Читать книгу: «Аферисты», страница 3

– Эй, чего это вы там устроили? А ну прекратить! Живо, я сказал!

Но пыл Хагенов это ничуть не охладило, они продолжали кататься по полу, стараясь побольнее достать соперника. Понимая, что драка сама собой не кончится, и разнимать дерущихся всё равно придётся, тюремщик неохотно начал отпирать дверь, вполголоса проклиная неуемных «постояльцев». Не успев повернуть ключ в замке, пожилой надсмотрщик увидел канвой, идущий по коридору.

– Вы за кем? – спросил он.

– Найджела Хагена на допрос.

– Вот, лёгок на помине, – проворчал тюремщик, отпирая дверь.

Вошедшие солдаты быстро разняли дерущихся, растащив их друг от друга. Один из конвоиров, рывком подняв запыхавшегося Найджела с пола, толкнул его к выходу. Чаки проводил брата злым взглядом, потирая рассечённую бровь и сплёвывая кровь. Им обоим сильно досталось. Они очень редко дрались, но если это случалось, то оба получали крепко. Хотя Найджел был старше и сильнее, он никогда не забывал, что дерётся со своим младшим братом. И никакая злоба не могла ослепить его настолько, чтобы принялся слишком уж сильно «вправлять мозги» Чаки. А Чакфилд во время драки не думал, он просто молотил руками, стараясь причинить противнику максимальную боль. Но потом, отойдя от гнева и остыв, он виновато смотрел на оставленные на теле брата кровоподтёки и синяки и даже мог извиниться. Но сейчас ему до этого было далеко. Он даже радовался, что Найда увели, и ему хоть полчаса не придётся видеть его вечно самоуверенную физиономию.

В это время Хаген-старший шёл по тюремному коридору, то и дело получая тычки в спину от подгонявшего его конвоира. Он несколько раз порывался огрызнуться, но возможность получить удар в и без того разбитый нос его удерживала. Он решил подчиниться грубой силе, оставив за собой право мысленно награждать своего сопровождающего самыми нелестными прозвищами. Наконец они пришли. Конвоир в последний раз толкнул Найджела, сказав с издёвкой «Добро пожаловать!» и запер дверь допросной.

Когда глаза Найджела немного привыкли к свету после полутьмы тюремного коридора, Хаген встретился глазами с пристальным взглядом человека со шрамом, который руководил разгромом Клоповника. «Судя по всему, это и есть тот самый капитан Олтон», – смекнул Найджел. Тот сидел за столом, положив перед собой руки. На столе лежала стопка бумаги и перо с чернильницей, рядом стояла лампа, довольно неплохо освещавшая унылый интерьер. Некоторое время Найджел молча стоял перед капитаном, ожидая, когда он заговорит. Но Олтон молчал. Наконец, не выдержав, Хаген спросил, кивая на стул:

– Вы позволите присесть, капитан?

– Присядь, – коротко ответил тот.

Найджел сел.

– Если вас интересует что-то конкретное, будет рациональнее задавать мне вопросы, – спокойно продолжил он, – Иначе я могу до утра рассказывать вам о моей нелёгкой жизни.

– Мне не нужно ничего рассказывать, – сказал Олтон.

– Зачем же тогда вы вызвали меня на допрос? – недоумённо спросил Хаген.

– С тобой хочет поговорить герцог Гассет.

– Не слишком ли большую честь он собирается мне оказать?

– Да, ты прав. Но приказы не обсуждаются. Сейчас он придёт, и ты потрудись удовлетворить его любопытство в полной мере.

Найджел кивнул, но в душу к нему закралось беспокойство. Он знал, что Гассет очень зол на него (преимущественно за флирт с герцогиней). Но то, что губернатор захочет высказать ему своё мнение на этот счёт, да ещё и в допросной городской тюрьмы, казалось почти немыслимым. Нет, тут дело в чём-то другом. Рубин, деньги и драгоценное перо нашли, больше брать с Найда нечего и, наверное, уже не к чему. Хаген судорожно соображал с бешенной скоростью перебирая в голове одну догадку за другой, пока дверь допросной не открылась с диким скрипом, пропуская герцога Гассета под её темные своды.

