Сдается комната с фонтаном

Глава I

Объявление, напечатанное в бесплатной газете, которую бросили в почтовый ящик вместе с пачкой рекламных листовок, я зачитала вслух, а Лиза, смеясь, сказала, что это мошенники. Сто процентов.

– Ты, Мари, из параллельной вселенной. Никто уже лет сто не дает объявления об аренде квартир в газетах. Да еще в центре Питера, – в самом центре, если что. Даже звонить туда не советую.

Вообще-то, я приехала из Томска. Это не совсем параллельная вселенная, и у нас тоже давно не дают серьёзных объявлений в газете. А может, я просто не читаю газет. Как любой нормальный современный человек. И все-таки я позвонила.

Трубку долго не брали. Я уже собиралась отключиться, когда очень высокий голос (я бы сказала, писклявый, если бы он не был преисполнен почти высокомерного достоинства) ответил мне, растягивая гласные и отдельные согласные:

«Ал-л-лоу. Слу-уша-а-ю. Го-во-ри-и-те».

Я представилась и сразу же уточнила стоимость жилья (не теряя мысли, что, возможно, хозяйка по рассеянности дала в рекламный отдел ошибочную информацию), но получив ответ, который вполне соответствовал тому, что видели мои глаза, подумала: увы, Лиза, скорее всего, права. Комната в центре Питера не может стоить пять тысяч рублей в месяц. Никак не может. Ни при каких обстоятельствах.

Я даже не стала спрашивать про фонтан, который, собственно, и заинтересовал меня при беглом просмотре газеты. Наверное, стоило поблагодарить обладательницу высокого голоса и забыть об этой истории (а заодно закончить и нашу историю, толком ее не начав). Но неожиданно я спросила, когда будет удобно подойти, чтобы посмотреть комнату.

Кто бы что ни говорил об интуиции, но уже тогда я точно знала, что не пройдёт и суток, как я перееду, и жизнь моя сделает очередной вираж, про который бабуля, знай она, что творит «в столицах» ее единственная внучка, обязательно сказала бы: опять села задом в торт!

Широкая парадная на задворках Невского проспекта в старом важном бородатом балконами доме, который, очевидно, когда-то занимал солидную должность среди Питерских особняков, изрядно потрепалась временем. Кое-где внушительный слой краски, которой неоднократно портили стены, отвалился, местами открывая старинную роспись. Тут же маркером кто-то накалякал неровно: «Зачем вы это сделали, гады!», обращаясь не то к малярам, не то к революционерам, не то к бандитам, испортившим подъезд (уж, просите, мой не питерский акцент – я из Томска, если что).

Нужная квартира нашлась на последнем этаже. Я попробовала нажать на кнопку звонка, но быстро убедилась, что она не работает, и неуверенно, после недолго колебания, постучала в мягкую обивку.

Дверь после некоторого затишья открыла дама столь преклонных лет, что оставалось удивляться, как ловко и бодро она передвигается пусть на небольших, но все же каблучках, которые с достоинством, подобающем преклонному возрасту и претензии на аристократическое происхождение, поцокали по черному, явно не исконному, липкому паркету, когда она пригласила меня, не разуваясь («не беспокойтесь об этом, дорогая») (очень хорошо), следовать за ней.

Присутствие в доме кошек угадывалось по мельканию вдали длинного неосвещенного коридора с плотно закрытыми комнатами (по правой стороне) гибких мохнатых теней и распушенных злых хвостов. Запаха, к моему удивлению, не ощущалось. Кошачьего. Да и любого другого, как ни странно. Квартира, как и хозяйка, выглядела не богато, но достойно. Не будем снимать старушке очко за паркет.

– Прошу вас, дорогая, – пожилая дама с усилием, а потому как будто резко, распахнула дверь в комнату с такими огромными окнами, что дневной свет мигом озарил мрачный коридор, где, похоже, активно экономили электричество.

