Читать книгу: «Династия для одного», страница 5

Но в один день логичные причины, вроде «надо дать ему немного привыкнуть к жизни в столице, да ещё и при дворе, после долгого отсутствия» и «сейчас слишком неспокойно из-за британских солдат, заполнивших Константинополь», использованные в качестве отговорок, исчезли. Город и люди, населяющие его, пытались принять оккупантов и научиться жить рядом с ними. Откровенных стычек на улицах уже не было. А двоюродный дядя Сабихи Абдул-Меджит с радостью приглашал членов династии в свой дворец поприветствовать его сына. Каждый день Сабиха просыпалась с мыслью: «Надо приказать подготовить всё к поездке, после обеда можно будет выезжать». За обычными утренними ритуалами не находилось подходящей возможности озвучить этот план. А спустя несколько часов меняла решение: «Завтра. Сегодня я устала, погода пасмурная и вообще – у отца плохое настроение. Будет неправильным оставить его в такое время». Словно речь шла не о визите, способном отнять не более четырёх часов, а о многодневной поездке в далёкие провинции.

Но одна настойчивая мысль жгла сердце девушки, не давая ей окончательно оставить затею разузнать про историю любви троюродного брата с русской принцессой: «Как выглядит горячо любящий мужчина, потерявший ту, ради которой билось его сердце?» И именно любопытство – увидеть Омера, разглядеть в его глазах что-то, говорящее о чувствах, потере и переживаниях – толкнуло Сабиху в конце ноября на незапланированную поездку. Она просто вышла и без лишних подготовок сказала:

– Сегодня я собираюсь посетить нашего дядю и брата.

По дороге ко дворцу Абдул-Меджита, Сабиха пыталась отрепетировать разговор с Омером. С чего она начнёт, как подведёт к интересующему её вопросу, как будет тактично обходить болезненные моменты, как, возможно, примется утешать его. «И, конечно же, нужно сказать, что он ещё обязательно встретит ту, которую полюбит так же страстно, как Ольгу», – решила Сабиха, будучи уверенной, что русскую принцессу и турецкого шехзаде связывала великая любовь, как в предании про Лейлу и Меджнуна.

Но, к большому удивлению султанши, разговор с самого начала сложился не так, как предполагалось. Омер не выглядел подавленным и удручённым. И уж точно не походил на мужчину, страдающего от преждевременной гибели возлюбленной. Это несоответствие вынудило Сабиху возмущённо произнести, почти сразу же, как им подали чай:

– Я думала, что хоть ты, хоть ты один, способен по-настоящему полюбить, а ты!

Омер замер со стаканом в руках и, слегка откашлявшись, спросил:

– Что? Какая любовь? О чём ты?

Красивая сказка разбивалась на глазах. Сабиха почувствовала, как начинает щипать в носу, а глаза увлажняются слезами. Он даже не понимает, о чём речь! Если окажется, что Нуреддин сказал правду, а Омер – просто бездушный человек, не способный любить, чувствовать и переживать, то это будет самым большим разочарованием в её жизни.

– Как о чем?! О тебе и русской принцессе, Ольге.

– Подожди. А откуда ты знаешь?..

– Да все шепчутся об этом! – не дав Омеру договорить, воскликнула султанша. – Ну… может, не все. Но ваши отношения не такой уж и большой секрет, чтобы об этом не узнали во дворце! А ты… Так спокойно разговариваешь о всяких не имеющих никакого значения вещах. Улыбаешься, смеешься. Я думала, что она была особенной, а оказывается она такая же, как все, её легко забыть.

– Сабиха, послушай, – Омер вздохнул, поставив стакан с чаем на поднос, и отодвинулся от собеседницы. – Выслушай меня, пожалуйста, спокойно. Сможешь?

Девушка кивнула.

