Читать книгу: «Веди меня через бури горы Химицу», страница 2

Глава 2
Снежный сон в летний вечер

Коттедж Сакура был классическим английским домом, в котором с одинаковой вероятностью мог жить зажиточный сельский арендатор или второй сын какого-нибудь обедневшего аристократа. Правда, вся классика заканчивалась на каменном фасаде и прямоугольных окнах, а стоило шагнуть внутрь, как причины, по которым дом носил экзотическое название, становились понятны.

Хотя планировка двухэтажного коттеджа и оставалась типично британской, все двери внутри больше напоминали раздвижные ширмы из тонкой матовой бумаги. Ни в гостиной, ни в приёмной, куда гости (которых, к слову, у нас почти никогда не было) попадали через парадные двери, не было привычных англичанам излишеств в виде портретов, ковров, каминов, трофейных чучел и прочих элементов декора. Все помещения были обставлены аскетично: несколько цветочных композиций, которые мама называла икебанами, прятались от прямого взгляда в неглубоких альковах, перед камином стоял низкий квадратный стол, окружённый маленькими подушками, а на стене вдоль лестницы висело всего два акварельных пейзажа, изображавших горы.

Мама не раз рассказывала мне, что таким странным домом милостивый граф позволил ей сохранить в чужой стране кусочек своей родины. Мне было сложно понять её. Я никогда не была в Месте-Где-Восходит-Солнце и, по увиденным в окнах чужих домов интерьерам, считала, что намного удобнее было бы иметь нормальные диваны, кушетки и столы со стульями. Поэтому моя комната на втором этаже была, хоть и небольшой, но нормальной: с кроватью, приличными шкафами, письменным столом и примыкающей ванной. Мамина же комната сочеталась с другими помещениями: спала она на футоне – толстом матрасе – вместо кровати, вещи хранила в тансу – большом передвижном сундуке, а больше в её комнате никаких предметов и не было. Конечно, в доме была ещё спальня графа, где они с мамой проводили ночи, когда он приезжал, но о ней ничего особенного сказать было нельзя – она была обычной, как моя.

Кстати, о сакуре. Я такие деревья сама никогда не видела, но изображения веточек с розовыми цветами встречались почти в каждой комнате дома. Они были блёклыми и почти незаметными, но название коттеджа оправдывали.

Вернувшись домой с Нао на руках, я сняла у порога испачканные в земле туфли. Это тоже было уникальное правило коттеджа – внутри нельзя было ходить в уличной обуви. Только в носках или мягких тапочках.

– Вернулась, значит, – холодно сказала миссис Тисл, поджидавшая меня у лестницы. – Мало того, что пропустила наш урок каллиграфии, так ещё и слонялась непонятно где, одетая непонятно во что.

– Можно поговорить с вами в моей комнате? – тихо спросила я.

Гувернантка непонимающе нахмурилась, мигом растеряв весь грозный вид. Обычно наши с ней перебранки проходили на повышенных тонах, поэтому её удивление моему спокойному ответу было вполне логичным.

Однако я действительно нуждалась в миссис Тисл как никогда.

– Если ты хочешь извиниться, это не избавит тебя от наказания, – пробормотала она, так и не сумев придать голосу той твёрдости, с которой произносила первую фразу.

– Извиниться не хочу. Но мне нужен ваш совет и, возможно, помощь. А после наказывайте, как пожелаете.

– Мина, что случилось? И почему у тебя вся рубашка мокрая? – нахмурилась миссис Тисл.

– Там снег, – ответила я, отпуская Нао на пол.

– Глупости, лето же… – гувернантка выглянула в окно и через пару секунд издала странный звук: смесь оханья и кряхтения. – Кха… И правда снег.

– Так мы можем поговорить? – напомнила я о своём присутствии, пока не растеряла всю смелость.

– Ладно, пойдём, – всё ещё поглядывая в окна, ответила Тисл и медленно начала подниматься по лестнице.