Капитан Олтон проворно поднялся с места, уступая стул губернатору, а сам встал возле дальней стены. Найджел не двинулся с места, хотя и понимал, что от него ждут, что он встанет. В конце концов у него есть гордость, а уважения к Гассету – нет. Тот предпочёл не обращать внимания на наглость арестованного, а насмешливо сказал:

– Ну вот мы снова встретились с Вами, граф де Линетти.

Хаген безуспешно попытался выдавить из себя хоть какое-то подобие улыбки. В итоге получилось нечто неприятное, отталкивающие, но герцога это нисколько не смутило.

– Вы знаете, я прочёл ваше письмо, – продолжил он издевающимся голосом, – И был весьма впечатлён. Какой слог, какие выражения! Да и вообще весь этот спектакль, который вы устроили у меня заслуживает если не восхищения, то по крайней мере похвалы. Если бы не пришёл слуга настоящего де Линетти, я бы не раскусил вашу игру. Надо признать, как не прискорбно, Вы отлично вжились в роль. Профессиональный лжец…

– Я очень признателен вам, ваша светлость, за высокую оценку моих способностей, – с напускной деликатностью прервал его Найджел, – Но полагаю, что вы пришлите в это заведение не затем, чтобы хвалить меня.

– Вы совершенно правы. Вернее сказать, ты совершенно прав, – лицо Гассета стало резко неприязненным, а иронично-шутливое настроение исчезло без следа, – За то, что вы с братом провернули в моём доме вас следует повесить.

Герцог замолчал, ожидая какой-нибудь реакции, но Хаген не доставил ему такого удовольствия. Он лишь учтиво кивнул, словно выражая своё согласие. Гассета это покоробило.

– Что ты киваешь? Мне следует вас обоих вздёрнуть причём показательно. Надо же: обманом проникли в благородный дом, прикрываясь чужим именем, и, воспользовавшись моим гостеприимством бесстыдно обокрали меня. А ты, наглец ещё и заигрывал с моей женой…

– А вот тут вы ошибаетесь, – заметил Найджел, – Всё было как раз наоборот.

– Молчать! – визгливо вскрикнул окончательно разгневанный герцог, – Не смей открывать свой рот, пока я говорю!

Он встал и принялся мерить комнату широкими шагами, пытаясь успокоиться. Наконец, немного остыв, он снова заговорил:

– Если ты надеешься как-то избежать заслуженной кары, используя свои грязные приёмы, то оставь эту бессмысленную надежду. На снисхождение суда тоже не рассчитывай.

Хаген пожал плечами, благоразумно удерживаясь от комментариев. Герцог подошёл вплотную к нему и тихо, но злобно заговорил:

– Ты даже не можешь представить, как ты противен мне, Хаген, и с каким удовольствием я бы наблюдал как вы с братом болтаетесь в петле.

– Но что же вам мешает это сделать?

– Я готов дать тебе шанс на спасение.

Найджел удивлённо уставился на Гассета. Но затем быстро напустил на себя равнодушный вид.

– Я заинтригован, – только и сказал он.

– Я дам тебе шанс искупить твоё преступление, а взамен гарантирую жизнь тебе и твоему брату.

– И что же нас ждёт?

– Тюремное заключение на двадцать пять лет.

– Многовато.

– Ну, наглец, – покачал головой Олтон.

– Пустая бравада, – заключил Гассет, – или просто глупость.

– Оставим характеристику моей многогранной личности и поговорим о деле, – заговорил Хаген, – А по делу у меня есть три вопроса. Каким образом вы предлагаете мне искупить преступление? Какие у меня гарантии? И что я могу сделать, чтобы с Чакфилда сняли все обвинения?

– Вот это уже другой разговор. Что ж, поговорим по-деловому. Итак, ты выполнишь одно моё поручение. Тебе придётся вернуть мне одну вещицу. Фамильный перстень.

– Вернуть? – не понял Хаген.

– Именно. Пару недель назад я проиграл свой фамильный перстень графу Де Милье.

– Дипломату?

– Да, этому напыщенному индюку. После я несколько раз предлагал ему выкупить перстень, причём по самой завышенной цене, но он не соглашался. И вот несколько дней назад он вернулся в Никтос, увезя с собой мою фамильную реликвию. Ты должен вернуть этот перстень, Хаген. Вернуть мне – её законному владельцу.

– Зачем же вы поставили на кон свою фамильную реликвию?