Или по естественным причинам опасались дневного света, промелькнуло у меня в голове, и я почувствовала липкий, как паркет в коридоре, страх. Мысль, что старушка может быть не такой уж безобидной, в окружающей обстановке не казалась безумной, и я за нее ухватилась. Хотелось назад, под холодное солнце Питера, на свежий воздух, к людям. Казалось, вот он Невский – за углом – бурлит, течет, спотыкается о поребрики, бежит еще быстрее, а тут… такая тишина стоит. Электрическая тишина, которую опасно нарушать.

Просторная, с высокими потолками, аскетично обустроенная комната выглядела удивительно благодаря той самой необычной детали интерьера, о которой упоминалось в объявлении.

В центре, там, где стоит обеденный стол или, скажем, диван у обычных людей, что ходят на работу и возвращаются после семи ужинать, громоздился фонтан, исполненный в виде мальчика-подростка с крупным каменным цветком, наподобие лилии, в руке. Из этого цветка, видимо, когда-то вытекла вода, оседая в чаше, которая напоминала таз. Мальчик в этой положении смотрелся нелепо. Хотелось ударить его по плечу и посоветовать сменить дислокацию.

Лицо у юноши пошло трещинами, но сохранило веселое, почти озорное выражение, отчего фонтан не выглядел, несмотря на свой размер и необычное место обитания, угрожающе. Инородный элемент, не более того.

– Нравится? – с надеждой (как мне показалось) спросила старая дама.

Мне нравилось не очень, но я вежливо кивнула. В голове пронеслось: «Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная?».

– Хорошо, – сказала старая дама. – Некоторых смущает это маленькое неудобство, – она указала ухоженным пальцем на фонтан. Бежевый лак, коротко, под корень, стриженные ногти. Никаких заусенцев и кровавых подтеков вокруг. Я спрятала руки в карманы. – Если вас все устраивает, я сейчас принесу договор.

– Договор? – рассеянно переспросила я. Она что – вот так просто готова сдать мне комнату? За пять тысяч? Не задав и пары стандартных вопросов? Может, я уголовник, наводчица, маньяк, расчленитель? Ничего позитивного в голову не приходило.

– Да, – подтвердила старая дама. – Всего несколько моментов, на которые я попрошу вас обратить внимание. Ничего особенного, не пугайтесь вы так, – очевидно, кровь на цыпочках сошла с моего лица – в то время как я сама медленно отступала в сторону выхода, и она ловко перегородила мне путь собой. – Не волнуйтесь. Осваивайтесь тут, а я скоро.

Не дожидаясь ответа, она развернулась и вышла, плотно закрыв за собой дверь. В одиночестве, в непосредственной близости с юношей, чья неестественная веселость мало сочеталась с более подходящей фонтану бледностью, мне стало не по себе. Мысль покинуть неуютные и негостеприимные стены прочно укрепилась во главе всех остальных, хаотично прыгающих за ней, и я стала придумывать причины, по которым откажусь от комнаты. Все казалось мне неправильным.

Сейчас старая дама вернется, и я скажу: моя подруга Лиза, у которой я живу с тех пор, как приехала из Томска, только что позвонила и слезно просила не съезжать так скоро. Что я уже заплатила ей вперёд за несколько месяцев, и вообще, прошу прощения, что отняла у хозяйки ее драгоценное время, которое она могла с пользой потратить на другого более перспективного квартиранта.

Оттачивая оправдательную речь, я отошла к окну. Мне открылся вид на глубокий, словно пропасть, питерский двор. Даже голова закружилась. Нет, не отпускал меня от себя родной деревянный Томск, хоть и прошло уже почти полгода, как я его покинула.

Кажется, именно в этот момент я услышала за спиной зловещий лепет воды. Как плач мёртвого ребёнка. (Тьфу, откуда я это взяла?) Хотя нет, не так. Звук напоминал, скорее, подтекающий кран. Кап, кап, кап-кап-кап…

Я обернулась и, по-моему, не сильно удивилась, увидев, как из глаз юноши вытекают слезы, по белой руке стекают они в цветок, выкатываются оттуда и хлюпают на пол. Все было так странно, что самое невероятное казалось нормальным. Погодите. Это уже и не капли, а вполне себе приличный ручеек струится на чёрный паркет (не от того ли он черен) через незамеченную ранее дыру в каменном “тазу".

