Читать книгу: «Во что бы то ни стало», страница 3

И вот теперь, когда опять, вроде как, пришли буржуазные времена, а они, в общем-то, всегда невероятно скучны, природный романтизм нашего народа выражается во всеобщем мошенничестве. Никто налоги не платит – это нарушение закона сформировалось уже в мощное общественное движение! Каждый обманывает государство как может. Ну и друг дружку – тоже. Это как бы протест против сытости богатых! Это выражение внутренней свободы! И революционных настроений широких масс!»

Размышления об особенностях нынешнего бытия слегка отвлекли Юлию от треволнений, связанных с обменом. Однако придя домой, она тут же кинулась к телефону:

– Лена? Была сейчас у юристки, она рассказала мне страшные истории про обмен. Цепочка из десяти квартир, тридцать семь человек два года судились, и в результате все поехали обратно – кто-то там неправильно оформил документы… А вы с Виктором давно в этой квартире живете?

– Лет пять… Сейчас посмотрю точно, только паспорт найду. Да, четыре с половиной года.

«Раньше говорила, что три», – машинально отметила Юлия. И спросила:

– А раньше кто в квартире жил?

– Муж и жена. Потом они развелись. Он ее все в алкоголизме упрекал. Хотя, по-моему, было все наоборот. В результате он ее загнал в комнату в коммуналке, а сам в отдельную квартиру въехал. В мою. У меня на Таганской улице была однокомнатная. В том доме, где хозяйственный магазин сейчас. А у Виктора была комната на Авиамоторной. Хорошая комната. Только дом плохой.

– А, так вы тоже сменивали комнату и квартиру, – заметила Юля, – а там, у Виктора, на Авиамоторной, была трехкомнатная коммуналка?

– Двух.

– А что, просто соседей не отселили в твою однокомнатную? – адвокатесса явно сделала Юлию сверхподозрительной.

– Говорю же – дом плохой был, – напомнила Лена.

– Ясно, так когда пойдем в ЖЭК за справками? Меня юристка научила, как мы с тобой должны наши квартиры проверить, ну, чтобы уже точно знать, не были ли прописаны у нас, например, несовершеннолетние, которых незаконно выписали, а теперь они имеют право на нашу площадь.

– Ты знаешь, – задумчиво сказала Лена, – а ведь это вполне может быть. У меня подруга так квартиру купила. А потом выяснилось, что там еще какой-то пьяница прописан, который выписаться забыл когда-то. Так она его обыскалась по стране. Он съехал и бомжует где-то. А без того, чтобы его выписать, ее не прописывают. Потом выяснилось, что он умер. А в милиции говорят: «Несите справку, что он умер». А где ее взять-то, справку о смерти бомжа? В общем, моя подруга еле-еле как-то эту проблему решила. Так что твоя юристка молодец, действительно, надо проверить. Нашу квартиру особенно. У тебя-то бабушка тут раньше жила?

– Ну да. Но я все равно хочу, чтобы ты со мной в ЖЭК сходила, жилищную книгу посмотрела – чтобы тебе спокойной быть.

– А я и так спокойна.

– Это потому, что ты с юристкой не общалась, – вздохнула Юля, – она мне такие страсти поведала…

* * *

…Дюймовочка выгнала Лениного мужа через год. Лена к тому времени немного оправилась и собиралась уезжать на два месяца в очередную загранкомандировку. Сергей попросил разрешения на это время пожить в ее квартире. Лена разрешила. Ясно, что Сергей попытается начать все сначала. Но тогда Лена еще не приняла никакого решения по этому поводу. А вернувшись через два месяца в квартиру, где ее радостно встретил Сережа, подумала сухо: «Жизнь сложилась, как сложилась. Пусть будет, как будет». Они снова расписались и снова стали готовиться к долгой заграничной командировке.

Но тут влюбилась Лена. Влюбилась в своего начальника. Тот был старше ее на семнадцать лет, давно и благополучно женат. К тому же не имел к Лене никакого интереса. Лена написала предмету грез письмо. Предмет грез сделал вид, что письма не было, а Лены стал сторониться. Но спустя некоторое время потерял бдительность, расслабился и предложил подвезти Лену до дома, поскольку шел дождь. Лена разрыдалась в машине. Роман начался.

