Дочь лжеца

Глава первая
После

Кровать.

Подоконник.

Выщербленный письменный стол с наклейками в виде ромашек на ящиках.

Мне сказали, что это все теперь принадлежит мне.

Женщина, одетая во все бежевое и без капли косметики на лице, выходит из комнаты и показывает путь дальше по коридору, стены которого жмутся так близко друг к другу, что создается ощущение: еще немного, и раздавят. Мочевой пузырь вот-вот взорвется, и я не могу вспомнить, когда в последний раз посещала туалет. Туфли провожатой скрипят по полу, юбка шуршит. В ушах звенит от этого шума.

Женщина открывает дверь. Ослепленная белыми стенами и полами, я моргаю, пока глаза не привыкают. Слабо пахнет краской для волос.

– В шкафчике есть чистые полотенца, а в душе – мыло. Бери все, что понравится. Теперь это твоя ванная комната. Здесь ты в безопасности.

Собеседница выжидательно смотрит на меня.

Наконец дверь закрывается, и щелчок эхом разносится по помещению. Штаны намокают прежде, чем я успеваю добраться до туалета.

Я вызывающе выпячиваю подбородок. Кто бы за мной ни наблюдал – пусть видит.

Родители говорили мне о подобных вещах.

«Мир – опасное место, – предупреждала матушка. – Доверять можно только мне. Мне и отцу. Никогда не забывай об этом».

Ледяная струя хлещет из крана, капли барабанят по дну ванны. Я кручу вентиль влево и вправо, но теплой воды нет. Черты лица, которые отражаются на металлической поверхности, искажены и мало напоминают человеческие.

Они специально все подстроили в надежде, что холод меня сломает. Думают, я слабая.

Пока я снимаю брюки, они липнут к ногам. Расстегиваю мамино ожерелье с зеленым камнем и кладу на полку, но тут амазонит ловит блик света, и я надеваю украшение обратно, прислушиваясь к звукам за дверью.

Глядя в зеркало, я едва узнаю девушку в нем. Ключицы выпирают так сильно, что отбрасывают тени. Грудь стала меньше, живот впал. Волосы выпадают, стоит потянуть.

Они сказали, что здесь я в безопасности. Заверили, что теперь это моя семья.

Но я не знаю этих людей, и это не мой дом.

Из-за спины доносится разговор, искаженный, как запись, которую пустили задом наперед. Когда я поворачиваюсь к двери, он обрывается.

«Мир – опасное место».

Я вызываю в памяти мамин голос, и это меня успокаивает. Мы снова найдем друг друга, как она и обещала.

Ступню обжигает вода, такая ледяная, что кажется горячей.

Плитка на полу составлена из маленьких шестиугольников, как гладких, так и потрескавшихся. Бутылочки выстроились в ряд вдоль края ванны, обещая, что волосы станут шелковистыми, а кожа мягкой. Модное мыло матери пахло лавандой и лимоном.

Я растираюсь полотенцем снова и снова, пока кожа не розовеет.

Кроме меня, в помещении больше нет ничего цветного.

Глава вторая
До

На кухне невозможно дышать из-за едкого запаха осветлителя для волос.

Прижимая палец к губам, я улыбаюсь сидящей на табурете рядом с мойкой Беверли Джин. Тетушки уже накинули полотенце ей на плечи, закрепив спереди свободные концы ткани бельевой прищепкой. Пока тетушка Барб расчесывает волосы девочки, тетушка Джоан взбалтывает бутылочку с окислителем для обесцвечивания.

Глаза Беверли Джин бегают туда-сюда, точно маятник, пока она наблюдает за флаконом.

– А можно мне подержать ее за руку? – решаюсь спросить я. Будучи старшей из дочерей, я обязана помогать заботиться о младших братьях и сестрах. Наши опекунши ожидают, что я восполню их собственную неспособность проявить материнское участие.

