.
 
 
Ящик целый для пластинок, старых песен и новинок,
Ну, Иваньша, угодил, сход не зря тебя пустил.
Можешь пить, гармонь терять, хоть запои отмерять.
Потому, у нас теперь в новый мир открыта дверь!
 

Не трожь, сука

 
Разбежались кони, разбрелись по лугу,
Бьются бестолково, мечутся с испугу.
А бойцы в окопах, враг их гнёт и ломит,
Пара казаченек коней в поле ловит.
 
 
К вечеру не стало в поле тех коней,
Все лежат побиты пятнами теней.
Нету и казаков, полегли в бою.
В дни войны народной за страну свою!
 
 
Завсегда считали, даже в старину,
Святы, что отдали жизнь свою в войну.
Нет на них, погибших, никакой вины,
Души их на небе, у Престола сны.
 
 
Только не живётся тихо оглоедам,
Так неравнодушным к дедовским победам.
Зря, мол, погибали, а могли бы сдаться,
А потом баварским пивом наслаждаться!
 
 
Этим всё едино, облизать сапог,
Жопу ли подставить, отсосать на чмок!
Нет для них святого, иудей в седле.
И патрон горюет у меня в стволе.
 

Снег в Иерусалиме

 
Снега покрыли город Света, мечеть Аль-Кудс стоит вся в белом,
Сошла с ума моя планета, и мы за ней стремится, в целом.
На пальмах снег, висят ледышки вдоль всей стены евреев плача,
И солнца огненная кляча уходит в ночь без передышки.
 
 
Араб, от холода танцуя, бежит и гонит вскачь верблюда,
И ветер, пальмы полосуя, совсем не ждёт тепла и чуда.
Еврей с горы толкает санки, его детишки «бабу» лепят,
Душевный вызывая трепет, предчувствием вселенской пьянки.
 
 
Растёт на исполинской сцене мистерия кончины света,
Христос здесь рек о перемене, но здесь и каинова мета.
Магиддо поле тоже близко, пора его всё ближе, ближе.
А мы склоняемся всё ниже, снижаем речь свою до писка.
 
 
Эх, человек, сосуд скудельный, отнюдь, не всё в тебе от Бога.
Активный ты, или бездельный, дойдёшь до смертного порога.
Бог – он Добро, он всех прощает, покайся и пути открыты.
Или, чертячие копыты, за путь свой каждый отвечает!
 

Подражание Розенбауму

 
По ночной Одессе фраерок гребёт,
И понты такие, всех, мол, в рот e***.
Разбегайтесь, суки, кыш на унитаз.
Все дрожат в фазендах, страх берёт на раз.
 
 
Я певец известный, – голосит аид,
А братан, Семен мой, тот простой бандит,
Парится он в морге, ох, азохен вэй!
Не сфартило, парню, хоть крутой еврей!.
 
 
Сыскари ногами по нему прошлись,
Он концы откинул, но не унялись.
Записали Сёму, чистый стал козак.
Сел еврей на лошадь, значит он русак!
 
 
Пал и оклеветан, что от власти ждать?
Будет брат в могиле Мошияху ждать.
А не то протрубит мощный Гавриил.
Дожидайся, Сёма, спи среди могил!
 
 
Всем я ухи вырву, жутко отомщу.
На поток все песни быстро запущу.
Никогда не сгинет мой казачий след.
Все вы просто гои, а я – авторитет!
 

Украинская песня

 
Хлопцы, вы послушайте меня, как давали мы жидам огня,
Как в Полесской деревушке жгли мы вражие избушки,
А жиды бежали, семеня!
 
 
Батальон наш славный «Нахтигаль» поимел всех местных Шур и Галь,
Барахло пойдёт до дома, то известно и свидомо,
Истребим всего местечка шваль!
 
 
Захожу до хаты я один, сел себе за стол как господин,
Говорю, вина несите, сало, яйца, не томите,
Мне не жалко, дед, твоих седин.
 
 
А старик меня послал туда, ну, короче, к чёрту на муда,
Я его из автомата, что ж ты, хрен, срамишь солдата,
Обижаешь, просто ерунда.
 
