Хари стоял у высокой проволочной изгороди, которая окружала травяную лужайку за Эбби, и смотрел, как Вайло твердой рукой опытного пилота направил «роллс» с газона в небо: автомобиль еще не поднялся над деревьями, а его турбокамеры уже развернулись, заняв полетную позицию. Струя выхлопных газов заставила Хари прикрыть глаза, но он не ушел – стоял, демонстрируя уважение, до тех пор, пока машина не затерялась в плотных кучевых облаках с кроваво-красным исподом – отражением уличных огней Сан-Франциско.

Хари подошел к широкой двери из армированного стекла, ведущей в солярий, приложил руку к окошку сканера и сказал:

– Детка, я дома.

Сканер считал рисунок его ладони, выбрал соответствующий голосовой отпечаток, отключил систему безопасности и отомкнул магнитный замок – все это в доли секунды, то есть со всей быстротой, какую только можно купить за деньги. Конечно, бо́льшую часть работы по отведению в стороны массивных стеклянных пластин, весом не менее семидесяти килограммов каждая, взяли на себя скрытые в стенах силовые приводы; но, судя по легкости, с какой скользили дверные панели, можно было подумать, что они ничуть не тяжелее старомодных плексигласовых.

Свет зажегся, как только Хари вошел в солярий, а дом сказал ему:

– Здравствуй, Хари. У тебя четырнадцать сообщений.

В солярии стоял чудный антикварный набор гнутых венских стульев. Хари неловко прошел между ними, стараясь не сшибить их ненароком. Свет в гостиной включился, едва он подошел к порогу.

Он сказал:

– Эбби. Запрос: сообщения от Шанны?

– Нет, Хари. Проиграть сообщения?

Дом говорил с Хари, куда бы тот ни пошел: в каждой стене были спрятаны малюсенькие динамики и датчики движения, соединенные с домашним компьютером. В какую бы сторону ни повернулся Хари, голос Эбби все время звучал из-за его левого плеча. Шанну это раздражало и даже пугало, она никогда не разговаривала с домом и все время просила Хари сменить систему, а однажды пристала так, что они едва не подрались.

Хари вздохнул. Стоя в передней на мраморном с розовыми прожилками полу, он бросил тоскливый взгляд на пустую величественную лестницу, которая вела в лоджию второго этажа.

– Да, конечно, – ответил он. – Эбби, проиграй сообщения.

Вспыхнул ближайший стенной экран – тот, что у лифта для прислуги, за лестницей. Поднимаясь, Хари не мог видеть лиц на нем, но узнал голос – это почтительно гундосил его адвокат. Несмотря на то что они оба принадлежали к одной касте Профессионалов, адвокат упорно настаивал на низкопоклонстве. Артисты имели пусть небольшое, но все же превосходство над Юристами.

Хари шагал по пустынным коридорам Эбби, экраны один за другим гасли у него за спиной и вспыхивали впереди, вновь и вновь показывая ему потное лицо адвоката, который рассказывал, что поданное им от имени Хари прошение о повышении его кастовой принадлежности опять отклонили. Он выразил мнение, что препятствия создает Студия, поскольку Хари настолько популярен, что его уход из профессии пробьет ощутимую брешь в студийных финансах, и т. д. и т. п.

Хари вошел в спортзал, где скинул пиджак и брюки, приличествующие его статусу Профессионала. Рассуждения адвоката ничуть его не трогали: он и сам не верил, что его прошение будет удовлетворено. Второе сообщение было тоже от адвоката и гласило, что другое прошение Хари – о пересмотре смирительного приговора, вынесенного его отцу, – также отклонено.

Все остальное оказалось еще скучнее. Местная Профессиональная трибуна просила его принять участие в ближайших выборах, восемь различных благотворительных организаций клянчили денег, и все это вперемешку с приглашениями на программы и просьбами дать интервью сетевым шоу разных журналов. Слушая их, он принял решение модернизировать секретарские функции Эбби, включив в них способность резюмировать сообщения. Жутко дорогое удовольствие – как и все, что связано с ИИ, всеми функциями искусственного интеллекта, – но полезное: так он хотя бы не будет слушать это нытье и видеть умоляющие щенячьи глаза.