Тетушка Джоан со стуком ставит бутылочку на стол и вздыхает. Длинные, тронутые сединой волосы собраны в тугой пучок, натягивая тонкую, словно бумага, кожу на лице.

– Делай что хочешь, – позволяют мне. – Лишь бы она молчала. Тебе и самой известно, что ваш отец не выносит, когда вы, бестолковые дети, заходитесь криком.

Тут же спешу к Беверли Джин и сжимаю ее ладошку.

– Ты и не заметишь, как все закончится, – шепчу я. – Просто закрой глаза, держи меня за руку, и все будет хорошо.

Сестренка выполняет мой совет, и тетушка Джоан выдавливает краску на макушку девочки. Почти сразу кожа головы у нее краснеет. Я просила использовать более щадящий осветлитель, но в ответ опекунши говорят, что сумели отыскать только такой.

Беверли Джин начинает всхлипывать. Я еще крепче сжимаю ее ладошку и начинаю мурлыкать под нос «Тише, малышка» – колыбельную, которую пела, когда сестра была совсем маленькой.

Как только тетушка Джоан заканчивает наносить краску, тетушка Барб натягивает шапочку для душа на покрасневшую голову Беверли Джин и устанавливает таймер. Старшая из опекунш одета в платье из грубой хлопчатобумажной ткани, на ногах видны компрессионные гольфы. Каждый день один и тот же наряд.

– Держать пятнадцать минут, – заявляет женщина. – И ни секундой меньше.

Обе тетушки удаляются в коридор, а Беверли Джин распахивает глаза.

– Как только смоем краску, я приложу кубики льда туда, где жжет, хорошо? – обещаю я. – Это всегда помогает.

Стоит таймеру звякнуть, я тут же опускаю пальцы в раковину и роняю пару капель на руку сестры.

– Ну как? Не слишком горячая? – Час назад я нагрела на дровяной плите воду и надеюсь, она не успела сильно остыть, стоя в мойке. Водопровод не работает, но можно использовать канализацию для стока.

– Нет, в самый раз. Спасибо, Пайп.

Когда Беверли Джин была маленькой, то не могла выговорить мое полное имя. И до сих пор она называет меня только так.

Девочка откидывается назад, чтобы я сняла шапочку и смыла краску с волос. Ранее темные корни стали ярко-золотыми, словно перья щеглов, что вечно клюют мамины подсолнухи. Я втираю закрепляющий состав в локоны, и вскоре сестра снова превращается в идеальную блондинку. В точности как матушка.

Высушив пряди полотенцем, я беру кубик льда и начинаю осторожно водить им по обожженной осветлителем коже головы Беверли Джин.

– Ты заслужила мороженое, – провозглашаю я. – С каким вкусом хочешь?

– С виноградным!

Я извлекаю угощение из формочки.

– Отец с матушкой приедут через пару часов, – обращаюсь я к Беверли Джин. – Они очень обрадуются тому, что ты снова выглядишь наилучшим образом.

Девочка тут же морщит нос.

– А почему тебе и Генри не нужно красить волосы? Так нечестно.

Я невольно дотрагиваюсь до своей шевелюры, собранной в хвост.

– Потому что мы и так блондины. Матушка всего лишь хочет, чтобы мы казались одной семьей, и не желает, чтобы кто-то чувствовал себя лишним, или нелюбимым, или отличающимся от остальных.

– А как же Каспиан и Томас?

– Отец приютил их, но они не являются нашими братьями. Поэтому им не обязательно становиться блондинами. Я понятно объясняю?

– Думаю, да. – Беверли Джин откусывает мороженое.

Мягко целую ее в щеку.

– Вот и славно. Поскорее доедай. Я еще должна помочь с обесцвечиванием волос Сэмюелю.

* * *

Только когда мы заканчиваем с окрашиванием, я выхожу из дома, чтобы отыскать Каспиана.

