Читать книгу: «Чаща», страница 3

3

В автобусе я снова уснула, а очнулась на одной из коротких остановок и едва раскрыла отяжелевшие веки. Москва осталась далеко позади, как сон, который пытаешься удержать и боишься забыть. Но разве можно забыть то, что проникло в самое сердце и не хочет отпускать? Я любила. Любила безответно, но это чувство не разрушало меня, а наполняло светлой печалью. Всё было по-настоящему, ведь я повзрослела, окрепла и уверилась в собственных силах, убедилась, что в состоянии позаботиться о себе, а это значило очень много.

Пока училась в художественном училище, работала официанткой в кафе. У нас многие подрабатывали, даже имея существенную поддержку от родителей. После смерти матери Георгий прислал мне деньги, довольно крупную сумму, и спросил, чем он может мне помочь и приеду ли я домой. Мне хотелось, но я не могла и не хотела его видеть. Догадывался ли он о том, что происходило со мной? Думаю, да. Мне потребовалось время, чтобы перебороть в себе эту тягу. Слово-то какое – тяга! Не притяжение, а тягость, вот что это было для меня.

Все началось, когда мне исполнилось четырнадцать. Дурной возраст. Уверена, если бы был жив мой отец, если бы мы жили вместе, то всё было бы по-другому. Я всё время пытаюсь нарисовать себе ту жизнь, о которой не имею никакого представления. Это важно для меня – я не хочу терять эту тонкую ниточку, которая связывает меня с человеком, ушедшим в мир иной за несколько месяцев до моего рождения. Он же знал, что у него будет ребёнок, знал и всё равно оказался на той мокрой дороге! Я до сих пор злюсь, не в силах смириться с несправедливостью жизни.

Георгий не мог заменить мне отца. Он был мужчиной, который вызывал во мне совсем иные чувства. Однако моя любовь к лесным вылазкам началась именно с его появлением. Меня стало тянуть в лес, словно магнитом. Я могла бродить по лесным тропинкам часами. И то место у реки, где мы с друзьями потом проводили летние дни и вечера, тоже было «моим».

…Внезапно горячая волна прошила моё тело и свела судорогой колени. Я окончательно проснулась и выпрямилась, искоса глянув на сидевшего рядом пожилого мужчину. Тот дремал, его голова покачивалась на дряблой шее, торчавшей из ворота синей спецовки.

Уткнувшись лбом в прохладное стекло, я стала следить, как оно запотевает от моего сбившегося дыхания. Автобус ехал небыстро, но мне казалось, что я лечу навстречу своему прошлому, словно мотылёк к смертельному пламени.

Через несколько минут я откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, вызывая образ Перчина, но уйти от хаотично сменяющихся картинок прошлого никак не удавалось. За моим окном мелькала бесконечная зелёная лента сосен, ёлок и осин. Леса здесь раскинулись на тысячи километров. Богатые леса. А какие здесь грибы…

Грибной сезон в Бабаеве начинался уже с июня. Пока я была маленькая, мы с матерью бродили только в сосновом бору на Каменной горе, где находился санаторий, и то умудрялись набрать по целому лукошку. А народ ездил дальше, и уж оттуда тащил автомобильными багажниками.

С Георгием мы поехали за грибами в августе, как закончили с домом. У него была старенькая, но бодрая «Нива», и на кочках мы с мамой подскакивали до самого потолка и хором охали.

Понятное дело, мать не отходила от него ни на шаг. А я, наоборот, старалась уйти от них как можно дальше и затаиться, прижавшись к толстому стволу сосны или лиственницы. Стояла и наблюдала за тем, как они меня ищут. Меня выводила из себя необходимость слушать глупую болтовню матери, которая считала, что таким образом мы становимся ближе.

Сейчас я думаю, каково же было ей метаться между Георгием и мной, пытаясь нас подружить. По-моему, это изначально была провальная идея. Но с другой стороны, она, как и любая другая, наверняка хотела простого женского и семейного счастья. А тут я со своей подростковой придурью.

Подобный кульбит с прятками я проделывала раз за разом, пока однажды Георгий не влепил мне не сильный, но обидный подзатыльник со словами:

– Ещё один такой фортель, и останешься здесь! Пусть с тобой леший разбирается.

