Дураки умирают

Глава 12

Две недели спустя мой агент устроил мне встречу с главным редактором издательского дома «Эвридей мэгэзинз». Их издания скармливали американской публике информацию, псевдоинформацию, секс и псевдосекс, культуру и философию. Кино, мода, светские сплетни, приключения, фантастика, спорт, рыбалка, охота, комиксы – издательский дом закрывал весь спектр читательских пристрастий. Особо они гордились журналом для обеспеченных холостяков, меняющих партнерш как перчатки и питающих слабость к литературе и авангардистскому кино.

«Эвридей» находился в постоянном поиске авторов, потому что каждый день читатели должны были получать от него полмиллиона слов. Мой агент сказал, что главный редактор оказался знакомым Арти и Арти позвонил ему, чтобы провести подготовительную работу.

Издательский дом показался мне психушкой, такой там царил бедлам. Однако они издавали прибыльные журналы. А вот на федеральной службе, подумал я, где властвовал идеальный порядок, мы работали, мягко говоря, из рук вон плохо.

Главный редактор, Эдди Лансер, учился с моим братом в Миссурийском университете, и именно Арти первым упомянул об этой работе моему агенту. Разумеется, после первых двух минут нашей беседы Лансер понял, что я абсолютно не «в теме». От меня это тоже не укрылось. Черт, я даже не знал направленности журнала. Но Лансер счел сие скорее плюсом, чем минусом. Опыт его не интересовал. Лансер искал людей с ярким воображением и нестандартным мышлением, и вот тут, как он говорил мне позже, я его не разочаровал.

Эдди Лансер тоже был писателем. Опубликовал прекрасный роман, который я с наслаждением прочитал год тому назад. Он знал мой роман, сказал, что он ему понравился и во многом благодаря этому он и приглашает меня на работу. На его столе лежала вырезка из «Таймс» с большим заголовком: «АТОМНАЯ ВОЙНА НЕ В ФАВОРЕ НА УОЛЛ-СТРИТ».

Он перехватил мой взгляд, брошенный на вырезку, и спросил:

– Сможете вы написать рассказ на эту тему?

– Конечно, – ответил я. И написал рассказ о молодом брокере, который тревожится из-за того, что его акции пойдут вниз, если на Америку сбросят атомные бомбы. Я не стал высмеивать парня или читать мораль. Я написал абсолютно серьезный рассказ. Если вы принимали исходный постулат, главный герой не казался вам карикатурой. Если вы не принимали исходный постулат, рассказ выглядел забавной сатирой.

Лансер остался доволен.

– Ты просто создан для нашего журнала! – воскликнул он (после первой встречи мы перешли на «ты»). – То, что надо. Рассказ понравится и тупицам, и умникам. Идеально! – Он помолчал. – Ты не похож на своего брата.

– Я знаю, – кивнул я. – Ты, впрочем, тоже.

Лансер улыбнулся.

– В колледже мы были лучшими друзьями. Честнее Арти я человека не встречал. Знаешь, когда он попросил меня встретиться с тобой, я даже удивился. В первый раз за время нашего уже достаточно долгого знакомства он просил меня об одолжении.

– На такое он идет только для меня.

– Честнейший парень, – повторил Лансер.

– Это его и погубит, – ответил я, и мы оба рассмеялись.

Лансер и я знали, что мы оба выживем при любых обстоятельствах. То есть мы честны до определенного предела, в каком-то смысле мошенники. Прикрывались мы необходимостью писать книги. Поэтому нам и приходилось выживать. Каждый находил веский предлог для оправдания своего поведения.

* * *

К моему удивлению (но не Лансера), я превратился в потрясающего журнального писателя. Я мог написать приключенческий рассказ, а мог и военный. Я мог написать любовную историю с элементами эротики. Я мог написать едкую рецензию на фильм и сухую на книгу. А мог написать и восторженную, отчего у людей появлялось желание пойти в кино или купить книгу. Все эти материалы я никогда не подписывал своей фамилией. Не потому, что стыдился. Я знал, что это мусор, но мне этот мусор нравился. Нравился потому, что никогда раньше во мне не проявлялся талант, которым я мог гордиться. Я был плохим солдатом, плохим игроком. У меня не было хобби, я терпеть не мог возиться с автомобилем. Я не посадил ни одного растения. Я плохо печатал, даже не мог назвать себя первоклассным взяточником. Да, конечно, я был писателем, но и тут похвалиться мне было нечем. Писательство мое больше напоминало религию. А теперь у меня действительно прорезался талант, я показал себя первоклассным журнальным поденщиком, ремесленником, мастером на все руки, и мне это нравилось. Особенно тем, что теперь я неплохо зарабатывал. Законным путем.