Дома он почти все время проводил в спортзале. Комната для упражнений и беговая дорожка вокруг второго этажа были единственными пространствами в доме, которых не коснулась глобальная переделка Шанны. В остальных помещениях своего опустевшего теперь дома Хари чувствовал себя гостем.

В одних только коротких шортах, не надев даже перчаток и обуви, Хари принялся обрабатывать гелевую боксерскую грушу. Гель затвердевал от ударов – чем сильнее бьешь, тем жестче становится, пока не приблизится по уровню сопротивления к человеческой кости, после чего, если поток ударов не прекращался, груша сдувалась с громким треском. Задолго до того, как Хари выплеснул на грушу всю боль и ярость, кипевшие в его грудной клетке, каждый его удар уже впечатывался в гель с убедительным «крак», очень похожим на звук ломающихся позвонков человеческой шеи.

Наконец он почувствовал, как разогревается тело и приходит ощущение расслабления – слишком медленно, так что он вспомнил о своем приближающемся сороковом дне рождения и начал лупить еще сильнее. Скоро он вообще перестал видеть цель: отрывки из ролика об убийстве Тоа-Фелатона мелькали перед глазами, заслоняя грушу.

Это было одно из тех убийств Кейна, которые остались с ним навсегда, вечно торчали где-то в подсознании, и избавиться от них было так же невозможно, как выпроводить незваного гостя из высшей касты: хоть и осточертел он тебе, терпи и развлекай его до тех пор, пока он сам не пожелает уйти.

И Студию ведь не обвинишь: Кейн сам выбрал задание Монастырей, хотя Студия скорее склонялась к войне между Анхананом и Липканом. Войны Надземного мира всегда шли шоу-бизнесу на пользу, давая молодым Актерам шанс отличиться и завоевать внимание публики. Хари ушел прежде, чем Комиссия по назначениям успела собраться на совещание, и тем самым вынудил их проголосовать за заказное убийство. Он хотел доказать им, что убийство принца-регента обязательно дестабилизирует феодальный федерализм Анханана и в Империи начнется гражданская война, а такие войны всегда более кровавы и ведутся с бо́льшим ожесточением, чем войны империй, расположенных на разных концах одного континента и разделенных Большим хребтом.

Он даже не ожидал, что дальнейшие события до такой степени подтвердят его правоту.

Бойня, которую устроили Герцоги Кабинета, когда очертя голову ринулись в борьбу за власть, направо и налево кроша приверженцев своих политических противников, оказалась чудовищно кровопролитной даже по стандартам Надземного мира. Бедняжка Тель-Тамаранта, королева-дитя, от чьего имени правил принц-регент Тоа-Фелатон, так и не успела повзрослеть – она пережила дядю меньше чем на сутки. Герцоги прекрасно понимали, что случись одному из них захватить ее и подчинить своему влиянию, как остальным крышка, и не хотели рисковать. Так что первой жертвой Войны за Престол стала красивая глупышка девяти лет от роду.

Вот почему иногда, молотя кулаками, локтями и даже голенями по груше, Хари представлял вместо нее свою физиономию, и именно себе ему особенно хотелось сломать шею.

«Слуга Империи» стал сюжетом, необычным для эпопеи Кейна, прямо-таки уникальным. Несмотря на свою репутацию, Кейн редко убивал врагов сразу, да еще во сне; зрителям такое не нравится. Публика любит экшен, риск, да и честная драка многим по душе. И все же три года прошло, а ролик с убийством принца-регента Тоа-Фелатона до сих пор часто берут в прокате, в основном из-за необычайной жестокости, которую Кейн проявил, убегая из дворца. Кроме тех двух стражников, он убил четверых мужчин и одну женщину, главного стюарда и самого принца – итого девять человек. Правда, он и сам был смертельно ранен, и нарастающее с каждой минутой сомнение, удастся ли ему вырваться из дворца Колхари живым, добавляло интриги и остроты происходящему.