По пути до комнаты я прокручивала в голове все варианты начала разговора. Поговорить мне, конечно же, нужно было о том, что случилось с Финном. Я знала, откуда берутся дети, но только в общих чертах, а уговаривая меня на открытость с ним, сын конюшего не вдавался в такие подробности. Возможно, его и не волновало, что будет со мной после того, как он исполнит то, что проспорил. Скорее всего не волновало. А мне нужно было знать, как избежать последствий своих опрометчивых поступков.

К маме с таким вопросом я пойти не могла. Она была тихой и робкой женщиной, почти никогда не говорившей со мной по душам. А вот миссис Тисл казалась неплохим доверенным лицом. «К тому же, она замужем, и у неё есть трое детей, так что она точно знает толк в таких вопросах». О возможной бурной реакции гувернантки на мою откровенность я старалась не думать.

Зайдя в свою комнату, я вежливо подвинула миссис Тисл стул, а сама села на край кровати, застеленной светло-голубым одеялом. Мне всегда нравился этот цвет, и даже в самые жаркие летние ночи казалось, что под таким покрывалом спать будет прохладнее.

– Что ты хотела мне сказать? – немного устало спросила женщина.

– Мне нужно знать, как избежать появления младенца, – быстро выпалила я.

Пожалуй, это был худший вариант для начала разговора. Миссис Тисл сначала побледнела, затем покраснела, а после начала заваливаться в бок, почти падая со стула. Я едва успела подбежать к ней и помочь снова усесться ровно.

– Простите! Простите, пожалуйста, не стоило вот так сразу…

– Сразу?! – едва дыша, пробормотала гувернантка. – Сразу! Мина, что ты сделала с собой? Или кто с тобой что-то сделал?

– Всё сложно, – прошептала я. – И у меня немножко трясутся колени, поэтому я лучше всё-таки присяду.

К чести миссис Тисл должно сказать, что шок и ужас на её лице быстро сменились мрачной сосредоточенностью. Она дождалась, пока я вернусь на кровать, и ровно проговорила:

– Рассказывай всё по порядку. И во всех подробностях, касающихся тела. Мне нужно понять, каковы риски, и что можно сделать.

– Вы ведь знаете Финна? Сына конюшего…

Я рассказала миссис Тисл всё. Начиная с того дня, как сбежала на ярмарку, и заканчивая тем, что произошло сегодня в конюшнях. Подробности дались мне легко, ведь стыда я не чувствовала. Только злость на Финна за такой подлый обман и раздражение на саму себя за легковерность.

– Говоришь, ему было больно? – спросила женщина, принимая всю мою историю со стоическим достоинством. – Ты ничем не натирала себя?

– Нет. Не знаю, почему так получилось. Может, ему действительно холодно стало, ведь примерно тогда и пошёл снег.

– И ты уверена, что он не делал много движений… в тебе?

– Уверена. Всё произошло за несколько секунд.

Миссис Тисл медленно встала и двинулась ко мне. Сначала я подумала, что она хочет меня выпороть. Но каково же было моё удивление, когда гувернантка села рядом со мной и крепко обняла.

– Мне очень жаль, моя девочка, – тихо сказала она. – Жаль, что тебя обманули. Жаль, что тебе настолько не доставало любви, что ты решилась поставить под угрозу своё тело.

– И репутацию? – сдавленно пробормотала я, наконец чувствуя жжение слёз в уголках глаз.

– Да пропади она пропадом эта репутация, – буркнула миссис Тисл. – Половина дам высшего света занимается таким до брака. Пока никто не видит и нет последствий, всем незамужним леди это сходит с рук. Дело не в мнении других, а в том, что тебе было больно. Ты не была готова. Тебя не любили в этот важный для любой девушки момент. Мне очень жаль, моя маленькая Мина.

– Я думала, что вы будете злиться, – уже совсем тихо сказала я.

– Буду обязательно. Но не на тебя.

– Только не делайте ничего с Финном.

– Жалко его? – строго спросила гувернантка.

– Да нет, – покачала я головой. – Хочу сама разобраться с ним.

Миссис Тисл глухо усмехнулась и ещё чуть крепче прижала меня к себе.

– Твоё право. Если помощь потребуется, только скажи. Я знаю один рецептик, от которого он ещё месяц не сможет ни к одной девушке подойти.