Как бы потопа не случилось. Это же не я виновата? Предчувствуя объяснение с хозяйкой, я приготовилась обороняться.

Готова поклясться, что ничего не трогала, к мраморному юноше пальцем не прикасалась, ничего не крутила, не вертела и, тем более, не ломала.

Одновременно с трудом верится, что в квартире, пусть и не совсем современной, работает, как ни в чем не бывало, дореволюционный фонтан!

Естественно, мне стало любопытно, и я подошла ближе. Можно сказать, что против воли, что зрелище загипнотизировало меня и околдовало. На самом деле, нет. Абсолютно трезво соображая, что делаю, подошла я к самому невероятному приключению в своей жизни. Протянула руку и дотронулась до цветка. Тут комната поплыла куда-то мимо, и я упала.

***

Очнулась я в своей комнате. Комнате, которую выделила мне Лиза. «Живи, сколько хочешь. Только коммуналку и еду пополам делим».

Мимо, запихивая вещи в чемодан, носилась, собственно, Лиза. Минуточку. Это разве не МОИ вещи?

– Я реально не понимаю, как ты могла отказаться? – причитала она, не обращая внимания на мое мычание, которым я пыталась выразить недоумение. – Так что сама виновата, подруга. Кто ж знал, что так все получится?

Я села на кровати.

– Что получится? – повторила последнюю фразу за Лизой. – Что происходит?

– В смысле? – не поняла Лиза. – Вот только не надо так на меня смотреть! – она театрально, но неестественно (недаром провалилась на актерское) всплеснула руками, застегнула молнию на чемодане и подкатила его к кровати, на которой я сидела, – Ну, у тебя же хватит денег на комнату в хостеле? Пока ты не найдешь новую работу?

– А зачем мне нужна новая работа? – ещё большее удивилась я. Мы с Лизой познакомились, когда я устроилась работать продавцом – консультантом в сетевой косметический магазин, и последние месяцы трудились посменно.

Лиза сочувственно на меня посмотрела.

– Умом тронулась, да? И когда только успела? Конечно, неприятно, что тебя сегодня уволили, но, скажем честно, это не была работа твоей мечты. Сама говорила.

Ну, допустим, говорила. Хотя, наверное, на свете немало девиц, мечтающих работать в индустрии красоты.

И все-таки для верности я незаметно себя ущипнула. Когда меня успели уволить?

– Погоди, – попыталась я разобраться. Если возможно, то с помощью логики. Последнее воспоминание – комната с фонтаном. Как ушла, как вернулась домой – провал. А теперь выясняется, что меня уволили. Не самый приятный сюрприз. – Лиза, не тараторь. Меня уволили? Взаправду?

Лиза села рядом и взяла меня за руку. Хотя по опыту могу сказать, что утешитель из нее неважный.

– Серьезно, так плохо? Может, у тебя посттравматический шок? – предположила она и вздохнула, изо всех сил пытаясь изобразить сочувствие. – Да я сама в шоке – родители не собирались приезжать раньше зимы. Неловко вышло, да? – если она рассчитывала, что я скажу «да не парься, просто забей, все норм», то просчиталась. Мне некогда. Я только-только из разбросанных пазлов начала составлять целую картину. – Когда они смотаются, ты обязательно сюда вернешься. Если захочешь.

Мне показалось, или она надеялась, что я не очень захочу.

Собранный чемодан стоял у кровати. Итак, я переезжаю. Интересно, куда?

– Лиза, коротко и по порядку расскажи, что случилось.