– Во дворце про меня и Ольгу никто не мог знать. И уж точно никто не мог шептаться на эту тему так, чтобы ты услышала. Откуда ты узнала? Тише! – он предупреждающе поднял руку, пытаясь остановить всплеск эмоций. – Просто скажи: откуда ты узнала?

– Какая разница, откуда? Важно не это. А то, что ты так спокоен! Даже равнодушен! Как у вас, у мужчин, это получается? Вы что, вообще не способны любить? Или нет, при чём тут любовь? Любить, может, и способны, но быть верными – нет. Преданность – тоже не о вас. Хотя родине, флагу, вы преданность и верность храните, а женщине, которую называете любимой…

– Сабиха, успокойся. Успокойся, тебе говорю! Ты ничего не понимаешь, все не так…

– Так объясни! Я хочу понять! Я хочу знать, что… как… почему… Объясни!

Султанша резко придвинулась к Омеру и схватила его за руку. Кожа как кожа, рука как рука, но сердце на несколько секунд остановилось, перестав биться в обычном ритме. Так спокойно и уютно – сидеть рядом, держать за руку, пить вместе чай. И всё, больше ничего не надо. Непонятное умиротворение усиливалось чувством – мира нет. Вокруг нет ничего и никого. Только она и он. Только её рука поверх его. Сабиха испугалась незнакомых доселе ощущений и, смутившись, отодвинулась.

– Ну же, говори, – поспешно пробормотала она, надеясь, что Омер не заметил её смятения.

– Зимой 1916 нас разгромила Русская Кавказская армия, захватив стратегически важный город. Наш командир придумал отличный план для проведения разведывательной операции. Так как я знаю русский, то меня, раненого, переодели в форму убитого русского солдата. Под его документами меня доставили в столицу Российской империи. Несмотря на то, что я младше этого солдата, никто ничего не заподозрил. Он был эриванцем, и мой акцент, а также внешность, соответствовали моему новому, так называемому, происхождению. На вокзале нас, раненых, встречали сестры милосердия. Уже потом я узнал, кем они были на самом деле. Великие княжны, дочери правящего императора. Но там, на вокзале, я даже и предположить не мог, что девушки, беспрекословно выполняющие указания докторов и моющие ноги солдатам – принцессы.

– Но зачем? – перебила Омера Сабиха. – Зачем они делали это? Разве не нашлось других? Служанок, простолюдинок? Мыть ноги кому-то – это вообще унижение, а солдатам… Они месяцами нормально не следили за гигиеной. И непонятно в каких условиях жили последнее время. Разве принцессам не было противно?

– Я примерно так же размышлял, когда узнал о том, кто они. Более того, я пытался представить, а смогли бы наши султанши сделать что-то такое? Смогли бы омыть ноги простым солдатам? Позаботиться о тех, кто воюет ради родины? И…

– А ты думаешь не смогли бы? Ты думаешь, что мы хуже, чем они? – защищаясь проговорила Сабиха, понимая при этом, что да, хуже.

Да, не смогли бы. «Так вот почему она особенная», – с тоской подумала султанша, пытаясь хоть на секунду представить себя на месте княжны Ольги.

– Мы – турки. У нас другое отношение к женщинам, нежели у русских. Или европейцев. Ни один уважающий себя мусульманин не позволит своей жене, дочери или сестре ухаживать за чужими мужчинами и оставаться с ними наедине.

– Они, наверное, хотели показать, какие они хорошие, поэтому и мыли ноги простым солдатам. Чтобы поддержать авторитет правящей семьи, – надменно проговорила Сабиха, выпрямившись.

Она лишь несколько месяцев дочь правителя, но уже усвоила многие правила, среди которых: «Ради целостности и могущества Династии те, кто отвечают за неё, должны пойти на всё, что только в их силах».

– Здесь проявлялся очень простой и важный факт: раны от грязи нужно очищать сразу, чтобы предохранить от заражения.