– Не твоего ума дело! – Гассет снова сорвался на визгливый крик.

– Как вам угодно, ваша светлость. Значит вы хотите, чтобы я выкрал перстень у графа Де Милье.

– Выкрал, выиграл, купил – мне всё равно. Главное, чтобы ко мне это кольцо попало легальным способом.

– Это каким же?

– Ну например, придёшь на светский приём под очередной личиной (тебе же не привыкать) и при всех проиграешь мне перстень в карты. Проще простого.

– Действительно, вы всё предусмотрели.

– Да и вот ещё что: не вздумай никому трепать о нашем уговоре, ты понял?

– Разумеется. Ну а что по времени?

– По времени я тебя не ограничиваю, но затягивать тоже не советую. Впрочем, думаю мне и не придётся тебя подгонять.

– В чём же причина такой уверенности?

– В том, что твой брат останется здесь. А как известно, тюрьма – это не то удовольствие, которое хочется растянуть надолго.

Сердце Найджела сжалось.

– Вы хотите оставить его в качестве залога?

– Ну разумеется, – кивнул Гассет, – у каждого должны быть свои гарантии. Чакфилд – моя гарантия в том, что ты не скроешься, оказавшись на свободе и не станешь затягивать с делом.

– Ещё одной гарантией будет постоянный надзор полиции, – добавил капитан Олтон.

– И какие же гарантии будут у меня? – глухо отозвался Найджел.

– Я напишу тебе расписку. Когда дело закончиться, я обменяю эту расписку на твоего брата.

– А если нет я смогу пустить сплетню о вашем сотрудничестве с авантюристом, подкрепив её бумагой с вашей подписью?

– Именно. Хотя тебе не придётся этого делать, я всегда держу своё слово, Хаген.

– А что по расходам?

– Расходами занимайся сам. Я дал тебе шанс, и теперь только от тебя зависит как ты намерен им пользоваться.

– Хорошо. А что насчёт последнего вопроса?

– Какого? – не понял Гассет.

– Про Чакфилда. Как я могу снять с него все обвинения?

Герцог задумался. Затем неприятно улыбнулся и заявил:

– Выстави Де Милье дураком. За эту услугу я готов отпустить твоего брата.

– Какая же выставка графа в дурном свете будет для вас наиболее предпочтительна?

– Доверюсь твоему вкусу, – усмехнулся губернатор, – Удиви меня, Найджел Хаген.

– О, в этом можете не сомневаться, – заверил его Найд.

Герцог Гассет по-своему расценил эту фразу, поэтому решил пояснить:

– Только не вздумай даже пытаться меня одурачить. Я свой перстень отличу от любой подделки, стоит мне только взглянуть.

– И как же выглядит ваша фамильная ценность?

– Это золотое кольцо в виде орла, который в клюве держит сапфир. Работа Валентино Севера.

– Знаменитый мастер, его украшения и впрямь не подделать, – сказал Найджел.

– Значит, договорились?

– А, по-вашему, у меня есть выбор? – раздражённо бросил Хаген.

– Ну конечно, нет, – медленно протянул Гассет, – Вот что значит, братская любовь, невероятно полезная вещь при умелом использовании, вы не находите, капитан?

Олтон молча кивнул. А герцог меж тем взял бумагу и, обмакнув перо в чернила принялся быстрым размашистым почерком писать Хагену условленную расписку. Внизу бумаги он поставил изящную роспись и протянул расписку Найджелу. Тот быстро прочёл её, оценив, нет ли в формулировках двусмысленностей и каких-нибудь подводных камней. Нет, на первый взгляд всё было ясно и понятно.

– Могу я попрощаться с братом?

– Можешь, только не затягивай, – сказал Гассет, вставая, – И помни, как тюрьма ломает людей, Хаген, особенно молодых. Так что ты постарайся. Связь со мной будешь держать через капитана Олтона. До скорой встречи!