– Ок, – вздохнула Лиза. – Ну, че, правда, не помнишь? – на всякий случай еще раз уточнила она. – Или придуриваешься? – закатив глаза, я продемонстрировала всю нелепость этого предположения. – Ок, – повторила Лиза. – Вчера ты вернулась от сумасшедшей старухи. Она предложила подписать какой-то дурацкий договор. Ты испугалась и сбежала. А вечером мне позвонили родители и сказали, что приезжают завтра, то есть уже сегодня. Ты же понимаешь, что будет, если они узнают, что я тебя к себе поселила? Сразу за хату эту платить перестанут. Мы договорились, что ты съедешь днем, после работы, но так удачно сложилось, что утром тебя уволили. Извини, – ойкнула Лиза и тут же с надеждой посмотрела на меня. – Слушай, а ты точно к той бабке вернуться не можешь? Или ты действительно ее чокнутой обозвала, когда убегала? Если обозвала, то, конечно, не вернешься, – продолжила разговор уже сама с собой Лиза. – Жалко. Такой вариант профукала. Подумаешь, договор. Договор – значит все по-взрослому. Надежно.

– Лиза, – остановила я ее. – Это все было вчера? Я вчера ездила смотреть комнату?

– Ну, так, а я о чем говорю. Вчера, конечно, – Лиза встала. – Ладно, дорогая, тебе пора. Мне еще комнату эту убрать надо к приезду родителей. Удачи!

Я тоже встала.

– Лиза, а воды можно? Последний стакан, – хмыкнула я.

Лиза так спешила от меня избавиться, что притащила вместо стакана бутыль.

– Забирай с собой. Мне не жалко.

Я открыла крышку и сделала глоток, но неловко пролила часть себе на футболку.

В следующий момент я обнаружила, что лежу на паркете в комнате с фонтаном. Надо мной склонилась старая дама.

– Что же вы так неосторожно? Поднимайтесь, поднимайтесь скорее, – хлопотала она, обмахивая меня договором.

– Я принесла бумаги. Обратите внимание на пункты 2.1. Они касаются моих обязательных требований к квартиросъемщику.

Я послушно села, взяла договор и прочитала: «2.1. Квартиросъемщик обязуется – не врать, не совать нос в чужие дела, не сплетничать с соседями, не терять самого себя, не бояться и не отпирать закрытые двери».

«Она чокнутая», – с ужасом подумала я, особо впечатленная запретом на утрату самоконтроля, столь витиевато преподнесенную.

– Ну что, прочитали? – спросила нетерпеливо дама. – Подписывать будете?

Я оперлась о холодный мрамор, из которого был сделан фонтан, поднялась и спросила:

– Один вопрос. Этот фонтан – он работает?

Старуха опустила голову к груди и посмотрела на меня поверх очков в позолоченной оправе причудливой формы, которые увеличивали ее глаза, делая похожей на доброго мультяшного персонажа. Очки сползли.

– Дорогая, – строго сказала она, возвращая их на место, – очевидно, вы слишком сильно ударились головой, когда падали. Разумеется, этот фонтан не работает. Надо же такое сказать, – фыркнула она.

Действительно, сморозила глупость. Однако обстоятельства складывались так, что я уже привычно переставала удивляться происходящему.

– Чем подписать? – я была почти готова услышать в ответ зловещий шепот: «кровью», однако, старуха спокойно и, кажется, удовлетворенно достала из очечников, болтавшихся на груди на тонкой золотой цепочке, ручку-паркер.

– Меня зовут Мария Александровна. И, пожалуйста, никаких фамильярностей, – как будто с ней это могло прийти в голову. – Когда вы думаете заселяться?

Если отбросить в сторону мысли не заселяться вовсе, то я планировала переезжать от Лизы через неделю – как-никак от нее до работы добираться гораздо удобнее. Но, вспомнив странное, но такое реальное одновременно происшествие, подумать о котором времени не было совершенно, спросила:

– А сегодня вечером можно?

Мария Александровна пожала плечами, вытащила из небольшой холщовой сумочки, переброшенной через плечо, старый ключ с большой затейливо отлитой шляпкой и протянула его мне. Складывалось впечатление, будто она предвидела каждый мой шаг на минуту вперед. А то и дольше.

– Вечерами меня не беспокоить, не искать и, упаси Боже, звонить.

Интересно, куда я буду звонить, если мобильного телефона старуха мне не дала? Разве что на городской.