Омер, взяв стакан, сделал несколько глотков, не отводя при этом взгляда от Сабихи. «Что всё это значит?» – взволнованно подумала она. – «Почему Омер так на меня смотрит? И разве у него всегда были такие добрые глаза?» Сабиха нетерпеливо заёрзала в кресле, желая как можно скорее закончить разговор и вернуться домой. Хотела сбежать от взглядов Омера, потому что они заставляли её нервничать. И это пугало.

– Меня разместили в дворцовом лазарете Царского Села, хотя по документам я был обычным прапорщиком, – продолжил рассказывать Омер. – Меня все называли Дмитрием Шах-Баговым. Я не буду рассказывать про детали моего пребывания в столице Российской империи, потому что это было частью операции. Несмотря на то, что ты дочь падишаха, эта информация не подлежит разглашению для кого-либо, кроме узкого круга людей. Но, находясь там, я общался достаточно близко в основном с Ольгой, как и с другими княжнами.

– Так ты её любил? Или просто очаровывал ради получения полезной информации?

Сабихе стало обидно за русских принцесс. Оказывается, их чувствами могли играть, преследуя свои цели. Это хуже брака из выгоды. Брак – это какой-то результат, итог. А играть в любовь, чтобы потом бросить за ненадобностью – это несправедливо по отношению к любой девушке. Не только к принцессе. «Как он мог так поступать?» – разочарованно подумала Сабиха.

Омер промолчал, затем, посмотрев куда-то поверх головы султанши, тихо ответил:

– Любил. Её было нельзя не полюбить.

– Но при этом ты проводил разведывательную операцию!

– И что? Да что ты знаешь? – не выдержав, воскликнул Омер. – Думаешь, что всё понимаешь? Думаешь, что я не хотел бросить всё ради неё? Думаешь, я не хотел? Да, любил! Любил! Но Родину люблю больше! Что мне оставалось? Когда я уже лежал в лазарете, она отказалась выйти замуж за румынского наследного принца, сказав, что она русская и хочет остаться таковой. Отказалась покидать родину и жить в чужой стране. И за меня, за меня она бы тоже не согласилась выйти. А что оставалось мне, по-твоему? Отречься от своей родины ради неё? Я не смог.

Сабиха заметила в глазах Омера и сильные чувства, и переживания – то, что так жаждала увидеть. Для него Ольга потеряна не четыре месяца назад, а два года. Для него уже не так остра боль. Не так сильны страдания. Для него уже пришло время новых чувств. Новой любви. «Если бы он мог полюбить меня», – вдруг подумала султанша и замерла, осознав эту мысль. Разговор стал слишком неловким, слишком опасным. Слова Омера начали волновать Сабиху. «Да, любил! Любил!» – звучало в голове неутихающим эхо. Любил – в прошлом. А сейчас? Сейчас Ольги нет в живых. Любить некого. И некому любить её, Сабиху, дочь Мехмеда VI Вахидеддина, 36-го султана Османской империи.

– Извини, пожалуйста. Я… я больше не буду поднимать эту тему. И никому не скажу, – пообещала девушка, чувствуя, как слёзы бегут по щекам.

– А тебе кто рассказал? – настойчиво спросил Омер.

Сабиха не хотела выдавать Нуреддина. Если бы она знала, что эта тема затрагивает военную тайну, то не стала бы её и поднимать. А сейчас она не только себя поставила в неловкое положение и грубо разворошила рану Омера, но и подставила брата.

– Я… Не помню уже. Кто-то. Это давно было. Ладно, не буду больше смущать тебя своими расспросами и присутствием. Меня, наверное, заждались в Долмбахче. Я не стала беспокоить родителей и не сказала им, что собираюсь к вам в гости. Боюсь, что если не вернусь к ужину, они заметят моё отсутствие и будут недовольны, – присоединяя одну ложь к другой, поспешно проговорила Сабиха, прощаясь. Омер, на западный манер, поклонился и поцеловал ей руку. Прикосновение губ было лёгким, почти неуловимым. Сабиха крепко сжала руку шехзаде, не желая отпускать. Она хотела, чтобы он поцеловал её ещё раз и ещё. Она бы так и стояла, держа его за руку, если бы Омер не отрезвил её, напомнив:

– Да сохранит тебя Аллах в дороге, сестра моя.

