«Хай, пипл! С вами снова я, Павел Богатырь, и мой канал «Зашибайка». Несколько дней назад я разместил опрос на тему фонда «Эпилог». Много воды с тех пор утекло, и я хочу обновить результаты.

Предыдущее голосование я закрыл через три дня, и его итоги вы видите сейчас на экране. Мнения разделились почти пополам.

Но это было до грязной истории с батюшкой и вооруженными восьмиклассниками. Сейчас «Эпилог» стал пульсирующей раной на теле нашего общества – эк как загнул, а? – и мне любопытно узнать ваше отношение ко всей этой кутерьме.

Голосуем заново! Для чистоты эксперимента опрос будет также открыт три дня. Сверяем часы – и понеслась!»

Глава 19

Утром нестерпимо захотелось красоты. До такой степени, что стало плевать на работу и планы. Плевать, что среда.

День за свой счет, пожелания здоровья от начальства – и среда превращается в субботу. Даже лучше: в личную субботу. Пока москвичи корпят над отчетами и планами продаж, в питомнике роз царит настоящее лето. Рай для поэтов и цветоводов.

Ночной дождь еще сверкает каплями на розовых бутонах. Некоторые кусты заметно потрепало: алыми лепестками усеяна влажная земля, и низко кланяются пышные цветки. Розы, розы везде! Красные, белые, бледные и пунцовые, двуцветные, махровые… они источают головокружительный запах, и ошалевшие бабочки по ошибке садятся на малиновый рукав.

За ровными посадками чайных и садовых красавиц начинается феерия: ограды и беседки увиты плетистыми розами, а лужайки покрыты стелющимися сортами – почвопокровными, как называют их садовники.

Безоблачное небо, яркие краски, упоительные ароматы и дремотное гудение шмелей. И, главное, полное отсутствии связи. Находясь вне зоны действия сети, так просто почувствовать свободу!

Прогулка в благоухающих зарослях приводит мысли в порядок. Мир больше не кажется серым и злым. Приходит уверенность: красота существует. Покой существует. Гармония, тишина, умиротворение – все существует, достижимо и возможно.

Каждый цветок настолько совершенен, что хочется смотреть на него бесконечно, и ничего больше не нужно, ни постов в соцсетях, ни видеороликов, ни блогов. Не нужно следить за новостями, включать телевизор и читать интервью. Отсюда, из цветочного оазиса, городские проблемы кажутся надуманными и пустыми.

Так где же реальная жизнь? Здесь, в глуши, вдали от тахикардического пульса столицы? Или все же там, среди ревущих экранов и осуждающих комментаторов, в стрессах и пороках, от которых так же сложно избавиться, как от собственной тени или слов-паразитов?

Свежий воздух пробуждает аппетит. В кофейне подают чай и орешки в меду. Сонная официантка в мятом фартуке выглядит внучкой фермера: светлая косичка, розовые губы, небрежно подвернутые джинсы. Веснушки, как у дочки. И белесые брови той же формы. Сколько ей, семнадцать?

Девушка лениво протирает стойку, стаканы, ложки. Хорошо, наверно, работать за городом, на свежем воздухе, среди такой красоты…

– Не жалуюсь, – вяло кивает официантка, перекатывая во рту жвачку. – Вам еще чаю или рассчитать?

Получив деньги, она хлопает кассой и стягивает фартук. На футболке – красный воздушный шар со смайликом и эмблемой фонда «Эпилог».

– Благотворительная, – хвастается она. – Наш садовый центр им розы планирует поставлять в дачный поселок, который они для своих подопечных обустраивают. Я там была недавно, в качестве ландшафтного дизайнера. Я пока учусь, но все остались довольны моими идеями. Даже главная приезжала, Костомарова, которую по телеку показывают. Она мне футболку и вручила. Ну и другие сувениры по мелочи. Их всем волонтерам раздают. Приятная тетка, только замотанная слишком. А ведь это было еще до обстрела в Левитане. Слышали? Конечно, слышали, сейчас только глухой об этом не слышал. У меня в Левитане подружка живет. Она мне такое про ту историю рассказала, закачаетесь!..

Глава 20

Тридцать семь и два – премерзкая температура, особенно у ребенка. Капризы, хныканье, красные глаза.

– Расскажи мне сказку, – требует дочка.

– О ком?

– Не знаю! – хлопает горячей ладошкой по одеялу. – Расскажи!

Кудри взъерошены, взгляд недовольный. Ей бы поспать, и все пройдет.