– Спасибо…

Гувернантка, разумеется, помогла мне не только утешениями. Хоть она и сказала, что вероятность беременности от произошедшего была минимальной, стоило принять несколько мер предосторожности.

Сначала миссис Тисл приказала мне принять ванну, а затем принесла отвар, который заставила выпить, и мазь, предназначавшуюся для того места, в котором побывал член Финна. По словам гувернантки, в них были травы, способные предотвратить появление всяких «срамных» болезней, если у сына конюшего такие были.

Урок каллиграфии всё-таки состоялся после обеда. Я была в кои-то веки за него благодарна, ведь выведение изящных буковок на бумаге позволяло отвлечься от мыслей о произошедшем. – Как закончишь этот лист, пойди поспи. Сегодня должен приехать граф, но, думаю, из-за погоды он задержится. Так что ужин может стать ночным, – сказала миссис Тисл, одобрительно кивая на написанные мной строки.

– Я думала, что он до начала сезона в Лондоне будет проводить время с семьёй.

– Вы тоже его семья, Мина.

– Разве? – беззлобно усмехнулась я. – Мне казалось, что мы просто отличное украшение для его экзотического коттеджа.

Миссис Тисл не стала ругать меня за язвительность. В конце концов, она понимала, что по прошествии лет мы с мамой действительно стали для графа скорее тяготящим имуществом, чем семьёй, пусть даже тайной.

Впрочем, несмотря ни на что, папу я любила. Маму, разумеется, тоже. И мне повезло довольно рано узнать историю их отношений, чтобы не строить ложных надежд на своё будущее и не обозлиться на некоторые поступки отца.

Девятнадцать лет назад граф Арчибальд Картер вернулся в Англию из экспедиции с командой фрегата «Фаэтон». Подробностей я не знала – только то, что они побывали в Месте-Где-Восходит-Солнце, и там на их корабль пробралась моя мама. По её словам, она сбежала от жестокой семьи, собиравшейся выдать её замуж за какого-то извращенца. Мама худо-бедно знала английский благодаря общению с приезжими голландцами и смогла убедить графа не выдавать её команде и не высаживать на берег. Эта часть истории – про английский – всегда казалась мне странной, учитывая, что по законам маминой родины общаться с пришлыми ей было запрещено. Но у неё и правда были способности к языкам, и теперь, по прошествии девятнадцати лет, она говорила аж на пяти, так что всё возможно.

Дальше всё было очевидно. Граф Картер заинтересовался необычной внешностью мамы, разделил с ней постель, пока скрывал в своей каюте, и по возвращении в Англию решил не бросать её на произвол судьбы, а поселил в небольшом коттедже в Лестершире. На тот момент он уже был помолвлен с подходящей по статусу женщиной, что не мешало ему регулярно посещать маму.

Моё появление на свет не изменило ровным счётом ничего. Граф, конечно, обрадовался, но сразу выставил строгие условия, по которым нам с мамой предстояло жить: никаких требований о моём признании, изолированность от общества, за исключением ближайшей к коттеджу деревни и, в целом, незаметное существование. При этом отец обещал взять на себя все расходы на наше содержание, дать мне приличное образование и выдать замуж, когда придёт время. Брак должен был стать договорным, с работящим человеком, которому за это самопожертвование и молчание о родстве с графом щедро заплатили бы. Однако после женитьбы отца на его официальной невесте всё изменилось.

Ему не удалось скрыть от неё наше существование – он никогда не был достаточно умён, чтобы хоть что-то утаить от женщины. А графиня Картер тоже умела ставить условия. Она позволила ему навещать нас, даже разрешила продолжать содержать, но вот заботиться о моём будущем запретила. По её наказу мы с мамой должны были всю жизнь провести в «Сакуре», как призраки, и так же тихо уйти, когда наступит наш срок. В противном случае графиня обещала учинить скандал, которого репутация мужа не пережила бы.