Сестра. Сестра! Что она себе позволяет? Он её брат! Не родной, троюродный, закон и общество не запрещают. Но он её брат! Сабиха отпустила руку Омера и торопливо покинула комнату. Расстояние до повозки, на которой приехала, преодолела бегом, прекрасно понимая, что от себя-то не убежать. Этот мужчина волнует её сердце. Ей нравится этот мужчина. Ей нравится Омер.

***

Будучи подвижной и озорной девочкой, Сабиха не раз заявляла матери, что хочет быть такой же, как Спящая красавица.

– Ты будешь спать сто лет. В полном одиночестве.

– И что? Зато, когда проснусь – больше никогда не буду одна!

– Ты ведь не одна сейчас. У тебя есть я, Улвие, отец. Вокруг всегда есть дяди, тёти, двоюродные братья и сёстры. Ты – часть великой династии. Ты не можешь быть одна. Никогда. Всегда найдётся кто-то, кто поможет, поддержит, протянет руку, если понадобится. В этом смысл семьи. В этом суть династии – никто не одинок, пока мы есть друг у друга, – наставляла дочь Эмине.

– Но он, тот самый, что только для меня, ещё не встретился, не нашёл свою принцессу. И если я буду, как Спящая красавица, мне не придётся проводить годы в ожидании – я буду спать. И только его поцелуй сможет разбудить меня от этого сна.

– Ах, Сабиха, девочка моя! Что же ты такое говоришь? Ты хочешь проспать часть жизни только потому, что не хочешь ждать?

– Ненавижу ждать! Лучше пропустить эту часть!

Больше десяти лет прошло, и только сейчас Сабиха почувствовала, что превращается в Спящую красавицу. Желание сбылось. Запоздало, своеобразно, но сбылось. Каждый день проходил, как в тумане. Не думать, не чувствовать, ничего не предпринимать. Есть только два момента в каждом дне: один – при пробуждении, другой – когда головой коснувшись подушки, пытается заснуть. Чары колдуньи ещё не действуют. Спящая красавица ещё не погружена в бессознательное состояние. Она видит в воспоминаниях его лицо, слышит его голос, ищет знаки между предложениями, произнесёнными им. Пытается найти что-то обнадёживающее. Всё может быть? Или это уже из другой сказки?

Из состояния сна Сабиху вывел разговор декабрьским утром. Впервые за месяц после заключения перемирия Вахидеддин присоединился к своей семье за завтраком. Улвие передала дочку служанке и спокойно ела обжигающе горячий суп. Сабиха смотрела на свою тарелку и просто ждала, когда он остынет. Рядом с ней сидела Шадие и уговаривала Эртугрула:

– Если вы съедите тарелку этого супа, шехзаде, я разрешу дать вам халвы.

– Нет, не хочу, – капризничал мальчик.

Шадие глубоко вздохнула и приказала отвести Эртугрула на кухню.

– Дайте ему всё, что он захочет, – велела она при этом.

Эмине с улыбкой вспоминала:

– Сабиха тоже плохо ела, когда ей было лет шесть-восемь. И намучилась я с ней тогда! Улвие никогда забот не доставляла. Ела всё, что давали. Надевала всё, что предлагали.

– Я уже думаю просить готовить для него отдельно то, что он любит. А то целыми днями голодный. Съест совсем крохи – как так можно?

– Дети. Им немного хватает. Скоро и Улвие придётся переживать проблемы с питанием у малышки. Вот исполнится год.

– У меня тоже будет ребёнок. И он не будет таким капризным и вредным, как ваши, – вмешалась Айше, высокомерно окинув взглядом разговаривающих женщин.

