Читать книгу: «Лесная обитель», страница 7

– Тогда вот тебе идея получше. Ты этого, конечно, не помнишь, но еще в детстве ты был условно помолвлен с дочерью одного моего старого друга, Лициния. С тех пор он стал прокуратором.

– Отец, ты уже говорил с ним? – быстро перебил Гай. – Надеюсь, вы еще ничего не решили?

Мацеллий пристально воззрился на сына.

– А что такое? Тебе приглянулась какая-то девчонка? Так дела не делаются, знаешь ли. Браки заключаются того ради, чтобы возвыситься в обществе и умножить состояние. Ты меня слушайся, сын; а романтические бредни долго не живут.

По лицу Гая разливался густой румянец. Юноша нарочито медленно пригубил еще вина.

– Да, есть одна девушка, но она мне не просто приглянулась. Я просил ее стать моей женой, – ровным голосом проговорил он.

– Что? Кто она такая? – рявкнул Мацеллий, глядя на сына во все глаза.

– Дочь Бендейгида.

Мацеллий с грохотом опустил кубок на стол.

– Невозможно. Бендейгид объявлен вне закона и, если я не ошибаюсь, он – друид. Да, он из хорошей семьи, так что я ни слова не скажу против девушки, раз она его дочь, но тем хуже. Такие браки…

– Ты сам заключил такой брак! – перебил Гай.

– И едва не погубил свою карьеру! Эта девица, возможно, такая же красавица, как твоя мать, и обладает всеми ее достоинствами, но одного неравного брака для семьи более чем достаточно, – воскликнул Мацеллий.

«Моруад, прости меня, – кричало его сердце. – Я любил тебя, но я должен спасти нашего мальчика».

– В тогдашние времена все было иначе, – продолжил он более сдержанно. – Со времен восстания Боудикки попытка породниться с любым бриттским семейством, за исключением самых благонадежных, обернется катастрофой. А тебе нужно быть вдвойне осторожным именно потому, что ты – сын своей матери. Ты думаешь, я верой-правдой прослужил тридцать лет в легионе для того, чтобы ты теперь пустил все мои труды на ветер? – Мацеллий плеснул себе еще вина и жадно осушил кубок.

– С хорошими связями ты чего угодно добьешься, а дочь прокуратора – ценный трофей. Их семья в родстве с Юлиями¹² – шутка ли! Если тебя потянуло на романтические приключения, вокруг полным-полно рабынь и вольноотпущенниц; а от бриттских девушек лучше держись подальше. – Мацеллий ожег сына негодующим взглядом.

– Эйлан – это совсем другое: я люблю ее!

– Твоя Эйлан – дочь друида! – повторил Мацеллий. – Некогда Бендейгида обвиняли в том, что он подстрекал ауксилии¹³ к бунту. Доказать ничего не смогли, так что его просто изгнали; этому смутьяну еще очень повезло, что его не повесили и не распяли. В любом случае незачем тебе связываться с такой семьей. Или девчонка беременна?

– Эйлан чиста и непорочна, как весталка, – сухо отозвался Гай.

– Хм, я бы не был так уверен; бритты на такие вещи смотрят иначе – не так, как мы, – заметил префект. Взгляд юноши потемнел, и Мацеллий поспешил добавить: – Не смотри на меня так – в тебе я не сомневаюсь. Но если девушка добродетельна, тем более тебе вредно на нее заглядываться. Прими как данность, мальчик мой, она не для тебя.

– Это решать ее отцу, а не тебе! – запальчиво возразил Гай.

Мацеллий хмыкнул.

– Попомни мои слова, ее отец посмотрит на такой союз примерно так же, как и я, – как на катастрофу для нас обоих. Забудь ее и обрати свои помыслы к какой-нибудь достойной молодой римлянке. Мое положение достаточно высоко, чтобы женить тебя на ком угодно по твоему выбору.

– При условии, что ее зовут Юлия Лициния¹⁴, – с горечью парировал Гай. – А что, если дочь Лициния не пойдет за того, в чьих жилах течет бриттская кровь?

Мацеллий пожал плечами.

– Я завтра же напишу Лицинию. Если эта молодая римлянка воспитана в надлежащем духе, она, конечно же, смотрит на замужество как на свой долг перед семьей и государством. Но тебя я женю всенепременно – прежде, чем ты осрамишь нас всех.