Будь Кейн тем, за кого он выдавал себя в Надземном мире, то есть местным уроженцем, тот день стал бы последним в его жизни. Даже чудодейственных медицинских технологий Студии едва хватило, чтобы спасти его после срочного Трансфера на Землю. Когда Кейн, истекая кровью, слепой от боли, ввалился в проулок Старого города Анханы, он был почти уверен, что Студия бросит его умирать, ведь он недотянул до назначенной точки перехода.

Но, как оказалось, для него сделали исключение, одобренное на самом верху, иначе этого просто не было бы. Никто, кроме Совета управляющих в Женеве, не вправе принимать подобные решения. Артуро Кольберг, Председатель Студии Сан-Франциско, лично обратился к ним с этой просьбой, а когда к его голосу прибавил свой голос Генеральный директор Студии Тернер, Совет дал санкцию на экстренный Трансфер, который и спас Кейну жизнь.

А ведь срочный Трансфер встречается в студийной практике реже, чем алмазы чистой воды в природе. И это справедливо: какой же тогда интерес, если зритель будет знать: стоит Актеру столкнуться в Надземном мире с проблемой и его тут же вернут назад, на Землю? Звезды одного с Кейном калибра и те иногда погибают; такое событие добавляет остроты ощущениям, а именно в надежде на это первоочередники возвращаются снова и снова. А вдруг Приключение, которое ты переживаешь вместе с Актером, станет для него последним? В семьях Свободных и Инвесторов, основных первоочередников, накоплено немало впечатлений, полученных от пребывания в теле Актера, убитого по-настоящему, и первоочередник в реальном времени ощущает то же, что и Актер, чувствует, как жизнь вытекает из его тела.

Вот и он должен был умереть там, в загаженном проулке Старого города, на булыжной мостовой, среди дерьма, огрызков и отбросов: кровь уже пульсировала в его пальцах, когда на его лицо вдруг упала тень, и он открыл глаза.

Хари прижался лбом к горячему от ударов полимерному боку груши и обхватил ее руками – так измученный боксер в клинче повисает на противнике, лишь бы удержаться на ногах. Только его сжимала в своих беспощадных челюстях не усталость, а память. Она трясла его, как терьер трясет пойманную крысу, чтобы одним движением перебить ей позвоночник.

Грязный тупик, тень ложится ему на лицо, он открывает глаза и видит над собой силуэт в ореоле солнечного света…

Это была Шанна, и, разглядев ее, он едва не задохнулся от ужаса.

Шанна оказалась в Анхане по своим делам, точнее, по делам своей героини Паллас Рил; до начала Войны за Престол столица была популярным местом для Приключений. Необычный шум во дворце, вопли паникующей стражи, трубный рев и странная беготня по улицам и закоулкам Старого города привлекли в центр множество Актеров, которые слетелись, как мухи на трехдневную падаль, – каждый надеялся добавить перца своему второсортному Приключению. И надо же было случиться, чтобы из сотен мужчин и женщин, которые охотились за ним в то утро, именно Шанна свернула в темный вонючий тупик и наткнулась на него: он лежал на мостовой, рядом – отрезанная голова Тоа-Фелатона, а клок его пропитанных кровью волос был намотан на кулак Кейна.

Именно Шанна опустилась на мостовую рядом с Кейном и, положив его голову к себе на колени, гладила его по волосам, пока свет мерк в его глазах.

Они были женаты меньше года.

Лучше бы он умер в то утро. Но административные рычаги провернулись, Совет дал добро, и их с Шанной выдернули из одной реальности в другую, такую холодную и неприветливую, по сравнению с которой смерть в грязном тупике Надземного мира – просто счастье.

Они оказались на Земле, наедине друг с другом.

Все время, пока они встречались и он ухаживал за ней, и даже еще некоторое время после свадьбы Шанна верила, что Кейн – это просто образ. Она считала, что в глубине души ее муж – человек порядочный и добрый. Просто другие не видят в нем того, что видит она. Ее иллюзии развеялись в то утро, когда она сидела на мостовой грязного переулка в Анхане, а ее муж лежал головой на ее коленях.

