Домой

Иногда я думал о том, что сделают с моим телом, когда я умру. Скорее всего, меня бы решили подхоронить к родителям. Но дядя Женя, живя в другом городе, не стал бы следить за могилой. Если только Рома?.. Нет, он тоже не стал бы. Он так отгонял во всех наших разговорах от себя тему смерти, что я даже не мог себе представить его на кладбище. Тогда, наверное, меня следовало бы кремировать, а прах высыпать где-нибудь…

Раздался звонок. Я испугался, что это был кто-то из «Книжного червя». Подождав секунд пять, я заставил себя достать телефон из кармана и тут же успокоился – звонил как раз Рома.

– Йоу, чё делаешь? – поприветствовал он, как всегда, бодро.

– Сижу на кладбище.

– А-а-а, ну понятно… Когда трупами надышишься, подваливай на Первомайскую, окей?

Я на секунду задумался, пытаясь внутренне определить, были ли у меня силы сегодня общаться с Ромой.

– Окей, – всё-таки ответил я.

Рома всегда появлялся внезапно. Его жизнерадостный тон, за которым скрывалось что-то куда более сложное, иногда раздражал, а иногда наоборот внушал какую-то смутную надежду.

Мы были знакомы с ним с раннего детства. Нам было лет по пять – тогда мы с родителями жили ещё в Жёлтом Доме, а Рома, который жил в соседнем, прибегал играть к нам во двор. Помню, как мы покупали с ним маленькие чёрные петарды, которые называли бомбами, потом Рома клал их в песочницу, засыпал сверху песком, и они смешно покали где-то внутри.

Когда началась школа, мы стали видеться с Ромой гораздо реже. А потом мы с родителями и вовсе переехали из Жёлтого Дома на новую квартиру. Прожить в ней вместе нам было суждено недолго – спустя полгода после новоселья родители умерли.

После того, как дядя Женя оформил документы об опеке и уехал, около месяца мне было безумно страшно выходить на улицу. Целыми днями я сидел в комнате с зашторенными окнами и выключенным светом. Всё, что я мог делать – это до тошноты разглядывать в сумерках узоры на обоях. Несколько раз, когда заканчивалась еда, я заставлял себя сходить в ближайший магазин, а возвращался оттуда в истерике. Когда в очередной раз у меня закончились продукты и я не смог заставить себя вновь выйти на улицу, я решился позвонить Роме и попросить его принести мне еды. Продукты он принёс почти сразу же, а через несколько дней уговорил меня выйти с ним на улицу. Несмотря на все мои возражения, он потащил меня в парк, там дал попробовать алкоголь и повёл кататься на аттракционах. Помню, как под конец того вечера я подумал, что жить всё-таки можно, если закрыть глаза абсолютно на всё.

К сожалению, приводить себя в такое состояние я мог не всегда и ненадолго. После того вечера я снова стал ходить в школу, но она вскоре стала для меня новым кошмаром.

Рома же с каждым годом ходил в школу всё реже. Вместо этого он стал активно заниматься своей личной жизнью: постоянно с кем-то знакомился и строил романтические отношения и с девушками, и с парнями, и даже с совсем взрослыми людьми.

Когда мы изредка виделись с Ромой, почти всё время он посвящал рассказам о своих многочисленных любовных перипетиях. Начинались же наши встречи всегда одинаково – он внезапно звонил и так, словно в последний раз мы разговаривали буквально пять минут назад, предлагал где-нибудь увидеться. Иногда я понимал, что у меня не было на это сил, и отказывался. Но порой, как и в этот раз, что-то подталкивало меня согласиться.

Я встал со скамейки и подошёл ближе к памятникам. Зажмурился, мысленно обнимая сначала маму, потом папу. На памятниках не было портретов – дядя Женя сначала долго откладывал их установку, а потом, похоже, и вовсе об этом забыл. Впрочем, портреты на камнях мне и не были нужны – я помнил лица родителей до мелочей.

Мысленно попрощавшись, я заставил себя уйти, иначе детские воспоминания вновь захлестнули бы меня, так что до Ромы я сегодня уже бы не добрался.