Гай упрямо покачал головой.

– Посмотрим. Если Бендейгид согласится отдать мне дочь, я женюсь на Эйлан. Я поручился ей своей честью.

– Нет, исключено, – отрезал Мацеллий. – Больше скажу: насколько я знаю Бендейгида, он воспримет твое сватовство примерно так же, как я. «Проклятье, – подумал Мацеллий, – беда в том, что сын слишком похож на меня. Неужто он полагает, что я пойду у него на поводу?» Мальчуган, небось, считает, что отец неспособен его понять – юнцы всегда уверены, что только они одни и знают, что такое настоящая любовь, – но, по правде сказать, Мацеллий понимал сына даже слишком хорошо. Он пылко любил Моруад, при одном взгляде на жену в крови у него бушевал пожар, но Моруад, узница за каменными стенами, не была счастлива. Римлянки насмехались над нею, а свои же соплеменники осыпали проклятьями. Он не допустит, чтобы сын его жил, мучаясь сознанием, что он принес любимой женщине только горе.

Мацеллий выгодно вложил деньги, накопленные за годы военных кампаний: он был достаточно богат, чтобы наслаждаться довольством и покоем по выходе в отставку. Но вот сыну этих средств уже не хватит: Гай должен сам сделать карьеру. Он предаст память Моруад, если позволит ее сыну испортить себе будущее.

– Отец, – продолжал Гай таким тоном, какого отец никогда от него прежде не слышал, – я люблю Эйлан; и я женюсь только на ней и ни на ком другом. А если ее отец не отдаст ее мне, на Риме свет клином не сошелся, знаешь ли.

Мацеллий пепелил сына негодующим взглядом.

– Ты не имел права брать на себя такое обязательство. Брак заключают в интересах семьи; если я пошлю просить для тебя ее руки, я поступлю вопреки собственному здравому смыслу.

– Но ты сделаешь это для меня? – настаивал Гай. И Мацеллий против воли смягчился.

– Заставь дурака богу молиться, он и лоб разобьет. Я могу послать гонца к Бендейгиду. Но когда он тебе откажет, чтоб я больше ни слова об этом не слышал. Я сразу же напишу Лицинию – и ты женишься еще до конца года.

«А ведь когда-то отцы были вольны в жизни и смерти даже взрослых сыновей – как не пожалеть о таких временах!» – подумал про себя Мацеллий. Этот закон по-прежнему записан в книгах – да что толку-то? За последние несколько сотен лет ни один отец не воспользовался официально своим правом, и Мацеллий, понятное дело, первым не станет – он слишком хорошо себя знал. Ну да ему и не придется. Пусть удар нанесет отец Эйлан – он справится куда лучше.

Глава 7

После отъезда Гая яркое солнце Белтайна спряталось в тучах; небеса плакали день и ночь, словно лето вообще раздумало приходить. Эйлан бродила по дому словно привидение. Дни шли; от Гая вестей не было. Отправляясь в Лесную обитель, Диэда пожурила девушку: мол, зря она не отдалась Гаю. Может, тогда Гай не позабыл бы о ней? Или, напротив, сразу выбросил бы ее из головы?

В конце концов, великие праздники колеса года существуют в некоем собственном времени. Та ночь, когда они с Гаем сидели рядом и любовались кострами, – она как сон о потустороннем мире. В такое время открываются двери между мирами и все кажется возможным – даже брак между дочерью друида и римским офицером. Но теперь, среди привычной обстановки и звуков отчего дома, девушка засомневалась в себе, в своей любви и больше всего в Гавене – или Гае… наверное, теперь ей следует называть его так.

А хуже всего – никто словно бы не замечал ее горя. Майри решила вернуться в собственный дом и ждать там возвращения мужа, а Реис хлопотала по хозяйству от зари дотемна – с приходом лета работы заметно поприбавилось. Эйлан могла бы довериться Диэде, но та уже ушла в Лесную обитель, где, должно быть, изо всех сил пытается справиться с собственной сердечной болью и сожалениями. Небеса плакали, сердце Эйлан плакало вместе с ними, и всем было все равно.