Взглянув вниз, она увидела другую голову – она принадлежала старику и валялась на мостовой, словно пробитый, никому не нужный мяч; из перерезанной шеи торчали какие-то ошметки, на месте вырезанного глаза зияла кровавая дыра – и тогда Шанна впервые заподозрила, что это, наверное, она ошибается насчет Хари, а все остальные правы.

Но их брак на этом не кончился, о нет: это было бы слишком просто. Беда в том, что и он и она привыкли бороться до конца. И вот они вцепились друг в друга мертвой хваткой, как два бульдога, и сначала разругались вдрызг, потом помирились, потом снова разругались, и так до бесконечности. И как всегда в подобных неразрешимых ситуациях, первой выход из тупика нашла умница Шанна – она просто отпустила мужа, разжала хватку и отпустила.

А потом ушла от него сама и, уходя, забрала с собой все, что было в его жизни правильного и хорошего.

Хари оттолкнулся от гелевого мешка и с разворота так саданул по нему ногой, в самую середину, что тот сложился пополам, словно машина, на всем ходу налетевшая на столб. Тогда он вцепился в мешок и попытался сорвать его со шнуров: лупил по нему кулаками и ребрами ладоней, локтями и коленями, предплечьями и голенями, пальцами ног и пятками, даже лбом. Но как он ни старался, сколько ни потел, одно осталось при нем – его гнев. Слишком глубоко он въелся в него, так просто не добраться. А ведь гнев был всего лишь прикрытием боли.

Наконец Хари остановился, тяжело дыша. Нет, все не то. Бесполезно. Сейчас ему может помочь только одно. Надо вернуться в Надземный мир.

Снова стать Кейном.

И непременно, обязательно кого-нибудь убить.

Но убивать было некого, и, как всегда в таких случаях, Хари обратил свой гнев на единственную доступную жертву: самого себя.

Он сказал:

– Эбби, вызови Шанну. Без изображения, только звук.

На экране появилось ее лицо, и от взгляда ее зеленовато-карих глаз ему стало больно, как от удара ножом.

Но это, конечно, был ее экранный двойник; как и сам Хари, она никогда не отвечала на сообщения лично.

– Привет, – сказал двойник так жизнерадостно, искренне и радушно, как будто и впрямь был рад всех видеть. – Я – Паллас Рил, странствующая волшебница. Мое другое имя – Шанна Лейтон, и я Актриса.

«Шанна Лейтон Майклсон», – добавил про себя Хари.

– Если у вас есть сообщение для одной или для другой меня, пожалуйста, говорите.

Во рту у Хари стало горько. Он не сводил глаз с изящного изгиба ее шеи, чистых очертаний лица, густых, коротко стриженных кудрей. Пальцы дрогнули, когда он вспомнил их шелковистую мягкость. Он мог бы с закрытыми глазами, по памяти восстановить всю ее, каждую черточку, до последней веснушки.

«Я стану другим», – безмолвно пообещал он ее цифровому образу на экране и понял, что все безнадежно. Может, она даже согласится подыграть ему – недолго, всего пару дней, лишь бы Вайло остался доволен, – не исключено, что он еще не совсем безразличен ей и она ему поможет, но дело в том, что у него не поворачивался язык попросить ее об этом.

Если она откажет, ему будет очень больно, а если согласится, еще больнее.

Она не раз говорила, что их разрыв мучителен для нее. Хари не знал, правда ли это, и не мог проверить, по-прежнему ли ей так же больно, как и ему. Он надеялся, что нет.

И вот он стоял перед экраном, пальцы покалывало от волнения, сердце колотилось так, будто только и ждало этого момента. Как будто он искал предлог, чтобы снова появиться в ее жизни.

Давление Вайло стало поводом: теперь Хари было чем замаскировать невысказанную правду – как бы он ни притворялся, после расставания не было и часа, когда бы он не думал о ней. И все же он не знал, где найти слова, чтобы выразить одну незатейливую мысль: «Твой Патрон и мой Патрон решили, что нам с тобой снова надо быть вместе».