Но что это был за роман? Лена хотела всепожирающих страстей и все сметающей любви, а ее избранник – только того, чтобы жена не узнала о его похождениях налево. Но Лена, как всегда, не хотела ничего понимать, замечать, знать – она слушала только себя, свои чувства, свои желания.

Между тем подходил срок отбытия в очередную долгую командировку. Сергей уехал раньше на два месяца, чтобы обустроиться. Со своим же отъездом Лена тянула до последнего. Если бы только ее возлюбленный сказал: не уезжай, останься, – она бросила бы все. Но он, измученный страстями, был рад, что Лена, наконец, отбывает. На самом деле мало кому они нужны в жизни – страсти. Запросы большинства гораздо скромнее и конкретнее.

В одном из самых роскошных городов Европы Лена с Сережей едва протянули год. Они, как и раньше, могли неделями не перекинуться друг с другом ни словечком, и это были еще не самые паршивые их недели. А потом, чтобы хоть как-то украсить свою жизнь, Лена завела роман. Она тогда уже пила всерьез, без тормозов. Однажды, возвращаясь с очередной попойки на машине, задела чье-то авто. Потерпевший вызвал полицию. Лена была настолько пьяна, что разрешила сделать экспертизу. А ведь достаточно было сказать: нет, не разрешаю брать кровь на анализ, и никто бы не посмел. Демократия! Права человека. Но Лена просто-напросто забыла, сколько выпила. Ей казалось, всего стакан. Выяснилось: бутылку виски. Полиция завела уголовное дело: такая степень опьянения и при демократии считается значительной. Но – благодаря папе дело замяли.

Намеренно ли Лена зеркально повторяла ситуацию своего мужа и Дюймовочки, когда все вокруг знали об их романе? Скорее всего, нет. Просто для Лены ее собственные эмоции были всегда важнее всего на свете, а на чужие ей, по большому счету, было наплевать. Роман продолжался открыто и бурно.

И тут у Сергея просто-напросто сдали нервы. Вот Лена обнимается при всех на вечеринке со своим любовником, вот Сергей тащит ее вниз, к машине, чтобы ехать домой, вот Лена упирается и говорит ему что-то злое и обидное, вот он бьет ее, она падает, и он бьет ее ногами, вот она вырывается, садится в машину и уезжает, вот он догоняет ее у дома. Ей удается запереться в ванной, он пытается сломать дверь. Консьержка, услышав шум, вызывает полицию. Вот приезжают полицейские, а он говорит им, что жена случайно заперлась в ванной – сломался замок, и он не может его открыть. Лена трясется от страха в ванной, но молчит, больше смерти она боится скандала, который может подняться в газетах: русский журналист избивает свою жену. Вот полицейские уезжают, и Сергей снова бешено ломает дверь, сейчас он все-таки убьет ее, потому что ненавидит ее, все, что связано с ней, все, что мешает ему жить.

Но, к счастью, шум услышали и друзья, жившие в их доме. Они увели Сергея к себе. Он стал жить у них, опасаясь повторения того безобразного приступа бешеной, агрессивной ненависти.

Ленина жизнь превратилась в стойкий туман: уже едва хватало бутылки виски на день. Чем бы вся эта безнадега кончилась – неизвестно. Но в семейный конфликт вмешалась политика. Из той страны как раз были выдворены 37 сотрудников посольства, обвиненных в шпионаже. Началась антисоветская кампания, всплыла замятая было Ленина история с нетрезвым вождением авто. Лену быстро отозвали в Москву. Следом за ней вынужден был уехать и Сергей.

Трудно сказать, что позволило Лене снова сойтись с мужем. Скорее всего, все то же ее упорное нежелание понимать: то, что происходит с другими людьми – нелюбовь, невезение, несчастья, – все это может случиться и с ней. А может, все было еще проще: Лена боялась остаться одна. Так или иначе, но и на этот раз «любящие сердца воссоединились» вновь.

Воссоединились и зажили себе – не лучше, не хуже других. Лене даже казалось временами: то ужасное, тягостное в ее жизни с Сергеем было недоразумением, наваждением, которое она удачно и без потерь пережила.