Когда я вышла на лестничную площадку, а тяжелая дверь с потрепанной обивкой и торчащими, как неухоженные и давно не мытье волосы, клоками ваты захлопнулась за спиной, из квартиры напротив немедленно высунулась модная седая короткостриженная голова с крупными красными камнями в ушах.

– Новенькая? – ехидно, как мне показалось, спросила голова.

Я не знала, что ответить, и кивнула.

– Ну-ну, – прокомментировала голова и скрылась.

***

Лиза удивилась, что я переезжаю так внезапно и так скоро.

– Слушай, не дури, а? – шныряла она рядом, пока я скидывала, не укладывая, свой скудный багаж в чемодан. – Нам так весело было. Ты меня совсем не напрягала. А старуха эта твоя – сумасшедшая. Будет ночью в коридорах выть и в суп твой писать.

Фу. Я живо представила эту картину. Как Мария Александровна с растрепанными седыми волосами и длинной до пяток ночнушке скачет возле моей двери и завывает, вытянув морщинистую, точно куриную, шею. Вместе со своими неуловимыми кошками. Что ж. Не так это фантастически и выглядело.

– Я попробую все-таки, – решила я. – Присядем на дорожку?

Мы не только присели, но и выпили по чашке чая. Потом еще по чашке. В итоге, до своего нового жилища я добралась только к половине одиннадцатого вечера.

***

Гул бурлящего и днем и ночью Невского стих, едва я завернула во двор. Подъезд тусклыми желтыми бликами освещали старые пыльные лампы высоко под потолком. Воняло жареной рыбой. И чужим скандалом.

Я поднялась на последний этаж. Постучала. Неловко в первый же день открывать дверь собственным ключом. Прислушалась, когда не открыли. В квартире тишина. Ни звука каблуков, ни мяуканья котов.

Постучала еще раз. Потом вспомнила, что хозяйка не велела беспокоить ее по вечерам, вздохнула и вставила в замочную скважину массивный ключ. Он едва умещался в моей сумке вместе с паспортом, картами и телефоном.

Меня бы нисколько не удивило, если бы он не подошел. Однако он, напротив, легко повернулся, раздался щелчок, дверь открылась.

В абсолютной темноте в прихожей горели три пары кошачьих глаз. И ни звука при этом. Ни шороха, ни мяуканья. Под их напряженным наблюдением я затащила чемодан и стала искать выключатель, но пальцы только беспомощно скользили по голой, крашенной дешевым глянцем, стене.

Глаза мои, тем временем, привыкли ко мраку, и я решила добраться до своей комнаты впотьмах. Волоча чемодан, в сопровождении трех скользящих вдоль стен котов, прошла я мимо трех запертых дверей, в чем убедилась, подергав поочерёдно пыльные ручки (отвратительное чувство), и остановилась возле комнаты с фонтаном. Она единственная оказалась не заперта. «2.1 не бояться и не открывать запертые комнаты». Хорошо, что замки не поддались. А то ввалилась бы туда и… и что? Какое наказание?

Чувство, что мне повезло, усилилось.

По крайне мере, один пункт договора я выполнила. Только вот со страхом справиться намного сложнее.

Силуэт мальчика с цветком в каменной чаше фонтана застыл в свете полной луны за окном. Он выглядел одиноким и печальным.

Кстати, давно замечено, что все страшные истории начинаются в полнолуние.

На этот раз я легко нашла выключатель. Комнату лениво озарил большой плетеный абажур над головой мальчика. Они, как жители разных эпох, едва терпели вынужденное соседство.

Но даже когда темнота на цыпочках отступила, тишина чужой квартиры давила со всех сторон, подталкивая меня в невидимый круг, в котором, я чувствовала, со мной случится что-то нехорошее.

Позади раздался несмелый шаг. Так осторожно переступают с пятки на носок без обуви. Только это шлепок босой ступни. Или скорее мягкое шуршание шерстяного носка.

Я боязливо, но быстро, оглянулась. Никого. Даже тени котов растворились, как расползаются, ещё недавно имевшие очертания знакомых предметов, облака.