Леший. Так я и стала его называть. Не в лицо, конечно, а между делом, чтобы мать слышала. Она ругалась, но я не уступала.

Мать жила словно в эпицентре боевых действий. По своей натуре я человек не скандальный, но ведь скандалить вовсе не обязательно, когда хочешь кого-то задеть. Я фыркала, будто непослушный жеребец, демонстративно хлопала дверьми и гримасничала, стоило отчиму появиться в поле моего зрения. Надо отдать ему должное, Георгий относился ко всем моим причудам на удивление спокойно. Вот и получалось, что доводила я в основном мать. Откуда в нём было столько терпения и, главное, ради чего? Так любил её?

Я не видела ни разу, чтобы он проявлял свои чувства к ней. Он не дарил ей цветов или украшений. Да он даже спасибо говорил скупым кивком, а она радовалась, как дурочка.

Как-то я спросила её, что она такого нашла в этом вечно угрюмом Георгии. А мама лишь усмехнулась и потрепала меня по голове.

– Потом поймёшь. Когда вырастешь…

В седьмом классе я узнала о том, что происходит между мужчиной и женщиной за закрытой дверью. И просветила меня в этом вопросе именно Вера. Что ж, ко всему прочему, добавился ещё и стыд. Я запиралась в ванной и рыдала там часами, жалея себя и взращивая внутри ещё большую ненависть к этому человеку.

И хоть теперь я понимаю, что всё это было связано с моим взрослением, тогда мне было совсем не до смеха, а граница между той и мной сегодняшней столь огромна, что нечего даже сравнивать.

* * *

Автобус въехал в Бабаево с небольшим опозданием. Задержка произошла из-за нескольких остановок в деревнях по пути следования, на одной из которых вышел и мой попутчик.

В телефоне появилась сеть, но сообщений больше не было. Ни от Даньки, ни от кого-либо другого. Я забыла позвонить тёте Дарье и решила заявиться сюрпризом, но, когда автобус подъезжал к станции, увидела… Георгия. Вне всяких сомнений, это был он.

Отчим стоял у входа на станцию и курил. Заметив автобус, он отбросил сигарету и вытянул шею, всматриваясь в окна и выходящих пассажиров. Люди толпились в проходе, а я никак не могла заставить себя встать. Наконец, когда в салоне почти никого не осталось, я вытащила сумку с верхней полки и пошла к дверям. Поблагодарила водителя и спрыгнула с подножки. Вокруг ступней тут же образовалось серое облачко пыли.

– Марьяна!

Георгий шагал ко мне, щурясь и зачёсывая пятернёй волосы назад.

– Откуда ты узнал, что я сегодня приеду? – спросила я, когда он взял мою сумку.

– Я не знал. Но ты бы всё равно приехала. Не сегодня, так завтра, – пожал он плечами.

– И что, каждый день приходил бы на станцию?

– Мне по пути.

– Понятно.

Такого поворота я не ожидала и предпочла бы дойти сама, чтобы оглядеться немного и прийти в себя. Хотя с чего бы мне приходить в себя, я, как говорится, никуда и не выходила.

Георгий шёл размашистым шагом, я еле успевала за ним. Мы шли в сторону нашего дома. Я всё порывалась сказать, что не хочу оставаться там, но промолчала. Разберусь на месте.

Я жадно вдыхала сосновый запах, которым было пропитано всё вокруг. Сосны росли всюду, под ногами то и дело попадались шишки.

– Значит, ты в курсе, что мне звонили?

Георгий кивнул.

– А, так это ты дал мой номер? – догадалась я. – А почему звонили? По телефону ничего не объяснили. Вообще-то, у меня мало времени.

Георгий резко остановился и посмотрел на меня.

– Почему мало?

– Потому что работа! – Я умолчала о том, что было на самом деле, пусть думает, что у меня всё замечательно.

– А за свой счёт нельзя было?

Для прежнего Георгия нынешний был куда как разговорчивее. Или я и впрямь сумела его озадачить.

– Я работаю в архитектурном бюро. Знаешь, что это такое?

– Ты и в бюро, ну надо же, – хохотнул он, и в принципе я была с ним согласна.

– Как тут вообще?.. – спросила я, решительно сменив тему.

Он неопределённо пожал плечами, и мы двинулись дальше.

