Дети

По некоторым подсчетам, дети в других культурах к семи годам по сути уже обеспечивают себя за счет средств, которые они приносят в семью, заработанных на оказываемых ими услугах и производимых ими товарах^[22]. К тому же в этих культурах дети, вырастая, также берут на себя заботу о престарелых, и общество в целом настроено к детям очень дружелюбно.

На протяжении всей истории человечества (и в доисторические времена, надо полагать, тоже) дети вносили свой вклад в жизнь семьи, подобно тому как они делают это сегодня в большинстве стран мира^[23]. Скажу больше: возможно, детский труд даже способствовал выживанию нашего вида.

Большинство биологов-эволюционистов считают, что от других живых существ людей отличает беспомощность наших детей. По их логике, человеческие дети настолько зависят от взрослых, что потребовалось, чтобы их матери и отцы вступали в моногамные браки и совместно воспитывали свое потомство, пока те сами не достигнут половой зрелости^[24]. Но антрополог Анна Зеллер, изучив многие сравнительно-культурологические исследования и опросив энтографов, наблюдавших за детьми по всему миру, задумалась о том, как помогают дети своим семьям^[25]. Детство, по ее мнению, должно рассматриваться не как период полной зависимости, но как шанс родителям переложить на детей постарше часть тягот, связанных с воспитанием потомства. Как только детей отлучают от груди, они начинают помогать по дому, выполнять поручения, заботиться о младших, пасти скот и работать на земле. Они уже не иждивенцы, а помощники. Благодаря их помощи матери получают возможность родить следующего ребенка. С учетом этого затянувшийся период детства, когда отпрыск уже вошел в период половой зрелости, но все еще помогает родной семье с хозяйством, мог дать виду, чьи дети требуют таких вложений времени и усилий, эволюционное преимущество! В таком случае, феномен детства – это уже не ограничение нашей природы, а, наоборот, ее плюс, возможность резко увеличить коэффициент воспроизводства нашего вида. В таком разрезе детство предстает эффективным поведенческим решением проблемы, перед которой человек был поставлен своей природой.

Иными словами, может статься, что дети биологически запрограммированы работать или помогать по дому. Возможно, это объясняет, почему моя полуторагодовалая дочь обожала складывать постиранное белье, подметать игрушечной шваброй и собирать и нести в мусор обрывки бумаги. Даже в столь раннем возрасте она по своей природе была нацелена и рада помогать. Мне ее помощь, конечно, была не обязательна. В нашем доме были и стиральная, и посудомоечная машина, и многие другие приборы, и взрослые могли спокойно управляться со всем сами. Но я поощряю ее стремление помочь, потому что мне кажется, что это идет ей на пользу. Во-первых, она научится готовить, убирать и учиться у взрослых – всё весьма полезные навыки. И – что, быть может, ценнее – она станет действительным членом нашего семейного коллектива: не просто помощником, но сотрудником. И эти простые домашние хлопоты, если заниматься ими вместе, делают нас семьей, члены которой не только вместе играют, но и вместе трудятся. Ни одно из этих занятий не является ни для нее, ни для нас особенно трудным, так что для дочки домашние хлопоты стали возможностью научиться чему-то новому, а нам – пообщаться всей семьей.

Я начала эту главу с разговора о том, как ходила в детский сад, потому что в моей культуре раннее детство чаще всего проходит именно в садике. У нас на Западе считается, что детей трех-четырех лет нужно сдавать в то или иное дошкольное учреждение, чтобы там, общаясь со сверстниками и воспитателями, они могли бы развить свои умственные способности и обрести полезные навыки. В индустриализованных странах для ребенка «нормально» находиться в яслях или детском саду. Для связанных тесными узами сообществ, где дети помогают ухаживать за младшими, кажется довольно странным изолировать их под присмотром посторонних, заставлять делать и учиться непонятным вещам, отделять их от остального общества. Школа как феномен в масштабе человеческой истории – лишь недавнее изобретение. Детский сад американского образца как этап подготовки к школе, с «классами», «учениками» и «учителями», с точки зрения истории культуры, вообще непонятно откуда взялся и кроме как в горстке стран почти нигде не встречается^[26]. И, несмотря на это, большинство американцев среднего класса уверены, что «нормальным», «правильным» и «лучшим» способом обучения и социализации для трехлетнего ребенка является посещение такой вот мини-школы. Изучение других культур показывает, что существуют и иные способы вырастить из ребенка ответственного члена общества.