– Ну, слушай. Одна девочка…

…Одна девочка по имени Надя дружила с мальчиком по имени Кеша. Жили они в небольшом городке, летом ходили купаться на озеро, зимой катались на санках и лепили снеговиков. Кеша был старше на три месяца, а потому опекал Надю изо всех сил. Например, защищал от дворового пса и хулигана Васьки. Когда им исполнилось по семь лет, Надя и Кеша взялись за руки, пришли в свой первый класс, сели за одну парту, да так и провели вместе целых девять лет школьной жизни.

– Снова в деревню? – спросила Надя Кешу в первый день каникул.

Кешина семья была небогатой, и лето Кеша обычно проводил у бабки в Салабаево.

– Нет, – неожиданно ответил он. – В центр поеду. Поступать.

Надин мир покачнулся. Она была поражена. Девушка впервые слышала о том, что Кеша не собирается продолжать учебу в школе, а планирует куда-то там поступать. Мысль о том, что близкий друг не поделился своими планами, больно ранила. А перспектива расставания выбивала почву из-под ног.

Мир покачнулся, но со стороны это выглядело, как будто качнулась сама Надя. Кеша подхватил ее одной рукой за локоть, другой за талию.

– Что с тобой? – наивно спросил он, заглядывая в Надины глаза.

Но вместо привычной теплоты ее взгляд излучал злость и обиду.

– Что со мной?! – воскликнула она, отпихивая его руки. – Со мной-то все нормально, а вот с тобой что? Ты уезжаешь, оставляешь меня здесь одну, и говоришь об этом вот так, в самый последний момент?! А если бы я не спросила, ты так и не сказал бы мне?

Надя была в ярости, и Кеша отошел от нее подальше. Заметив это, Надя заплакала. Не так она представляла себе первый день каникул. Да и все свое будущее.

– Я обязательно сказал бы тебе, – дрожащим голосом заговорил Кеша. – Просто ждал ответа, чтобы точно знать, возьмут меня после девятого класса или нет. Письмо из семинарии только вчера пришло, и это вообще чудо, что мне разрешили поступать сейчас, не теряя еще два года в школе.

– Семинария? – перебила Надя. – Ты что, попом собираешься стать?!

Он глубоко вздохнул и заговорил своим фирменным убаюкивающим голосом:

– Я все тебе подробно разъясню. Это очень важно для меня, я уверен, что скоро твоя обида пройдет, и мы сможем порадоваться моей удаче вместе. Пойдем ко мне, посмотрим брошюры…

– Не хочу я смотреть твои дурацкие брошюры! – закричала Надя, толкнула его и убежала домой.

Они не общались два дня. Надя выплакала все глаза и до дыр пересмотрела совместные фото, но к телефону не подходила. На третий день Кеша пришел лично.

– Завтра уезжаю, – с порога заявил он, боязливо поглядывая на подругу.

Надя с деланным равнодушием кивнула и пошла на кухню заваривать чай.

– Раз тебя не будет, буду теперь с Мишкой за партой сидеть, – вызывающе заявила она, следя за Кешиной реакцией.

– Мишка давно к тебе клинья подбивал. Он вроде как нормальный, – дипломатично ответил Кеша.

– Да, симпатичный и веселый, на день рождения мне плеер подарил. Я ему нравлюсь, и он не скрывает своих чувств в отличие от некоторых, – провокационно сказала Надя.

Но Кеша просто покивал, глядя в чашку. Про плеер он, конечно, знал, да и Мишины чувства к Наде обсуждались уже не один раз.

– Может, дать ему зеленый свет, начать встречаться, как думаешь? – доливала Надя масла, но огонь все не разгорался.

– Он вроде как нормальный, – повторил Кеша, и Надя вышла из себя.

– А ты что же, в вечные девственники теперь записался? – поддела она.

– Священникам можно жениться, – спокойно ответил Кеша.

– Правда? – осеклась Надя. – Я не знала…

Может, не все еще потеряно? Отучится Кеша, вернется взрослым человеком. Когда сверстники будут еще сопливыми студентами, он уже работать будет. А на ком же священнику жениться, как не на самой близкой подруге, с которой всю жизнь бок о бок провел?

Надя смягчилась. Она подсела к Кеше и взяла его за руку.

– Так что же, мне тебя ждать? – многозначительно спросила она.

– Конечно, ждать! – воскликнул Кеша. – Я отучусь и обязательно вернусь сюда, в родной город. Только здесь я нужен, только здесь я могу что-то изменить! Эх, Надюша, знала бы ты, сколько у меня планов, сколько понимания, как и что нужно сделать, чтобы все было правильно, по-божески.