– Я слышала, тут опять девушка пропала, – не отставала я.

Георгий не ответил, лишь перехватил сумку в другую руку, чтобы она не моталась между нами.

От станции нужно было идти пару кварталов. Недалеко, конечно, но я бы предпочла доехать на машине, о чём и заявила с демонстративным вздохом.

– Подвеска полетела, не успел починить, – пробурчал Георгий.

– Понятно. – Я ещё раз вздохнула и украдкой оглядела отчима.

Георгий немного сутулился и, кажется, чуть прихрамывал на правую ногу. На висках появилась проседь, ворот засалился, на рубашке не хватало верхней пуговицы. И всё равно, даже такой – угрюмый и неухоженный – Георгий оставался настоящим мужиком. В хорошем смысле этого слова. Можно сказать, я стала экспертом в этом вопросе. Экспертом-теоретиком, если точнее. До практики у меня так дело и не дошло, хотя за мной ухаживали и в училище, и потом. Даже один молодой преподаватель в университете приглашал на свидание. Но как-то всё мимо…

– Что с ногой? – спросила я.

– Зашиб на работе. Пройдёт.

– Смотри, если перелом, то может срастись неправильно. И тогда останешься колченогим.

Он покосился на меня, явно озадаченный подобной «заботой».

Я и сама была удивлена тем, с какой лёгкостью мне удавалось вести беседу. Прям, ни дать ни взять – папа с дочкой. Да какая я ему дочь? Не дочь, а ехидна.

Я смотрела по сторонам, выискивая изменения, но всё оставалось таким же, как и в день моего отъезда. Словно время застыло и мне опять семнадцать. Хотя вру, такого количества магазинов тогда не было. Буквально через каждые пятьдесят метров то «Пятёрочка», то «Магнит». И пункты доставки интернет-магазинов. Скоро вообще забудем, как это ходить куда-то. Выполз из дома, купил-забрал, и опять в норку.

Мы свернули на нашу улицу, по обе стороны которой стояли частные дома. Мимо нас пропылило несколько машин, и Георгий оттеснил меня к краю дороги, будто боялся, что я сдуру кинусь под колёса.

– Ты, случаем, не женился? – язвительным тоном спросила я. – Явлюсь, а дома чужая баба.

Прозвучало довольно грубо, но мне хотелось сразу расставить все точки над «i», потому что дом был и моим. Прежде всего моим. Не то чтобы я никогда не думала о том, что Георгий может найти себе кого-нибудь, но я гнала от себя эти мысли, чтобы не зацикливаться на самом факте его существования.

Бабаево – город небольшой, вроде все про всех всё знают. Но ведь у каждого есть свои тайны, спрятанные за заборами и стенами домов и квартир? Даже у меня. Дела сердечные, которыми я ни с кем не собираюсь делиться.

Вокруг нашего дома новый забор и калитка. Куст сирени разросся, и ветки свешиваются через забор под тяжестью пышных фиолетовых гроздей. Аромат такой, будто рядом опрокинули флакон с одеколоном.

«Нива» со снятыми передними колёсами стояла тут же во дворе. Рядом с ней валялись измазанный машинным маслом туристический коврик и кувалда.

Георгий толкнул дверь и вошёл внутрь. Я последовала за ним.

– Я в душ, – коротко оповестил он меня и поставил сумку в коридоре.

Прислонившись к стене, я осталась один на один с нахлынувшим волнением и дрожью в ногах. Я не была здесь несколько лет и теперь ощущала себя вернувшейся с другой планеты. С удивлением разглядывала вещи и вздрагивала от узнавания. Все те трудности и переживания, которые мне пришлось испытать после своего отъезда, как оказалось, не стоили и малой доли того, что осталось здесь.

Зашумела вода. Я покрутила головой, разминая шею, подняла сумку и пошла в свою комнату. Задержалась в «зале», отметив, что здесь тоже мало что изменилось. Даже часы, оставшиеся после бабушки – деревянные ходики с кукушкой, – всё так же висели на стене и громко тикали. Только стол теперь стоял в другом месте – у стены. На нём – сваленные в кучу инструменты: паяльник, гвоздодёры, молоток, шуруповёрты. На диване – разложенное постельное бельё с вмятиной на подушке.