Наконец настал день, когда девушку позвали к отцу. Бендейгид сидел у остывшего очага в пиршественном зале – хотя хмурое небо и заволокли тучи, погода стояла теплая и нужды разводить огонь не было. В лице друида читалось негодование – и одновременно веселое изумление, что отчасти смягчало его обычную суровость.

– Эйлан, – мягко проговорил он, – я подумал, что тебе следует об этом знать: у меня просили твоей руки.

«Гай! – сразу подумала она. – Как я смела в нем усомниться?»

– Но, разумеется, на это предложение я согласием ответить не могу. Много ли ты знаешь о юноше, который называл себя Гавеном?

– Что ты имеешь в виду? – Отец наверняка слышал, как неистово бьется ее сердце.

– Он назвал тебе свое настоящее имя? Сказал, что его отец – Мацеллий Север, префект лагеря в Деве?

Теперь за внешней мягкостью Бендейгида угадывался гнев. Пытаясь сдержать дрожь, девушка кивнула.

– Что ж, по крайней мере, он тебя не обманывал. – Отец вздохнул. – Но выбрось его из головы, дочка. Ты еще не достигла брачного возраста…

Эйлан протестующе вскинула голову. И как это ей не приходило на ум, что скорее ее собственный отец воспротивится такому браку, нежели Гай откажется от своей любви!

– Я подожду, – прошептала девушка, не смея поглядеть отцу в глаза.

– Я не привык тиранить своих детей, Эйлан, – продолжал между тем Бендейгид. – По правде сказать, я всегда обращался с вами слишком мягко. Если бы ты меня боялась, ты бы со мной так не говорила. Но этот брак невозможен, дочка, – нет, подожди, – приказал он. – Я еще не закончил.

– А что тут можно добавить? – воскликнула Эйлан, поморщившись от боли: железные пальцы отца сомкнулись на ее запястье. – Ты ведь отказал ему, так?

– Я хочу, чтобы ты поняла, почему я ему отказал. – Голос Бендейгида смягчился. – Я ничего не имею против мальчика: будь он одним из наших, я бы охотно отдал тебя ему в жены. Но масло с водой не соединить, равно как и свинец с серебром, и римлянина с бритткой.

– Он только наполовину римлянин, – запротестовала девушка. – Его мать была из племени силуров. Пока он гостил здесь, все принимали его за бритта.

Ее отец покачал головой.

– Тем хуже. Он – ублюдок, рожденный в браке, законность которого я не признаю, – и в жилах его течет кровь предателей, ведь силуры были предателями еще до того, как из-за моря пришли римляне: они угоняли наш скот и браконьерствовали в наших охотничьих угодьях. Это не просто сумасбродство, это чистой воды безумие – выдать тебя замуж за сына наших исконных врагов. Я даже поговорил об этом с Арданосом, и хотя он уверяет, что такой брак стал бы залогом мира, как будто ты – дочь одной из наших королев, а он – сын цезаря, я-то знаю, что тому не бывать.

Глаза девушки расширились при мысли о том, что за нее вступился сам архидруид – вот уж от кого она ничего подобного не ждала! А Бендейгид между тем продолжал:

– Судя по тону его письма, Мацеллию Северу все это нравится ничуть не больше, чем мне. От такого брака ничего хорошего ждать не приходится: вы оба будете разрываться надвое между преданностью своим и чужим. Если Гай готов ради тебя отречься от Рима – мне такой родич не нужен. Но если он останется верен империи, тогда от тебя отрекутся твои же соплеменники, а я не хочу для тебя такой участи.

– Ради него я вынесу все что угодно, – прошептала Эйлан, не поднимая глаз.

– Да-да, в безумии своем ты согласна на все, – неумолимо произнес отец. – Юность всегда готова бросить вызов целому свету. Но наша кровь – не кровь предателей, Эйлан. За каждое мгновение, что ты проведешь в его объятиях, предавая свою родню, ты расплатишься невыносимой болью: вóроны втайне исклюют твое сердце. – Голос его смягчился. – Более того, не ты одна, но все твои близкие вынуждены будут рвать одну связь за другой.

Эйлан, ты вот что должна понять: я не держу зла на Гавена, он был гостем в моем доме, и я погрешил бы против истины, заявив, что юноша меня обманул, – ведь никто не спросил его о настоящем имени. Если я и питаю к нему недобрые чувства, так только за то, что он тайком настроил тебя против твоей родни.