За журнальные публикации я получал порядка четырехсот долларов в месяц, со службы приносил около двух сотен в неделю. Хорошие заработки словно добавили мне энергии, и я взялся за второй роман. Эдди Лансер тоже писал новую книгу, так что при встречах мы говорили в основном о наших романах, а не о журнальных материалах.

Мы стали такими хорошими друзьями, что через шесть месяцев он предложил мне место главного редактора одного из журналов. Но мне не хотелось терять штуку, а то и две ежемесячных взяток. Я брал их почти два года, не испытывая никаких проблем. И уже начал склоняться к мнению Фрэнка. Тоже решил, что в обозримом будущем никаких изменений не предвидится. По правде говоря, мне все еще нравилось быть преступником.

Я и представить себе не мог более счастливой жизни. Слова сами ложились на бумагу, каждое воскресенье я возил Вэлли и детей на Лонг-Айленд, где дома на одну семью росли как грибы. Мы уже присмотрели подходящий дом. Четыре спальни, две ванные и первый взнос всего десять процентов при цене в двадцать шесть тысяч долларов, с отсрочкой вселения на двенадцать месяцев. В общем, пришла пора попросить Эдди Лансера о маленьком одолжении.

– Я всегда любил Вегас, – сказал я Лансеру. – И хотел бы написать про него статью.

– Сколько угодно, – ответил он. – При условии, что ты не забудешь упомянуть шлюх. – И он оплатил мне все расходы. Обсудили мы и цветную иллюстрацию. Это занятие нам обоим очень нравилось. Как обычно, лучшую идею предложил Эдди. Роскошная, практически обнаженная девица, исполняющая танец живота, из пупка которой выкатываются красные кости. Придумали мы и название: «Попытай счастья с девочками Лас-Вегаса».

Но сначала мне пришлось выполнить еще одно задание редакции. Я воспринял его как подарок. Мне поручили взять интервью у самого знаменитого писателя Америки, Озано. Интервью предназначалось для флагманского ежемесячника издательского дома «Эвридей лайф». После этого я мог отправляться в Вегас.

Эдди Лансер полагал Озано величайшим писателем Америки, и испытываемый им благоговейный трепет перед мэтром не позволял ему самому взять интервью. Я не думал, что Озано так уж хорош. Опять же, я не доверял любому писателю, который не чурался дешевой популярности. А Озано то и дело мелькал на телеэкране, входил в состав жюри Каннского кинофестиваля, его арестовывали за участие в самых разных маршах протеста: против чего протестовали, значения не имело. И взахлеб хвалил любую книгу, написанную одним из его друзей.

Кроме того, слава далась ему очень уж легко. Первый же роман, который он опубликовал в двадцать пять лет, принес ему мировую известность. У него были богатые родители, он окончил юридическую школу Йельского университета. Ему не пришлось бороться за свое искусство. Я посылал ему свой первый роман в надежде получить теплый отзыв, но он не написал мне ни строчки.

К тому времени, когда я приехал к Озано, издатели относились к нему не с таким почтением. Он еще мог получить приличный аванс, критики по-прежнему смотрели ему в рот. Но писал он в основном нонфикшн. И уже десять лет не мог закончить новый роман.

Он работал над шедевром, сагой, величайшим романом со времен «Войны и мира». Все критики в этом соглашались. Так же, как и Озано. Один издательский дом выдал ему аванс в сто тысяч долларов и десять лет спустя все еще ждал обещанного. Тем временем Озано писал публицистические книги по самым животрепещущим темам, и многие критики утверждали, что они лучше большинства публикуемых романов. На книгу у него уходила пара месяцев, за каждую он получал кругленькую сумму. Но теперь последующая всегда продавалась хуже предыдущей. Озано утомил своих читателей. Поэтому принял предложение стать главным редактором самого влиятельного в стране воскресного книжного обозрения.