Волны озера набегают на берег, вдоль кромки воды выглядывают водоросли. Младшие из детей пытаются поймать ведром лягушку. Их смех тут же смывает резкий запах осветлителя для волос, который забил ноздри, и я улыбаюсь в ответ.

Над верхушками деревьев возвышается старый аттракцион. На нашей территории находится парк развлечений, заброшенный сорок, если не пятьдесят лет назад. Отец демонтировал большую часть горок и трамплинов, хотя несколько все-таки осталось. Он утверждает, что это место вдали от городов идеально подходит для его детей.

Мы живем в старом двухэтажном доме, который раньше принадлежал смотрителю парка. В здании с деревянными полами много окон. Крыша над спальней мальчиков нуждается в ремонте, так что на данный момент накрыта огромным куском брезента. Отец предпочитает держать нас «вне системы», поэтому в доме отсутствуют электричество и водопровод, зато имеется насос, генераторы и свечи. А большего и не требуется.

А вот тетушек нигде не видно. Должно быть, отдыхают перед обедом. Они постоянно твердят, что их утомляет присмотр за такими неугомонными сорванцами, как мы.

Я останавливаюсь перед старым дубом. К стволу прибита табличка из древесины пихты с надписью, которую вы́резал отец.

Коммуна – это истина.

Коммуна – это надежность.

Лишь в Коммуне можно обрести безопасность.

Это наше кредо, все те ценности, в которые верят и за которые сражаются в Коммуне. Каждый раз, когда я расстраиваюсь или злюсь, достаточно прочесть надпись, чтобы вновь ощутить надежду и легкость.

Я дотрагиваюсь до таблички, и по пальцам пробегает искра магии.

Кас обнаруживается среди рядов кукурузы: выпалывает сорняки мотыгой. Огород у нас немаленький, минимум двадцать футов^[1] в длину, и кукуруза посажена в самом дальнем конце. Мы выращиваем множество различных полевых культур: артишоки, салат-латук, помидоры, цветную капусту. Мне больше всего нравятся корнеплодные овощи наподобие моркови, свеклы и редиса, которые прячутся в земле до тех пор, пока не настает время урожая.

Швы белой футболки Каса впиваются в мышцы широких плеч, напрягающихся при работе. Я выхватываю у него из рук мотыгу.

– Эй, – возмущается парень, пытаясь отобрать инструмент. – Мне вообще-то нужна эта штука.

– На сегодня ты уже достаточно потрудился, – отпрыгиваю я, держа рукоятку трофея вне зоны досягаемости приятеля. – Мне требуется твоя помощь, чтобы засечь время.

Отец поместил буй на расстоянии ста футов^[2] от берега, и я практикуюсь в плавании туда и обратно, чтобы быть в наилучшей форме, когда разразится война. На этой неделе мне удалось сделать дополнительные отжимания, может, теперь получится и проплыть хоть на секунду быстрее?

Мы встречаемся взглядами с Касом. Его глаза голубые, как море, в честь которого его назвали. Я никогда не видела настоящий океан. Только тот, что изображен в книгах. Но даже фотографий хватило, чтобы в душе́ поселилась мечта совершить заплыв в соленых водах. Ресницы приятеля настолько черные и густые, что кажется: он пользуется тушью. Из всех нас лишь у Каспиана волосы цвета воронова крыла, которые, по его словам, он унаследовал от отца. Хотя у Томаса кудри каштановые, несмотря на кровное родство братьев.

– Мне кажется, к этому моменту твое мастерство и так уже близко к идеалу.

– Ну пожалуйста, – упрашиваю я. – Никто не засекал мое время больше двух недель. Уверена, что смогу улучшить последнее достижение по крайней мере на секунду. Хочу продемонстрировать, чего добилась, когда приедет отец. Доказать, что готова к посвящению.

– Ты же знаешь, что Кертис будет гордиться тобой несмотря ни на что, Пайпер. Ты его любимица.

– Неправда!