Я никогда не понимала эту женщину. В деревне и так ходили слухи о том, кто мы и кто нас навещает. Да и в Лондоне наверняка многие знали, что граф оплачивает чьё-то содержание. Моё замужество стало бы облегчением для всех, ведь таким образом я могла пропасть из их жизней. Но интерес графа к маме с годами не угасал, и потому его законная жена, вероятно, просто не могла смириться с ревностью. Да, ревность… Наверное, только этим чувством, которое я никогда не испытывала, можно было объяснить странную прихоть графини Картер. Вероятно, она думала, что, лишая меня будущего за пределами «Сакуры», причиняет моей маме боль. Но больно от невозможности хоть куда-то двигаться по жизни было только мне.

– О чём задумалась? – мягко спросила миссис Тисл.

– Да так. Вспомнилось, что папа когда-то обещал выдать меня замуж.

Гувернантка тяжело вздохнула, садясь по другую сторону письменного стола.

– Ты можешь сбежать.

Не сразу поняв, что именно она сказала, я сдавленно переспросила:

– Вы это серьёзно?

– Да. Тебя никто здесь не держит силой. Из дома ты и так сбегаешь с завидной регулярностью, так что, думаю, можешь и совсем покинуть нас.

– Не зная жизни за пределами этих полей? Я не дура, миссис Тисл. И не хочу оказаться в работном доме или ещё где похуже, – раздражённо выдохнула я. – К тому же, меня растили как дочь графа. Я не умею делать ничего, что помогло бы мне выжить за пределами «Сакуры».

– Значит, свободы ты не хочешь? – прищурилась гувернантка. – И найти человека по сердцу тоже?

Я вывела последнюю букву с красивым хвостиком, встала из-за стола и подошла к окну. На улице всё ещё шёл снег, теперь полностью покрывший ещё несколько часов назад зелёную лужайку перед домом.

– Сбежать у меня не выйдет. Я ценю комфорт. Мне нравится носить красивые платья, хоть иногда я одеваюсь во что попало. Нравится жить в тёплом, пусть и странном, доме, есть вкусную еду, которую приготовила не я, читать редкие книги, правильно говорить по-английски и заниматься с вами, как будто мне действительно пригодятся каллиграфия и французский. Такую жизнь мне не сможет дать ни один фермер или простой работяга. А все, кто на это способен, никогда не женятся на девушке без фамилии, так ещё и метиске.

– Если тебя всё устраивает, зачем же ты бунтуешь? – всё так же мягко спросила миссис Тисл. – Зачем ругаешься со мной, сбегаешь из дома? Зачем ищешь любовь у таких, как этот Финн?

– Не знаю, – честно ответила я. – Эти порывы я не могу контролировать. Иногда мне просто хочется что-то перевернуть с ног на голову. А любовь… Наверное, я читаю слишком много романов.

– Кто бы мог подумать… – протянула гувернантка. – Я всегда знала, что ты умна, мисс Мина. Но никогда не думала, что ты настолько прагматична и разумна.

– Значит, это была проверка? – нахмурилась я. – Вы хотели узнать, не думаю ли я о побеге, и рассказать отцу?

– Нет, конечно, – спокойно отмахнулась миссис Тисл. – Просто мне кажется, что каждый человек должен иметь возможность найти свой путь в мире. Если тебе подходит этот коттедж и ты готова провести в нём всю жизнь, то это хорошо. Я буду меньше переживать за тебя.

В словах гувернантки мне почудился странный подтекст. Как будто она одновременно одобряла и не одобряла то, что я ей рассказала. Однако разбираться в мнениях миссис Тисл у меня не было сил.

Коротко попрощавшись с ней, я решила последовать совету и поспать до ужина. Отец почти всегда приезжал ближе к ночи, а внезапный снег наверняка должен был отсрочить этот момент.

Оказавшись в комнате и не сняв голубого домашнего платья, в которое меня переодела миссис Тисл после купания, я упала на кровать. Нао, пробравшийся в спальню за мной, тут же запрыгнул на соседнюю подушку, и его голубые глаза с пугающей серьезностью следили за тем, как я расправляла одеяло.

– Ты сегодня чертовски странно себя ведёшь, шерстяной комок.

Ответом мне было красноречивое кошачье молчание.

– Не обижайся на «комок», ты самый красивый кот на свете.