Предыдущий главный редактор просидел в своем кресле двадцать лет. Блестящий эрудит, интеллектуал, выпускник лучших колледжей, обладатель разнообразных дипломов, выходец из богатой семьи. Джентльмен. Но с неординарной сексуальной ориентацией. На это долгое время старались не обращать внимания, но одним солнечным днем его застали в тот момент, когда ему делал минет молоденький курьер за стенкой из книг, громоздившихся чуть ли не до потолка. Стенка эта выполняла в его кабинете роль ширмы. Если бы курьер был каким-нибудь знаменитым английским писателем, инцидент прошел бы незамеченным. Если бы на книги, из которых он построил стенку, были написаны рецензии, на происшедшее могли закрыть глаза. Но книги, которые он использовал вместо кирпичей, так и не попали ни к штатным рецензентам, ни к работающим по договорам. Поэтому его уволили как не справившегося с обязанностями.

С Озано таких проблем не возникало. С сексуальной ориентацией у него все было в норме. Озано любил женщин. Всех, любого цвета кожи, габаритов и возраста. Запах «киски» сводил его с ума. Он трахал женщин с таким же наслаждением, с каким наркоман вводит в вену дозу героина. Если на работе Озано не удавалось кого-нибудь трахнуть или хотя бы ему не сделали отсос, он просто не находил себе места. Но эксгибиционистом он не был. Всегда запирался в кабинете на ключ. Иногда с романтической девчушкой. Иногда со светской львицей, которая видела в нем величайшего из ныне здравствующих американских писателей. А то и с полуголодной писательницей, для которой положительная рецензия на книгу решала, будет ли у нее кусок хлеба во рту и крыша над головой. Он бесстыдно пользовался должностью, перетрахав всех своих подчиненных, точно так же, как своей славой и постоянным выдвижением на Нобелевскую премию. Он говорил, что именно Нобелевская премия укладывала под него наиболее интеллигентных дам. В последние три года с помощью друзей он вел яростную рекламную кампанию, дабы ни у кого не осталось ни малейшего сомнения в том, что лучшего кандидата в лауреаты Нобелевской премии, чем он, не найти, и хвалебные статьи в серьезных литературных изданиях разили наповал любую интеллектуалку.

Пусть это и покажется странным, но Озано не питал особых иллюзий насчет своей внешности, своего обаяния. Одевался он хорошо и со вкусом, тратил на одежду немалые деньги, однако на физической привлекательности это не сказывалось. Лицо у него было костлявое, глаза – светло-зеленые, как у змеи. Но он обнаружил, что бьющая через край энергия действует на всех людей магнетически. И действительно, большая часть его славы зижделась не на литературных произведениях, а на личностных характеристиках, особенно живом, цепком уме, который привлекал как женщин, так и мужчин.

Но женщины просто сходили по нему с ума: умненькие выпускницы колледжей, начитанные матроны, активистки феминистского движения, которые честили его почем зря, а потом так и норовили проскользнуть к нему в постель. Озано, в свою очередь, обожал посвящать свои книги женщинам.

Мне никогда не нравились книги Озано, поэтому я полагал, что и он сам мне не покажется. Потому что именно в книгах проявляется характер автора. Но в данном случае это правило не сработало. В конце концов, есть сострадательные врачи, любопытные учителя, честные адвокаты, идеалисты-политики, добродетельные женщины, психически нормальные актеры, мудрые писатели. Что же касается Озано, несмотря на его непрерывную охоту на женщин, несмотря на его книги, в жизни он оказался отличным парнем, с которым приятно провести время и которого интересно слушать, даже когда он говорит о своем творчестве.

Так или иначе, правил он целой империей. Два секретаря. Двадцать штатных рецензентов. Огромное количество критиков, работавших по договорам, от писателей первого ряда до голодающих поэтов, неудачников-романистов, колледжских профессоров и продвинутых интеллектуалов. Озано всех использовал и всех ненавидел. Книжным обозрением он руководил как маньяк.

Первая страница воскресного издания – лакомый кусок для любого автора. Озано это понимал. Его книги автоматически попадали на первую страницу во всех книжных обозрениях страны. Но он ненавидел большинство беллетристов, завидовал им. И отдавал первую страницу биографии Наполеона или Екатерины Великой, написанной каким-нибудь профессором. И книга, и рецензия были нечитабельными, но Озано млел от счастья. Этим он выводил из себя всех.

При нашей первой встрече Озано сделал все, чтобы максимально точно соответствовать литературному имиджу, который он создал, всем сплетням и слухам, которые ходили о нем. С присущей ему энергией он играл роль великого писателя. И, надо отметить, у него получалось.