У Лены была любимая с детства подруга – яркая красавица и умница Марина. Лена переключилась на ее семейные несчастья – Марине изменил муж, когда та была беременна, сам же сознался ей, каялся, просил прощения, но Марина простить не смогла. И начала с того, что кинулась во все тяжкие. Немного успокоившись, развелась. Лена пыталась образумить подругу – в конце концов, с кем не бывает, мужик-то покаялся. Но Марина была непреклонна.

Лена завела очередной роман, чтобы была в жизни хоть какая-то отдушина. Сергей тут же о романе узнал, несмотря на все предпринимаемые предосторожности. Ему удавалось даже узнавать, где Лена встречалась с любовником и когда.

Такая волшебная осведомленность Сергея вскоре объяснилась – довольно просто и пошло. Как-то Лена позвонила Марине, той не было дома, трубку взял ее пятилетний сынишка. «Заяц, как дела? Какие новости?» – «Мы с дядей Сережей вчера играли в Дендика», – наивно ответил ребенок.

Лена спросила Марину об этих детских играх своего мужа. «Ну что ты? Сережа просто подвозил нас до поликлиники, а потом зашел в гости».

Но через несколько дней Лена увидела их в машине – свою лучшую подругу и своего мужа. Они весело болтали и периодически целовались. Лена рассказывала Марине обо всех своих романах, Марина рассказывала о них Сергею. Все встало на свои места. Замкнутый круг.

Лена впала в страшную, ступорную депрессию. Три месяца в Кремлевке под капельницей.

Психотерапевт долго объяснял Лене, почему ей так плохо. Но Лену тогда в большей степени волновало не почему так несчастливо все в ее жизни складывается, а как ей не сдохнуть от этой безысходности.

Тем не менее, Лена преодолела депрессию, вышла из больницы, развелась с Сергеем. Полгода жила на таблетках. Два года потом только и делала, что меняла мужиков – самоутверждалась.

Однажды Лену послали делать газету на корабле, уходящем в кругосветное плавание. Отец позвонил в Одессу кагэбешникам, попросил, чтобы встретили дочку.

Лену встретил красивый статный майор Володя. Гулял, водил в рестораны, показывал красоты города. На четвертый день они по пьянке переспали. Лена ушла в плаванье. Когда вернулась через два месяца – Володя позвонил: я в Москве, надо встретиться. Пять месяцев он приезжал в столицу на каждый уик-енд. Наконец взмолился: «У меня уже долгов куча, давай что-то решать».

Поженились. Ленин папа помог перевестись в Москву. Полтора года Лена просыпалась с мыслью: «Какая я счастливая». Лена старалась взять побольше переводов – ей нравилось покупать Володе красивые вещи. Как-то спросила: «Ты хоть видишь, как я стараюсь?» Он аж побледнел: «Намекаешь, чтобы я больше зарабатывал? Ты же знаешь – мне негде подработать». После этого Лена стала тратить деньги на себя. Ее друзья Володю не приняли, хотя он был незлобив, высок, красив, обаятелен.

Очень скоро выяснилось, что Володя пьет. И серьезно. Он начинал в пятницу и пил по-черному – до понедельника. Лена не могла понять: зачем? К тому времени сама она пить практически перестала. Ведь все хорошо, и релаксация, которую давал алкоголь, не нужна.

Нетрезвый Володя однажды попал в аварию. Сам отделался царапинами, его брат, который был с ним, угодил в больницу. Шел 1987 год. Разгар борьбы с пьянством. Увольнение из органов было однозначно. Ленин отец опять помог, хотя в то время уже был не у дел.

Лена стала пугать: не бросишь пить – разведусь. И однажды Володя согласился: «Да, давай разводиться». Но еще два года они прожили в одной квартире и спали в одной спальне на огромной кровати. Без интима. Без секса. Володе некуда было деваться в Москве. Когда Володя стал намекать на раздел Лениного жилья, Лена поднатужилась и купила ему однокомнатную квартирку, лишь бы отвязался. После этого Володя женился, и восторженная молоденькая его жена еще долго звонила Лене и говорила, какая Лена хорошая, добрая, щедрая и порядочная женщина.