Когда герцог, а вслед за ним и капитан Олтон, покинули допросную, Найджел ещё раз без спешки перечитал расписку и, убедившись, что чернила высохли, сложил её вдвое и убрал во внутренний карман. Далее последовала уже знакомая вереница тёмных коридоров и грубые тычки в спину, на которые занятый невесёлыми мыслями Хаген, почти не обращал внимания. С одной стороны, он был очень рад возможности вытащить из петли их с Чаки шеи и уж тем более избавить брата от тюрьмы. И поручение Гассета казалось не таким уж и трудным (Найджел сотни раз воровал драгоценности у известных людей, выставляя тех на посмешище) и отчасти осложнялось только полным отсутствием какого-либо финансирования извне. Но, с другой стороны, ему до почти до боли в сердце было жаль Чаки, которому предстояло выступить в роли залога, сидя в тюрьме. Найджел не понаслышке знал, что это такое, поэтому очень сочувствовал брату. Всё-таки он был единственным близким человеком, которого Найджел всегда очень любил, несмотря на их частые перепалки. К всему тому, мысли Хагена отравляло горькое чувство вины за то, что он влип сам и потянул за собой Чаки и всё из-за этой дурацкой записки, чёрт бы её побрал!

В камеру Найджел вернулся в прескверном расположении духа. Настроение Чаки тоже нельзя было назвать хорошим, но всё-таки он уже остыл и успокоился. На брата Чакфилд смотрел уже без злобы, а просто с молчаливым осуждением. Найджел подошёл к нему и сел рядом.

– Слушай, брат, – начал он, – Меня сейчас выпустят.

– А меня? – тут же встрепенулся Чаки.

Вместо ответа Хаген-старший протянул ему расписку герцога Гассета.

«Расписка.

Дана Найджелу Уильяму Хагену в том, что герцог Родерик Сэмюэл Гассет обязуется смягчить ему приговор до 25 лет лишения свободы, а с его брата Чакфилда Джонатана Хагена полностью снять обвинения, в случае исполнения Найджелом Хагеном следующих условий:

1. Изъятия у графа Де Милье фамильного перстня Гассетов и возвращения его законному владельцу.

2. Нанесения репутации вышеупомянутого графа значительного ущерба.

3. Дальнейшей добровольной сдачи властям после исполнение первых двух условий.

4. Неразглашения любой информации о деле кому-либо.

На всё время выполнения означенных условий Чакфилд Джонатан Хаген будет содержаться в городской тюрьме, а после выполнения всех пунктов договора будет выпущен на свободу.

Герцог Родерик Сэмюэл Гассет

22 августа 1827 г.»

Прочитав записку, Чаки тяжело вздохнул.

– Я постараюсь провернуть всё как можно быстрее, – сказал Найджел.

Чаки, казалось, не нуждался в этом заявлении. Он сложил и записку и вернул её Найду, спросив:

– А почему меня отпустят, а тебя посадят на 25 лет?

– Видимо я им больше понравился – не хотят со мной расставаться, – он ободрительно потрепал брата по плечу, – Не кисни, всё к лучшему.

Чаки раздражённо скинул руку Найда со своего плеча.

– К какому лучшему? Ты будешь там вертеться, чтобы меня выгородить, а потом сам сядешь? По-твоему, это честно?

– Другого варианта всё равно нет, – пожал плечами Найджел.

Чаки встал и начал ходить вперёд-назад по камере, напомнив Хагену-старшему герцога Гассета.

– А тебе ничего не будет, что ты показал мне расписку? – спросил Чаки, – Ведь по ней ты обязуешься молчать обо всём, что связано с делом.

– Об этом не беспокойся. Всё-таки лучше знать всё наверняка, чем теряться в догадках, почему меня отпустили, правда?

Чакфилд не ответил. Рассудив, что разговор окончен и прощание в целом состоялось, Найджел поднялся, собираясь уходить.

– До встречи, Чаки, – сказал он.

– До встречи, – отозвался тот, – Найд! Погоди!

Он подошёл к Найджелу и крепкого обнял его:

– Береги себя, хорошо?

– Как скажешь, – ответил Найд, неуклюже отвечая на братские объятия, – Ладно, мне пора. Быстрее начну – быстрее закончу, – бодро заявил он, – А ты тут не скучай.