Но безотносительно того, как учатся и как растут дети, им все равно требуется детство, чтобы успеть вырасти и стать социально адаптированными взрослыми. Детство – характерная черта нашего вида, оно заложено в нашей природе. Почему так? Когда и как оно стало частью нашего жизненного пути? Для какой цели? Именно этими вопросами в наше время все чаще задаются антропологи.

Глава вторая
Эволюция детства

В конце 1980-х я год с лишним проработала в зоопарке на юго-западе Франции, изучая группу обезьян-маготов. Я и раньше изучала группы обезьян, но эти макаки не сидели в клетке, а бродили по просторной территории в несколько акров, и я бродила вместе с ними. Целью моего исследования было наблюдать за взрослыми самками маготов и подмечать их брачное поведение. И вот я целыми днями бродила в компании обезьян. К концу года я знала их, как членов своей семьи. И я была свидетелем, а иногда и участником бесчисленных ситуаций и конфликтов, возникавших между ними, совсем как в любой группе живущих бок о бок людей: споров, ссор, примирений и совместных дел. Все это было ужасно увлекательно.

Мне нельзя было трогать животных, но время от времени они трогали меня – иногда в знак приязни, иногда как предостережение, если я подходила слишком близко. Чаще всего контактировать приходилось с молодыми макаками, которых мы называли «подростками». Как и наши подростки, они были полны энергии и готовы развлекаться дни напролет. В тот год в стае было 23 таких молодых обезьяны; все они родились позапрошлой осенью и теперь развлекались сообща. Два года – золотое время для макак: они уже не кормятся грудью, но по-прежнему привязаны к своим матерям и еще не готовы вступить во взрослую жизнь. Годом позже трехлетние самки вступят в свой первый период спаривания, а самцы станут учиться статусным играм взрослых особей. Но те несколько предшествующих месяцев они были вольны искать неприятностей на свою голову. И часто искали их у меня.

Веселее всего им было во время дождя. Я тогда надевала зеленый пластиковый дождевик и, к примеру, сидя под деревом с секундомером в одной руке, а второй, засунутой в полиэтиленовый пакет, пытаясь по минутам записывать свои наблюдения, сосредоточенно следила за взрослой самкой, как вдруг – шмяк! – мне на спину с размаху кто-то падает. Это один из «подростков» бог знает откуда спрыгнул на меня и теперь отчаянно цепляется всеми руками и ногами, сползая по скользкому дождевику наземь. Скоро это стало у них таким развлечением: они один за другим бросались мне на плечи и затем сползали по спине, бокам или переду плаща и неизбежно плюхались на землю. Иногда я пыталась их стряхнуть, чтобы сохранить между мной и ими дистанцию наблюдателя, но их это не останавливало: шмяк! плюх! шмяк! плюх!

Помню, как летом я лежала и отдыхала, никого не трогая, и тут на меня запрыгивает один из «подростков» и, с любопытством поразглядывав свое отражение в моих солнцезащитных очках, вдруг вцепляется мне в нос своими скользкими пальчиками и от души щипает его. Умей обезьяны смеяться, уверена, он бы заливался со смеху.

Но хотя я хорошо запомнила этих «подростков» и много с ними пообщалась, объектом моего исследования были не они, и свои наблюдения за их поведением, которые делала машинально, я не старалась записывать. Сотрудники зоопарка тогда еще не пометили молодняк специальными цветными метками, чтобы тех можно было отличать одного от другого, так что я не рассматривала их как индивидуумов. Для меня все они были на одно лицо. Более того, часто они и вели себя как безликая обезьянья орда, носящаяся туда-сюда и сеющая разрушения. Работники зоопарка в разговорах обыкновенно жаловались друг другу, как «эти чертовы дети» опять украли у них ручку или что «ужасные двухлетки» снова дергали их за волосы. Как и большинство взрослых, мы и не думали воспринимать их всерьез.