Но говорить было надо, и он, кашлянув, начал:

– Привет, Шанна, это я, Хари. Я тут…

– Одну минуту, – сказал экранный двойник и принял новый облик: темно-синий со стальным отливом костюм, форма Надземного мира, которая превращала ее в Паллас Рил. – Поздравляю! Теперь вы внесены в список моих друзей!

«Друзей? – удивился он. – Так вот мы теперь кто?»

– Поскольку вы в списке друзей, я сообщаю вам, что нахожусь в Приключении и рассчитываю быть дома к вечеру восемнадцатого ноября. Раньше я позвонить не смогу, так что не ждите и не будете разочарованы.

Хари сник. Он совсем забыл: она ведь еще неделю назад отбыла на завершающую стадию своего текущего Приключения. Он прервал звонок, вяло щелкнув по кнопке на стене. Шанна не на Земле. И даже не в одной с ним вселенной.

«Вся моя жизнь, – посетовал он мысленно, – это короткий прыжок в глубокое дерьмо».

6

Стенной экран визжал так пронзительно, что Хари показалось, будто его ударили в ухо ножом. Он дернулся и вскочил, голова кружилась. Всю ночь он пил, сидя в одиночестве в пустом доме, и теперь не мог разлепить веки и понять, откуда этот визг. Он стал тереть глаза кулаками. Наконец верхние веки буквально оторвались от нижних, и Хари почувствовал привкус крови, а от яркого солнца, которое било в окно спальни, у него едва не лопнула голова.

«Черт, сколько сейчас уже? Полдень?»

– Эбби, – сипло каркнул он. – Поляризация. Сумрак.

– Пожалуйста, перефразируйте команду, Хари.

Он прокашлялся и сплюнул вязкий комок в специальный контейнер под кроватью.

– Эбби, поляризируй окна. Сумрак.

Пока в комнате медленно темнело, он, повысив голос, чтобы перекричать противный визг, спросил:

– Эбби, вопрос: что это за гребаный шум?

– Пожалуйста, пере…

– Да, да. Эбби, убери слово «гребаный». Вторая попытка.

– Этот шум – установленный вами приоритетный сигнал тревоги, Хари. Им обозначается входящий вызов под кодом Суперсрочно.

– Эбби, вопрос: какой код?

– Код с пометкой Чертова Студийная Задница, Хари.

– Черт. – Пришлось срочно сосредоточиться. Чертовой Студийной Задницей в его системе кодировок назывался Гейл Келлер, личный помощник Председателя Студии Сан-Франциско Артуро Кольберга. Значит, плохие новости. – Эбби, только аудио. Ответить.

Визг внезапно сменился благостной тишиной. Хари сказал:

– Да, Гейл. Это Хари.

– Артист Майклсон? – Голос секретаря звучал без обычной уверенности; он, как и все люди, не слишком любил говорить с собеседником, которого не видел. – Э-э-э… Администратор Кольберг вызывает вас к себе в кабинет, срочно.

– В его кабинет? – повторил ошарашенный Хари. Кольберг никогда и никого не принимал в своем кабинете. Хари уже десять лет был звездой Студии, но еще ни разу не входил в кабинет Председателя. – А в чем дело? Мое следующее Приключение начнется только после первого числа будущего года, разве нет?

– Я… э-э-э… даже не знаю, Артист. Администратор ничего мне не сказал. Велел только добавить, что это насчет вашей жены, если вы будете спрашивать.

– Моей жены? – «Интересно, на свете есть хоть что-то, не имеющее отношения к моей жене?» – подумал он в приступе похмельной угрюмости. – А в чем дело? Случилось что? – Сердце ухнуло куда-то вниз, но тут же взмыло опять и застучало сильнее. – С ней все в порядке? Что с ней?

– Я не знаю, Артист Майклсон. Он велел сказать…

– Понял я, понял, – отрезал Хари, спустил ноги с кровати и встал. Похмелье как рукой сняло. Так, сколько ему нужно времени, чтобы принять душ и одеться? Нет, к черту душ; некогда. А зубы почистить? Или так и идти к Председателю Студии, дышать на него перегаром? «Черт, соберись». – Уже иду. Скажите ему, что я через полчаса буду. Скажите… просто скажите, что я уже в пути.