С этими словами он покинул камеру, оставляя Чаки в полном одиночестве. Тот проводил его потемневшим взглядом. Снова оказавшись один на один с собственным бессилием, Чаки ещё раз оглядел камеру, которая на ближайшее время (несколько недель? месяцев? лет?) должна была ему домом. Холод, сырость, тишина, прерываемая только копошением крыс и редкими шагами тюремщиков в коридоре, голые стены, полутьма, так как окно с решёткой света почти не пропускало. Снова и снова окидывая взглядом это удручающую картину, Чаки упал на колени и, обхватив обеими руками себя за голову, заплакал совсем как мальчишка. Он и был в эту минуту обычным испуганным мальчишкой, который ничего уже в этой жизни не желал более, как покинуть эти проклятые стены и очутиться где-то там…там, где жизнь, свобода, свет. Там, где был сейчас Найджел.

Глава 6. Берта Райн

Теперь уже не было смысла скрываться. Поэтому, выйдя из тюрьмы, Найджел решил переночевать у своей старой знакомой, поскольку своего пристанища у него не было, как и денег на гостиницу. Прослышав о неприятности, произошедшей с Хагенами (арест в Клоповнике стал слишком громким событием), Элиза Браун пустила его с опаской. Ему с большим трудом удалось убедить её, что он не беглый, не скрывается, его действительно отпустили и т.д. Наконец в память о том, что их связывало многие годы кроме денег, Элиза разрешила Найджелу переночевать у неё.

Элиза занимала две плохенькие мебелированные комнаты на Гариссон стрит. С Найджелом они были знакомы с детства. Пылкая романтика былой любви уже давно забылась, осталась лишь прохладно-дружеские отношения. Они не раз выручали друг друга деньгами, Элиза частенько давала Хагенам крышу над головой, когда они бывали на мели, хотя и в последнее время и не с большой охотой.

Устроив ему ночлег в дальней комнате на узкой тахте, Элиза уже собралась ложиться спать, как в дверь постучали. Девушка вздрогнула, но не шевельнулась. Стук повторился. Тут уже Элиза успокоилась, потому что стук был осторожный, почти робкий. Полиция бы так не стучала: будь это служители закона, после второго стука жилище мисс Браун уже осталось бы без двери. Но вот стук снова повторился уже увереннее и казалось раздражённо. Элиза решилась открыть.

За дверью стояла молоденькая девушка невысокого роста с тёмно-русыми волосами, собранными на затылке в основательно потрёпанный пучок. Она была очень бледна, чёрный плащ, в который была одета ночная гостья ещё больше оттенял белизну её лица. Под её глазами, немного припухшими (судя по всему, от слёз) залегли тёмные мешки. Девушка заметно нервничала. Элиза неодобрительно осмотрела неожиданную посетительницу, потревожившую её в такой час. Та молчала, подбирая слова. Наконец, чуть дрогнувшим голосом, которому она как могла пыталась придать уверенности, девушка спросила:

– Здесь я могу найти Найджела Хагена?

Смерив гостью полупрезрительным взглядом, Элиза со всей надменностью, на которую только была способна, ответила:

– Вы ошиблись, здесь нет такого человека и никогда не было. Доброй ночи, – с этими словами она начала закрывать дверь, но девушка с неожиданной проворностью протиснулась в проём и горячо заговорила:

– Мне нужно его найти. Это очень важно, поймите. Речь идёт о жизни и смерти одного человека!

– Да кто вы вообще такая?

– Моё имя вам ничего не скажет. А мистеру Хагену скажет очень много. Мне нужно с ним поговорить.

– Я вам уже сказала, здесь нет никакого Хагена. Советую поискать его в другом месте и желательно подальше от моего дома.

Элиза решительно оттолкнула гостью и уже собралась хлопнуть дверью у ней перед носом, как сзади послышался голос Найджела:

– Впусти её, Элиза.

Та обернулась и столкнулась с холодным жёстким взглядом Хагена. Тот стоял посреди комнаты, скрестив руки на груди, а она и не заметила, как он подошёл. С демонстративной неохотой Элиза медленно открыла дверь и впустила Берту.

– Найджел! – воскликнула она, увидев Хагена, – Я знала, что ты здесь!

– Что тебе нужно, Берта Райн? – сухо спросил он.

Девушка слегка опешила от такого приветствия старого знакомого. Но, быстро оправившись и собравшись с духом, она сказала:

– Бабушка в тюрьме.

– Да что ты говоришь? – с издёвкой спросил он, – Я тоже недавно оттуда, а Чаки до сих пор там. Как раз из-за твоей бабули!