Потом в Лениной жизни появился Олег. Он был женат. Лена забеременела. «Ты будешь, наконец, разводиться?» – «Ты знаешь,– сказал Олег,– в следующем месяце у жены и дочки дни рождения, я не хочу их расстраивать». А потом по пьянке стукнул машину, в которой была и беременная Лена. Выкидыш. И тогда именно бывший муж Володя бегал по аптекам за нужными лекарствами – Олег справлял дни рождения жены и дочки.

Он все-таки развелся. Но Лена теперь не спешила проштамповать свой паспорт. Зачем? И так все понятно.

Потом умерла мама. Умерла легко, красиво и быстро – упала на даче. Сердце. Потом стало известно, что отец неизлечимо болен. Он умирал долго, тяжко, и Лене хотелось одного – чтобы это скорее кончилось. Теперь она вспоминает об этом и мучается.

Казалось, что уже все было, что жизнь прожита. В нелепых замужествах, глупых романах, пусто и бессмысленно.

Но тут Лена встретила Виктора. Как награду за все прошлые несчастья.

Глава 3

Юля топталась в назначенном месте, у порога чужого ЖЭКа, уже минут пятнадцать. Но она не роптала: сегодня был настоящий весенний день – свежий, но теплый, с томительным запахом распускающихся почек и ясным голубым небом. Юлия наслаждалась весной.

Лена как-то в разговоре обмолвилась, что она, дабы стимулировать окончательное решение Виктора поменяться на измайловскую комнату, заплатила ему определенную сумму («Он как раз сидит на мели и в долгах, деньги ему кстати»). Конечно, у Лены тут рядышком родители живут, она заинтересована именно в этом варианте обмена.

Да, но вот гнусность – Юля вспомнила о предостережениях ушлой адвокатессы – как же ухитриться быть все время начеку и не дать себя обмануть? Правда ли Лена с Виктором разводятся? – спросила юристка. Да, вроде, правда. Юле и в голову не приходило сомневаться в этом. Впрочем, продувная юристка абсолютно права: нельзя расслабляться. Подозревать надо всех! Только тогда тебя не смогут обмануть.

И Юля, исполненная решимости тщательно отслеживать все нюансы поведения своих обменщиков, радостно вдохнула легкий весенний воздух. Как хорошо! Как хорошо, что они не уедут из этого района, Юле здесь очень нравилось. Однажды Юлина подружка добиралась пешком к Юле в гости от Таганки по Большой Коммунистической улице: «Потрясающе! Как будто в другом городе побывала!» Да, и этот город называется Москва. Москва, которая спряталась от большевиков в окольных переулках, не пересекающихся с их магистральными дорогами, и потому чудом выжила. Когда-то Елизавета кинула эту землю старообрядцам – подальше от центра, у дальних застав. У обстоятельных старообрядцев, ведомо, всегда хорошо шли дела – со временем район этот застроился богатыми купеческими особняками. Улицы, которые сейчас называются Коммунистическими – Большая и Малая (яркое свидетельство тому, что Господь хранит, слава ему, этот ломоть города от внимания всех властей – на этот раз и «демократических») именовались Алексеевскими – полуразрушенный храм святого Алексия остался здесь и сейчас. Здесь жила и знаменитая купеческая фамилия Алексеевых. К ней принадлежал, как известно, и человек, взявший, дабы не позорить приличную семью актерством, псевдоним Станиславский. Здесь же сохранился дом, где родился Константин Сергеевич, и его фабричка рядом, где он заработал деньжат на МХАТ. Теперь здесь кабельный завод.

На Андроньевской площади серая церквушка. На этом месте когда-то стоял скит Сергия Радонежского, здесь он благословлял Дмитрия Донского на Куликово поле. Церковь эта была намечена на снос в 1980 году. Тогда она стояла вся облупленная, и из купола росла береза. К счастью, государство поиздержалось на Олимпиаде, не хватило денег на снос. Потом пришли другие времена… Теперь в крепкие купеческие особнячки вселяются, предварительно тщательно отреставрировав их, коммерческие фирмы, и эта чудом сохранившаяся Москва опять живет.