Не удержавшись, я заглянула в комнату матери или, вернее, в их с Георгием бывшую спальню. Судя по слою пыли на полу, здесь он бывал крайне редко.

Я бросила сумку у своей кровати. Затем отправилась на кухню. Выдув стакан воды из-под крана, заглянула в холодильник. Полбатона «докторской», яйца, сыр и кетчуп – вполне «джентльменский» набор одинокого мужчины. Одинокого ли, задалась я вопросом, обнаружив на холодильнике женскую заколку – простую пластиковую заколку чёрного цвета с застрявшими внутри длинными каштановыми волосами. Я повертела её в руках и с брезгливой гримасой положила обратно.

На кухонном столе лежали несколько старых журналов «Наука и жизнь», газеты и… очки. Я приставила их к глазам, то приближая, то отдаляя, а когда клала обратно, заметила фотографию в газете. Это был снимок пропавшей девушки, Инги Смирновой.

Я стала читать то, что было написано под фотографией, но в этот миг услышала, как хлопнула дверь в душе. Отдёрнув руку, подошла к окну и сделала вид, что смотрю на улицу. Мне не хотелось, чтобы Георгий застал меня за тем, что я роюсь в его вещах. Да, я была у себя дома, но всё же в гостях.

– Мне, наверное, надо позвонить этому следователю, – сказала я и обернулась.

Сейчас Георгий выглядел гораздо лучше – выбритый, с мокрыми, зачёсанными назад волосами, в чистой футболке и спортивных штанах. Широкие плечи, загорелые руки, лицо и шея, серо-бирюзовые глаза и плотно сжатые губы. Леший, да и только…

– Завтра позвонишь, никуда он не денется, – сказал как отрезал Георгий. – Зачем на ночь глядя людей беспокоить.

На часах был всего лишь шестой час – по московским меркам детское время, а здесь уже принято было завершать дневные дела. В десять вечера, редко где свет в окне увидишь. Утро вечера, как говорится, мудренее. Но точно не у меня.

– К тётке Дарье зайду поздороваться, – сказала я и прошла мимо него в коридор.

– Не засиживайся! – прилетело мне в спину. – Я ужин сготовлю.

Закатив глаза, я толкнула дверь и вышла на улицу. Постояла у калитки, полной грудью вдыхая напоённый ароматами сирени воздух. Несмотря на отдалённый лай собак и шум ветра в кронах деревьев, меня поразила царящая вокруг умиротворённая атмосфера. А я уж забыла, каково это… Москва никогда не спит.

Матери нравился наш городок, она так и говорила, что нет ничего лучше, чем жить в таком вот тихом и безопасном месте.

Все думают, что только в больших городах легко потеряться, попасть в неприятности и сгинуть без следа, а в маленьких ты как у Христа за пазухой.

«И всё же здесь тоже происходят жуткие и необъяснимые вещи…» – подумала я, и никто никогда не смог бы убедить меня в обратном.

4

Тётку Дарью я нашла на огороде, в теплице. Она сидела на низенькой деревянной табуретке, подоткнув подол клетчатого платья, и подвязывала длинные стебли огуречной рассады. Я остановилась, глядя на то, как она проворно обматывает хлопковой верёвкой палки и осторожно сдвигает в сторону листья и завязь с жёлтыми хвостиками.

– Тёть Даш, – позвала я.

Она обернулась и, вскинув брови, воскликнула:

– Марьянка, ты? Ох ты ж, боже мой! Приехала? А чего же не предупредила?

– Надо было, – признала я свою оплошность. – Простите.

– А чего приехала-то? На побывку или… – кряхтя, она поднялась и ухватилась за поясницу. – Или дом продавать?

– Дом продавать? – растерялась я. – Нет, совсем по другому поводу.

– Пойдём, расскажешь.

– А дядя Коля где?

– А где ему быть? С пенсии сотку выпросил и с мужиками на рыбалку упёрся. Мужики-то, знамо дело, рыбачат, а этот, помяни моё слово, только рыбу пугает. Ладно, если дрыхнет где в кустах, а то ведь… Придёт, я ему лещей-то отсыплю!

– Строгая вы, тётя Даша, – усмехнулась я.