На это Нао отреагировал уже благосклоннее и, сползя с подушки, устроился у меня под боком, тихо мурча.

– Зачем мне какие-то мужчины, если у меня есть ты? – прошептала я, осторожно обнимая кота. – Лучший мужчина на свете.

Он уткнулся носом мне в плечо и вальяжно положил пушистый белый хвост на талию. Под его мерное урчание я всегда засыпала быстро. Этот раз не стал исключением, и уже через несколько минут веки стали тяжёлыми, а голова лёгкой.

Мне снилась моя комната. Окно было открыто, и внутрь залетали блестящие в лунном свете снежинки. «Надо закрыть, – отстранённо подумала я. – А то простужусь…» Двигаться почему-то не хотелось. Да и холода я не чувствовала.

– Выспалась? – прозвучал удивительно мелодичный мужской голос прямо рядом со мной.

Я резко села, прижимая к груди одеяло.

– Кто здесь?!

– Сон.

Протерев глаза, я с ужасом уставилась на мужчину, сидящего в изножье кровати.

Первым порывом было позвать на помощь. «Вор?! Насильник? Разбойник!» – варианты, один хуже другого, крутились в голове. Но чем чётче я видела незнакомца, тем легче было поверить в то, что он действительно мне снился, потому что в жизни я таких мужчин никогда не встречала.

Даже сидя с вальяжно скрещенными ногами он казался высоким. Выше всех, кого я видела в деревне. Его волосы были белыми, как снежинки, оседающие на ковре, и длинными, как у женщины. Идеально прямые пряди аккуратно укрывали плечи и сворачивались в кольца на голубом одеяле.

Одет незнакомец тоже был странно – в длинный синий халат с белыми отворотами, похожий на те, что носила моя мама, называя «кимоно», и широкие штаны, видневшиеся из-под подола.

Но больше всего меня поразило его лицо. Бледное, как будто фарфоровое, с тонкими чертами, идеально ровным носом, выразительными губами и голубыми глазами с таким же разрезом, как у меня. Он, очевидно, не был британцем. Скорее земляком мамы.

Определить возраст незнакомца было сложно. В один миг он казался моим ровесником, а в другой – молодым мужчиной, возможно, лет двадцати пяти или чуть старше.

– Это точно сон? – прошептала я, боясь пошевелиться.

– Если не уверена, проверь. Ущипни себя за руку, – усмехнулся он.

Не сводя с него глаз, я осторожно сжала кожу на предплечье. Было немножко больно, и комната с незнакомцем подёрнулась дымкой. Пол стал потолком, из окна начало расти дерево сакуры, а на шкафу почему-то открылось не меньше десятка маленьких круглых нечеловеческих глаз.

«Нет-нет-нет! Только не кошмар!» – пытаясь вернуть мирное течение сна, я сосредоточилась на лице незнакомца.

– Убедилась? – спокойно спросил он.

– Похоже на сон, – кивнула я. – Кто ты?

– А ты не помнишь?

– Ты мне уже снился?

– Можно и так сказать, – как ни в чём не бывало, мужчина – или юноша? – выпрямил ноги и лёг на бок, вытянувшись вдоль кровати.

Я отпрянула, натягивая одеяло почти до носа. Почему-то стыд, который я не испытывала, даже лёжа перед Финном без штанов, настиг меня именно сейчас, хотя, в отличие от сцены на конюшнях, в этом сне на мне было более чем приличное платье.

– Зачем пошла к тому мальчишке? Чувствовала же, что он лжец, – тихо сказал незнакомец.

Судя по расслабленной позе и тому, как он подпирал голову рукой, ощущал он себя в моей постели вполне комфортно.

– Ты про Финна?.. – пробормотала я. – Откуда знаешь о нём?

– Так я же твой сон. А значит, я в твоей голове.

– Я не чувствовала, что он лжец. Даже не думала об этом.

– Всё должно было случиться не так. Снег выпал слишком рано, – напряжённо произнёс незнакомец. Его слова ещё раз подтверждали то, что он был сном. Непонятные и, казалось бы, никак не связанные утверждения были чем-то эфемерным и придуманным спящим разумом.