Юля обожала этот район. Здесь каждую минуту глаз цеплялся за старые стены с милыми старинными архитектурными излишествами, и домишки были в два-три этажа – не давили на психику своей высотой и унылыми углами. Да, здесь Юлии было хорошо. О, как же здесь было хорошо. Даже несмотря на тот цинизм, который сегодня царит в обществе. Это же надо додуматься! Показать по телевизору такую похабную пленку с участием якобы Генерального прокурора. А ты потом ходи, доказывай, что это не ты на пленке. Какой ужас!

– Ау! Прости, что опоздала. Виктора еще нет? – Лена поправила сумочку на плече.

– Нет, ну ты только посмотри, что они делают! – Юлия пылала благородным негодованием. – Какие подлые! Циничные!

– Ты о чем? – удивленно спросила Лена.

– Как о чем!!! Ты что, не смотрела вчера телевизор?

– А нечего по девочкам бегать, – довольно-таки сварливо осадила Юлино благородное негодование Лена. – Ой, ну, мужики все одинаковые – хоть Генеральный прокурор, хоть дворник, а все слабы на передок.

– Елена! Можно ли быть такой циничной? – прошептала зардевшаяся Юлия и заозиралась, словно опасаясь, что их услышат. – Что ты такое говоришь? Какие слова ты употребляешь!? Ты же женщина! Журналист! Ты должна бороться за чистоту русского языка!

– Никому я ничего не должна, – сказала с раздражением Лена. – Я – носитель языка. Имею право говорить, как хочу. Это пусть иностранцы стараются.

– Елена, – продолжала говорить шепотом Юлия, – но ведь ты понимаешь, что его просто подставили. Подставили! Я очень даже хорошо представляю, как это было. Заманили. Мальчишник, то да се. Выпили. Все мужики пошли по бабам. А он что, хуже всех?

– Юля, он – Генеральный прокурор. Он обязан знать о последствиях.

– В газетах пишут, еще и на директора ФСБ такая же пленка есть. Вот ему прощения нет никакого. Вот его-то – убрать надо с должности. Потому что он оперативник – обязан предусмотреть. Глава ФСБ – и проворонил, что его на пленку снимают. Здесь налицо профнепригодность! Натуральная причем! Фээсбэшника – за такую пленку надо уволить! А прокурор – он и не обязан ничего такого предусматривать. Он за законностью должен следить. А записывали его незаконно!

Елена с сожалением посмотрела на не в меру разбушевавшуюся политиканку.

– Юлия, хочешь мой дружеский совет? Прекрати смотреть новости. И телевизор вообще.

– Ты права, – вздохнула Юлия. – Да. Я тоже стала за собой замечать. Да. Лена, ты абсолютно права. Каждый вечер даю себе слово: не смотреть телевизор. А утром – рука сама к пульту тянется. Это наркотик, Лена, настоящий наркотик.

– Они там без тебя разберутся…

– Вот в том-то и дело, – воскликнула Юлия, – что они никак не могут разобраться. Это же ужасно! Ты только подумай…

– Юля, – прервала Лена пламенную речь художницы и повторила многозначительно: – Юля…

– Да, ты права, права, – обреченно согласилась Юлия.

– Давай о нашем, о насущном, – сказала Лена, – я вот подумала, что мы не уточнили очень важную деталь: ваша квартира приватизирована? Да? А наша – нет…

– Хм, – сказала Юля, – но ее ведь можно приватизировать.

– Конечно, – с готовностью подтвердила Лена, – если для вас это важно.

– Вообще-то, да. Мы второй раз не будем иметь права ее приватизировать… Но тут такая загвоздка: Алешина комната – не приватизирована. Там соседи возражают. То есть если вы сейчас приватизируете свою квартиру, то Виктор не сможет потом приватизировать ту комнату.

– Да, верно, – заволновалась Лена, – что же делать?

Юля помедлила.

– В принципе есть вариант. Но это зависит от того, насколько вы с Виктором сильно разругались. Какова степень вашего доверия друг к другу?

– А что? – насторожилась Лена.