Он приобнял ее и мечтательно вздохнул. Надя вздохнула тоже. Она не знала, какие золотые купола сияли в воображении Кеши, но ясно видела собственные мечты. Просторный деревянный дом, послушные детишки, цветущий сад рядом с храмом. Она сама – красивая, спокойная, излучающая тихое счастье, и Кеша, мудрый, достойный, уважаемый. Зря косу весной отрезала, пожалела она. Ну ничего, хихикнула про себя, до свадьбы отрастет.

Прощание было светлым. Умиротворенная Надя проводила Кешу, смахнула пыль с настенного календаря и отметила тот день аккуратным крестиком. Нахмурилась и дорисовала снежинку: негоже крест не по назначению использовать, есть у него один-единственный истинный смысл, и охранять его теперь их задача. Нади и Кеши.

В сентябре Надя строго отказала Мише и до выпускных экзаменов просидела за партой одна. В ее движениях появилась плавность, важность. Подружки хихикали и обзывали попадьей, но Наде это даже льстило: в отличие от этих свистушек с неопределенным будущим Надя четко знала свою судьбу, свою миссию.

Последний учебный год прошел в скандалах с родителями. Мама никак не могла смириться с тем, что Надя не собирается никуда поступать.

– Я все понимаю, Наденька, – говорила она плаксивым голосом, – я же не против, жди своего Кешу! Но почему учиться-то при этом нельзя? Правда, Юра?

Папа Юра согласно кивал.

– Мам, пап, мне учеба не нужна, – объясняла Надя. Родительская опека раздражала, но нельзя давать чувствам волю, нельзя терять лицо. – Моя судьба предрешена. Зачем мне тратить время на институт? Я все равно не буду работать!

– Но почему же и не поработать, доченька? – недоумевала мама. – Хочешь ты семью, детей, это замечательно! Но специальность иметь тоже не помешает!

Папа все кивал, и Наде пришлось сдаться. Она выбрала педагогический. Умение учить может пригодиться, рассуждала она. В конце концов, можно перевести детишек на домашнее обучение, оградить их от школьной скверны.

Кеша навещал по праздникам. В Надином доме его принимали с красноречивой теплотой. За годы в семинарии он возмужал и окреп, отрастил бородку, стал говорить благостным низким голосом. Надя слушала его мелодичный бас, и почему-то представлялся тягучий сладкий мед на солнечной пасеке. Может, это предчувствие? Предвидение собственной маленькой пасеки, теплого солнца, счастливого лета?

Кеша приезжал и уезжал, Надя становилась педагогом, бывшие одноклассницы хвастались столичными друзьями, путешествиями и свадебными фото. Шло время, городок наполнялся новыми выпускниками, и в их глазах светилось радостное предвкушение великой взрослой жизни.

А потом Кеша приехал насовсем.

С женой.

Надиной истерики Кеша не понял.

– Я же говорил, что мне можно жениться, – оправдывался он своим медовым басом. – Разводиться нельзя, а жениться можно. Почему ты так удивлена?

Надя не стала объяснять. Затаив дыхание, она наблюдала, как один за другим исчезают их с Кешей сыновья и дочки, рассыпаются ульи и яблони в призрачном саду, рушится вымечтанный дом, погребая под собой Надино будущее.

Хорошо хоть на педагога отучилась.

Кеша с молодой женой – дурнушкой, надо сказать, – поселился недалеко от Нади. Хотя в таком небольшом городе, как Левитан, все недалеко. Нового батюшку полюбили, стали приглашать на городские мероприятия, в больницы и школы. Отец Иннокентий умел найти общий язык и с умирающим стариком, и с малолетним хулиганом.

Надя превратилась в Надежду Петровну, быстро дослужилась до директора школы. Рано похоронила мать, жила с отцом: он так и продолжал все время безмолвно кивать, как будто еще слышал плаксивый голос жены, уговаривающей дочь подстраховаться и не ставить на своей судьбе жирный православный крест.

В тридцать два года Надежда Петровна выглядела лет на сорок пять. О личной жизни и не думала: боль от предательства все не утихала. Десятилетней давности разговор хранился в памяти так четко, будто произошел лишь вчера:

– Как же так, Кеша? – горько спросила тогда она, имея в виду всю свою разрушенную жизнь.

– Прости, – понурился он в ответ. – Свадьбы не было, мы тихо повенчались перед лицом Господа, даже родителей не звали, ни моих, ни ее. Не держи обиду, что не пригласил тебя.