Я приехал в Хэмптонс, где пятидесятилетний Озано снимал летний дом, и нашел его в окружении шести детей от четырех разных жен. Тогда он еще не успел жениться в пятый, шестой и седьмой раз. Он встретил меня в длинных синих теннисных брюках и теннисном же пиджаке, пошитом так, чтобы скрыть пивной животик Озано. Он гордо вскидывал подбородок, как и полагалось будущему лауреату Нобелевской премии. Несмотря на змеиные глазки, принял он меня очень приветливо. Поскольку он возглавлял самое влиятельное книжное обозрение, все журналисты обычно вылизывали ему задницу. Он не подозревал, что я намерен разнести его в пух и прах, потому что был писателем-неудачником, первый роман которого не принес денег, а второй продвигался очень уж тяжело. Действительно, он написал один отличный роман. Но все прочие его книги не стоили и выеденного яйца, о чем я и собирался поведать миру, если б мне разрешил редактор «Эвридей лайф».

Материал я написал и размазал Озано по стенке. Но Эдди Лансер его зарубил. Они хотели заказать Озано большую политическую статью, поэтому не имело смысла портить ему настроение. Так что день я потерял зря. Правда, потом выяснилось обратное. Два года спустя Озано нашел меня и предложил должность своего заместителя в новом большом литературном обозрении. Озано меня запомнил, прочитал статью, которую я подготовил для журнала, и ему понравилась моя смелость. Прежде всего потому, сказал он мне, что я сам хороший писатель и выделил те аспекты его работы, которыми он гордился.

Тот первый день мы провели в саду, наблюдая, как его дети играют в теннис. Я должен сразу сказать, что он любил своих детей и прекрасно с ними ладил. Возможно, потому, что во многом сам оставался ребенком. Я завел разговор о женщинах, движении феминисток и сексе. Он с радостью ухватился за эти темы. Я слушал его с удовольствием. Хотя в своих книгах Озано чуть ли не проповедовал свободную любовь, в частной беседе он больше напоминал техасского шовиниста. Говоря о любви, он сказал, что сразу переставал ревновать жену, как только влюблялся в кого-либо. А потом с важностью изрек: «В любой момент времени ни один мужчина не имеет права ревновать больше чем одну женщину… если только он не пуэрториканец». Он чувствовал, что может отпускать шуточки насчет пуэрториканцев, потому что в расизме его не упрекали никогда.

Домоправительница начала кричать на детей, поссорившихся из-за того, кому выходить на корт. Симпатичная властная женщина вела себя так, словно она не домоправительница, а мать. Для своего возраста – я прикинул, что она ровесница Озано, – выглядела домоправительница прекрасно. Конечно же, я задумался над тем, какие отношения связывают ее с хозяином дома. Особенно после презрительного взгляда, которым она одарила нас, прежде чем вернуться в дом.

Я без всякого труда перевел разговор на женщин. Он встал в позу циника, самую удобную позу для того момента, когда ты не влюблен в некую даму. И слова его звучали веско и убедительно.

Иначе и не мог говорить человек, которого превозносили как лучшего со времен Хемингуэя писателя Америки.

– Послушай, малыш, – вещал он, – любовь – это маленький красный игрушечный возок, который тебе дарят к Рождеству или на шестой день рождения. Ты счастлив до опупения и не можешь с ним расстаться. Но рано или поздно отлетают колеса. Тогда ты бросаешь возок в угол и забываешь о нем. Влюбляться – это чудо из чудес. Любить – катастрофа.

– А как насчет женщин? – с должной почтительностью спросил я. – По-вашему, они испытывают те же чувства, раз утверждают, что думают точно так же, как и мужчины?

Он коротко глянул на меня зелеными глазами. И продолжил:

– Феминистки утверждают, что мы доминируем и управляем их жизнями. Конечно, это глупость. Как и утверждение, что женщины сексуально более чистоплотны, чем мужчины. Женщины трахались бы с кем угодно, где угодно и когда угодно, если б не боялись огласки. Феминистки бухтят о том, что большинство властных постов занимают мужчины. Только это не мужчины. Они даже не люди. Эти посты и хотят занять женщины. Они не понимают, что для этого надо пройти по трупам.

– Вы один из этих мужчин, – вставил я.

Озано кивнул.

– Да. И отсюда следует, что я прошел по трупам. Женщины получат то, что уже есть у мужчин. А именно дерьмо, язву и инфаркты. Плюс говняную работу, которую мужчины терпеть не могут. Я обеими руками за равенство. Тогда я смогу идти по трупам этих шлюх. Слушай, я плачу алименты четырем здоровым телкам, которые вполне могут сами зарабатывать на жизнь. И все из-за отсутствия равенства.