– Если Всевышний будет доволен тобой и дарует тебе дитя, – заметила Эмине, передавая хлеб султану.

Вахидеддин улыбнулся первой жене, взял ломоть хлеба, отломил от него небольшой кусочек и протянул обратно Эмине. Сабиха, не удержавшись, улыбнулась, увидев это. Милая традиция, берущая начало задолго до заключения брака родителей. Вахидеддин долго ухаживал за девушкой, убеждая выйти за него замуж. Неуклюже, каким, впрочем, он и был всю жизнь, Вахидеддин оказывал знаки внимания, терпел отказы и продолжал вновь и вновь настойчиво предлагать руку и сердце независимой Эмине. Однажды сердце девушки дрогнуло, и она согласилась, взяв с Вахидеддина клятву, что тот не возьмёт других жен. Он пообещал. И держал слово ровно до тех пор, пока Эмине сама не освободила его от обещания под тяжестью сложившейся ситуации. И хотя она никогда не говорила о своих чувствах к мужу при детях, Сабиха была уверена, что родители до сих пор любят друг друга.

– Надеюсь, Всевышний доволен моей дочерью и дарует ей хорошего мужа, – сказал Вахидеддин, откусывая хлеб и поднося ложку с супом ко рту.

– Тогда почему вы отказали Ахмеду Каджару Хану, шаху Ирана, не так давно сделавшему предложение нашей дочери? – после небольшой паузы, воцарившейся за столом, спросила Айше. – Говорят, очень привлекательный мужчина, да ещё и правитель. Чем не хороший муж?

И именно в этот момент Сабиха словно проснулась от сна. Какой-то мужчина просил её руки у султана, а она и не знала об этом! И если бы отец дал согласие? Сейчас пришлось бы готовиться к браку с тем, кого она ни разу не видела. А как же её чувства? Их что – совсем нет, по их мнению, раз они готовы так легко и просто распорядиться её будущим? Сабиха возмущённо отодвинула тарелку и внимательно посмотрела на отца, дожидаясь его ответа.

– Если повелитель позволит, – заговорила Эмине.

Султан кивнул, разрешая женщине говорить.

– Может быть, я ошибаюсь, но… Всем известно, что этот шах – человек без реальной власти, от имени которого правят другие. Он бы не смог помочь Турции, особенно сейчас, когда страна в таком положении. И он не смог бы оказать достойную поддержку династии.

– Нет, душа моя, причина в другом. Но ты отчасти права. Я просто не могу доверить свою дочь ненадёжному человеку.

Сабиха улыбнулась и воскликнула:

– Ах, отец!

Благодарность наполнила сердце. Зря она позволила себе переживать. Султан никогда не отдаст её против воли, да ещё и ради выгоды. Он её любит. И уж он-то поймёт! Уж он-то поддержит!

– Более того, – заметила Шадие, обращаясь к Айше. – Шах Ахмед младше нашей Сабихи на четыре года.

«Как и Омер», – предательски мелькнула мысль. Сабиха вцепилась в скатерть, сминая ткань в руках. Она хотела спросить: «И что в этом такого? Ну, младше – и что? Почему, когда мужчина старше лет на 20—40 – это нормально. А если женщина на несколько лет – уже что-то ненормальное». Сабиха хотела возразить: возраст – не главное, главное любовь и если она есть, то всё остальное теряет смысл. Но вместо неё заговорила Улвие:

– Отец, матушка, простите меня, может быть, сказанное сейчас покажется вам неуместным. Словно я жалуюсь на что-то. Нет, я благодарна вам за всё. Но, пожалуйста, хотя бы Сабихе дайте возможность любить или быть любимой.

– Улвие!

– Дитя моё, разве я против любви? Нет, не против. Я очень хочу, чтобы вы, мои прекрасные девочки, были счастливы и любимы. Но как отец, как глава династии, я должен позаботиться о вашем будущем, о будущем династии, не выводя чувства на передний план. Я каждый день молюсь о вас, прошу у Создателя милости и благословений для вас. И я верю, что он дарует вам всё лучшее в этой жизни.