– Не пригласил? – непонимающе переспросила Надя. – Ты думаешь, в этом дело? Считаешь, я злюсь на то, что ты меня не пригласил на венчание?

– А на что тогда? – заморгал Кеша. Ресницы у него были длинные, пушистые. Да и сейчас, наверно, такими остались.

– Правда не понимаешь? – поразилась Надя. – Ты же ранил меня в самое сердце! Разбил мне жизнь! Я тебе доверилась, а ты меня так жестоко обманул!

– Да в чем же? – искренне недоумевал Кеша, и Надю осенило: ничего не было.

Не было обещаний, признаний в любви и клятв верности. Не было совместных планов, не было ни слова о том, что Кеша собирается жениться на Наде после учебы в семинарии. Огромная вселенная их счастливого будущего существовала только в Надином воображении.

Между Надей и Кешей никогда не было даже намека на роман. Она судорожно прокручивала в голове все его слова и жесты в отчаянной попытке найти хоть одно доказательство своей правоты. Ей нужно было оправдаться перед собой за свой самообман.

– Ага! – нащупав, закричала она так, что Кеша дернул бородой. – Ты просил тебя ждать, помнишь? Я спросила, мне тебя ждать? И ты ответил: да, конечно, жди! Вот где ты меня обманул!

– Какой же тут обман, – забасил Кеша, – все по-честному. Пообещал вернуться, вот и вернулся. Я тебя бросать не собирался. И сейчас не бросаю. Станем дружить, как и всю жизнь дружили. Ты же мне как сестра, Надюша!

– Но… ты… – всхлипнула Надя да так и не договорила. Хотела напомнить, что разговор был про свадьбу, когда Кеша сказал, что собирается жениться, а сразу после этого велел ждать его, вот она и решила, что роль невесты уготована ей, и все было так понятно и бесспорно, что объяснения и признания казались лишними…

Но она не стала ничего говорить. Кеша женат, считает Надю сестрой, на роль своей супруги никогда ее не рассматривал. Сама виновата. Напридумывала себе черт знает что.

Надя с облегчением выдохнула: впервые за последние годы она может без угрызений совести чертыхаться, божиться, материться и рисовать крестики. Утешение слабое, но лучше, чем никакое.

Так они и стали жить. Надя отдалилась от Кеши, церковь не посещала, углубилась в работу. И вот, столько лет спустя, он появился на пороге ее кабинета в сопровождении завуча, школьного психолога и почему-то химички.

– Надежда Петровна, это наш знаменитый отец Иннокентий, – объявила завуч. – Хотя что я вам его представляю, вы же наверняка и сами знаете эту выдающуюся личность. Благодетель, элита нашего города!

Кеша приблизился к ее столу, вежливо улыбнулся и пожал руку. Не узнал?!

– Очень приятно, чем обязаны? – скороговоркой выпалила она, чувствуя свои холодеющие пальцы в его уютной ладони.

– Отец Иннокентий проводит лекции для школьников в преддверии светлого праздника Пасхи. Я все правильно говорю, батюшка? – заискивающе спросила завуч.

Батюшка благосклонно кивнул, и та счастливо рассмеялась.

Мужчина в женском коллективе – всегда бомба. Даже если это женатый священник.

– Что ж, – проговорила Надежда Петровна, опускаясь на свой директорский стул. – Будем рады. По всем организационным вопросам обращайтесь к Елене Николаевне. Я со своей стороны поспособствую, чем смогу.

Кеша поблагодарил, скользнул по ней безучастным взглядом и удалился в окружении щебечущих дам.

Не узнал!

Надя подождала, пока за бывшим возлюбленным закроется дверь, подскочила к шкафу и уставилась в зеркало.

Зеркало отражало только до пояса, но и этого хватало, чтобы понять, почему Кеша не признал свою Надю. Она смотрела на себя со стороны и видела грузную фигуру, практичную короткую стрижку, мешки под глазами, второй подбородок. Ничего общего с хрупкой русоволосой девушкой, какой она была в год их последней встречи.

Когда она успела так располнеть? Почему так плохо лежат волосы, такая тусклая кожа? Откуда это угрюмое выражение лица?