– Да не уж! – рассмеялась она, вытирая руки о фартук. – Ладно, так-то он у меня неделю послушный был, вон клумбу вскопал. Однако ж сама знаешь, коли мозга за мозгу зайдёт, пока не упьётся до поросячьего визга, не успокоится. Уж сколько я ему говорила: помрёшь, как я буду? Глаза б мои тебя не видели, окаянного.

Я покачала головой, вновь окунувшись в привычную атмосферу, от которой, казалось, давно отвыкла.

Мы пошли в дом. Тётка Дарья рассказывала обо всём, что касалось её детей и огорода, сетовала на маленькую пенсию и здоровье. Я кивала и ждала, когда она, выплеснув накопившиеся новости, возьмётся за меня. Собственно, только это её и интересовало, судя по хитрым взглядам, которые она на меня бросала.

– А ты, значит, в самой Москве живёшь? – ополоснув руки, спросила она и указала в сторону комнаты. – Садись, девонька! Сейчас чай пить будем. Ой, да ты ж с дороги, какой чай? Пироги у меня есть, утром пекла, как чувствовала, что гости будут!

Она стала собирать на стол. Я помогала, потому что с детства привыкла бывать в её доме.

– Мы ведь думали, ты после училища сюда вернёшься, – заваривая чай, продолжила она. – А ты в Москву отправилась. Не побоялась.

– Я в институт поступила. У меня же красный диплом. Сдала экзамены, попала на бюджет. Всего десять мест было, – зачем-то добавила я. Ну понятно зачем: делиться победами мне было особо не с кем. Георгию я, правда, тоже сообщила об этом в СМС. Поставила, так сказать, в известность.

– Ну надо же! – покачала головой тётка Дарья. – Это ты молодец. Дорогая, поди, жизнь в столице-то?

– Недешёвая, – кивнула я.

– И что же, справляешься? – недоверчиво посмотрела она на меня.

Я догадывалась, какие мысли бродят сейчас в её голове. И даже представляла, какие слухи ходят по городу. И сколько ни пытайся оправдываться или доказывать, всё равно будут посмеиваться за спиной: мол, знаем, каким местом в Москве на красивую жизнь зарабатывают!

Моя жизнь вовсе не была красивой в том смысле, который, надо думать, вкладывали местные сплетники. Но это была моя жизнь со всеми взлётами и падениями, сложностями и подарками судьбы. И кто бы что ни говорил, а если держать свои аппетиты в узде и правильно распоряжаться финансами, то вполне можно жить. Жизнь, правда, веселее от этого не становится.

Как я уже говорила, я всегда работала и экономила. Деньги, которые мне достались после смерти матери – Георгий перевёл их на мой счёт, – я вложила в валюту. Сейчас такие времена, что, если не будешь держать ухо востро, быстро вылетишь в трубу. Конечно, я даже не предполагала, что однажды мои накопления вырастут в несколько раз. Делала я это исключительно по одной простой причине: чтобы они не расходились направо и налево на всякую ерунду. Конечно, мне хотелось хорошо одеваться и бывать в интересных местах, но я никогда не была транжиркой.

Можно ведь по студенческому билету ходить в музеи, а самое необходимое брать на распродажах. Я даже на море была однажды, устроилась на сезон в гостиницу под Ялтой. После смены бегала купаться. Заплатили хорошо, хоть работы было через край. У нас в Бабаеве тоже есть санаторий. Небольшой, совдеповского вида и сервиса, но люди приезжают сюда за природой и чистейшим сосновым воздухом. Конечно, тем, кто привык к комфорту, скорее всего, наш санаторий не очень понравится – простоват. Но врачи и персонал хорошие. Мы как-то с мамой взяли «курсовку», чтобы попробовать солевую пещеру и специальные ванны, ну и чтобы отдохнуть от готовки. Решили пожить как королевы. Дело было весной. Номер у нас был на втором этаже, а так как санаторий располагался на вершине холма, на Каменной горе, то я смогла убедиться, какая вокруг красота.

В общем, когда случился очередной дефолт, я выгодно пристроила накопленное, и это дало мне возможность переехать в Москву и снять комнату, потому что общежитие заочникам давали только на время сессии. А дальше закрутилось, и я совсем перестала думать о возвращении. Хотя, конечно, была и другая причина, гораздо более весомая.