– Он вел себя благородно и порядочно и со мною, и с тобой, – еле слышно отвечала Эйлан.

– Я разве спорю? – откликнулся Бендейгид. – Но тот, кто задал вопрос, должен смириться с ответом. У меня честь по чести попросили твоей руки; я ответил честь по чести и прямодушно. И хватит об этом.

– Человек менее благородный поступил бы со мною так, что ты был бы только рад от меня избавиться, – сдавленным голосом произнесла девушка.

Лицо друида потемнело от гнева. Впервые на своей памяти девушка всерьез испугалась отца. Бендейгид рванул дочь к себе и ударил ее по губам – хотя и не сильно.

– Довольно, – рявкнул он. – Я сказал, довольно! Если бы я чаще бил тебя в детстве, сейчас мне не пришлось бы отвечать ударом на такую бесстыдную речь.

Бендейгид разжал руки, и Эйлан рухнула на скамью. Еще десять дней назад, если бы отец заговорил с ней так грубо, она бы разрыдалась; сейчас ей казалось, что она никогда больше не прольет ни слезинки.

– Ты не станешь женою римлянина, пока я жив; да и после тоже, насколько это от меня зависит, – твердо заявил он. – А если ты скажешь, что не соблюла себя и теперь либо вынуждена идти замуж за этого сына предателей-полуримлян, либо притащишь мне в подоле ублюдка, который станет звать меня дедом, никто в целой Британии меня не осудит, если я утоплю тебя своими руками. И нечего так смущенно краснеть, дочка, минуту назад ты о скромности и не вспоминала!

Эйлан предпочла бы посмотреть в лицо отцу, стоя на ногах, но колени у нее подгибались и подняться она не смогла.

– Ты в самом деле считаешь меня такой бесстыдницей?

– Не я первый произнес срамные слова, – парировал ее отец. Но голос его тут же смягчился. – Ох, дитя, дитя, я говорил в гневе, – признал он. – Ты – хорошая девушка, ты – истинная моя дочь; прости меня, родная. И забудем уже этот разговор. Завтра ты отправишься на север, к сестре: Майри вот-вот родит, нужно, чтобы при ней был кто-то из женщин, а мать поехать не может: у нее в эту пору дел невпроворот. Похоже на то, что мужа Майри схватили римляне, когда он отправился вдогонку за отрядом, забравшим наших людей на рудники. Так что, даже если бы все сложилось иначе, не те нынче времена, чтобы предлагать мне римлянина в зятья.

Эйлан молча кивнула. Бендейгид обнял ее за плечи и ласково произнес:

– Я мудрее тебя и старше тебя, Эйлан. Молодежь ничего, кроме себя самих, не замечает. По-твоему, я не видел, как ты убиваешься? Я-то думал, ты скучаешь по Диэде; и разгневан я на этого ублюдка-полуримлянина главным образом за то, что он причинил тебе столько боли.

Девушка снова кивнула, неподвижно застыв в его объятиях: ей казалось, она где-то бесконечно далеко, на другом конце света. Бендейгид предостерегал, что, если она выйдет за Гая, ворон исклюет ей сердце, и девушка решила было, что это – просто поэтический образ. Но теперь она поняла, что отец сказал чистую правду: сердце пронзала острая боль, как если бы в него и впрямь впился вороний клюв.

Почувствовав ее упрямое отчуждение, отец раздраженно бросил:

– Твоя мать права: ты и в самом деле засиделась в девушках. Зимой я подыщу тебе мужа – одного из наших.

Эйлан рванулась из его объятий, глаза ее засверкали гневом.

– Я вынуждена тебе подчиниться, – с горечью заявила она, – но если мне не дозволено стать женой того, кого я люблю, то я вообще не выйду замуж.

– Как угодно, – отрезал Бендейгид. – Я тебя принуждать не стану. Но Сенару я сговорю еще до того, как она завяжет девичий пояс. Хватит с меня одной непокорной дочери!

Дождь не стихал вот уже много дней, реки и ручьи разлились и затопили поля, дороги и тропы. Близилось время, когда Майри должна была разрешиться от бремени, а о том, какая судьба постигла ее мужа, по-прежнему оставалось только гадать. Майри уже поняла, что зря не задержалась до родов под отчим кровом, но в ее положении пускаться в обратный путь было опасно, тем более в такую погоду. Так что на сестринский хутор отправилась Эйлан в сопровождении двух отцовских прислужников.