– Ваши романы с женщинами знамениты не менее ваших книг. Как складываются ваши отношения с женщинами?

Озано усмехнулся.

– Тебя не интересует, как я пишу книги?

Я ловко ушел в сторону:

– Ваши книги говорят сами за себя.

Он долго смотрел на меня, прежде чем заговорил вновь:

– Никогда не относись к женщинам слишком уж хорошо. Женщины липнут к пьяницам, азартным игрокам, бабникам, даже к тем, кто не прочь пустить в ход кулаки. А вот хороших, нежных, заботливых парней они не выносят. Знаешь почему? Им становится скучно. Они не хотят быть счастливыми. Их заедает скука.

– Верность для вас не пустое слово?

– Разумеется, нет. Послушай, если человек влюблен, вся его жизнь вертится вокруг другого человека. Если этого нет, значит, речь идет не о любви. О чем-то еще. Возможно, о чем-то лучшем, более практичном. В любви по определению заложены несправедливость, нестабильность, паранойя. И мужчины здесь хуже женщин. Женщина может трахаться сотню раз, а потом один раз отказаться, и мужчина затаивает на нее зло. Но, с другой стороны, если она не хочет трахаться, когда у тебя возникает такое желание, это первый шаг вниз с вершины любви. Послушай, тут никаких отговорок быть не должно. Никаких головных болей. Ничего. Как только телка начинает отказывать тебе в постели, все кончено. Начинай искать замену. Не воспринимай отговорки всерьез.

Я спросил его о женщинах, которые могут получать по десять оргазмов на один мужской. Озано отмахнулся:

– Женщины кончают не так, как мужчины. Для них это процесс, растянутый во времени. Не то что у мужчин. У мужчин это пик, когда действительно выплескиваются мозги. Мужчины трахаются. Женщины – нет.

Конечно, он и сам не верил всему, что говорил, но я его понимал. Такой уж у него был стиль – преувеличение и излишняя резкость.

Я переключил его на вертолеты. Он утверждал, что через двадцать лет об автомобилях забудут, у каждого будет вертолет. Для этого требовались лишь незначительные технические усовершенствования. Перестали же люди ездить по железным дорогам, как только новая конструкция рулевого управления и тормозов позволила женщинам водить автомобили.

– Да, это очевидно, – кивнул он, открыто давая понять, что в это утро он настроен говорить только о женщинах. И сел на своего любимого конька: – Нынешние молодые люди избрали правильную тактику. Они говорят своим девицам: «Конечно, трахайся с кем хочешь, я все равно буду тебя любить». Это все слова. Послушай, любой парень, который знает, что его девка трахается со случайными знакомыми, считает ее последней тварью.

Я изумился. Великий Озано, книгами которого зачитывались американские женщины. Ярчайшая звезда на литературном небосклоне Америки. Самый непредубежденный ум. То ли я упустил главное, то ли он мешок с дерьмом. Я заметил, как его домоправительница гоняет детей.

– Вы даете вашей домоправительнице большую власть.

Озано ничего не упускал. Он знал, какие чувства вызвали у меня его слова. Может, поэтому он и сказал мне правду, поведал историю о домоправительнице. Только для того, чтобы подразнить меня.

– Она моя первая жена. Мать троих моих старших детей, – и рассмеялся, увидев, как изменилось мое лицо. – Нет, я ее не трахаю. И мы прекрасно ладим. Я плачу ей чертовски хорошее жалованье, но не алименты. Она единственная моя жена, которой я не плачу алименты.

Конечно же, он хотел, чтобы я спросил почему. Я оправдал его надежды.

– Потому что, когда я написал книгу и стал знаменитым, у нее поехала крыша. Она ревновала меня к моей славе, к тому, что я оказался в центре внимания. Она хотела внимания сама. Один молодой человек, поклонник моего таланта, уделил ей это внимание. Она клюнула. Она была на пять лет старше его, но женщиной была очень сексуальной. Она действительно влюбилась, я готов это признать. Только не понимала, что он трахал ее лишь для того, чтобы унизить великого Озано. Она попросила развод и половину денег, которые принесла мне книга. Я не возражал. Она пожелала оставить себе и детей, но я не хотел, чтобы они общались с подонком, в которого она влюбилась. И сказал, что она получит детей, когда выйдет за него замуж. Он трахал ее два года и просаживал ее деньги. О детях она забыла. Вновь стала молодой. Да, она приезжала повидаться с ними, но в основном занималась тем, что путешествовала по миру на мои бабки да жевала член этого подонка. Как только деньги кончились, он ее бросил. Она пришла ко мне и потребовала детей. Но теперь у нее не было ни единого шанса получить их. Она же бросила их на два года. Она закатила жуткий скандал, утверждая, что жить без них не может. Я взял ее в домоправительницы.