И напрасно, потому что наши представления о месте молодняка в социальной структуре обезьяньей стаи были совершенно ошибочными. Хотя ученые еще только начинают изучать этот этап их жизненного цикла, они уже приходят к выводу, что неполовозрелые особи приматов взрослеют быстрее, чем люди^[27]. По сравнению с человеческими детьми в той же фазе роста и развития, молодые обезьяны, отлученные от груди (а происходит это у разных видов в разное время), крайне самостоятельны. Они по-прежнему живут со своими матерями, бегут к ним в поисках защиты, спят рядом с ними, но в течение дня молодняк более-менее предоставлен сам себе. К примеру, они не зависят от матерей в плане пропитания. Еще более неожиданно то, насколько быстро приматы из еще довольно привязанных к матерям отъемышей превращаются в почти взрослых особей, готовых к спариванию. У самок макак между отлучением от груди и зрелостью проходит всего год или два. Иными словами, приматы из грудных детенышей вырастают сначала в независимых «подростков», затем во взрослых особей – но детьми не бывают никогда.

Детство бывает только у людей. Помимо социальных условностей, у людей есть и объективные биологические признаки детского возраста. У других животных, даже у приматов, их нет. Однако для людей это настолько важный жизненный этап, что он почти наверняка явился результатом естественного отбора.

Так откуда же возникло детство? И зачем оно нужно с точки зрения эволюции?

Зачем нужно детство?

Дети – маленькие создания, которые еще не могут полностью выражать свои мысли и эмоции. Кажется, что им ежесекундно требуются забота и внимание. С детьми мы часто забываем, что они – всего лишь менее взрослые копии нас самих и что каждый из нас сам проходил через эту фазу развития и роста. И все-таки у людей бывает детство. У других живых существ бывают грудные детеныши, бывает потомство, но не бывает детей. Как это может быть?

К примеру, мыши рождаются, двенадцать дней сосут молоко – и вот они уже половозрелые особи^[28]. Из беспомощных детенышей они прямиком, и довольно быстро, превращаются в самостоятельных взрослых. У стадных животных, таких как волки, дельфины, слоны и приматы, животных с более крупным мозгом и большей продолжительностью жизни, жизненный цикл выглядит несколько иначе. У них есть не только период «младенчества» и взрослой жизни, но и так называемый «подростковый» период. Это фаза развития до наступления половой зрелости, когда молодняк способен самостоятельно добывать себе пропитание, но еще не приступил к размножению. Стало быть, у других животных с крупным мозгом жизненный цикл разделяется на младенческий, подростковый, поздний подростковый и взрослый периоды. И даже несмотря на это, у других животных этапов жизненного цикла очевидно меньше, чем у человека.

Люди, подобно другим долгоживущим и в высокой степени общественным животным с большим мозгом, также проходят через отчетливый «промежуточный» этап взросления и развития. Но этим дело не ограничивается: после младенчества (от рождения и до года) у нас наступает детство – этап развития, продолжающийся с года до шести лет. Период от шести до десяти лет у детей называют младшим школьным возрастом, с одиннадцати до восемнадцати – подростковым и юношеским, а уже затем человек становится взрослым. И это не просто условные названия. У каждого из этих этапов есть свои физиологические и поведенческие признаки. Каждый этап является отдельной характерной физиологической и поведенческой ступенью: младенцы питаются грудью; дети уже не питаются молоком, но физически несамостоятельны и нуждаются в пропитании; дети младшего школьного возраста нуждаются в пропитании, но уже физически самостоятельны; подростки и юноши половозрелы; взрослые живут сами по себе.