Направившись по тропинке к выходу с кладбища, я не смог в очередной раз не зацепиться взглядом за стоящий недалеко от родительских могил странный фигурный памятник. Выделялся на фоне остальных он не только своей причудливой формой, напоминающей орех, но и необычной надписью – на нём вместо двух дат была выбита лишь одна, «29 февраля 1912 г.», а ниже было подписано: «Убоясь внъ утробы лишиться материнской любви, заручился въчной». Каждый раз, проходя мимо, я невольно начинал размышлять об этом человеке и его странной судьбе – попрощаться с жизнью, не успев её увидеть. Такая участь мне казалась ярчайшим примером хаотичности и абсурдности жизни, а надпись на памятнике – примером того, что даже такие случаи, как смерть в утробе, люди стремятся наделить каким-то особым, сакральным значением, лишь бы не признаваться себе в полном отсутствии во всей жизни всякого смысла.

Продолжая разглядывать памятники и кресты, я незаметно добрался до выхода с кладбища. Проходя мимо церкви, увидел двух выходящих из неё женщин в платках. Одна из них тараторила другой на ухо:

– А это твоё обжорство, небось, от того, шо на тебя хто-то порчу навёл! Ты пойди к бабке какой… Я вот в позапрошлом годе, помнится, захворала, так мне бабка сделала заговор, и язвенный колит как рукой сняло!

Женщины сняли платки, трижды перекрестились и поковыляли к отверстию в заборе. Я дождался, пока они скроются, и сам направился к выходу.

Оказавшись за забором, осторожно пошёл по устланному полусгнившей листвой тротуару, стараясь держать максимальную дистанцию от других людей. До Первомайской улицы идти было недалеко, но прогулки в людных местах при свете дня всегда давались мне тяжело – каждый человек, который встречался на пути, казалось, пытался вторгнуться в моё пространство. Я убеждал себя, что на самом деле я никому не нужен и всем на меня плевать, но это не помогало успокоиться. Любой случайный взгляд в мою сторону ощущался, словно острая иголка, впивающаяся глубоко в кожу, и, когда этих иголок становилось совсем много, от боли у меня даже подкашивались ноги.

Чтобы отвлечься, стал разглядывать землю под ногами. Валяющиеся на асфальте листья редко выглядели свеже-опавшими, яркими и красивыми, – в основном, они были уже сморщенные, тёмно-коричневые, пропитанные насквозь дождевой влагой. Смотреть на них было неприятно, но, в то же время, их изнеможённый вид вызывал жалость, которую обычно испытываешь, глядя на животных, измученных голодом и болезнями.

Так я продолжал механически идти вперёд, пока меня не окликнул знакомый весёлый голос.

– Эй, Сирота! Я тут!

Рома знал, что мне не нравилось это прозвище, но все мои просьбы перестать меня так называть он, со свойственной ему непринуждённостью, игнорировал.

– Привет, – сказал я, подходя к Роме ближе.

Он стоял посреди тротуара, держа в руках полупрозрачный целлофановый пакет, в котором можно было разглядеть несколько бутылок разного алкоголя.

– Я вот решил закупиться продуктами на неделю, – Рома поднял позвякивающий пакет и хохотнул.

Мы отошли к стене. Рома поставил пакет на землю, раскрыл его и достал бутылку пива. Прислонил её горлышком к выступу под окном, резко дёрнул, и крышка отлетела. Потом он с наслаждением сделал первый глоток и, вновь посмотрев на пакет, сказал:

– Тут вермут, коньяк и водка. А ещё… мне недавно врач сказал употреблять в пищу больше зелёного, так что я решил взять абсент.

Рома бережно взял пакет в руку, и мы пошли вдоль стены.

– Угадай, у кого я вчера был?! – начал он с нарочито интригующей интонацией и, не став дожидаться моих предположений, сам дал ответ. – У Оли!

– У Оли? Она же вроде бы тебя бросила?

– Ну да, бросила. Да у неё сила броска маленькая! Ха! Вчера снова тусили у неё.