На дворе май, конец учебного года, еще чуть-чуть – и каникулы. Можно будет немного расслабиться, появится больше времени для себя. Хотя какое оно, время для себя? Выходные вдвоем с отцом? Генеральная уборка квартиры? А Кеша все так же хорош: даже ряса не скрывает мощное тело, и глаза так задорно блестят…

Тридцатидвухлетняя Надя созерцала свое сорокапятилетнее отражение, и ей стало очень-очень грустно. Внезапно ожили девичьи фантазии: солнечная пасека, дружные детки, домашний хлеб на скатерти в клеточку, семейные пикники. И навалилось осознание, что ничего из этого не будет. Ни с Кешей, ни с кем-то другим. Годы упущены, жизнь встала на тоскливые рельсы и катится к одинокой пенсии. И так тошно от этого, так мерзко.

До Пасхи оставалось несколько недель. Надежда Петровна успела внушить мальчишкам идею сорвать акцию фонда «Эпилог» и обвинить во всем батюшку Иннокентия. Бесы плясали в сердце, заставляли усугубить положение, подстроить что-то более страшное: взяточничество, педофилию, разврат, чтобы он не выкарабкался, хлебнул лиха, потерял все безвозвратно, как потеряла она сама.

Но в педагогическом не учили подставлять людей, и она струсила, побоялась быть пойманной. Да и так неплохо вышло. Имя святоши замарано, люди начали его сторониться. Из благодетеля и городской элиты он превратился в попа с подмоченной репутацией.

Так ему и надо.

***

Ну как тебе сказка, малышка?

Малышка мирно посапывает. Пальчики сжимают ухо розового зайца. От ночника по потолку блуждают звезды. За окном шумит город: обсуждает видео, высказывает мнение, судит учительниц и разделяется на враждующие лагеря.

Глава 21

Катин день рождения удачно выпал на субботу. Виновницу торжества выманили из загорода, не раскрывая карты.

– Скажем, что едем в обычный ресторан, – инструктирует Эмма. – Про СПА-салон молчим до последнего. Сюрприз будет. Я уже все проконтролировала, заехала туда сегодня сранья.

«Сранья», смешно. Нет такого слова. Надо говорить «спозаранку». Но Эмма не согласна.

– Спозаранку – это ясное деревенское утро, жаворонки в голубом небе и васильки во ржи. А тут, –указывает на дождь за окном, – подойдет только «сранья».

На ней обычные джинсы, а потрясающая прическа убрана в хвост.

– Нас ждет пять часов сауны, хаммама и релакса. Зачем наряжаться, если все равно раздеваться?

Вспоминается жестокое «Не крась глаза, когда идешь реветь». Что за человек это написал? Ехидно хихикающий бездушный тролль? Или расчетливый прагматик, как вот Эмма, например?

– Давай, Леська, не зависай! – торопит подруга. – С Катькой встречаемся через час, она уже едет. Собирайся!

Раз наряжаться не нужно, на приготовления к празднику уходит не больше десяти минут. Контрольный осмотр квартиры, проверка розеток, окон, утюгов. В детской полумрак: опущены шторы, и на кроватке среди игрушек светлеет дочкина макушка. Дремотно тикают настенные часы. Хочется вечно вот так стоять в дверях, ловя каждый шорох, охраняя чистые детские сны…

– Все еще не разобрала комнату? – раздается вдруг Эммин голос прямо из-за спины.

Не спрашивая разрешения, она протискивается в детскую, подходит к кроватке, вытягивает из плюшевого нагромождения беловолосую куклу. Иллюзия рассеивается.

– Лесь, не береди себе раны всем этим, – она машет куклой, и та изрекает механическое «мама». – Обалдеть, таких еще выпускают?! Давай сдадим игрушки в детский дом, отремонтируем комнату, уберем мебель. Я могу помочь, тебе даже прикасаться здесь ни к чему не придется, только дай свое согласие. Вот увидишь, без призраков прошлого жить легче станет!

Эмма бросает куклу на постель, пустую, холодную, безжизненную постель. Снова раздается жалостливое «мама». Звук разоренной мечты.

– Едем же! – успевает крикнуть Эмма, и душащие рыдания отступают, так и не пролившись облегчительным дождем.

***

Катя при полном параде. Ее не предупредили, что придется раздеваться.

– Жалко завивку и макияж, но что поделаешь, дареному коту в зубы не смотрят, – скороговоркой шепчет Эмма и раскидывает руки, широкими шагами приближаясь к имениннице.

Воздух сотрясают миллионы поздравлений, комплиментов и поцелуев. Без условностей не обходится даже встреча трех ближайших подруг.

Эмма вручает розовый свиток, Катя ахает, читает о предстоящих удовольствиях, снова ахает. Новый вихрь благодарностей и объятий. Наконец эмоции утихают. Прибывает такси. Ехать недолго, но дорога успокаивает, бездействие разглаживает мысли.