День первый

– Эй, слушай, не я один убиваю людей.

– Никто и не говорит, что ты один, Хари. Дело вообще не в этом.

– Я скажу тебе, в чем дело. Дело в том, что именно так я стал звездой. Дело в том, что так я плачу за этот дом, за машины, беру нам столик в Пор Л’Оель. Так я плачу вообще за все!

– Это не ты платишь, Хари. Платит Тоа-Фелатон. Его жена. Их дочери. И еще тысячи жен, мужей, родителей и детей. Вот кто за все платит.

1

– Его имя… э-э-э… Ма’элКот. – Администратор Кольберг облизал толстые бесцветные губы и добавил: – Мы… э-э-э… полагаем, что это псевдоним.

Хари, который напряженно стоял перед массивным столом Председателя, внутренне ощерился: «Ясное дело, погоняло, ты, придурок». Вслух он сказал:

– ЭлКот на языке пакули означает «огромный» или «беспредельный», а приставка Ма является начальной формой глагола «быть». Это не имя, а бравада. – «Не будь ты таким идиотом, ты бы это знал».

Скрытые комментарии никак не отражались на лице Хари; годы практики приучили его носить маску внимания при любых обстоятельствах.

Широкий прямоугольный экран «Сони» за спиной Председателя показывал то, что можно было бы назвать видом из окна – позднее осеннее солнце спускалось в бухту, – не будь его кабинет расположен глубоко под комплексом Студии.

Этот кабинет был святая святых, которую мало кто видел. За все одиннадцать лет председательства Кольберга даже Хари был здесь всего раз, а ведь он не кто-нибудь – звезда номер один в Сан-Франциско, бессмертный участник студийного Списка Десяти самых высокооплачиваемых Актеров в мире. Помещение было небольшое, с округлым потолком и стенами – ни одного прямого угла. Система климат-контроля поддерживала в нем сухость воздуха и температуру, почти достаточную для того, чтобы Кольберг не потел, – и все же не вполне.

Председатель Студии Сан-Франциско был неопрятным коротышкой, не столько толстым, сколько мягкотелым и дряблым. Пряди бесцветных седых волос облепили его лысую макушку, исполосованную шрамами неудачных трансплантаций, водянистые глаза терялись между валиками кожи, цветом и текстурой, похожей на прокисшее дрожжевое тесто.

Такую кожу Хари видел лишь однажды, когда Кейн освободил партию рабов из пещер племени огриллоев в Зубах Богов. Огриллои выращивали их в вонючем подземном логове, словно скот на убой. Среди рабов были подростки, никогда не видевшие солнца, мальчики, которых кастрировали, чтобы сохранить их мясо сочным и нежным. Вот у них была почти такая же кожа, как у Кольберга.

Не надо думать об этом сейчас, а то опять начнет трясти.

Звезда Кольберга взошла одновременно со звездой Кейна. Именно он послал Хари участвовать в Приключении, позже прославленном как «Последняя битва при Церано». Для них обоих это оказался прорыв – Кейн буквально ворвался в Десятку Лучших Актеров, а Кольберг стал тем Председателем, который ввел его туда. Он безошибочно улавливал малейшие колебания настроения публики, и Студия Сан-Франциско преуспевала, как никакая другая в мире. Кольберга уже считали преемником Бизнесмена Уэстфилда Тернера, Президента и Генерального директора Студии. Так что к успеху Кейна Кольберг имел, пожалуй, почти такое же отношение, как и сам Хари.

Хари презирал Кольберга. Вернее, смотрел на него с омерзением, как на таракана, который попал бы в его тарелку утренних хлопьев.

Кольберг продолжал лопотать что-то о Ма’элКоте, самопровозглашенном Императоре Анханана.

– Тебе стоило бы послушать меня внимательно, Майклсон, – вдруг прервал он сам себя. – Ведь это ты посадил его на Престол.