Разные исследователи по-разному определяют возрастные границы детства. Кто-то считает, что оно начинается с отлучения от груди, когда младенцы переходят с молока на твердую пищу; они полагают, что детство заканчивается лет в семь^[29]. Поскольку в большинстве культур детей отлучают от груди в два-три года, по данному определению детство официально начинается именно в этом возрасте. С другой стороны, по определению ЮНИСЕФ детство длится с рождения и до пятнадцати лет; но их определение продиктовано политическими соображениями, потому что так ООН может заниматься молодежью всех возрастов.

Иные считают, что точные возрастные границы детства определить невозможно, потому что протекает оно у всех по-разному, в зависимости от культуры – к примеру, детство может внезапно оборвать война или болезнь, заставляющие ребенка повзрослеть раньше времени^[30]. Никто в точности не знает, когда оно начинается и когда заканчивается. Одни определяют его как период с трех до, скажем, семи лет; другие – от года до десяти.

В некотором смысле подобная размытость возрастных границ делает детство еще интереснее как объект для изучения. Это период, характеризующийся не только крайней вариативностью индивидуального развития с точки зрения биологии, но и тем, что в нем на ребенка оказывает огромное влияние его окружение – под окружением я имею в виду и семейную нишу, и более широкий круг общения. Причем дети сами ищут этого общения. В первый год жизни младенцам больше всего нужен уход; но как только они научаются ходить и делают попытки понемногу самостоятельно исследовать мир – начинается уже совсем другая история. Ребенок уже сам хочет куда-то идти, что-то трогать. Он, как губка, впитывает знания и переживания, он открыт миру. Так что переход от младенчества к детству, начинающийся в два или три года, – это превращение из малыша, который полностью зависит от взрослых, в ребенка, который умеет ходить, разговаривать, общаться и познавать окружающий мир. А заканчивается детство, когда организм ребенка вступает в период полового созревания.

Как бы мы ни определяли детство, период этот длится от четырех до восьми лет – дольше, чем младенчество, младший школьный, подростковый возраст или юношество. Ну разве не странно, что из всех живых существ одни лишь люди проходят через такой продолжительный этап развития?

Чем же мы особенные?

Конечно же, люди – такие же животные, как и все остальные. Иногда мы забываем тот факт, что наш вид, как и другие, возник в результате естественного отбора. Мы рождаемся, живем, питаемся, испражняемся, спим, общаемся, спариваемся, приносим потомство и умираем, как и все прочие живые существа на Земле. Мы такие же живородящие, как и прочие млекопитающие, тела наши так же покрыты не перьями, а волосяным покровом, а температура тела поддерживается на одном уровне. Как и прочие приматы, принадлежащие к одному с нами таксону, мы – животные социальные, у нас тоже большой – больше, чем у других млекопитающих, – мозг, и мы очень заботимся о своем потомстве. Есть у человека и свои особенности, как есть они у любого другого вида. Мы умеем мыслить логически, решать задачи, создаем для жизни культуру и обладаем чрезвычайно развитым самосознанием.

Некоторые думают, что эти особенности ставят нас над всеми остальными животными, но в конечном счете все мы точно так же, как и они, умираем и оставляем толику своих генов в новых поколениях. Мы подчиняемся законам естественного отбора, и каждый из нас все равно является особью нашего общего биологического вида; особенного в нас только то, что мы сами считаем себя таковыми.

Гораздо любопытнее то, как мы дошли до жизни такой. Палеонтология говорит нам, что история нашего вида началась с небольших приматов, отличавшихся от всех остальных приматов только тем, что они ходили на задних конечностях. Все прочие приматы в то время большую часть дня лазили по деревьям, пользуясь для этого как руками, так и ногами. Но примерно 4 миллиона лет назад предки людей, по-видимому, спустились с деревьев в подлесок и стали перемещаться на двух конечностях от одного лесистого участка к другому в поисках пищи^[31]. Никто не знает, что именно послужило толчком к тому, чтобы предки людей стали ходить на двух ногах (так называемому прямохождению), но считается, что для той среды обитания это было наиболее эффективным способом перемещения, так что прямоходящие обезьяны получили некое эволюционное преимущество в плане поисков пищи^[32]. На протяжении многих миллионов лет мы так и оставались небольшими прямоходящими приматами, но затем, около полутора миллионов лет назад, произошло еще кое-что. У одного из видов этих прямоходящих приматов оказался более крупный, чем у других, мозг, и этот признак быстро (быстро в масштабе эволюции) подвергся положительному отбору на протяжении многих поколений. Большой мозг и прямохождение – два отличительных признака, выделяющих человека на фоне других приматов.