И хотя Эйлан все еще плакала ночами, думая о Гае, она была рада, что приехала. Здесь в ней нуждались: ее сестре хотелось выговориться, а маленький племянник капризничал и не понимал, что происходит: мать перестала кормить его грудью, а отец куда-то подевался. Майри сделалась слишком тяжела и неуклюжа, чтобы с ним возиться, но у Эйлан хватало терпения часами кормить малыша из роговой ложечки, а когда она с ним играла, мальчугану порою случалось и рассмеяться, как раньше.

Дождь все лил да лил, и Эйлан уже начинала опасаться, не придется ли ей самой принимать у сестры роды. Но Майри заранее договорилась, чтобы к ней прислали одну из жриц.

– Все женщины Лесной обители этому обучены, сестра, – объясняла Майри, потирая вечно ноющую спину. – Так что не переживай. – Эйлан жила у сестры четвертый день и уже чувствовала себя как дома. Вечерело; сгущались сумерки.

– Вот было бы славно, если бы к нам отправили Диэду!

– Она же вступила в Лесную обитель не так давно, а в течение первого года ей не дозволяется выходить за ограду. Мне обещали прислать одну из прислужниц Лианнон, женщину по имени Кейлин – она родом из Гибернии. – Майри говорила так сухо, что Эйлан подумалось, будто сестра эту жрицу недолюбливает. Но девушка предпочла не задавать лишних вопросов.

Три дня спустя явилась и сама Кейлин: высокая, статная женщина, до самого носа закутанная в накидки и платки: видны были только глаза да густые темные волосы. На фоне иссиня-черных прядей и бровей кожа ее отсвечивала молочной белизной, а глаза были ярко-синими. Пока она разматывала накидки, потянуло сквозняком, над очагом заклубился дым, и жрица закашлялась. Эйлан поспешно налила в кружку эля и молча подала ее гостье.

– Благодарю, дитя, но этого мне не дозволено; я бы выпила воды… – негромко проговорила жрица.

– Ой, конечно, – пробормотала Эйлан, покраснев до ушей, и поспешила наполнить чашку из бочки у двери. – Или я могу к колодцу сбегать…

– Нет-нет, не нужно, вода из бочки отлично подойдет, – заверила жрица, принимая чашку из ее рук и осушая одним глотком. – Благодарю тебя. А кто же тут собирается рожать? Ты-то сама еще совсем ребенок.

– Рожает моя сестра Майри, – пробормотала девушка. – Я – Эйлан, средняя дочь Бендейгида. Есть еще Сенара, ей всего девять.

– А меня зовут Кейлин.

– Я видела тебя на празднике Белтайн, но не знала твоего имени. Я еще подумала, что помощница Лианнон должна быть… – Девушка смущенно умолкла.

– Старше? Солиднее? – докончила за нее Кейлин. – Я состою при Лианнон с тех самых пор, как она привезла меня с западного побережья Эриу. Мне было лет четырнадцать, когда мы приехали в Лесную обитель, а я там уже шестнадцать лет.

– А ты знаешь мою родственницу Диэду?

– Конечно, знаю, но она живет вместе с послушницами; нас в обители очень много, но все мы – разного сана и звания. Теперь, увидев тебя, я поняла… но об этом потом. Сперва я поговорю с твоей сестрой.

Эйлан отвела ее к Майри – на последних днях беременности каждое движение давалось женщине с трудом, – и отошла, давая им возможность побеседовать наедине. Она едва слышала тихий шепот Кейлин: жрица подробно расспрашивала роженицу, и ее спокойный, напевный голос звучал на диво утешительно.

Девушка заметила, что напряженное лицо Майри словно бы разгладилось, и впервые поняла, что сестра просто панически боялась того, что вот-вот случится. Она даже не вздрогнула, когда длинные, чуткие пальцы Кейлин ощупали ее живот. Но вот осмотр закончился, и Майри с облегченным вздохом откинулась назад.

– Думается мне, ребеночек родится не сегодня, а возможно, что и не завтра. Отдыхай, девонька, скоро тебе понадобятся все твои силы, – успокаивающе проговорила Кейлин.