Сабиха чувствовала что-то двойственное в словах отца, но не понимала, в чём дело. Отпустив уже изрядно помятую скатерть, она было хотела расспросить султана, как заговорила Айше:

– Если вы все будете так перебирать, то она никогда замуж не выйдет. Привлекательнее Сабиха не становится. И для неё скоро поздно будет детей рожать. Станет никчёмной, пустой женщиной. Так что надо поторопиться и выдать её замуж хоть за кого-нибудь. А если это достойный мужчина – то почему сразу отказывать, выискивая недостатки и оправдания?

Эмине выпрямилась. Из-за тяжёлого возмущённого дыхания грудь резко поднималась и опускалась. Сабиха быстро встала, подошла к матери и обняла за плечи, успокаивая. Внутри неё всё кричало: есть достойный, самый достойный! Он лучше всех тех, кто когда-либо предлагал ей замужество! Он смелый, храбрый, умный. Для него Османская империя и династия так же дороги, как и для неё, а значит он, как и она, будет делать всё, чтобы флаг с луной развевался гордо над землями их предков. И пусть он не воспринимает её как женщину, с которой можно пройти оставшийся жизненный путь. Он не знает о пламени, что охватывает её сердце после той встречи – пусть. Но Сабиха не собирается становиться такой же несчастной, как Бехидже. Она не позволит другим решить за неё, заставив при этом смотреть на любовь всей жизни. «Придёт время, придёт», – думала Сабиха, ободряюще сжимая руки Эмине. – «Любовь победит, всё победит. Всех». Девушка прикоснулась губами ко лбу матери, нежно поцеловав. Как та целовала дочерей, когда они плакали в детстве, упав или ударившись.

Улвие развернулась к Эмине и, взяв её за руку, прошептала:

– Не обращайте внимания, матушка.

– Айше, дорогая моя – строго заговорила Шадие, делая нажим на каждом слове. – Султанша никогда, слышишь, никогда не будет пустой и никчёмной женщиной. Даже если она не выйдет замуж. И запомни, хорошенько запомни: та, что родилась султаншей, обречена на иной путь, нежели другие женщины. Она не сможет возглавить династию, как шехзаде. Она не поведёт за собой армию. Но она может спасти страну и династию, используя другие методы.

– Ты говоришь со мной, как с глупой девочкой.

– Потому что ты ведешь себя как девочка. Прекрати! – повысив тон голоса, заметил султан.

Все удивлённо посмотрели на него. Подобных проявлений властности за Вахидеддином не замечалось до этого момента.

– Повелитель! – не удержавшись воскликнула Сабиха, восхищенно захлопав в ладоши. – Хоть сейчас армию да в бой. Да, отец?! – продолжала она восторгаться.

– Какой из меня полководец? Сейчас другие имена, другие герои.

– Разве может быть кто-то лучше вас во главе армии? – поддержала сестру Улвие.

Их расслабленность и искра игривости передались Эмине. Женщина заулыбалась, переводя взгляд с одной дочери на другую.

– Пока на османских землях есть такой человек, как Мустафа Кемаль-паша – никто не сможет быть лучше него в военных вопросах.

– Я слышала про героизм этого паши в Галлиполи, – сказала Эмине, расслабленно откинувшись на спинку стула. – После той победы во всем мире перестали говорить о неполноценности турок. Ещё бы – мы терпели поражения на протяжении последних ста лет, а тут такая победа! И всё благодаря этому человеку. Он один стоит тысячи доблестных солдат! Благодарность Аллаху, что Кемаль-паша на вашей стороне, повелитель.