– Да ладно тебе, – слегка подталкивает меня плечом Кас. – Когда мы только появились здесь, ты так боялась, что я займу твое место в его сердце, что наплела, будто клубнику в саду можно есть столько, сколько душе угодно. И конечно, мне за это здорово влетело.

Несколько лет назад отец принял в семью Каспиана и Томаса, когда вынужденно изгнал их родителей из Коммуны за употребление наркотиков на территории поселения. Но, конечно, он разрешил мальчикам остаться: слишком жестоко было бы отправить их во Внешний мир. Последние несколько месяцев Томас провел с нашими отцом и матерью в поселении. С тех самых пор, как прошел посвящение в члены Коммуны. Жду не дождусь услышать его рассказ о новой жизни там.

– Я же не заставляла тебя есть клубнику, и ты прекрасно об этом знаешь! Если собираешься и дальше разбрасываться безумными обвинениями, хотя бы придумай что-нибудь интересное.

В ответ на мою гневную тираду Кас лишь легонько толкает меня плечом. Я не остаюсь в долгу, стараясь не обращать внимания на трепет в груди.

Тогда приятель нацеливается на мое уязвимое место: нежную кожу подмышек. Уворачиваясь от щекотки, я взвизгиваю и бегу в сторону озера, на ходу сбрасывая сандалии. Младшие из детей заливаются радостным смехом и пускаются с нами наперегонки. Вскоре мы все оказываемся в воде, отчаянно брызгаясь друг в друга. Солнце приятно пригревает плечи, а прохладные волны бальзамом смягчают жжение от осветлителя, жжение при мысли об отсутствующих матушки с отцом.

– Немедленно прочь из этого грязного озера!

На берегу видна фигура гневно подбоченившейся тетушки Джоан. Мы тут же выстраиваемся колонной от младшего к старшему и маршируем в сторону дома.

Мы хорошо умеем следовать приказам.

– Радуйтесь, что я вас не выпорола, – ворчит надзирательница. – Быстро отправляйтесь умываться и одеваться.

Стоит ей отвернуться, как я протягиваю руку и хлопаю по плечу Каса. Он ловит мою ладонь и удерживает некоторое время, прежде чем отпустить.

Глава третья
До

Когда родители приезжали погостить в прошлый раз, Милли еще даже не начала ходить.

Насколько проще с ней было тогда.

Теперь же она вырывается из моей хватки и голышом ковыляет по коридору, сжимая любимую игрушку – набитого тряпками жирафа с отсутствующим ухом.

– Милли, а ну-ка вернись! – я гонюсь за младшей сестренкой с недавно выстиранным подгузником в руках и настигаю только в гостиной, возле большого окна, выходящего на озеро. Малышка всегда забирается туда, высматривая родителей, которые должны приехать с минуты на минуту. – Милли, – вкрадчиво интересуюсь я, – ты же хочешь хорошо выглядеть, чтобы порадовать мамочку и папочку?

– Где мама? – Сестра засовывает большой палец правой руки в рот.

– Они с отцом уже в пути. К тому моменту, как ты оденешься, они уже будут здесь.

Я веду Милли обратно в спальню девочек. Беверли Джин уже облачилась в безукоризненно чистое платье винного цвета с белым поясом и сидит на кровати, примеряя на бумажную куклу фиолетовый бальный наряд.

Карла сутулится над письменным столом, рисуя в альбоме. Она успела переодеться, но осталась неподпоясанной. Сестра всего на пару лет младше меня, но недавно решила, что платья воплощают вселенское зло.

– Карла, куда ты дела пояс? – Я пытаюсь заглянуть ей через плечо, но маленькая злюка тут же загораживает рисунок руками.

– Без понятия.

– Так поищи в кладовке. Ты же не хочешь, чтобы тетушки застали тебя в таком виде?

Сестра презрительно хмыкает, закрывает альбом и распахивает створки кладовки. Отшвыривает в сторону корзину с грязной одеждой.

– Здесь нет.