 
К деду подбегает тут старуха, я её достал прикладом в ухо,
Вижу, план с обедом кувырком, старика прикончил сапогом.
Дом спалил, и стало дело глухо!
 
 
Так мы погуляли по стране, славно воевали на войне,
А потом я за границей жил весёлой вольной птицей,
Украинцы в Квебеке в цене!
 
 
А сейчас его правнуки мать городов русских наклоняют!
 

Письмо

 
Письмецо от внука получил Абрам, внук его, во-сука, поднял тарарам.
Пишет, замерзаю, я совсем готов, И, не отрицаю, я – среди скотов.
В наших Палестинах густо выпал снег, как в родных осинах, около Онег.
Обстановка ночи, мне не климатит, точно, здесь не Сочи, гольный стоматит.
Врач-то я отменный и работы всклянь, только, по- иному, положенье дрянь.
Иудей папаша, значит я еврей, только так в России, здесь же всё мудрей.
Ты евреем будешь, коль рождён еврейкой, а в чалме папаша, или с тюбетейкой,
Ничего не значит, не для пользы дела, так моё еврейство мимо просвистело!
Я решил жениться, девушка что надо, крем-брюле с халвою, сало с шоколадом.
Мы пошли к раввину, полный был отлуп, я неподходящий, поц среди залуп.
Что ж ты, старый мерин, с брисом не спроворил, обрезанье внуку взял и не огорил?
Мать моя русачка, у меня всё цело, потянулась жвачка, закрутилось дело.
Это ж сколько надо, что б пройти гийюр, на хера мне нужен этот конфитюр?
Так что не еврей я, внуком остаюся, но, не ослабею и не обламлюся.
Я найду девицу средь арабок вольных, пусть она узнает сласть гаремов сольных.
Вот с роднёю девы могут быть проблемы, тоже с обрезаньем возникают темы.
Вдруг придётся с ейным папой в бане мыться? Зять и не обрезан, могут оскорбиться!
Тяжела и грустна ныне жизнь моя, мучают проблемы и конец x**!
 

Змей

 
Не на небе, где то рядом, городок стоял с посадом.
Жили люди, не тужили, своей волей дорожили.
Наживали, что могли, все доходы – от земли.
Ну, маленько, от охоты, в праздник пили до икоты,
 
 
А по будням, в основном, каждый в поле под окном.
Просо, рожь, морковь, капуста, добывали все не густо,
Но, хватало до новья, кроха пусть, зато моя!
Соберут дары земли, вот и зимы к ним пришли.
 
 
Зима, лето, зима, лето, славят Господа за это!
Только был бы скот здоров, был народ тот не суров.
Поделиться с гостем рад, ну, не град, а Вертоград!
Просто, пусть порою скучно, да оно ведь и сподручно!
 
 
Но, случилася беда, жуткий враг пришёл сюда.
Змей огромный прилетел, да во поле чистом сел.
Жрёт посевы, ловит скот, глушит рыбу обормот.
Извести народ грозится, бедным жителям не спится.
 
 
Горожанам край пришёл, весь уклад в раздрай пошёл.
Всё! Ложись и помирай, иль от голода сгорай,
Или от других скорбей, или сам себя себя убей!
Впереди один исход, нужен тут не слабый ход!
 
 
Жёнка в городе была, что себя не берегла.
Без отказа, за деньгу, что милому, что врагу.
И охальна и красива, совершенно не спесива.
Угодить могла любому, и всё тихо, без сорому.
 
 
Дело сделал? Заплати, а затем домой лети.
Будут деньги, забегай, для голодных – просто рай!
Говорят, ****а не лужа, мол, останется для мужа.
А нехватит невзначай, эту бабу привечай!
 
 
У неё прямой рассчёт, смысл тут каждый просечёт!
Кто, чем может, капитал доброй денежкой питал.
Вот она избрала чем, делом, в целом, нужным всем.
Шито, крыто, без булды, молча тешила елды!
 
 
Так всем обществом народ встал у стареньких ворот.
Попросили, выручай, злее всех всех у нас случай.
Если гада победишь, нам свободу возвратишь,
Мы тебе в один момент на етьбу дадим патент.
 