Рома сделал ещё один большой глоток пива и с улыбкой добавил:

– Но сейчас я хочу закинуть свой невод в другое море.

Он достал из кармана телефон и нажал на нём на ярко-оранжевую иконку – это было приложение для гей-знакомств.

– Посмотрим, что тут сегодня бог послал… – задумчиво сказал Рома и стал энергично перебирать на экране разные анкеты.

Послышался крик. Резко из-за угла выскочило большое чёрное пятно – приглядевшись, я понял, что это были двое дерущихся мужчин. Они яростно колотили друг друга и в перерывах между ударами успевали выкрикивать ругательства. Потом один из них повалил другого на землю и стал бить ногой по лицу.

– У-у-у, пошли-ка отсюда, тут и без нас весело!.. – сказал Рома, подтолкнул меня со спины, и мы быстро пошли к противоположному концу дома.

Свернув во двор, сбавили темп. Рома раздражённо покачал головой:

– Как меня задолбало, что в этой стране везде одно быдло! Примитивизм, конечно, бывает хорош, но в живописи, а не в людях!

Мы подошли к ближайшему подъезду и сели на лавочку. Рома достал из кармана пачку сигарет и зажигалку, неудачно попытался их поподкидывать, словно жонглёр, затем поджёг одну из сигарет и закурил. Сделав несколько затяжек, взял в руку телефон и продолжил перебирать анкеты в приложении.

– Ну а у тебя чё как? – спросил он мимоходом.

Я помедлил с ответом. С одной стороны, мне не хотелось грузить Рому негативом, тем более, что на него он всегда реагировал упорным отрицанием, но, с другой стороны, ничего позитивного выдавить из себя я не мог. Решил сказать правду.

– Мне очень страшно.

– О-ой… У меня сейчас пиво скиснет от тебя! – сказал он раздражённо, но потом, будто сообразив, что погорячился, добавил более участливо, – что на этот раз случилось?

Мне хотелось ответить, что ничего принципиально нового и не должно было случаться – жизнь в принципе страшна, но, вспомнив о том, что сегодня произошло, сказал:

– Я сегодня сбежал с работы. Больше не могу там находиться. И я не знаю, как буду жить дальше.

– Подумаешь! Придумаем! – легко сказал Рома и сделал ещё один глоток пива. – Ты лучше посмотри, какой клад я тут откопал!

Он протянул мне телефон, на экране которого была открыта переписка с неким Аркадием.

– Ему 30 лет, у него ВИЧ, и он из принципа не лечится, – заинтриговал Рома.

Короткая переписка заканчивалась сообщением Аркадия: «Я осознал, что то, что со мной произошло, – это закономерный итог моего прошлого образа жизни, моего неизбывного потакания тришне, всем тем жаждам и сиюминутным стремлениям, что неизбежно раскручивают колесо сансары. Учитывая это, принимать терапию мне представляется бессмысленным – ведь болезнь дана мне в наказание, а, значит, пока я не искуплю свою вину перед мирозданием, она меня не отпустит. Поэтому теперь я очищаю карму, стараюсь соблюдать дхарму и иногда устраиваю друзьям ЛСД-трипы».

– Вот видишь, каких интересных людей я нахожу! – сказал Рома с неподдельной гордостью.

Пока я читал сообщение Аркадия, Рома уже успел опустошить свою бутылку. Кинув её в стоящий в двух метрах от нас мусорный бак, он нетерпеливо зашуршал пакетом, выбирая себе следующий напиток.

– Надо будет с этим типом сдружиться, может, подгонит чего хорошего.

Поймав себя на этой мысли, Рома резко выпустил пакет из рук, схватил телефон и стремительно набрал в чат: «А кроме ЛСД ещё чем-нибудь располагаешь?». Ответ не заставил себя долго ждать: «Да, если нужно».

– Отлично! – воскликнул Рома, потирая руки.

– Это что, он наркотиками торгует? – робко уточнил я.

– Ну да! Да будет тебе известно, наркоторговля в России – это единственная сфера бизнеса, в которой нет государственного сегмента, поэтому там есть высокая конкуренция и хороший сервис!