– Справляюсь, тётя Даша, – ответила я, не вдаваясь в подробности. – А тут как? Вообще? – беспечно спросила я, пододвигая к себе чашку с чаем и тарелку с пирогами.

– Как, как… – тётка Дарья села напротив и расстелила перед собой кухонное полотенце. – По-разному. Ты Георгия-то видела уже?

– Встретил на станции. – Я зажмурилась от удовольствия, когда малиновая начинка растеклась во рту. – Господи, как же вкусно!

– Скоро уж новая ягода поспеет, вот я прошлогоднее варенье и пихаю везде. Может, картошечки? Селёдка есть, сама солила.

– Не-не, на ночь селёдку вредно. Опухнешь на утро!

– Вот те раз! Опухнет она! Не-не, давай-ка мы с тобой встречу отметим! Не всё Кольке-оглоеду радоваться!

Тётка Дарья подскочила и вышла в сени. Что-то грохнуло, потом с шумом покатилось. Через несколько минут тётка вернулась с пыльной бутылкой из тёмного стекла с замотанным холстиной горлышком. Следом за ней появился кот. Он потёрся о мои ноги, а затем легко запрыгнул на колени и улёгся калачиком.

– Вишь, как прятать приходится? Не укрою, всё выжрет, идолище проклятое! А я держу на всякий случай. Где на зуб положить, когда грудину растереть. Лучше прошинского самогону ничего нет.

– Варит ещё? – удивилась я. – Прошиной уж сколько? Мне кажется, я ещё в школе училась, а ей уже лет сто было.

– Вот ты загнула – сто! Она меня всего лет на десять старше. А что до виду, так от её красоты и в юности мужики вдоль дороги не падали. Достань-ка рюмки-то!

Я вынула из серванта гранёные, с золотым ободком, бокальчики на ножке и поставила их на стол. Выпивать мне не хотелось, но тётка Дарья так радовалась, что отказывать ей я не стала.

– Мне только чуть-чуть, на донышке, – попросила я.

– Чтой-то? – Её рука с бутылкой замерла в воздухе.

– Не хочу, – поморщилась я.

– А ты через не хочу! – приказала тётка Дарья. – Смотрю я на тебя, Марьянка: вроде ты, а вроде нет. Лицом бледнючая, ручки-ножки что у кузнечика! Спереди ухватиться не за что! Мода, что ли, такая нынче – до прозрачности себя истязать? Одни глазищи! Ешь, пей, закусывай!

Она сунула мне в руку наполненную до краев рюмку и поднесла свою, легонько ударив о блеснувший в свете лампы край.

– Господи, прими за лекарство! – перекрестилась она и мелкими глоточками выпила до дна.

Я вдохнула терпкий запашок и поднесла рюмку к губам. Осилить смогла только до половины.

– Нет, я сейчас селёдку-то принесу, – крякнула тётка Дарья. – Как же без селёдки-то? И картоха у меня отварная стоит, я её сейчас в постном масле обжарю, и красота!

Я попыталась было отказаться, но тётка Дарья даже слушать меня не стала. Вместе мы с ней очистили несколько картофелин. Потом принялись за лук.

– А что Георгий? – спросила я между делом. – Так один и живёт?

– Так и живёт, – смахивая выступившую от ядрёного лука слезу, ответила тётка Дарья. – Мы с ним по-доброму, по-соседски, грех жаловаться. Каждую зиму помогает нам с дровами. Мы хоть котёл и поставили, а всё одно: как осень начинается, печку кормим.

– Дорого, поди? – усмехнулась я, уже догадываясь, каким образом им помогает мой отчим. Дровами запастись нынче дело недешёвое.

Тётка Дарья хмыкнула и смахнула порезанный лук на чугунную сковородку.

– А какой с нас леспромхозу урон? Мы ж по мелочи берём, сучок разный и не калибр. Георгий и денег не берёт.

– Понятно.

– Понятно ей! Пенсия сама знаешь, не разгуляешься. В Москве, чай, всё по-другому!

– По-разному.

– Так ты с домом-то что решила?

– Я не думала об этом.

– Твой дом-то, материнское наследство. Тебе и решать.