В этом был весь старина Кольберг – липкий мерзавец может часами ходить вокруг да около, нет чтобы сразу сказать, в чем дело. По дороге к нему Хари уже испытал возможности корпоративного сарафанного радио: задавал вопросы привратникам, охранникам, секретарям, даже у скользкого червя Гейла Келлера спрашивал – о Шанне никто ничего не слышал. Все студийные люки были задраены наглухо, и если кто что и знал, то не спешил выкладывать. А Кольберг до сих пор даже имени ее не назвал. У Хари прямо руки чесались треснуть его как следует, чтобы узнать, зачем он здесь, но, зная, что это будет его последний поступок в жизни, он воздерживался.

– Во-первых, – ответил он напряженным голосом, – я не сажал Ма’элКота на трон – он и без меня справился.

– После того, как ты убил его предшественника.

Хари пожал плечами – надо же, всю неделю он только об этом и слышит, надоело уже.

– А во-вторых, я больше не занимаюсь заказными убийствами.

Кольберг моргнул:

– Не понял?

– Я… больше… не… убиваю… на заказ. – Хари отчетливо проговаривал каждое слово, чувствуя, что его наглость граничит с нарушением кастовых законов. – Отныне я буду заниматься только нормальными Приключениями, типа «Отступления из Бодекена».

Толстые губы плотно сжались.

– Но еще одно убийство тебе все же придется совершить.

– Вы игрок, Стратор?

Кольберг хохотнул так, что у него в горле что-то хлюпнуло, глаза увлажнились.

– А он… э-э-э… впечатляет, этот Ма’элКот, – военный колдун, отличный полководец. Вот, взгляни.

Экран за его спиной мигнул и показал компьютерно-стабилизированную картинку: вид глазами кого-то из участников Приключения. Хари узнал трехэтажную платформу из травертина, пристроенную к глухой стене храма Проритуна. Густо-желтый свет анхананского солнца придавал картинке шафрановый оттенок. Тот, чьими глазами они смотрели сейчас, стоял, судя по направлению его взгляда, спиной к фонтану, вплотную к конной статуе Тоа-Фелатона. Прямо перед ним были головы, много голов: люди стояли плечом к плечу, вся площадь была заполнена народом.

На платформе стоял человек, он говорил с толпой. Рыцари дворцовой стражи выглядели рядом с ним карликами – его макушка была на уровне верхушек их алебард. А кулаком, который он выбросил вперед в порыве гнева, вполне можно было прессовать уголь в алмазы.

Черные доспехи, сверкающие, точно обсидиан, на солнце казались полупрозрачными, а чистейшей белизны плащ стлался за ним по воздуху, придавая ему сходство с раскинувшим крылья орлом. Волосы цвета ошкуренного дерева крупными кудрями падали ему на плечи, шевелясь от того же невидимого ветра. Подстриженная, умащенная маслом бородка с сильной проседью обрамляла широколобое, большеглазое лицо, буквально лучившееся честностью и благородством.

Даже не слыша его слов, Хари не мог отвести от него глаз. Стоило Ма’элКоту сурово насупиться, и казалось, хмурится само небо; когда же он с любовью взирал на своих Подданных, его лицо было прекраснее утренней зари долгожданной весной.

Хари понял – кто-то там фокусничает со светом. Конечно, хороший маг может внушить подобную Иллюзию даже большому числу людей на обширной территории, но чтобы настолько натурально – это надо уметь.

И Хари, сам того не желая, одобрительно хмыкнул:

– Классно он это делает.

– О да, – согласился с ним Кольберг. – Большой мастер Иллюзий, вне всякого сомнения. А еще он… э-э-э… дьявольски умен.

– Да ну?

– Похоже, ну… – Кольберг кашлянул в ладонь. – Похоже, он самостоятельно заново открыл и разработал принцип функционирования полицейского государства.

– Молодец какой, – рассеянно похвалил Хари, не отрываясь от экрана.

Он пару раз видел Ма’элКота на военных парадах в честь успешного окончания кампании, которая увенчала собой Войну Долин, но никогда не наблюдал его так близко. И все же в каждом его движении, в выражении лица Хари чудилось что-то знакомое. Черт, откуда? Он знал, что этот вопрос будет свербеть у него в голове до тех пор, пока он не найдет на него ответа.