Милли ложится, я приподнимаю ее пятую точку и подсовываю подгузник. Застегнув его на малышке безопасными булавками, продеваю в колготки одну ее ножку, затем другую. На мясистых ляжках младшей сестренки ткань опасно натягивается, и я переживаю, как бы она не порвалась. Того, кто придумал колготки для младенцев, нужно посадить в тюрьму!

– Посмотри повнимательнее. Карла, пожалуйста, просто сделай, как я прошу.

– Ты нам не мать, для информации, – напоминает мне несносная девчонка, но почти сразу обнаруживает пояс на полке и завязывает его на талии.

– Неужели это было так сложно? – спрашиваю я.

Сестра не обращает внимания на мои слова.

– Ты так чудесно выглядишь, – говорит ей Беверли Джин.

– Я выгляжу как уродка! – Карла падает на кровать, которая стоит прямо напротив моей. – И чувствую себя вывернутой наизнанку.

– Вы обе очень симпатичные, – заявляю я, натягиваю на Милли платье и вручаю ее сварливой сестре. – Постарайся не дать ей снова раздеться, – бормочу я, быстро выскальзывая из расклешенных брюк и вязаной кофты, чтобы тут же накинуть платье. Несколько месяцев назад тетушка Барб сшила всем нам одинаковые бордовые наряды. Однако мой сидит уже чуть свободно: из-за постоянных тренировок и плавания тело стало более гибким и поджарым. Но я не жалуюсь. Это матушке нравится видеть нас хорошо одетыми. Отец же не слишком поощряет самолюбование, хотя и смотрит сквозь пальцы на слабости жены.

Тетушка Барб заглядывает в нашу комнату.

– Хватит копаться. Выходите наружу и стройтесь перед крыльцом.

Когда мы снова остаемся одни в спальне, я забираю Милли у Карлы и говорю ей:

– Надеюсь, ты успела прочесть положенное количество страниц.

Сестра лишь закатывает глаза, берет книгу со стола и трясет ею у меня перед носом. Все наставления отца отпечатаны вручную и скреплены кожаными переплетами. Он непременно узнает, если кто-то не прочитает необходимый урок.

В кои-то веки мальчики опережают нас с построением. Они уже стоят ровной шеренгой на лужайке перед домом. Каспиан поправляет винного цвета галстук и приглаживает волосы. Одна прядь падает на лоб, и я ощущаю желание поправить ее, прикоснуться к приятелю. Однако тетушки зорко наблюдают. Похоже, они больше не одобряют наших близких отношений с приемным братом. Рядом с ним стоит одиннадцатилетний Сэмюель, а последний в ряду – Генри. Младшему из мальчиков недавно исполнилось восемь. Им всем чрезвычайно идут одинаковые вельветовые костюмы и галстуки, но я решаю оставить комплименты при себе.

Сэмюель показывает мне язык.

– Я все вижу, – предупреждает проказника тетушка Джоан.

Девочки выстраиваются следом за мальчиками, и опекунши проходят вдоль ряда, внимательно разглядывая нас по очереди. С Генри снимают ковбойскую шляпу, по лацканам пиджака Сэмюеля проводят роликом для чистки одежды.

– Я голодная, – жалуется Милли и принимается жевать переднюю ногу жирафа.

– Скоро пойдем ужинать. А пока тихо, будь хорошей девочкой, – шепчу я.

Раздается шорох шин по гравию, на подъездную дорожку выкатывается длинный черный лимузин и останавливается прямо перед нами. Из него выбирается водитель и торопливо огибает машину, чтобы открыть заднюю дверцу.

Наружу показывается нога матушки в серебристой туфельке на высоком каблуке. Я уже предвкушаю, как примерю красивую обувь чуть позже вечером. Затем появляется голубой просвечивающий подол платья, и шофер помогает пассажирке выбраться наружу. Она придерживает соломенную шляпку и поправляет большие солнечные очки. Волнистые светлые волосы струятся по спине.