Кровать у окна полностью застелена свежим ослепительным бельем. Оно пахло и хрустело прачечной. Возле двух насаженных друг на друга подушек лежали три полосатых полотенца. От них исходил тонкий аромат душистого мыла. Горьковатый, старый запах. Так пах бабушкин халат по утрам. Уже к завтраку она переодевалась в домашнее платье. Платье пахло по-другому. Оно пахло кофе, яичницей, жареным хлебом, маслом, немного хлоркой и абрикосовой косточкой.

Я был уверена, что заснуть в этой странной комнате, расположенной в не менее странной квартире, будет сложно, однако, едва я переоделась в пижаму и улеглась в кровать, как немедленно уснула. Если какие-то сны мне и виделись, то я их не запомнила.

Проснулась уже засветло от привычного звона будильника на телефоне. Я забыла накануне перевести время, чтобы встать пораньше, поэтому, учитывая дорогу, уже сильно опаздывала.

Мои надежды на то, что старуха еще спит, не оправдались. Едва я вышла из комнаты, как услышала из темноты (видимо, Мария Александровна все же активно экономила электричество) голос:

– Уборная в конце коридора. Ванная рядом.

Я пробормотала что-то, отдаленно напоминавшее «спасибо», и побежала приводить себя в порядок. От завтрака отказалась – перехвачу кофе по дороге и довольно.

На работу я приехала за минут пять до начала смены, но у входа меня перехватил администратор и отвел к управляющему.

– Ты Петрова или Зайцева? – спросила ухоженная до мозга костей, как и полагается руководителю магазина косметики, управляющая.

– Зайцева, – призналась я.

– Ты же еще не успела оформиться? Мне жаль, – сказала она совершенно безжалостным голосом, не удосужившись услышать мой ответ, – но ты нам не подходишь и с сегодняшнего дня тут не работаешь. Держи, – протянула она конверт. – И не благодари, – махнула перед носом кленовым листочком на длинном ногте. – Удачи.

В конверте оказалось десять тысяч рублей. Не крупными купюрами. На карточке еще десять. Не густо.

Не поблагодарив, как и советовала бывшая начальница, я вышла, искренне сочувствуя неизвестной мне Петровой.

Уже на улице набрала Лизу, которая работала во вторую смену и должна быть дома.

– Супер, что позвонила, – затараторила Лиза, не поздоровавшись. – Ко мне, представляешь, родственники едут. Как хорошо, что ты вчера съехала, а то мне бы пришлось им объяснять, откуда ты вообще взялась. У тебя как, все в порядке? Старуха не выла? – но ответить не дала. – Слушай, мне сейчас некогда – квартиру к их приезду убираю. Давай завтра на работе поговорим.

В общем, я ей так и не сказала, что у меня больше нет работы. Да это и не важно. Я возвращалась домой, пытаясь осознать, что произошло со мной за последние сутки, но никакого разумного объяснения тому, каким образом я смогла не только узнать, но даже изменить события своей жизни, не находила. Была только твердая уверенность, что вчера со мной случилось нечто исключительное. То, что необратимо изменит мое будущее.

Глава II

После того, как я расплатилась со старухой, купила минимальный запас еды на неделю и самое необходимое из умывальных принадлежностей, думать о чем бы то ни было, кроме поиска новой работы, я, признаться, не могла.

Отношения с хозяйкой у нас сложились «никакие», что полностью устраивало меня, трех до сих пор не обнаруженных мною котов и высокомерную старуху Марию Александровну.

Высокомерной я стала называть ее про себя уже на следующий день после увольнения и переезда. Застав меня с утра в любимой пижаме, на которой уже не первый год выцветали коричневые мишки, старуха, причесанная под графиню, несмотря на ранний час, внимательно осмотрела меня с ног до головы, задержала взгляд чуть дольше на плюшевых тапках, подняла брови, пробормотала что-то вроде «ну-ну» и, высоко подняв голову, прошествовала на кухню.

С тех пор я не выходила из комнаты без полного марафета. В моем понимании, конечно. «Мое понимание», как я заметила, также не вызвало одобрения в глазах старухи. Поэтому я старалась как можно реже с ней встречаться.