Сабихе было обидно слышать, как хвалят и превозносят Мустафу Кемаля. «Омер, между прочем, тоже много великого сделал на войне. Просто об этом нельзя рассказывать, вот и не знает никто. А он ведь тоже хороший солдат! Может быть, даже получше этого Кемаля-паши. Точно лучше!» – размышляла девушка, возвращаясь на своё место за столом. Суп давно остыл, но Сабиху это не волновало. Больше беспокоило то, что если она позволит себе пребывать во сне, как Спящая красавица, может прийти такой день, что она проснется, а рядом будет нелюбимый мужчина. Всё, потому что она сама ничего не предприняла. «Не буду ждать», – решила Сабиха, доедая суп.

***

Во всем мире отмечали наступление нового года. Год, в котором не будет войн, – писали в газетах. Султан, читая подобные заявления, повторял одно: «Дай Аллах, чтоб было так». Но Сабиха слышала в его голосе неуверенность и страх. Отец был чем-то сильно взволнован, часто заговаривал с ней о будущем нации, делая акцент при этом, что не справится без некоторых верных соратников. Султанша пыталась вникать в то, что он говорил, хотела помочь, но, к сожалению, все её мысли занимали другие проблемы и переживания. И имя этим переживаниям и волнениям – Омер.

Сабиха не просто старалась не подавать виду, что её волнует троюродный брат. Она даже Улвие не обмолвилась о своих чувствах. Справиться с охватывающими её эмоциями в одиночку Сабихе удавалось тяжело. И когда в мире наступил 1919 год, девушка решилась на безумный поступок. Руки дрожали, сердце билось так, что, казалось, его стук слышит весь город. Она писала о том, что у неё на душе, перечёркивала написанное, сминала листы бумаги, рвала, сжигала. И снова начинала писать. И снова перечёркивала. И снова сминала, рвала, сжигала. Она хотела кричать о своей любви. Выйти на улицу, встать посреди площади на возвышение и говорить каждому о том, как это прекрасно – любить. Просыпаться, шепча его имя. Улыбаться, ловя себя на мыслях о нём. Она была готова поведать всему миру, но не могла набраться храбрости рассказать Омеру о любви, что заложил в её сердце. Письмо – проверенный веками способ. Легко сообщить потаённое бумаге. Она скроет смущение и страх, овладевающие человеком. Она сохранит эти терзания, дрожь рук, трепет сердца и головокружение. А расскажет лишь самое главное – то, что следует рассказать.

Сабиха планировала отдать письмо лично. Или подложить на глазах у Омера, подав знак – это для него, это личное, никто не должен увидеть и узнать. Но при мыслях об этом к дрожи в руках добавлялась дрожь в ногах. Нет, она не сможет. Доставить судьбоносное письмо надлежало придвернику Али, хоть и отличающемуся невероятной неуклюжестью, но напрочь лишённому любопытства и умеющему хранить секреты. И уже когда Али вернулся, доложив о том, что передал письмо лично в руки и никто этого не видел, Сабиха поняла, что не помнит ни строчки из того, что написала в письме. Что же там было? – волновалась она, ругая себя за поспешность и необдуманность поступка. Вошли в доставленное послание те слова или эти? Что она вычеркнула и сожгла окончательно, а что всё-таки доверила бумаге, как верному другу? Девушка бродила по заснеженному саду в надежде успокоиться и сосредоточиться.

Через некоторое время к попыткам вспомнить текст отправленного письма добавились тревожные мысли: что он подумал? Ответит ли он? Или просто сделает вид, что ничего не было? А может быть, он посмеётся над ней? Покажет её письмо султану или своему отцу? Сможет ли она после этого смотреть ему в глаза? Да, конечно же, не сможет! Она в одной комнате рядом с ним находиться не сможет! Теперь он потерян для неё навсегда! Поторопилась. Надо было просто жить, сближаться с ним, дать ему возможность первому сделать шаг. Зачем она так поторопилась? Надо было посоветоваться с кем-нибудь! С Улвие! Конечно же, с ней!