Устроив Майри поудобнее, Кейлин отошла к очагу, туда, где дожидалась Эйлан.

– Это правда, что ее муж пропал? – вполголоса спросила она.

– Мы боимся, его схватили римляне, – ответила Эйлан. – Отец предупреждал, чтобы я ненароком не проговорилась о наших опасениях при Майри.

На мгновение Кейлин устремила взор куда-то внутрь себя.

– Не говори ей о нем – увы, ей не суждено больше увидеть мужа.

Эйлан в ужасе воззрилась на нее.

– Ты что-то слышала?

– Я вижу знамения, и они предвещают недоброе.

– Бедная Майри, бедная моя голубка. Как ей сказать?

– Пока молчи, – посоветовала Кейлин. – Я сама ей скажу после родов, когда молодой матери захочется жить ради ребенка.

Эйлан вздрогнула – она всей душой любила сестру, а жрица рассуждала о смерти точно так же, как и о жизни, – бесстрастно и без сожаления. Но, наверное, жрицы воспринимают жизнь и смерть совсем иначе, нежели она, Эйлан.

– Надеюсь, у нее есть родичи-мужчины, которые смогут позаботиться о наследстве ее детей, – продолжала Кейлин.

– У моего отца нет сыновей, – промолвила Эйлан. – Но Кинрик, если понадобится, возьмет на себя обязанности брата – Майри без помощи не останется.

– А он разве не сын Бендейгида?

– Он приемный сын; мы выросли вместе; Кинрик всегда очень тепло относился к Майри. Сейчас он уехал на север.

– Слыхала я об этом вашем Кинрике, – промолвила Кейлин, и Эйлан задумалась про себя: а сколь многое известно жрице? – Воистину, твоей сестре понадобится поддержка родни.

Той ночью с запада снова налетела гроза; Эйлан, проснувшись ночью, слышала, как она буйствует снаружи, точно дикий зверь. Когда настало утро, ураган все еще трепал и лохматил кроны деревьев. Но, хотя с крыши сорвало несколько пучков соломы, круглый домик только постанывал да содрогался под очередным порывом ветра, притом что более жесткий каркас этих шквалов не выдержал бы. Дождь по-прежнему лил как из ведра, но Кейлин, глядя на сплошную стену воды, довольно улыбалась.

– Ходят слухи о разбойниках с побережья, – объяснила она недоумевающей Эйлан. – Если дороги размоет, далеко в глубь острова они не доберутся.

– Разбойники? – испуганно откликнулась Майри. Но Кейлин повторять рассказ не стала: сказала только, что вслух упоминать о зле лишний раз не стоит, а не то как раз накликаешь. С наступлением вечера ветер понемногу улегся, но ливень стихать и не думал: повсюду плескалась вода, ручьи и колодцы переполнились. К счастью, в дровах недостатка не было – в сарае рядом с домом высилась полная поленница. Так что очень скоро в очаге весело загудел огонь, а Кейлин развернула небольшую арфу, которую носила при себе точно спеленутое дитя. Эйлан еще не доводилось видеть, чтобы женщина играла на арфе; в детстве ей здорово попадало, стоило ей только дотронуться до дедушкиного инструмента.

– Да, среди нас есть женщины-барды, это правда, – промолвила Кейлин, – хотя я-то играю только для собственного удовольствия. Думаю, Диэда тоже станет бардом.

– Я не удивлена, – промолвила Эйлан не без грусти. – Она чудесно поет.

– Ты завидуешь, дитя? Но ведь помимо музыки есть и другие дарования. – Жрица, задумчиво сдвинув брови, поглядела на Эйлан и словно бы пришла к какому-то решению.

– А ты знаешь, что ее выбрали по ошибке – вместо тебя?

Эйлан изумленно вскинула глаза, вспоминая, как в детстве часто играла в жрицу… Перед ее внутренним взором воскресло видение, что явилось ей, когда плащ Лианнон лег на плечи другой девушки.

– Ты разве никогда об этом не думала, маленькая?

Эйлан не ответила. Да, она так долго об этом мечтала, но потом она встретила Гая. Как она может быть избрана жрицей, если способна на такую сильную любовь к мужчине?

– Что ж, решать что-то прямо сейчас нет нужды, – улыбнулась Кейлин. – Поговорим об этом в следующий раз.