– Это самая кошмарная история, какую я когда-либо слышал, – прокомментировал я.

Зеленые глаза сверкнули. И тут же Озано заулыбался.

– Возможно. Но поставь себя на мое место. Мне нравится, когда вокруг носятся мои дети. Почему отец никогда не получает детей? Кто это придумал? Ты знаешь, что отец так и не может прийти в себя, если у него отнимают детей? Если женщине надоедает семейная жизнь, мужчина остается без детей. И мужчины это терпят, потому что закон держит их за яйца. Так вот, я этого не терплю. Оставляю себе детей и снова женюсь. А когда жена начинает мешать мне жить, избавляюсь от нее.

– А как насчет ее детей? Какие чувства они испытывают, зная, что их мать – домоправительница?

Зеленые глаза опять сверкнули.

– О черт! Я же не унижаю ее. Домоправительница она больше для других жен. На самом же деле она гувернантка на контракте. У нее есть дом. Я – ее лендлорд. Я думал о том, чтобы давать ей больше денег, купить ей отдельный дом, сделать ее независимой. Но она такая же сучка, как и все остальные. Она вновь станет наглеть. Вновь найдет себе какую-нибудь шваль. Я не против, но она доставит мне массу хлопот, а мне нужно писать книги. Поэтому я держу ее на коротком поводке. Обеспечиваю ей, между прочим, очень высокий уровень жизни. И она знает: шаг в сторону – и я вышибу ее пинком под зад на улицу, где ей придется бороться за кусок хлеба. Так что живем мы мирно.

– Почему вы так настроены против женщин? – улыбнулся я.

Озано рассмеялся.

– Ты говоришь это человеку, который женился четыре раза. Черт, да мне даже не нужно это отрицать. Ну ладно. Я действительно настроен против феминисток. Но только в одном аспекте. Нынче из большинства женщин дерьмо так и прет. Может, это не их вина. Слушай, если какая-нибудь телка отказывается трахаться с тобой два дня подряд, гони ее вон. Если только ее не увезут в больницу на машине «Скорой помощи». Даже если у нее на манде сорок швов. Мне без разницы, нравится ей это или нет. Иногда мне это тоже не нравится, но я все делаю как надо, у меня все должно стоять. Это твоя работа: если ты кого-то любишь, то обязан оттрахать ее по полной программе. Господи, никак не пойму, почему я снова и снова женюсь? Даю себе зарок, что больше этому не бывать, но всегда попадаю в западню. После свадьбы они меняются только к худшему.

– То есть вы не думаете, что существуют какие-то условия, при которых женщины могут обрести равноправие?

Озано покачал головой.

– Они забывают, что возраст бьет их сильнее, чем мужчин. Пятидесятилетний мужчина может найти себе множество молодых телок. А вот пятидесятилетней женщине жизнь не кажется раем. Безусловно, как только они войдут во власть, они протащат закон, по которому мужчинам пятидесяти или даже сорока лет будут отрезать лишнее, чтобы на деле обеспечивать равноправие. Так работает демократия. Из нее тоже прет дерьмо. Слушай, женщинам и так неплохо живется. Им не на что жаловаться.

В старину они и не знали, что у них права членов профсоюза. Их нельзя было уволить, как бы плохо они ни работали. Не справлялись со своими обязанностями в постели. На кухне. Да кто может как следует оттянуться с женой после двух лет супружеской жизни? А если может, она – шлюха. Теперь вот они хотят равноправия. Пусть получат. Я бы дал им равноправие. Я знаю, о чем говорю, я женился четыре раза. И мне это стоило больших денег.

В тот день Озано искренне ненавидел женщин. А месяцем позже я раскрыл утреннюю газету и прочитал, что он женился в пятый раз. На двадцатипятилетней актрисе из маленького театра. Вот вам и здравый смысл самого великого из американских писателей. Я и представить себе не мог, что когда-нибудь буду работать у него и останусь с ним до его последнего дня, который он встретил холостяком, но переполненным любви к женщине, к женщинам.

Еще при нашей первой встрече я разглядел его тайну сквозь густую завесу слов. Озано был без ума от женщин. Он знал, что это слабость, и всячески стремился избавиться от нее. Не вышло.