– Ты не говорила о произошедшем матери? – спросил он, пристально вглядываясь мне в глаза.

– Только миссис Тисл, моей…

– Гувернантке. Я знаю, – усмехнулся мужчина. – Мудрое решение. Я рад, что она стала тебе поддержкой.

– Стоит ли рассказать маме? – прошептала я, надеясь, что сон поможет разобраться в трудностях общения с родными.

Однако незнакомец только лениво потянулся, показывая тонкие бледные запястья из-под рукавов кимоно.

– Поверь, она уже знает, – без тени теплоты улыбнулся он. – Меня сейчас интересует другой вопрос. Что ты почувствовала, взяв желаемое от того мальчишки?

Поиск ответа занял какое-то время. К этому моменту я уже перестала прижимать одеяло к груди. Незнакомец, очевидно, не был угрозой. Да и что страшного могло случиться во сне? От любого кошмара я бы рано или поздно всё равно проснулась. Намного больше меня беспокоило возвращение эмоций, испытанных во время связи с Финном.

Наконец, собравшись с мыслями, я неуверенно ответила:

– Сначала было раздражение. Я надеялась, что всё произойдёт совсем не так.

– И что ты достойна большего? – мягко уточнил незнакомец.

– Не знаю. Может, в романах всё было ложью, а то, что произошло, – естественно.

Мягкие на вид губы мужчины сжались в тонкую линию, а крылья носа почти по-звериному раскрылись.

– К этому заблуждению мы вернёмся немного позже. Как и к тому, чего заслуживает Финн Дэмсмол, – холодно сказал он. – А пока расскажи, что ты почувствовала после раздражения?

Не сумев точно понять эмоцию, с которой незнакомец говорил о сыне конюшего, я продолжила копаться в своих эмоциях.

– Потом было больно, и от этого немного страшно. Затем я разозлилась на Финна. В конце концов, он разрушил момент, о котором я строила много воздушных замков. А следом… следом стало холодно.

– Холодно? – тихо уточнил незнакомец. – Ты замёрзла?

– Не совсем, – я неуверенно прижала ладонь к груди, пытаясь воскресить в памяти то чувство, что охватило меня перед началом снегопада. – Я не испытывала… хм… дискомфорта. Холод был даже приятным, он забирал боль и делал мысли чище. В Англии легко замёрзнуть, и я знаю, каково это: мечтать только о чашке горячего чая и толстом одеяле. Но в тот момент мне было… тепло от холода.

Я осеклась, понимая, как глупо, даже для сна, звучали мои слова. Но лежащий рядом мужчина, казалось, ничуть не удивился им.

– Как думаешь, получится ли у тебя специально вызвать это чувство? Тёплый холод, – спросил он, придвигаясь чуть ближе.

Я не стала отстраняться. В этом не было смысла. Во-первых, незнакомец был красив. Во-вторых, он был сном, а значит, о правилах приличия, которые и так не особо меня заботили, можно было окончательно забыть. В-третьих, я никогда в жизни не разговаривала ни с одним благородным джентльменом, не считая отца.

С чего я взяла, что этот блондин был благородным? Не знаю. Возможно, дело было в его плавных движениях, правильном английском, пусть и немного шипящем, или просто в проницательном взгляде голубых глаз. Не то чтобы кто-то из деревенских не мог так смотреть – среди простых людей хватало умных личностей, но совокупность всего перечисленного в образе незнакомца всё-таки заставляла меня верить в его особенное происхождение.

Вспомнив, что он задал мне вопрос о холоде, я переспросила:

– Что значит «вызвать чувство»? Это же не одышка или звон в ушах. Я не смогу физически сделать что-то, чтобы оно появилось.

Не спрашивая разрешения, незнакомец ловко взял мою руку, сжимая её прохладными пальцами. Однако прохлада быстро сменилась теплом, как по волшебству расползающемуся от центра ладони к пальцам и вверх по руке.

Я непроизвольно охнула, пытаясь отнять руку.

– Не бойся, – мягко сказал он, немного сдвигая большой палец и поглаживающими движениями лаская моё запястье. – Это же просто сон. А во сне могут происходить всякие чудеса. Попробуй изменить тепло, которое ты чувствуешь сейчас, на холод.