Элиза прислонилась спиной к стене и с интересом слушала их перепалку. Берта, немного смущённая выпадом Найджела, осторожно посмотрела на мисс Браун и сказала Хагену:

– Может поговорим наедине?

Найджел молча повернулся и пошёл в соседнюю комнату, Берта просеменила за ним. Оказавшись в полутёмном помещении, освещённом тусклой керосинкой, девушка плотно закрыла дверь. Хаген сел на разобранную кровать и выжидающе уставился на Берту. Та колебалась.

– Она слушает за дверью, – сказала девушка тихо.

– Это её дом, имеет право, – пожал плечами Найджел, – Давай к делу. Что тебе нужно?

– Помощь. Помоги вытащить бабушку из тюрьмы.

Найджел злобно рассмеялся.

– После того, как она предала нас с Чаки? Ну знаешь, я не святой и не претендую на это звание. Так что не собираюсь заниматься благими делами после того, как мне плюнули в душу.

– Но ты ведь ничего не знаешь! – едва не закричала Берта.

– Неужели? Тогда просвети меня.

– Дэшвуд рассказал полиции, что бабушка занимается скупкой краденного и что это она посоветовала ему вас с Чаки. Ночью к нам пришли с обыском. Они перевернули весь дом, нашли рубин и ещё много чего… ну ты знаешь. Нас обоих арестовали и отвезли в тюрьму. Потом бабушке предложили выдать заказчика и исполнителя, пообещав, что отпустят нас. Но тут был такой заказчик, что выдать его смерти подобно, лучше уж сгнить в тюряге. Тогда полиция сказала, что отпустят меня, если бабушка выдаст вас. И вот…

Берта осеклась на полуслове.

– Она просто пожалела меня. Ты знаешь, у неё никого кроме меня нет.

– Вот только не надо давить на жалость, – сказал Найджел холодно, но уже спокойнее, – А я смотрю, у полиции нынче популярен шантаж через родственников.

– Я слышала, что тебя отпустили, а Чаки – нет. Значит здесь тоже дело в шантаже?

– Ну разумеется! – с явным раздражением бросил Найд, – А почему, по-твоему, меня отпустили? Не за мои же красивые глаза.

– И что ты теперь им должен?

– А тебе-то что? – резко спросил Хаген.

– А знаешь что? – сказала Берта, помолчав, – Ты прав, мне до этого нет никакого дела. И скажу тебе, что хоть бабушка и предала тебя, это было вынужденно и не ради собственной выгоды. Ты сам, видимо, пошёл на сговор с полицией, чтобы помочь Чаки. А бабушка… ты забыл, сколько она помогала вам обоим, сколько раз вытаскивала из передряг? Она всегда была к тебе добра и если ты забыл обо всем этом, то мне уже нечего тебе сказать, кроме того, что ты неблагодарная сволочь!

На последнем слове её голос сорвался на крик. На глазах у Берты блестели злые слёзы. Она быстро развернулась и с шумом открыв дверь, выбежала из комнаты. Элиза едва успела отпрянуть от замочной скважины, чуть получив удар стремительно открывающейся дверью. Меж тем Берта уже выбежала из дома и побежала по улице, растирая ладонью солёные капли по лицу.

Хаген был ошарашен неожиданной выходкой Берты, её «побегом». Преодолев ступор, он выбежал из обители Элизы, ничего не ответив на её удивлённый окрик. Беглянку Найджел догнал через две улицы. Он грубо, грубее чем хотел, схватил её за руку.

– Да подожди ты, давай поговорим.

Та молча пыталась вырвать руку, отворачиваясь от Найджела. Однако, тот не сдавался.

– Ну прости меня, прости. Согласен, я погорячился. Но пойми меня тоже, не каждый день я оказываюсь в таком г… положении.

Берта повернулась и посмотрела на Найджела, уже не силясь вырваться и убежать. Пару секунд она смотрела в его синие глаза, потом всхлипнула и уткнувшись ему в плечо, горько зарыдала, сотрясаясь всем телом. Хаген ожидал нечто подобное, поэтому теперь просто обнял девушку, и стал тихо говорить ей, утешая:

– Перестань, Берта. Я помогу тебе. Мы вытащим Карен из тюрьмы, обещаю тебе, слышишь?