Матушка – самая прекрасная из всех виденных мной женщин и может затмить любую из голливудских знаменитостей. Мы иногда собираемся все вместе и смотрим фильмы вроде «Касабланки» и «Встреть меня в Сент-Луисе» с красивыми актрисами. Но никто из них не сравнится с ней.

Увидев нас, мама застывает и распахивает объятия:

– Мои дорогие!

Сэмюель и Генри тут же срываются с места и бегут к ней, Милли ковыляет следом. Беверли Джин неуверенно оглядывается на меня, словно не знает, «круто» ли демонстрировать свои чувства так откровенно теперь, когда ей уже исполнилось целых семь лет.

– Вперед, – подбадриваю я, и сестренка устремляется за малышами.

Матушка наклоняется и старается обнять всех детей разом, целует их щечки. Ее счастливый смех разливается, как мед.

В ее присутствии все становится лучше. Могу поклясться, даже небо приобретает особенно синий оттенок.

Мы с Каспианом и Карлой стоим рядом с тетушками. У нас еще будет время поприветствовать маму. Сейчас же она больше нужна младшим.

Подхватив Милли на руки, она плавной походкой направляется к нам, а остальные следуют позади, как утята.

– Боже мой, как же я скучала! – Матушка снимает солнечные очки и целует каждого из нас. Похоже, у нее новые духи. Нужно не забыть спросить позднее, что это за аромат. Возможно, она даже разрешит их нанести. – Я привезла подарки, – воркующим тоном произносит мама.

Генри и Сэмюель тут же начинают подпрыгивать от нетерпения.

– Ты купила мне ружье? – жадно интересуется младший из братишек. Светлые кудряшки обрамляют круглое личико с большими и карими, как у лани, глазами.

– Ружье? – Матушка опускается перед сыном на одно колено. – Зачем оно тебе?

– Чтобы стрелять в плохих людей.

– Только когда подрастешь, – улыбается она, а затем оборачивается к веснушчатому Сэмюелю, который широко улыбается, демонстрируя два отсутствующих передних зуба. – А ты, Сэм, что бы хотел получить в подарок?

– Новые картриджи! «Пакман»! Или «Братья Марио»! – от возбуждения его голос срывается, и Карла презрительно фыркает.

– Будь добрее, дочка, – упрекает ее мама.

К гостье приближается тетушка Джоан.

– Вас ожидает чай и кофе, если желаете освежиться с дороги.

– Хочу еще немного побыть с детьми. – Матушка берет обе мои руки в свои и притягивает к себе. – Тебя мне не хватало больше всех, – шепчет она мне на ухо.

– Я так рада, что ты приехала, – на глаза наворачиваются слезы, и она утирает их.

– Я тоже, милая. Зато привезла тебе пряжу для вязания. Напомни потом ее отдать. Желтые и зеленые нити просто потрясающих оттенков!

Затем мама обнимает Карлу и Каспиана. Демонстрировать, насколько мы все скучали, кажется эгоистичным поступком, ведь они с отцом управляют Коммуной, а матушка еще и постоянно занимается благотворительными кампаниями и погружена в хлопоты с утра до ночи, так что едва остается время на сон. Мы знаем, как ей хотелось бы чаще бывать дома, но ее работа слишком важна.

Поэтому я не собираюсь тратить на грустные мысли ни секунды от визита родителей.

Обняв всех нас, мама занимает место в шеренге и кивает шоферу, который спешит к задней дверце с другой стороны лимузина, чтобы открыть ее. Высокая фигура отца появляется над сияющей черной крышей.

Солнечные лучи струятся сквозь кроны деревьев и падают на его густые каштановые волосы. Он словно парит в воздухе, огибая машину. Простая хлопковая рубаха навыпуск, такие же штаны и отсутствие обуви лишь подчеркивают неторопливую безмятежность мужчины. Как бы мне хотелось обладать такой же уверенностью в себе и хотя бы половиной его уравновешенности!