 
Станешь города утехой, молодёжи не помехой,
Никаких моральных пут, все кто хочет, пусть ебут!
Баба с ходу согласилась, ей лафа така не снилась,
Собралась и к змею шасть, чуть сама не лезет в пасть.
 
 
Здравствуй, Змейчик, – говорит, – У меня душа болит.
Предстоит тебе пропасть. И, целует гада в пасть!
Только я с своей любовью припадаю к изголовью
Чистой мудрости твоей! На неё воззрился змей.
 
 
В город наш вчера попал человек, зовут Немал.
Силы столько, просто страх, ох, спаси меня аллах,
Мне на раз порвал манду, я живу теперь в бреду.
Платье тут приподняла, по коленкам кровь текла.
 
 
Об особенностях женских Змей не знал, в делах вселенских.
Время больше проводил, анатомий не учил!
Видит, точно, кровь течёт, баба правду, знать, речёт.
И, видать, силён Немал, чуть не на двое порвал!
 
 
Говорит, с ним буду драться, мне не в цвет людей бояться.
А бабёнка: Погоди, и себе не навреди.
Знаю старую молитву, когти что острит как бритву.
Вот, ложися под скалой. Да глаза платком укрой.
 
 
Очень вредная для глаз та молитва всякий раз.
Я ж с вершины каменюки пассы сделаю и штуки.
Будешь ты зело могуч, просто, покоритель туч!
Змей накрыл глаза и лёг, а бабёнка скок-поскок,
 
 
На вершину и толкнула на змеюку, что уснула,
Камень с голову слона, а ещё и крутизна.
В целом, Змей не уцелел, две недели проболел,
А потом и лыжи склеил, так пожал он, что посеял.
 
 
Горожане не сплошали, бабе вовсе не мешали.
Жизнь текла рекой не бурной, и пристойной и культурной.
Тут и сказочке конец, а кто слушал молодец!
Можешь бабу посетить, и с ней дело замутить!
 

Инь и Янь

 
Жили-были два китайца, ну похожие как яйца.
Инь один, а Янь другой, так их звали, дорогой!
Инь был трезвенник, а Янь запьянцовская был пьянь.
Но, понять, который пил, у людей не хватит сил.
Два лица, как два яйца, различите молодца!
Инь вгрызается в работу, Яню, ясно, спать в охоту,
В день получки первым Янь, получает деньги срань.
Инь в окошко, а ему гольный шиш кладут в суму!
Мол, сперва бы потрудился, а потом сюда явился.
Ты сплошное ««не могу,» так за что платить деньгу?
Инь пошёл к монахам в горы, разрешить хотелось споры,
Пусть дадут ему совет, мудрость копят столько лет,
Что им стоит разобраться, как ему с бедой бодаться!
Старый седенький монах, на скале сидит в штанах,
Мошки грудь его едят, мухи крыльями трындят.
Он на это всё кладёт, на контакты не идёт,
Камень старый тоже сед, им двоим три тыщи лет!
Инь по простоте спроси, где пути себя спасти?
Сколько ж мучаться ему, вместо Яня одному?
Дед возьми, да рот открой, тихо говорит порой,
Но, услышать можно речь, словеса слетают с плеч.
Ты и Янь – единый знак, символ жизни ты, дурак.
Женское пронзит мужское, и не будешь ты в покое.
И мужское стынет в женском чистом символе вселенском!
Янь – она, конечно, баба, у японцев – ваба, саба,
Связка, бабочка – цветок. А у нас имён росток.
Инь и Янь основа света, коль живут, жива планета.
А теперь, вали домой, Янь уж ждёт тебя с сумой.
Подари ты ей подарки, монастырских свеч огарки,
Да напутствие мое, и в кровать тащи её.
Инь, в натуре, обалдел, получил, чего хотел,
Сколько раз и он и Янь Люсек трахали и Тань!
Как тут деда речь понять, как елдою их разнять?
Плюнул Инь на это дело, стал он действовать умело,
Взял, уехал в СССР, трудовой явил пример,
Был стахановцем в забое, зашибал деньгу рекою,
А про Яня позабыл, больно случай был не мил!
Плюнул и на вабо-сабо, сам решил он всё не слабо.