У кого он видел такие жесты раньше?

– …Внутренний враг… – продолжал между тем Кольберг. – У нацистов это были евреи, у коммунистов – контрреволюционеры, у нас – вирус HRVP. А вот Ма’элКот придумал… э-э-э…оригинального внутреннего врага. Когда ему нужен предлог для уничтожения очередного политического противника, он… э-э-э… объявляет его Актири.

«Актири» – слово из диалекта Вестерлингов, обладает множеством отрицательных коннотаций, например: безумный, злой, человекоубийца, чужак, пожиратель детей и так далее. Актири – злые духи, которые, принимая человеческий облик, втираются в доверие к людям, а потом насилуют, грабят и убивают в полное свое удовольствие. Актири можно убить, но их тела исчезают без следа, оставив за собой радужную вспышку.

Лингвистически это слово, хотя и диалектное, представляло собой заимствование из английского. Видимо, первые Актеры, которых Студия тридцать лет назад переправляла в Надземный мир несколько более примитивными способами, чем сейчас, произвели неизгладимое впечатление на культуру аборигенов.

– Охота на ведьм.

– Актири-токар, – поправил его Кольберг. – Охота на Актеров.

– Неплохо, – сказал Хари и надавил на точку над левым ухом – лингвистический центр мозга. – Единственный способ доказать свою невиновность – дать им порыться у тебя в голове. Если там нет передатчика, значит все в порядке. И не важно, что ты умрешь в процессе. Зато, если твой труп не исчезнет, перед ним, возможно, извинятся. – Хари пожал плечами. – Старая новость. Студия уже выпустила пару циркуляров с обновленными протоколами Анханана. Но я все равно не стану убивать его для вас.

– Майклсон… Хари, пожалуйста, пойми. Дело не только в том, что он взял в плен нескольких Актеров – не самых успешных, к счастью. Главное, что он цинично пользуется Актири-токаром как методом уничтожения политических конкурентов и вообще неугодных, прекрасно зная, что эти люди… э-э-э… хм… не виноваты ни в чем.

– Тебе нужен другой Майклсон, – сказал Хари. – Точнее, другая – моя жена.

Кольберг приложил короткий палец к толстым губам:

– Ага, да, жена… мм… ее персонаж Паллас Рил уже проявила определенный интерес к этой проблеме.

Услышав ее имя, так просто соскользнувшее с губ Кольберга, Хари вздрогнул, словно кто-то воткнул иглу в его спинной мозг.

– Да, я слышал, – процедил он сквозь зубы. – Играет в спасительницу народов.

– Видимо, ты не до конца понимаешь суть этого события, Хари. Мы на Студии должны всегда видеть перспективу. Актир-токар исчерпает себя рано или поздно, и Империя Анханан снова станет безопасной для Актеров. Слишком безопасной, если ты понимаешь, о чем я. Ведь если Империя хочет стать по-настоящему эффективной, она должна первым делом избавиться от огриллоев, приструнить бандитов и перебить драконов, троллей, грифонов, а также эльфов и гномов – то есть всех тех, кто делает Приключения там особенно захватывающими. Понимаешь? Как только Ма’элКот добьется своего, Империя потеряет для нас интерес в качестве площадки для Приключений. Сама Анхана уже и сейчас не намного экзотичнее, чем, скажем, Нью-Йорк. Усиление этого… хм… тренда крайне нежелательно. Система студий – и наша Студия в особенности – слишком много вложила в Империю Анханан. К счастью, Ма’элКот держит всю власть в своих руках – классический случай культа личности, можно сказать. Достаточно убить его – и Империя развалится на части.

– Шанна принимает все это близко к сердцу. Почему бы вам не обратиться к ней?

– О чем ты? – буркнул Кольберг. – Ты же сам говоришь, она – прирожденная защитница невиновных. К тому же ты знаешь – Паллас Рил не занимается заказными убийствами, это не ее профиль.

– Кейн тоже сменил профиль.

– Майклсон…

– А если вам это не нравится, – внушительно произнес Хари, – обсудите проблему с Бизнесменом Вайло.