Эйлан неотрывно глядела на жрицу. Внезапно девушка словно бы обрела второе зрение: ясно, как наяву, Эйлан видела, как они вдвоем с Кейлин воздевают руки к небу, чествуя луну. Да, это, несомненно, они, никакой ошибки быть не может; вот только волосы у Кейлин не темные, но рыжие, и они с нею схожи как родные сестры, а ее собственное лицо – то самое, что она видела однажды в лесном озере. «Сестры… и больше, чем сестры. Женщины, и больше, чем женщины…» Эти слова донеслись до нее откуда-то из глубин памяти.

Но ведь она впервые заговорила с Кейлин только вчера! Однако – точно так же, как это было с Гаем, – потрясенной девушке внезапно померещилось, будто она знает эту жрицу от сотворения мира.

Кейлин села за арфу. Она играла уже долго, как вдруг Майри резко встала и вскрикнула, испуганно глядя вниз, на подол – по платью ее расползалось темное пятно. Остальные две удивленно подняли глаза.

– Уже воды отходят, да? – понимающе спросила жрица. – Что ж, милая, дети являются в мир, когда сами решат, что пора, с нашим удобством не считаясь. Давай-ка мы тебя уложим… Эйлан, ступай найди пастуха, пусть притащит еще дров. А потом разведи огонь, наполни котел и вскипяти воду. Майри понадобится горячее питье еще до того, как все закончится, да и нам с тобой тоже.

Занявшись делом, девушка немного подуспокоилась. Именно на это, по всей видимости, и рассчитывала Кейлин.

– Тебе лучше? – спросила она, когда Эйлан вернулась. – Я всегда считала, что не стоит позволять женщине, которая сама еще не рожала, присутствовать при родах; это только пугает. Но если ты и впрямь вступишь в Лесную обитель, рано или поздно тебе придется учиться всему необходимому.

Эйлан нервно сглотнула и кивнула, твердо вознамерившись оправдать доверие старшей жрицы. В течение первого часа или даже двух Майри дремала между схватками и лишь по несколько раз в час, встрепенувшись, вскрикивала от боли, словно бы даже не просыпаясь. Эйлан, сидя на скамье у очага, ненадолго забылась сном. Стояла глубокая ночь, гроза поутихла – теперь слышался лишь тихий, неумолчный перестук дождя. Но вот Кейлин склонилась над девушкой.

– Просыпайся, ты мне вот-вот понадобишься; подбрось дров в огонь и завари для Майри настой из листьев и ягод. Не знаю, как долго это продлится; мне нужна твоя помощь.

Как только настой был готов, Кейлин склонилась над Майри и поднесла чашку к ее губам. Роженица беспокойно металась на постели.

– Вот, глотни, это придаст тебе сил.

Майри пригубила питье и помотала головой; ее побагровевшее лицо исказилось от боли.

– Уже скоро, милая, – ободрила ее Кейлин. – Только не пытайся сесть.

Майри, хватая ртом воздух, обмякла после очередных схваток.

– Эйлан, оботри ей лицо влажной тряпицей, пока я тут все подготовлю, – быстро прошептала жрица. Она отошла к очагу и снова заговорила с Майри. – Ты только глянь, какой свивальничек я запасла для твоей малышки: совсем скоро ты возьмешь дочку на руки, уже недолго осталось! Или ты думаешь, у тебя родится еще один славный сынишка?

– Мне все равно, – простонала Майри, тяжело дыша. – Я просто хочу… чтобы все побыстрее закончилось… Охххх… долго еще?

– Конечно, недолго. Еще немного, Майри, и ты прижмешь ребеночка к груди… вот так, умница, еще чуть-чуть поднатужься. Схватки пошли одна за другой; тяжело, понимаю, но тем скорее твой малыш появится на свет…

Эйлан цепенела от страха. Майри было не узнать. Лицо ее покраснело и распухло, она кричала в голос, словно бы сама того не сознавая. Затем вдруг задохнулась, выгнулась дугой и уперлась пятками в изножье кровати.

– Не могу… ох, не могу, – прохрипела она. А Кейлин все подбадривала и утешала роженицу ласковой, утешительной воркотней. Эйлан казалось, роды длятся уже целую вечность, хотя на самом-то деле утро только-только забрезжило.