Отношение величины мозга к размеру тела у человека больше, чем у любого другого существа на Земле. И дело не в одном только размере. Наш мозг – это хитросплетение тканей, электрических импульсов и постоянно передающих их нейронный связей. Каким-то способом, до сих пор не вполне понятым нейрофизиологами, в этих тканях воплощается разум человека (то есть его мысли, чувства, логическое мышление и сознание). Итог – то, что мы можем гибко реагировать на поступающую в наш мозг информацию и накапливать опыт, позволяющий изменять нашу реакцию на конкретные раздражители. Иными словами, мы способны учиться. Более того, способность учиться на опыте – одна из отличительных особенностей человека. В отличие от большинства животных, рождающихся с уже заложенными реакциями на внешние раздражители, людям приходится учиться взаимодействовать с окружающим миром. И хотя люди рождаются с крупным мозгом, в плане нейрофизиологии мозг новорожденного незакончен^[33]; возможность самостоятельно взаимодействовать с окружающим миром мы обретаем только после того, как наш мозг наконец закончит формироваться (уже после родов), по мере накопления опыта и обучения у других.

Как и другие приматы, человек – животное социальное. Но система социальных взаимоотношений между особями у людей – самая сложная во всем животном царстве. Мы почти во всем полагаемся на общение и коммуникацию с другими людьми; от семьи и до государства, человек оказывается встроен в сложнейшую сеть взаимоотношений. Связи эти настолько важны, что некоторые антропологи предполагают, что большой и развитый мозг возник именно для того, чтобы люди могли удерживать их все в своей голове^[34]. Но даже с успешно вмещающим в себя всю эту информацию мозгом нам все равно приходится учиться тому, как понимать других людей и как именно с ними общаться. И вновь учиться тому, как быть частью общества, мы можем исключительно благодаря большому мозгу и способности накапливать жизненный опыт.

В результате люди придумали такую штуку, которую назвали «культурой» и которая является одной из главных их отличительных особенностей. И хотя у других животных типа шимпанзе возникают зачаточные формы культуры^[35] (в том смысле, что они изготавливают орудия труда и демонстрируют различия в поведении между разными группами животных), только у людей от культуры зависит вся жизнь. Так что есть культура? Задайте этот вопрос пятидесяти антропологам и наверняка выслушаете пятьдесят разных ответов. Однако все они будут рассуждать о «культуре» как о чем-то более широком, чем привычные живопись, танец и музыка. Антропологи используют этот термин для обозначения не только высших форм культуры, но и более общих случаев, когда люди пользуются абстрактными символами, взаимодействуют с окружающим миром посредством изготовления рукотворных объектов и вообще занимаются миллионом других дел кроме банального поиска пищи и выживания. Культурой также называют и группы людей, объединенных общими целями и мотивами, отличающими их от других групп.

Мы, как культурные животные, придумали миллионы разных способов проживать жизнь. Мы – культурные животные с миллионом непохожих культур. Чтобы стать членом одной из них, индивиду приходится учиться ее обычаям, и только через это он сделается социально адаптированным членом общества. Иными словами, чтобы быть человеком, нужно долго учиться тому, что значит быть человеком с точки зрения конкретной культуры.

Таким образом, все, что отличает человека – крупный мозг и способность учиться, крайне развитая социальная жизнь и культура, – все завязано на опыте и учебе. И, что любопытно, весь этот процесс обучения вращается вокруг детства.