– Да ты не волнуйся. Что ты нервничаешь? Просто, если Виктор тебе доверяет, то вы можете сейчас договориться приватизировать квартиру только на твое имя. Таким образом он сохраняет право на бесплатную приватизацию. И ничем не рискует – прописанным-то он остается. Ты без его согласия все равно ни продать, ни поменять эту квартиру не сможешь.

– Да? – Лена призадумалась.

– Ну, конечно. В конце концов, если он сомневается в чем-то, он может сходить к юристу и проконсультироваться. А если он въедет в неприватизированную коммуналку – он там вообще один будет жить, там соседи-то и не появляются. У них у всех другие жилплощади есть. А если их уговорить и ту квартиру в Измайлове приватизировать, то соседи быстренько сдадут свои комнатенки, на что будут иметь уже полное право.

Лена кивнула:

– Аргументы для него серьезные. Я попробую с ним поговорить. Вот только где он, где?

Юля улыбнулась, подставляя лицо солнцу.

«Славная она, Юлия эта, – подумала Лена, – милая и доверчивая. Да, да, все они милые. Все доверчивые. До поры до времени. А потом под дых тебе, под дых, когда ты совсем расслабилась и доверилась им. И все же плохо жить без близкой подруги. Которая бы тебя понимала, которой можно было бы все-все рассказать… Да, и которая первая бы предала тебя, и очень больно предала бы – потому что лучше всех знала все твои слабые места… Нет, ничего не хочу, ничего. Не хочу, чтобы еще кто-то, кроме Виктора, был рядом. Только Виктор. Только он и я. Мы вдвоем. Больше – не хочу ничего».

– Черт, ну где же он, – в нетерпении занервничала Лена, – я на бодибилдинг опаздываю.

– Да? А куда ты ходишь?

– В медучилище.

– О! – обрадовалась Юля. – И я в медучилище. Только, – она с пристрастием окинула стройную Ленину фигуру, – в отличие от тебя, занятия спортом мне на пользу не идут. Чего я только не делаю! На диетах сижу, по утрам бегаю, в спортзале надрываюсь. А толстота такая, что люди могут подумать, будто я ленива и обжираюсь двадцать четыре часа в сутки.

– Тебе идет, у тебя такой стиль.

– Не утешай меня!

Выяснилось, что Юля и Лена ходят править свои фигуры не только в один и тот же спортзал, но и в одно и то же время, только в разные дни, поэтому и не пересекались раньше на тренажерах, не встречались в сауне.

– Но это можно поправить, – сказала Лена.

И они договорились в следующий раз пойти вместе.

– Да, – надула губки Юля, – а то нет свидетелей моим подвигам. А так иногда хочется, чтобы кто-нибудь из знакомых оценил героизм. Какой дивный день. Весна…

– Весна-а, – протянула Лена, – интересно, успеем мы все же поменяться до Пасхи? Месяц остался. Успеем?

– Думаю, успеем, – сказала Юля.

– А то новая личная жизнь наклевывается…

– Поздравляю. – «Да нет, не похоже, чтобы она врала так натурально, все же они, действительно, разводятся». – А вот и Виктор.

Виктор опять выглядел очень грустным. Он улыбнулся, здороваясь, но – только губами. Глаза хранили печаль. И Юля, на минуту презрев личные интересы, пожелала им с Леной помириться. И еще раз отметила про себя, что так притворяться, играть так натурально грусть по поводу разлуки с некогда любимой женщиной, по поводу неудавшейся семейной жизни – невозможно.

– Ты, как всегда, опаздываешь, – только такие слова и нашлись у Лены для своего страдающего бывшего мужа.

У Юли снова сжалось сердце. Бедный парень! Он так переживает разрыв с женой. А у нее уже новый хахаль!

– Я только что вспомнил, что забыл дома квартирную книжку. А без оплаченных квитанций, наверное, нам никаких справок не дадут, – пролепетал виновато Виктор.

– Нет, ты видишь, – сказала Лена, обращаясь к Юле, – можно жить с таким человеком?

– Я могу сейчас сбегать, я быстро, – попытался реабилитироваться Виктор.

– Ну да, а Юля тебя тут ждать будет опять. И так опоздал. Ладно, – Лена поменяла гнев на милость, – нам все равно с тобой нужно квартиру приватизировать.

Виктор удивленно поднял брови.