Берта кивнула, с трудом подавляя плач. В эту минуту Найджелу отметил её сходства с Чаки: и Берта и Хаген-младший были, в сущности, ещё детьми, не умели сдерживать своих эмоций и в принципе мало что понимали в этой жизни. Отметив про себя эту схожесть, Найд против воли почувствовал неожиданный прилив нежности к Берте. Братской нежности.

Девушка всхлипнула ещё несколько раз, прежде чем окончательно успокоиться. Между тем на углу улицы показалась пьяная компания. Четверо развесёлых парней нетвёрдо шагали, горланя похабную песенку немилосердной фальшей.

– Давай-ка уйдём отсюда, – сказал Найджел, отстраняя от себя заплаканную девушку.

Он взял её за руку и быстро зашагал к дому. Через десять минут они с Бертой сидели в той же комнате с керосинкой и тихо, чтобы не было слышно Элизе разговаривали.

– Так ты правда поможешь бабушке? – спросила Берта с надеждой.

– Да, но после того, как разберусь со своим делом и вытащу Чаки.

– Не скажешь, что это за дело? Ну скажи, я могла бы тебе помочь. Всё равно мне сейчас делать нечего.

– Скажи лучше, где ты сейчас обитаешь? В лавке?

– Нет, – угрюмо отозвалась Берта, – лавку и все драгоценности конфисковали в пользу казны.

– Где же ты тогда?

– А где придётся! – с вызовом ответила девушка, – Вчера, например, спала на кладбище на скамейке.

– Почему там? – удивился Найджел.

– Потому что кладбище, пожалуй, единственное место, куда ночью не захаживает сомнительная публика типа преступников, пьяниц и полиции. Боятся.

– А самой-то не страшно было?

– А чего бояться-то? – самодовольно отозвалась Берта, – Не мертвяков же.

Найджел одобрительно хмыкнул.

– А что родня?

– Как и раньше – знать не хочет, даже на порог не пустили. Соседи тоже. Говорят, я воровское отродье, мне у них делать нечего.

– Деньги есть?

Берта отрицательно замотала головой.

– Всё моё ношу с собой, – усмехнулась она, кивая на висящий у двери плащ.

Хаген задумался. Ему ужасно не хотелось брать с собой девчонку, ничего не смыслящую в ремесле. Такая обуза ему не к чему. Но и оставлять её в таком состоянии – без средств к существованию, без крыши над головой, без друзей – было просто преступно.

Найджел встал и отошёл к окну. Непогода на улице разгулялась, дождь громко стучал по оконному стеклу, на конце улицы бледно светил фонарь. Глядя сквозь водяные разводы на тёмный тротуар, Хаген заметил отражение Берты. Она сначала просто сидела, не двигаясь, потом аккуратно скользнула рукой в карман висящего рядом пальто Найда. Ничего не найдя, она снова положила руку колени с явно разочарованным видом. «А малышка не совсем уж безнадёжна», – подумал Найджел, а вслух сказал:

– Молодец, запасайся, а то мало ли. Только не у меня.

Берта покраснела. Хаген повернулся к ней. Как ни старался Найджел напустить на себя серьёзный вид, глаза его светились весельем. Ему действительно стало очень весело, после того как он увидел неудачную попытку обокрасть себя, причём попытку человека, выпросившего у него помощь и намеревающегося её получить. Он подошёл к Берте и окинул её насмешливым взглядом, сохраняя серьёзное выражение лица. Молоденькая, худая (ну предположим стройная), бледная (допустим, бледность аристократическая), пальцы тонкие длинные, сказывались годы работы по ювелирной специальности – кое-чему научилась, голос приятный. Но вот образования у ней никакого, но насколько Найджел знал, внучка миссис Найтли отличалась живым умом и хорошей памятью. Так что можно будет попробовать с ней поработать. Да и самой Берте полезно будет, воровской навык – конечно опасное ремесло, но зато потом по жизни без куска хлеба не останется.

– Паспорт есть?

Берта молча вынула из кармана и подала Найджелу документ. Тот уселся рядом с ней и принялся читать.

– Ого, значит тебя зовут Альберта? Неожиданно.

– Да, – с гордостью ответила Берта, – Меня назвали в честь дедушки.

– Даже не спрашиваю, кто выбирал для тебя имя. Ну что ж, неплохо. Надоест называть тебя Бертой – буду звать Аль.