– Ну как я его продам? Там бабушка жила, и вообще…

– Это ты про Георгия? – вздохнула тётка Дарья. – Оно, конечно, так. По-человечески надо решать. У него самого ничего нет. В деревне, откуда он родом, евойный брат живёт с семьёй. Георгий после армии как сюда приехал, всё в общежитии ютился. А потом уж с матерью твоей сошёлся. Она тоже не хотела из дому-то уезжать. В доме – воля, а в квартире что? Четыре стены и соседи со всех сторон.

– Кому-то и в квартире хорошо.

– Так я разве ж спорю? Кто в доме не жил, не поймёт. А, ладно, теперь-то чего уж, решать надо.

– Не хочу я пока об этом думать, – нахмурилась я. – Потом как-нибудь.

– И то верно. Может, ещё вернёшься.

Я не стала отвечать, потому что уже слишком долго жила отдельно, чтобы примерять на себя возможность жить под одной крышей с мужчиной, который… чёрт, я даже не могу найти правильное определение тому, как отношусь к Георгию. Он мой отчим, муж моей покойной матери. Не отец, не кровный родственник. Я не могу скинуть с весов всё, что он сделал для нас с матерью, и всё же, по-моему, жить вместе это как-то неправильно. Слухи пойдут такие, что вовек не отмоешься. Но это я так, к слову. Возвращаться я действительно не хотела.

Запахло жареной картошкой. Я сглотнула голодную слюну и уже с вожделением посматривала в сторону жирной селёдки, которую тётка Дарья умело и быстро освобождала от сероватой кожицы и костей.

– Сбегай-ка в огород за зелёным луком, пока не стемнело, – велела она. – И глянь, не видать ли моего ханурика. Загулял, зараза, как есть загулял!

Я отправилась на огород и нарвала зелени. Окна моего дома были темны.

«Ушёл, что ли, куда?» – подумала я с надеждой. Лучше бы ушёл, ей-богу. Говорить нам не о чём, только нервы друг другу трепать. Понятно же, что деваться ему некуда, а ведёт себя так, будто я ему что-то должна. Нашёл бы себе женщину, по нему, поди, полгорода слюни пускают, и ушёл бы к ней жить. Но нет, сидит, как сыч, захламил весь дом своими инструментами.

Наш дом крайний на улице, за ним – дикий сад. Раньше там тоже дом был, но хозяева уехали, и он пришёл в негодность. Соседи постепенно разобрали его по брёвнышку, так что остался только остов из старого кирпича, насквозь проросший лопухами. Но раз в два года старая яблоня плодоносила, так что мы собирали яблоки и сушили для компота. В этом году, судя по крупной завязи, тоже будет хороший урожай.

Когда я вернулась, картошка уже подоспела.

– Может, на кухне сядем? – предложила я. – Чего туда-сюда таскать?

– Да как же ж можно? – возразила тётка Дарья. – Видано ли дело гостей в кухне кормить? Предупредила бы, приехала к накрытому столу, а так извини, чем богаты.

– Не обижайтесь, тётя Даша, – обняла я её и едва не прослезилась. Вроде и выпила с гулькин нос, а в голове шумит и глаза на мокром месте. – Как же я рада вас видеть!

– И то верно, я ведь и помереть могла, пока ты там в своей Москве!

– Ох, скажете тоже!.. – испуганно воскликнула я и тут же опомнилась: права тётка Дарья, так оно и бывает…

– Ну, ну, – прижала она меня к своей необъятной груди, – всё путём… Садись. Я и сама проголодалась.

На столе уже стояли разносолы: огурчики-помидорчики, квашеная капуста и поверх неё – пара моченых яблок.

– Праздник живота! И пусть весь мир подождёт! – патетично объявила я, хватаясь за вилку.

– Пущай подождёт, – согласилась тётка Дарья, разливая по рюмкам «огненную воду». – За встречу мы выпили, теперь давай матушку твою помянем… Царствие небесное, земля пухом, – скороговоркой произнесла она и обсосала сморщенный коричневый огурец.

Я тяжело вздохнула:

– Царствие небесное… Всё думаю, как же так произошло: раз – и нет её. Ведь врачи говорили, что шанс есть, что надо лечиться, в конце концов сделать операцию, а тут… Сердце, да?

Тётка Дарья поднесла рюмку к губам и даже открыла рот, но замерла, глядя на меня.

Я выпила, а она положила огурец на блюдце и отвела глаза.