За окном пролистывается город: светофоры, зонтики, вывески и мокрые клены. Под щебет Эммы и Кати тянет в сон.

Вспомнили старую шутку про чью-то подружку: «Это Оля из Подольска.» – «Из-под кого?!» Глупо и несмешно, если лично не знать героиню каламбура, а если знать, то уморительно даже сейчас, столько лет спустя.

Остановка, лужа, приветливый швейцар. Позолота и завитки, лилии в гигантских вазах. Салон чрезмерно роскошен, но Кате вроде нравится.

– Девчонки, это так здорово, собраться всем вместе и почистить перышки! – радуется она. – А то дома я даже ванну дольше семи минут принять не могу, всем от меня что-то надо. И это при том, что у нас три санузла!

После массажа, сауны и бассейна запланирован перерыв. Время расслабиться в шезлонге и завести неспешную беседу.

– Закуски тут сумасшедшие! – восторгается Катя, уминая канапе. – Даже не верится, что посуду мыть не придется.

– Я не понимаю, – лениво тянет Эмма, – у вас же обеспеченная семья. Найми помощницу, зачем ты сама все делаешь, если так устаешь?

– Устаю, конечно, – соглашается Катя, – но никому свои грязные тарелки не отдам. Во-первых, созданием домашнего уюта я выражаю любовь к моей семье. Во-вторых, еще вопрос, что тяжелее: самой делать всю работу или следить за домработницей.

– Все равно не понимаю, – упрямо говорит Эмма. Немного думает и добавляет: – Хотя бог с тобой и твоими тарелками. У каждой из нас есть свои странности. Правда, Лесь?

Такова Эмма. Нерешенные вопросы не дают ей покоя даже после успокаивающей фитобочки. Если уж Эмма наметила цель, с курса ее не собьешь. Видимо, с детской комнатой придется распрощаться.

Сон наползает незаметно. Вроде только что Катя и Эмма болтали рядом, а стол ломился от изысканных блюд, и вдруг, после секундной темноты, почти все тарелки пусты, а голоса подруг раздаются из парилки. Сколько же времени прошло?

В сауне пахнет хвоей, блаженный жар окутывает тело.

– Помню, он еще маленьким был, – рассказывает Катя про старшенького, – мы ему только объяснили простейшие правила этикета. Ну там, девочек вперед пропускать, руку подавать, место уступать. В том числе рассказали, что если кто-то что-то уронил, надо поднять и подать или хотя бы вежливо сказать человеку «вы обронили». И вот идем по улице, перед нами женщина бросает на землю окурок. А этот карапуз догоняет ее с криком «тетенька, вы уронили!» и сует ей в руки ее бычок!

Катя заливается счастливым смехом и как будто молодеет, возвращается в те времена, когда ее сын был маленьким забавным человечком, у которого впереди вся жизнь, все дороги.

– Я, конечно, пыталась объяснить ребенку разницу между выкинутым мусором и оброненной вещью, но он так и не понял. Говорит, если мусор не в урне, как я пойму, что это мусор? Так и возвращал прохожим бумажки и окурки, которыми они сорили. И вы знаете, взрослым людям становилось неловко! Обычно они бормотали «спасибо, мальчик», хватали свой мусор и либо забирали с собой, либо доносили до ближайшего мусорного бака… Вот так малолетний мальчуган стоял на страже чистоты района.

Катя гордо блестит глазами.

– Боже, ну и история, – комментирует Эмма. – Просто Супермен Южного Бутова. Надежда Гринписа, гордость коммунальных служб!

Даже в бане она выглядит, как северная герцогиня. Строгий профиль, тонкие пальцы. Такие женщины вгоняют в дрожь многих мужчин.

У Эммы нет детей, и она никогда не изъявляла желания их завести. Наверно, поэтому она так легко готова разрушить детскую, это последнее убежище, уютную гавань, мирный оазис, где так сладко спится маленьким девочкам и их мамочкам…

– Лесь, ты что, опять носом клюешь? – окрикивает Катя. – Мы тут строим планы на вечер. Предлагаю финальный заплыв в бассейне, а затем ужинать. Но предупреждаю: весь дальнейший кутеж за мой счет!

***

Кутеж оканчивается за полночь. Розовощекая Катя отправляется к семье, мужу, дочкам и сыну, который из находчивого карапуза вырос в угрюмого увальня, не желающего жить как все.