– А я отзываться не буду, – заявила Альберта, капризно сморщив носик.

– Ладно, не дуйся. Незачем морякам ссорится на берегу, когда впереди предстоит долгое плаванье. Ещё успеем наругаться.

– Значит, ты возьмёшь меня с собой? – оживилась девушка.

– Попробую. Должно же в конце концов из тебя получиться что-нибудь путное. Не зря же в тебе течёт кровь миссис Найтли. Итак, поможешь мне с делом, вытащим из тюрьмы Чаки, потом займёмся Карен, идёт?

– А нельзя сначала заняться Карен, а потом делом и освобождением Чаки?

– Ишь ты какая хитрая. В общем думай до утра, а дальше решим, что делать.

– Ну ты хоть изложи вкратце суть аферы. Не могу же я соглашаться не понятно на что.

Найджел задумался. То, что Берта назвала предстоящую работу аферой, его несколько покоробило. Но с точностью этого выражения применительно к данной ситуации он поспорить не мог. Афера, да ещё какая. Гоняться за фамильным перстнем герцога Гассета с призрачной надеждой на освобождение брата, подкреплённой распиской и честным словом губернатора, которым Найджел как ни старался верил не очень (нет ничего проще нанять парочку «специалистов», способных заставить Найда навсегда замолчать или хотя бы отобрать злосчастный документ). И всё-таки выбора не было. Чаки ему был слишком дорог, чтобы он не воспользовался единственным способом избавить его от тюрьмы, а заодно и себя от петли, пусть даже этот способ сулил минимальный шанс на успех. Да, это афера, а они – аферисты: он бывалый, если не сказать матёрый, а она – начинающий дилетант с небольшим потенциалом.

Найджел знал Берту с раннего детства, чуть ли не с самого рождения. Хагену всегда казалось, что мисс Райн далеко пойдёт. Она способна на большее, чем быть женой купца или даже вести своё дело. Всё-таки Берта была внучкой Карен Золотце, а это говорило о многом. К тому же, насколько Найджелу было известно, её покойная мать несмотря на строжайший запрет миссис Найтли в своё время тоже была не прочь время от времени прошвырнуться по чужим карманам.

Керосиновая лампа излучала бледно-тусклый свет, дождь всё сильнее тарабанил по окну, ветер уныло гудел, несясь по улицам. Найджел уже кончал свой рассказ, изложив Берте задачку, которую ему задал герцог Гассет, рассудив, что сообщить материалы дела сообщнику не будет являться нарушением договора. Как ни пыталась девушка сосредоточенно слушать своего нового напарника, на середине повествования, она начала клевать носом, не в силах бороться с наступающей дремотой. Наконец, сжалившись над бедняжкой (нетрудно представить, что за сон может быть на кладбище), Найджел оставил её в покое и велел ложиться на тахту, на что Берта сразу же согласилась. Хагену показалось, что девушка погрузилась в сон, едва успев коснуться головой подушки. Он затушил керосинку и тихо вышел из комнаты.

Обычно Элиза спала чутко, часто вздрагивая во сне, но сейчас мисс Браун не спала. Она, конечно, почувствовала, как Найджел лёг рядом с ней, и как забилось её собственное сердце. Но она не двинулась, а продолжила тихо лежать, претворяясь спящей. Наконец, когда она услышала ровное дыхание Хагена, свидетельствовавшее о том, что он уснул, Элиза осторожно повернулась к нему и легонько провела руками по волосам. Внутренне она торжествовала, что он пришёл к ней, а не остался с той странной девчонкой. В глубине души она, не признаваясь себе, надеялась, что он придёт. Надеялась и не хотела этого одновременно.

Ну почему так? Почему она никак не может забыть его? Неужели правда в том, что первая любовь, самая нежная и пылкая запоминается на всю жизнь? Или всё намного прозаичнее и дело лишь в том, что она его часто видит, каждый раз при встрече вспоминая свои первые ранее неизведанные чувства? Да всё именно так. Она больше не станет видеться с ним, порвёт все связи, забудет… Но нет, ей не хватит на это сил. Судя по всему, она была обречена влачить своё жалкое существование, перебиваясь сомнительными заработками, всю жизнь вспоминая свою единственную настоящую любовь. Любовь к Найджелу Хагену.