– Я тебе дома все объясню. Мы, собственно, сегодня пришли сюда с Юлей, чтобы посмотреть домовую книгу. Чтобы не получилось так, что в нашей квартире, помимо нас с тобой, еще уйма народу прописана. А мы и не знаем.

Виктор равнодушно пожал плечами.

Они вошли в сумрачное нутро жилищно-эксплуатационной конторы. Где-то неровно стучала пишущая машинка. На стенах пестрели плакаты антипожарной агитации.

Лена решительно подошла к окошечку паспортного стола.

– Простите, вот мы меняемся и хотели бы посмотреть домовую книгу…

– Зачем? – худенькая паспортистка удивленно скрестила на носу глаза.

– Мало ли… Дом старый, мы в нем живем недавно, может, кто-то был прописан в нашей квартире и его забыли выписать.

– Вы приватизировались? – подозрительно спросила паспортистка.

– Нет еще. Только собираемся.

– Вот тогда вам все и проверят, кто у вас там был прописан и не выписался, – пробурчала паспортистка.

– Но мы все же, – Лена продолжала быть вежливой, – хотели бы посмотреть домовую книгу.

– Мало ли что вы хотите? Я вам ее не имею права показывать. Может, вы старых жильцов преследуете. А они от вас скрываются. Времена-то, будь здоров, не кашляй! Криминальные! – и паспортистка стремительно захлопнула перед Лениным носом окошко.

– Дура, – процедила Лена.

Юля вздохнула:

– Ну, ничего. Она права. Когда будете приватизировать, ведь проверят документы-то.

Троица нестройно вывалилась под весеннее солнышко.

– Дурацкий день, – досадовала Лена.

– Я пойду? – минорно осведомился Виктор.

Лена нервно закурила и даже не взглянула в его сторону.

– Счастливо, – особенно дружелюбно пожелала ему Юля, стремясь загладить Ленину грубость.

Снег таял на глазах.

– Теперь пойдем в мой ЖЭК, – предложила Юля.

– А можно не ходить? – спросила Лена.

– Нет, ты тоже должна убедиться, что в моей квартире никто не прописан, – настаивала Юля.

– Ну, кто там может быть прописан? Дом – новый. До тебя там твоя бабушка жила. Бабушка твоя никого там не прописывала? Вот видишь. Квартира приватизирована, в приватизационных документах только ты значишься? Ну вот. Что смотреть-то? Что ходить?

– Так, чтобы убедиться…

– И так все ясно. Ты куда сейчас? Домой? Тогда – пока. Я переговорю с Виктором насчет приватизации и позвоню. Привет Алеше.

Юля еще раз подумала о том, что адвокатесса – слишком прожженная тетка, чтобы адекватно оценить ситуацию. Впрочем, она в чем-то права: бдительными быть необходимо. Бдительность и еще раз бдительность! Тогда все будет хорошо. В конце концов, люди, которых ты подозреваешь в чем-то плохом, не догадываются о твоих подозрениях. А значит, им и не обидно. А тебе – не стыдно.

Лена увидела их издалека. Они стояли возле ее подъезда, курили и ржали каким-то своим, видимо, забавным прибауткам. Лена сбавила шаг. И что? Свернуть? Не идти сейчас домой? Так они все равно дождутся! Дождутся! А еще хуже – позвонят в дверь и войдут. Нет, надо идти вперед. Вперед! Что такого может произойти? Да ничего особенного! Лучше ужасный конец, чем ужас без конца! Пойти им навстречу. Выслушать их угрозы. И они уйдут.

Налысо стриженные бычки замерли, заметив Лену. Напряглись и приняли свирепый вид. Для этого им стоило всего лишь насупиться. Ручищи у них были так накачены, что не опускались вертикально, а только дугообразно. На громоздком теле небольшие лысые головы смотрелись, как кнопки переключателя на какой-нибудь механизированной кувалде, задействуешь – и пойдет глухое монотонное молотилово: бу-бум, бу-бум, бу-бум, бу-бум.

– Ну, что, шкурка, расслабилась совсем? Про деньжата подзабывать стала? Жизни радуешься, шмара? Вялый велел тебе передать, что он ждет. А долго ждать он не будет. Терпение у него кончится – а что тогда будет – сама догадываешься. Догадываешься или намекнуть?