Как правило, мы пересекались с утра на кухне. Мария Александровна кормила кошек и варила кофе. Вернее, она выкладывала еду в три кошачьи миски – самих кошек нигде видно не было. Кроме того единственного раза. И то я уже не готова была поклясться, видела их я или нет.

То ли это были самые боязливые кошки на свете, то ли они существовали лишь в воображении Марии Александровны. А теперь и в моем воображении.

На кухню, где мы чопорно говорили друг другу «доброе утро», можно было попасть из моего коридора (ну, то есть из того, где, помимо моей комнаты, были еще три запертые двери) и напрямую из комнат старухи. Сколько их у нее было, я не знала. Стоило мне появиться, как Мария Александровна подчеркнуто тщательно прикрывала малейшую щель, ведущую в ее покои.

Кроме того, с незапамятных времен на кухне сохранился черный ход, на котором, правда, висел ржавый навесной замок. Что, впрочем, не мешало мне несколько раз слышать, как рано утром хлопала эта, как казалось, намертво заржавевшая дверь.

Однако, сколько я не пыталась поверить свои подозрения, неожиданно ворвавшись на кухню, встречала там только Марию Александровну с кошачьи кормом в руке.

– Доброе утро, дорогая, – здоровалась она, одновременно проверяя, надежно ли закрыта дверь в ее часть квартиры.

Я бы с удовольствием завтракала в своей комнате, но интуитивно боялась неудовольствия хозяйки, поэтому наскоро съедала хлопья за кухонным столом, покрытым непрактичной тканевой скатертью, и до вечера уходила из дома. Где-то после восьми Мария Александрова бесследно исчезала, и тогда я спокойно возвращалась обратно.

С поисками работы дела обстояли неважно. Было особенно обидно, когда мне сказали, что я не гожусь в уборщицы.

– Мы ищем специалиста со знанием английского, – последовал ответ.

Так что я перебивалась случайными заработками на соцопросах, что позволяло хоть как-то сводить концы с концами.

К фонтану в своей комнате я давно привыкла, а мальчика с цветком назвала Вовкой. Поскольку мне неловко было сушить белье в общей ванной, я, спросив предварительно у Вовки разрешения и получив молчаливо-утвердительный ответ, стала развешивать на каменной чаше свои трусы и колготки, что, конечно, можно было назвать прямым посягательством на памятник архитектуры. К счастью, Вовка мои кощунственные действия переносил стоически и претензий не предъявлял.

Разумеется, после того происшествия с обмороком я осмотрела фонтан вдоль и поперек, но лишь убедилась в одном – работать он не мог никак. Старуха права. Поэтому разговоров с ней на эту тему (как и на любую другую, будем откровенны) я не заводила.

Зато со мной страдательно пыталась пообщаться любопытная соседка напротив. Каждый раз, когда ей удавалось поймать меня на лестничной площадке, она, не обращая внимания на мои явные поползновения улизнуть как можно быстрее, старалась выведать хоть что-нибудь о хозяйке. Но знала я о Марии Александровне гораздо меньше соседки, в чем в скором времени имела возможность убедиться.

***

Однажды я, как обычно, вернулась домой около восьми. Уже почти вставила ключ, как увидела свет в дверном глазке. Старуха внезапно оказалась дома. Я отдернула руку и уже хотела бегом спуститься вниз (как будто я воришка, а не заплатила честно пять тысяч рублей), как меня радостно перехватила соседка.

– Эй, новенькая, – она так и называла меня с тех пор, как увидела, – Что, хозяйка дома? Да не удивляйся так, – усмехнулась она, заметив, как вытянулось и побледнело даже в желтком свете лампочки мое лицо. – Я твое расписание давно изучила, – что ж, приятно, когда твоя жизнь, кому-то так интересна. – Убежишь? Давай лучше ко мне, ужинать. Нечего ночами по городу шляться.

Пока я придумывала вежливые отговорки, соседка схватила меня за локоть и чуть ли не силой втащила внутрь.