– Что, тёть Даш? – прикрыв рот ладонью, выдохнула я.

– Да ничего, – глухо ответила она и тоже выпила.

Я чувствовала, что между нами повисла недосказанность, и пыталась понять, с чем это связано. Ничего на ум не приходило, к тому же я быстро захмелела с непривычки.

– Ты заключение о смерти видела? – задала вопрос тётка Даша, склонившись над тарелкой.

Я задумалась, а потом к собственному стыду призналась, что нет. Известие о смерти матери окончательно выбило меня из колеи, и я мало что соображала. Тогда я ещё толком не отошла от исчезновения Веры, от её поисков и допросов, от жуткого состояния, которое оставило свой неизгладимый след на моём характере и отношении к миру в целом. Удивительно, как я вообще смогла ассимилироваться в Вологде, но это-то как раз можно было объяснить: я с головой ушла в учёбу, тренировала руку и использовала каждую минуту, чтобы занять себя. По сути, я была ещё совсем ребёнком, но именно желание во что бы то ни стало вытеснить из своей головы все те жуткие воспоминания и помогло мне справиться и не сойти с ума.

– Инфаркт. Она ведь совсем молодая у тебя была, – вздохнула соседка. – Я ведь, главное, видела её, когда она с работы пришла. За дровами вышла, смотрю, бежит. Я ей, мол, Люда, пожара нет! А она рукой махнула и в дом. Ну, думаю, мало ли, приспичило, а я тут со своей брехнёй.

– А этот где был?

– Кто? А, Георгий-то? А он с утра на разработки в лесхоз уехал. За ним машина с инженером ещё утром приехала, я видела, как они с мамкой-то твоей прощались. Вернулся на следующий день, а она… – тётка Дарья ещё раз вздохнула и перекрестилась. – Остыла уж… Как бы мне в окно хоть глянуть! Свет у ней горел. А я что-то умаялась, прилегла на часок, да так и провалилась, будто в болото. А Кольке что, он в чулане храпел. Ему и дела нет, что у соседей делается. Ох-хо-хонюшки… у самой сердце болит, когда об Люде думаю. Врач сказал, что такое бывает, когда нервное что-то…

Я промокнула глаза полотенцем. Понятное дело, столько переживаний…

– Я ведь чего приехала, тёть Даш. Мне следователь позвонил.

– Ох ты ж! И зачем ты ему понадобилась? – нахмурилась тётка Дарья.

– Не сказал. Спросил только, когда могу приехать. Что дело срочное.

– А сама-то что думаешь?

Я пожала плечами и захрустела капустой. Вытерев рот полотенцем, продолжила:

– Ещё я видела, что девушка пропала. Инга Смирнова.

– Да-да. Она на том конце города живёт. Я на рынке слышала, что ищут её.

– Что с ней могло приключиться?

Тётка Дарья понизила голос:

– Поговаривают, девчонка гульнуть любила. С дальнобойщиками её видели в придорожном кафе.

– Думаете, уехала с кем-то из них?

– Ничего я не думаю. Говорю, что слышала. Ты знаешь, я сплетни не люблю, но Зинка… Помнишь Зинку-то, поди? Она в столовке кассиршей работала?

– Не, не помню.

– Так она потом на заправку устроилась, на объездной. Говорит, там больше по деньгам выходит. А у неё двое пацанов, на одни штаны разоришься! Старший-то уж в школу ходит, а младший…

– И что она рассказала? – направила я тётку Дарью в нужное русло.

– Так я ж тебе говорю: видела она эту Ингу. Потом уж, как фотографии-то развесили, она её и признала. Но это ещё в марте было… А тут вроде как на дискотеку ушла и пропала.

* * *

…О том, что Вера пропала, я узнала ближе к полудню. Вернее, в официальной версии это звучало как «не вернулась домой после выпускного».

Мысленно возвращаясь в тот день, я каждый раз впадаю в мучительный ступор от невозможности сложить все грани в один пазл. Моё физическое состояние было ужасным. Проснувшись, едва ли не ползком я добралась до кухни и присосалась к водопроводному крану. Я не помнила, во сколько пришла. Мои ноги и руки гудели и ныли от крапивных ожогов и царапин. Постепенно, вместе с холодной водой, ко мне стали возвращаться и обрывки воспоминаний.