– Все знаю, все знаю…

Видимо, это прозвучало слишком формально. Видимо, потому что один из бычков изловчился, выхватил у Лены сумку и стал в ней копаться, приговаривая:

– Ну, что тут у нас интересного? О! Ключи! Ключики от квартиры, где деньги лежат. Может, пойдем, развлечемся, а? Шкурка? Пока мужа-то нет дома, а?

– Мы с Жорой, – сказала Лена, стараясь сохранять спокойствие, – обо всем договорились. И если вы сейчас же не перестанете превышать свои полномочия, я буду вынуждена сообщить ему, что он нарушает свои обязательства.

Эта речь оказалось слишком сложной для бычков, они призадумались. В образовавшейся паузе Лена решила закрепить успех: она вырвала из рук бычка свою сумку и, стараясь никакими эмоциями не окрашивать свои слова, спокойно произнесла:

– Передайте Жоре, что я сдержу слово: деньги будут в срок. Не надо так часто мне напоминать. И Вялому своему передайте: я свое слово сдержу – пусть и они свое слово держат. Обещали оставить меня в покое на месяц. Так пусть оставят.

И Лена, не оборачиваясь, пошла прочь. Когда за ней закрылась дверь подъезда – прислонилась к холодному металлу спиной, унимая дрожь в теле. Это должно кончиться. Это должно когда-нибудь кончиться. Должно! Должно! Должно!

* * *

Свою кликуху – Вялый – Сергей Чекин получил за то, что сызмальства во время самой невинной драки апатичным, каким-то даже сонно-равнодушным движением мог вытащить из кармана нож и бесстрастно зарезать противника, который никак не рассматривал подобный вариант в числе адекватных мер. Десять лет Вялый отсидел за убийство и в зоне пользовался авторитетом, ломом не подпоясывался, имел поддержку от блатных, потому чалился с комфортом и уютом, но, выйдя на волю, больше решил не попадаться. Сергей Чекин в духе времени сколотил бригадку тупорылых, готовых на все зеленых качков. Пригрел сопливого интеллигентика Жору Грушина, которого отбил в зоне у дебильных отморозков. Жора не был уголовником и в зону попал случайно, задавив на машине переходившего в неположенном месте пьяного. Однако суд посчитал, что раз есть труп, должен быть и виноватый, и изолировал Георгия Васильевича Грушина от общества на четыре года. В колонии для впервые оступившихся Жора, защищаясь от группы товарищей, двух любителей петушатины сильно покалечил, а одного и вовсе лишил права на жизнь.

Так Грушин оказался среди особо опасных. Уголовники интеллигента невзлюбили и, если бы не Серега Вялый, представителю гнилой прослойки пришлось бы в колонии горько.

Благодарный Жора, за время отсидки привыкший к новой среде обитания, выполнял у Вялого роль мозгового центра. Жора также считался глубоким психологом, да и вправду иногда давал дельные советы братве. Сергей Чекин зарегистрировал охранную фирму, взяв деньги из общака, для раскрутки снял офис в симпатичном особнячке в центре и стал работать. Лично он закон решил больше не нарушать. Ну, а что там творили его подчиненные, так они совершеннолетние, слава богу, и сами несут самостоятельную ответственность за содеянное.

Фирма в рекламе не нуждалась. Но иногда, для острастки, давала объявления в газету: «Поможем решить проблемы с долгами». Такая официальность и неприкрытая гласность положительно воздействовала на должников. В том смысле, что они понимали: деваться им некуда.

* * *

– Лена, делай как хочешь, делай как знаешь. Раз уж ты взялась за это – делай как знаешь. А то потом скажешь: все из-за тебя сорвалось, из-за тебя… Но скажи мне, зачем ты так много врешь? Зачем? Ведь обязательно запутаешься.

– Ты ничего не понимаешь! Витенька, ничего-то ты не понимаешь! Главное – это насытить схему деталями. Детали – совершенно необходимы для убедительности. Чем больше деталей – тем правдоподобнее выглядит рассказ. Закон жанра! Детали, детали, чем больше деталей – тем лучше.