Сабиха почувствовала, как у неё озябли ноги и, войдя во дворец, попыталась согреться. Но ничего не помогало. Пальцы ног словно заледенели, а лицо при этом горело, как в огне.

– Да вы больны, султанша!

Её уложили в постель, вызвали врача, а она лишь думала о том, ответит или нет. Почему она не велела Али дождаться ответного письма? Надо позвать Али. Надо сказать ему, чтобы ещё раз съездил, а вдруг… Сабиха то проваливалась в бездну, где нет мыслей и реальности, где одна пустота, то снова возвращалась в настоящее, где она лежит в кровати, за окном январь 1919 года, рядом обеспокоенная мама, а Омер ничего не ответил на её письмо.

К вечеру того же дня, когда Эмине оставила Сабиху под присмотром Шадие, в комнату постучал Али.

– Султанша!..

– Выйди сейчас же! Не видишь, госпожа больна!

– Пусть войдёт.

Али попытался незаметно вытащить конверт, но, сделав резкое движение, выронил. Белый квадрат мягко упал на пол. Сердце Сабихи замерло. Ответ. Он ответил! Она протянула руки, но Шадие перехватила её, не позволив двигаться.

– Вам нельзя, бесценная вы наша.

Али смущённо наклонился, поднял конверт и передал Сабихе. Затем, извинившись, поспешно покинул комнату. Шадие не стала спрашивать, что это за письмо, а просто помогла Сабихе удобнее прилечь на кровати, подложив подушки под спину. Когда девушка вскрыла конверт, Шадие отошла в сторону, и, принявшись за отложенную вышивку, сделала вид, что не замечает волнения Сабихи.

Строчки в письме прыгали перед глазами. Сабиха не могла поверить, что и вправду Омер написал всё это. Она даже ущипнула себя, чтобы почувствовать боль – это не сон.

«Я пытаюсь вспомнить твой голос. Я пытаюсь возродить по памяти черты твоего лица. То, как ты улыбалась мне. То, как ты смотрела на меня. Я помню твои прикосновения к моей руке: невесомые, как облака, и нежные, как ветер. Мне хотелось бы, чтобы твоя рука лежала в моей руке вечно, – писал Омер – Я боролся с собой, боясь дать повод подумать, что ты значишь для меня слишком много. Подойти, постоять рядом, просто замереть на минуту, вслушиваясь в твое дыхание – вот предел счастья для меня и предел моих желаний. Как это произошло? Как ты стала для меня кем-то очень важным? Я собираю на нить воспоминаний те маленькие события, что связывают нас. Вот ты вбежала в наш дворец, словно лёгкая бабочка влетела в комнату, держа в руках книгу и спрашивая, читал ли я её. Вот ты выглядываешь из-за угла в холле Долмбахче, когда я пришёл к твоему отцу, и корчишь смешные рожицы, поддразнивая меня. Вот твои записочки, такие милые, но бессмысленные, оставленные после семейного ужина в карманах моего пальто. Когда же?»

Девушка, не удержавшись, счастливо рассмеялась в голос. Любовь победила! Она знала! Она верила! Жар отступил, оставив только лёгкую слабость. Она всё ещё больна, но уже готова бороться со всем на свете. Ведь она любит и любима! Что может быть лучше! И, не в силах молчать, она обратилась к Шадие:

– Скажите, вот когда мой отец сделал вам предложение, что вы испытывали? Вы ведь, как и я, долго не могли выйти замуж и уже, наверное, отчаялись, что такой день придёт. А потом вдруг из множества других, даже более молодых и красивых, отец выбирает вас. Наверное, вам было приятно?

Сказанное Шадие в ответ прозвучало словно из-за стены, стирая ощущение безграничного счастья и пугая до ужаса:

– Значит, вы знаете, что Мустафа Кемаль-паша попросил у повелителя разрешения жениться на вас, и султан серьёзно подумывает о том, чтобы согласиться?