Отец останавливается в паре футов перед шеренгой. Мы тут же одновременно расправляем плечи и выпрямляемся с доведенным за многие годы совершенством. Глава семьи вглядывается в наши лица, будто стараясь что-то обнаружить. Мне ни разу не удалось определить, что именно он ищет.

– Дети, – спустя какое-то время произносит отец. Все молча внимают, и даже Милли умудряется сохранить тишину. – Я жду, что вы хорошо вели себя в мое отсутствие и слушались Джоан и Барб. В их отчете я желаю получить исключительно превосходные комментарии. Это ясно?

– Да, сэр, – в унисон отзываемся мы.

– Отлично. Эта поездка меня утомила. – Лицо отца становится менее суровым, и он делает шаг в мою сторону. – Как у тебя дела, Пайпер? Тренируешься в плавании?

– Каждый день. А еще я связала новое одеяло.

Родители занимаются благотворительностью, жертвуют одеяла и шарфы от имени членов Коммуны в пользу приютов. Так что я стараюсь связать хотя бы один-два предмета в месяц. Меня крайне расстраивает мысль о том, что люди Внешнего мира не могут позаботиться друг о друге и отдают детей в приюты.

Отец целует меня в макушку.

– Рад это слышать. Пока я буду гостить, мы вдвоем отправимся на прогулку. Расскажешь, что ты задумала.

С этими словами папа шествует в сторону дома, как король, вернувшийся в за́мок.

Спустя мгновение матушка сбрасывает с себя оцепенение, которое частенько охватывает людей после общения с отцом.

– Идемте же! Мне срочно нужно выпить!

Когда все разворачиваются к дому, из лимузина выбирается Томас. Мы с Касом задерживаемся, сгорая от нетерпения его встретить. Последний из пассажиров одет во все черное. Привлекательные, как у брата, черты лица заострились, под глазами залегли тени, а каштановые волосы отросли.

– Мы скучали, – обнимая Томаса, произносит Каспиан. – Рад, что ты вернулся. Без тебя здесь все кажется другим.

– Ну? Как тебе жизнь в поселении? – Я едва не подпрыгиваю от нетерпения. – Расскажи нам все! Не пропускай ни одной подробности! Мы так гордимся тобой.

– Все отлично, – говорит Томас бесстрастным голосом без тени привычной улыбки. – Думаю, следует догнать остальных.

– Ну же, ты должен поведать нам хоть что-то! – Я дергаю его за рукав.

– Обязательно. Только позднее. Дорога сильно меня утомила.

Я в замешательстве бросаю взгляд на Каспиана, и он берет меня за руку, как всегда, когда нервничает. Обычный жест, я, например, грызу ногти. Привычка, и ничего больше. Но поглаживание большим пальцем тыльной стороны моего запястья намекает, что это могло бы оказаться чем-то большим. Кожу приятно покалывает, пока я раздумываю, как поступить: ответить пожатием или выпустить руку парня.

Я выбираю последнее.

Это то, чего хотел бы от меня отец.

Томас зевает.

– Я кое-что тебе привез, Пайпер. – Должно быть, у меня на лице отражается удивление, потому что он наконец улыбается. – После наступления темноты занесу к вам в комнату, хорошо?

– Спасибо. – Я обнимаю друга, и он крепко сжимает меня в ответ. – Я так рада, что ты дома.

– А мне ты подарок не забыл? – Кас выпячивает нижнюю губу в преувеличенно расстроенной гримасе.

Его старший брат лишь неодобрительно качает головой.

Мы втроем проскальзываем в гостиную, где расставлены вазочки с выпечкой, чашки с чаем и кофе. Тетушка Джоан вручает матушке любимый напиток: бокал мартини с тремя оливками, после чего та опускается в мягкое кресло и снимает шляпу.

– Именно то, что нужно. Благодарю.