Я оказалась в точно такой же, как у Марии Александровны, прихожей. За одним маленьким исключением. В отличие от квартиры хозяйки здесь был 21 век со всеми его наворотами и удобствами, поэтому старым стенам оставалось только недовольно бурчать про себя, но терпеть современную краску, навесные потолки и яркий свет энергосберегающих ламп.

Соседка подсунула мне шведские тапки и провела в гостиную. Я предположила, что именно так должна выглядеть одна из комнат хозяйки – просторная, с двумя огромными окнами и тремя дверьми, ведущими в соседние помещения.

Усадив меня за стол, соседка, пока кипел электрический чайник, навалилась на скатерть и завалила вопросами, точно опасалась, что я выскочу из ее шведских тапок и все-таки убегу. Одновременно она выкладывала информацию, от которой у меня шевелились волоски на руках. Может, и ногах. Но ноги я вроде побрила.

– Странная же она, эта твоя хозяйка, да? Я ведь в этом доме почти десять лет живу, а ни разу у нее в гостях не была. И она ко мне зайти не соизволила. А я уж и так, и эдак приглашала, – «тут можно не сомневаться», подумала я. – А эта нос задерет, «дорогой» обзовет и прочешет мимо. Интересно, она так с прической и спит? А? – невольно потрогав свои модненькие короткие волосы, соседка внимательно посмотрела на меня. Помочь ей, увы, мне было нечем. В глазах соседки отразились боль и разочарование. – А ведь, говорят люди, – не иначе она целое расследование провела, – говорят люди, что когда-то ее, – соседка махнула в рукой в сторону, где по ее расчетам должна находится квартира Марии Александровны, – предки чуть ли не всем домом владели. Потом эта квартира, конечно, коммунальной стала. Еще когда я сюда переехала, вместе с твоей хозяйкой три семьи жили, – я невольно представила три запертые комнаты в своем коридоре.

– И что с ними стало? – не удержалась я от вопроса. – Квартиры получили?

– Если бы, – махнула рукой, довольная произведенным эффектом, соседка. – Всех извела. И ни разу не повторилась. Одну, говорят, в дурку упрятала. Второго споила, и он на улице замерз. Третья и вовсе с собой покончила.

– Где? – поежилась я, не особо рассчитывая, что услышу ответ, который меня успокоит.

Соседка улыбнулась. Ее вечер явно переставал быть томным.

– Точно не знаю. Не то в своей комнате, не то в ванной.

Больше никогда, никогда не буду я принимать душ в этой квартире. По крайней мере, пока не узнаю точно, где бывшая жиличка самоубилась.

– И неужели никто Марию Александровну не заподозрил?

– В чем? – удивилась соседка. – Все шито-крыто. И комнаты соседские ей законным образом перешли. Только на фига, вот скажи, ей одной такие хоромы? Может, у нее родственники есть? – не теряя надежды выжать из меня хоть что-то, спросила она.

Я отметила про себя, что соседка живет ровно в таких же хоромах. И тоже одна. Но промолчала.

– Вот тогда-то она и стала жильца искать.

– И что, никого не нашла? – удивилась я, припомнив аппетитные условия, на которые сама клюнула.

Соседка пожала плечами.

– Я, конечно, точно не знаю. Но вроде ей не подошел никто.

Да, подумала я, глядя в замочную скважину много не выяснишь.

– Хотя, – соседка замялась, – показалось мне, что одно время появился у нее кто-то.

– Появился кто-то? – переспросила я, представив бодрого старичка на кухне с букетом.

– Ну, жилец. Или жиличка, – в голосе соседки прозвучала досада. – Я так и не поняла.

– И куда же он или она делись? – спросила я.

– Кто ж его знает? Был и сплыл.

– Был и сплыл? – зачарованно повторила я.

– Ага, – с готовностью замелькала соседка седой макушкой. – Эклер будешь?

До эклеров ли теперь? Но пирожное все-таки взяла. Думала, что кусок в горло не пойдет, однако проглотила и не заметила.

Пора возвращаться домой. Разговор, а, вернее, монолог соседки, постепенно стух, интерес ее ко мне тоже поугас, и чайник она в третий раз ставить не стала, тонко намекая, что пора бы и честь знать.