На этот раз переспрашивать я не стала. С той секунды, когда тепло достигло моего локтя и начало становиться почти жаром, мне и самой хотелось вернуть прохладу. Правда, как это сделать, идей у меня особо не было.

«Может, надо представить что-то холодное?» – решив испробовать собственную теорию, я прикрыла глаза, воображая бочку, заполненную льдом. В таких торговцы иногда привозили рыбу. Жар немного стих, и я радостно открыла глаза. Но почти сразу вскрикнула от боли. Она обожгла руку, будто на неё вылили целую чашку горячего чая.

– Отпусти! – пискнула я. – Что ты делаешь?!

Почему-то сон, начавший рассеиваться от простого щипка предплечья, при появлении этой боли никуда не девался, а незнакомец продолжал мягко, но крепко держать меня за руку.

– Тебе не нужно представлять какой-то холод. Попытайся найти его в себе, – велел он.

А следом повёл себя совсем не как джентльмен и положил свободную ладонь мне на грудь.

– Эй! – я снова взвизгнула, но незнакомец только усилил давление.

– Попробуй найти холод здесь, – резко выдохнул он.

И если раньше его слова звучали как просьба, то теперь они больше походили на приказ.

«А что я теряю?..» Мне не нравилось подчиняться никому, но боль, похожая на ожог кипятком, становилась всё более нестерпимой. «Если что-то пойдёт не так, я просто проснусь. Обязательно проснусь», – решила я и закрыла глаза, пытаясь найти столь желанный холод под ладонью незнакомца на груди.

Это было странно. Сначала я чувствовала только биение своего сердца и движение рёбер от прерывистого дыхания. Мужские пальцы, совершенно неподобающим образом сжимавшие ткань платья и касавшиеся округлости груди над воротом, отвлекали.

– Убери руку, – выдохнула я, чувствуя, как рыдание подкатывает к горлу.

Слишком горячо было руке, а слёзы, накопленные ещё в момент расставания с Финном, только и ждали нового повода пролиться. Я была уверена, что незнакомец подчинится моей просьбе, но он только придвинулся ближе.

– Я помогу тебе. В этот раз и ещё дважды в будущем. Но будь осторожна, расходуя эту помощь. Четвёртой попытки не будет.

Странные слова, сказанные на удивление холодным и бесстрастным тоном, вернули все страхи и сомнения, которые я испытывала в начале сна, оказавшись в одной постели с незнакомым мужчиной. Однако возражения и вопросы застряли в горле, когда под рёбрами что-то затрещало.

Это был тихий, почти мелодичный звук. Так тонкая корка льда, покрывавшая мелкий пруд в саду Сакуры зимой, разбивалась с первыми лучами солнца от малейшего прикосновения. Так редкий в Англии снег хрустел под ногами, если кому-то удавалось найти его нетронутым и не растаявшим. Так звенели поутру листья, на которых росу поцеловал ночной холод.

– Что это?.. – прошептала я, хватаясь свободной рукой за ладонь незнакомца, прижатую к груди.

– Холодно? – тихо спросил он.

– Да…

Я почувствовала, как сердце стало биться медленнее, как будто лёд покрывал именно его. Зрение прояснилось, всё вокруг стало невыносимо чётким.

Взглянув на своего то ли мучителя, то ли учителя, я смогла увидеть то, что не должно было быть доступно человеку: светящиеся голубые прожилки в радужке его глаз, каждый отдельный волосок на его голове и каждый незаметный изъян на идеальной коже.

Моргнув, я посмотрела ему за спину. В дальнем углу комнаты поблескивала паутина, а в ней перебирал тонкими конечностями крошечный паук. Я всегда боялась пауков, но этот был таким маленьким, что до сего мгновения не попадался мне на глаза. А теперь я видела не просто его самого, но и могла разглядеть восемь блестящих бусинок глаз и мельчайшие щетинки на округлом туловище.