Затем подносит фужер к носу, глубоко вдыхает, закрыв глаза, и тут же отдает обратно. Тетушка выносит бокал на улицу и выливает содержимое в траву. До того как вступить в Коммуну, мама иногда употребляла алкоголь, и теперь отец иногда проявляет снисходительность к старым привычкам, чтобы испытать приверженность новым ценностям. Спиртное строго запрещено, так как притупляет чувства, делает нас слабыми и открывает путь заболеваниям.

Тетушки машут в сторону диванов, приказывая нам сесть, и мы послушно занимаем места. Милли пытается взобраться к матушке на колени, но отец перехватывает малышку.

– Ваша мать нуждается в отдыхе, – сурово произносит он, однако младшая дочь продолжает пинаться и вопить. Тогда он прикладывает ладонь девочке ко лбу, закрывает глаза и пытается ее успокоить, но ничего не выходит. Забрав Милли, мама сажает ее на колени и заново затягивает развязавшийся пояс.

– Расскажите, что у вас здесь происходило, пока нас не было. Со всеми деталями, – просит она, баюкая уткнувшуюся ей в плечо малышку.

Отец ерзает на кресле рядом с женой, с силой сжав челюсти, обхватив себя руками и разминая шею, словно никак не может найти удобное положение. Я стараюсь не смотреть в его сторону, но настороженно ловлю каждое движение краем глаза. Кас с Томасом тоже наблюдают за главой семьи, но младшие дети полностью поглощены беседой и ничего не замечают.

Генри и Сэмюель рассказывают матери про пойманную на пляже лягушку, которую теперь держат в террариуме у себя в спальне.

– Мы назвали ее Капитан Джон Уэйн, – вдохновенно вещает младший мальчик.

Затем настает черед Беверли Джин делиться историей, как она научилась готовить яблочный пирог, который ждет нас на десерт после ужина, а также сплела кашпо для цветов. Карла демонстрирует собственноручно изготовленное бисерное ожерелье.

– Я так горжусь всеми вами! Как же нам повезло с детьми, – радостно улыбается матушка. Затем переводит взгляд на брата Каспиана. – Да еще и Томас приехал с нами погостить впервые после посвящения. Не могу передать, как же я счастлива!

Отец кивает, подходит к юноше и похлопывает его по спине.

– Томас – настоящая находка для Коммуны. Сюда же он прибыл с особым поручением, про которое я расскажу позже.

– Благодарю, Кертис, – отзывается гость, не поднимая глаз от пола.

– Надеюсь, тетушки не слишком сурово вас воспитывали в наше отсутствие, – произносит мама.

Мы с Каспианом обмениваемся взглядами. Конечно же, они слишком сурово с нами обращались. Но мы не можем рассказать об этом родителям. Когда они уедут, опекунши заставят нас поплатиться за каждую жалобу.

– Вовсе нет, – отвечаю я и улыбаюсь тетушке Барб. Та отводит глаза.

Отец устало растирает виски.

– Поездка выдалась долгой, дети, и теперь нам нужно немного отдохнуть. Встретимся за ужином. – Он берет матушку под локоть и сопровождает по лестнице наверх.

– Чтобы на одежде не было ни пятнышка! – ворчит тетушка Джоан, убирая вазочки с выпечкой прежде, чем мы успеваем хоть что-то попробовать. – За стол сядем только через несколько часов.

– Но малышам нужно побегать на улице, чтобы избавиться от лишней энергии, – возражаю я. – Может, переодеть их пока в старые вещи?

– Ты же знаешь, вашей матери это не понравилось бы.

– Ну хотя бы просто выпустите детей погулять. Я прослежу, чтобы никто не запачкался.

– Хорошо. Но если они посадят на новые наряды хоть одно пятно, отвечать за это будешь лично ты.

– Договорились. – Я поднимаюсь с дивана и пожимаю женщине руку.

Остальные сидят смирно, пока опекунши не выходят из комнаты.