Но вот Кейлин заговорила совсем иным голосом:

– Ну вот, кажется, пора… Эйлан, пусть она ухватится за твои руки – нет, не так! – за запястья. А теперь, Майри, тужься изо всех сил. Я знаю, ты устала, дитя, но все вот-вот закончится. Дыши – да, дыши резче, не сопротивляйся. Тише, тише, вот и все – посмотри-ка! – Майри обессиленно рухнула на постель; жрица выпрямилась, держа в руках невообразимо крохотный, красный комочек. Малютка барахталась в ее ладонях и тонко попискивала. – Посмотри, Майри, какая у тебя чудесная доченька!

И Кейлин положила младенца ей на живот. Пунцовое лицо Майри озарилось блаженной улыбкой.

– Хвала Владычице, – выдохнула жрица, глядя на них сверху вниз. – Уж и не упомню, сколько раз я такое видела – и всегда это настоящее чудо! – Тихое мяуканье сменилось пронзительным, требовательным воплем, и Майри рассмеялась.

– Ох, Кейлин, какая же она красавица!..

Жрица быстро и умело перевязала пуповину и обтерла младенца. Когда у Майри начал отходить послед, Кейлин передала ребенка девушке.

Казалось немыслимым, что такая хрупкая кроха – дитя человеческое: пальчики и ножки – тонюсенькие, как паучьи лапки, на головке – темный пушок. Измученная Майри забылась сном, а Кейлин повесила на шею малышки маленький металлический амулет и принялась ловко ее пеленать.

– Вот теперь эльфы ее не украдут, а мы ведь с нее глаз не спускали с тех пор, как она родилась, так что точно знаем: она не подменыш, – заявила Кейлин. – Но даже Добрый народец вряд ли высунется наружу в такой дождь. Так что видишь, даже от такого потопа есть польза.

Кейлин выпрямила натруженную спину – и осознала, что впервые за много дней сквозь низко нависшие плотные облака проглянуло водянисто-бледное красноватое солнце.

Длинненькое младенческое тельце казалось таким слабым и уязвимым. Пушистые волосенки обсохли и приобрели рыжеватый оттенок.

– Она такая крошечная… она выживет? – спросила Эйлан.

– Не вижу, почему нет, – отозвалась Кейлин. – Хвала богам, что мы не уехали отсюда прошлым вечером. Мне подумалось, что все-таки безопаснее было бы укрыться в Лесной обители; но тогда малышка родилась бы под деревом или в чистом поле, и мы, чего доброго, потеряли бы и мать, и дитя. Мои предвидения не всегда сбываются.

Жрица тяжело опустилась на скамью у очага.

– Ой, да уже белый день – не диво, что я так умаялась! Глядишь, скоро и мальчуган проснется, и мы покажем ему маленькую сестренку.

Эйлан все еще держала ребенка на руках. Кейлин подняла взгляд – и между двумя женщинами словно опустилась завеса – как будто из Иного мира дохнуло стылым туманом. Пелена заколыхалась, и Кейлин похолодела от неизбывного горя – внезапно она увидела Эйлан совсем иной: старше годами, в синем облачении Лесной обители, с синим полумесяцем на переносице – знаком посвященной жрицы. На руках она держала малое дитя, а в глазах ее плескалась такая неутешная скорбь, что у Кейлин разрывалось сердце.

Кейлин вздрогнула, до глубины души потрясенная этой безысходной тоской, и попыталась смахнуть слезы. Когда она снова подняла взгляд, девушка недоуменно смотрела на нее. Жрица непроизвольно шагнула вперед и выхватила у Эйлан дитя Майри; малышка тихонько мяукнула и снова заснула.

– Что случилось? – удивилась Эйлан. – Почему ты так на меня посмотрела?

– Просто сквозняк, – прошептала Кейлин. – Вдруг холодом повеяло, вот и все. – Но обе отлично видели, что пламя светильников даже не дрогнуло. «Мои предвидения не всегда сбываются, – напомнила она себе. – Не всегда…»

Жрица встряхнула головой.

– Будем надеяться, реки еще не вернулись в свои берега и по дорогам не пройти и не проехать, – промолвила она. Мысль о разбойниках ненадолго вытеснила из головы жуткое видение – к вящему облегчению жрицы.