Холод, полностью охвативший сердце, пробирался дальше по телу, и вслед за зрением изменился слух. Сначала я задохнулась от тонкого раздражающего звона в ушах, но постепенно начала различать звуки, которые прежде никогда не слышала: где-то в гостиной – на этаж ниже моей комнаты – миссис Тисл занималась вязанием. Спицы ударялись друг о друга, делая новые и новые петельки из шерстяных нитей, с шелестом скользящих по ним. Гувернантка спокойно дышала. Я не задавалась вопросом, почему она была в моём сне – мне было слишком спокойно. Отвлекшись от дыхания миссис Тисл, я услышала звон паутины – той самой, по которой передвигался маленький паучок с четырьмя парами глаз.

Медленно втянув носом воздух, я почувствовала запахи с улицы, источник каждого из которых могла точно определить. Они смешивались с запахами в комнате: не до конца отстиранный пот вперемешку с мылом из вещного сундука, травянистый аромат, исходящий от одеяла, под которым я спала после утреннего бега по полю, и какой-то неуловимо свежий морозный запах от незнакомца.

Во рту стояло много разных привкусов. Казалось, слюна впитала травяной настой, который мне дала миссис Тисл, и он смешивался с солоноватым вкусом овощного рагу, которое я ела накануне. Даже у слёз, стоявших в горле, и вдыхаемого – уже через рот – воздуха были свои вкусы, которые до этого момента я не знала, как описать, а теперь чувствовала во всех деталях.

Последним изменилось осязание. Пальцы, сжимавшие руку незнакомца на моей груди, ощутили гладкость его кожи и каждую ниточку в рукаве кимоно. И то и другое было одновременно тёплым и прохладным. «Это точно сон… – со странной заторможенностью решила я. – В реальности чувства не могут быть так остры! Не могут…»

Холод, охвативший всё тело, был точно таким же, как в момент моего отчаяния при близости с Финном. Он не пугал, не заставлял замерзать, а был чем-то естественным и родным. Сфокусировав взгляд на комнате, я поняла, что в ней идёт снег. Белые хлопья появлялись под потолком и мягко опускались на пол, кровать, вещи и на нас с незнакомцем.

– Так красиво, – выдохнула я.

Обжигающая боль в руке давно прошла, поглощённая приятной прохладой мужского прикосновения.

– Ты поняла, где зародился этот холод? – тихо спросил незнакомец.

– В сердце?

– В центре. В середине твой сущности. Рядом с сердцем, но не в нём.

– Я не понимаю…

– Придётся понять.

Юноша склонился ещё ближе, и я почувствовала на лице его дыхание. С новыми ощущениями, обострёнными до предела, это было до мурашек приятно.

– Не позволяй себя разочаровывать, Минори-тян⁵. Ни мужчинам, ни женщинам, ни событиям. Ты свободна. И ты вольна делать то, что тебе хочется.

Странные слова незнакомца, сказанные шёпотом, и моё полное имя, давно сменившееся для всех на «Мину», стали предшественниками того, что я не ожидала ощутить в этом сне. А может, увидев красивого юношу, подсознательно желала, но не успела облечь это желание во что-то конкретное.

Этим чем-то стал поцелуй.

Он поцеловал меня.

Его губы были мягкими. Их прикосновение к моим губам не имело ничего общего с поцелуями Финна. Лёгкие ласки, осторожные движения, незнакомая мне нежность – всё то, что описывалось в романах, которые я уже успела счесть глупостью, в этом сне становилось реальностью.

Повинуясь порыву, я приоткрыла губы, и незнакомец коснулся нежной кожи кончиками зубов, не причиняя боль, но делая чувства ещё острее. Я попыталась сделать то, чему Финн так старался меня научить: протолкнуть язык в рот юноши. Но он осторожно обхватил ладонями мои щёки, на миг отстраняя, и тут же вновь прижимаясь к губам в странно-целомудренном и вместе с тем таком откровенном поцелуе. По телу прошла дрожь удовольствия, и я вцепилась в кимоно на его плечах, боясь проснуться от этого сладкого чувства.

– В тебе много желаний, – прошептал он, прижимаясь лбом к моему лбу. – Когда ты будешь готова, я смогу показать тебе, как ощущается их исполнение.