Читать книгу: «Плохие девочки попадают в Рай», страница 3

– Думал, что так просто отделаешься, да?! – с трудом удерживаюсь от смеха.

– Пошла ты, – он поворачивается, чтобы уйти, но я успеваю схватить его за руку.

– Может, хватит уже?

Никита на мгновение замирает, и этих мгновений нерешительности ему хватает для того, чтобы понять, что эта битва им давно уже проиграна.

– Иди сюда, – я тяну его на себя, обнимаю, прижимая к себе и впитывая каждой клеточкой прикосновение ткани его рубашки к моему обнажённому телу. Кинестетик во мне цветёт буйным цветом – я из тех, кто возбуждается даже на щётку для чистки обуви, если её правильно применить. Сквозь тонкую рубашку впитываю его тепло, гладкий хлопок легко скользит по моим напряжённым соскам, и я выгибаюсь всем телом.

Никита слегка отстраняется и смотрит на меня так, будто он приговорённый, за которым осталось последнее слово.

– Прости меня…

Я перебиваю его до того, как он произнесёт моё имя.

– Заткнись и трахни меня.

После нашего с Олегом экстрима, состоявшегося прошлой ночью, ощущения могли бы быть не из приятных, но, учитывая тот факт, что Никитка знает меня как скрипач свою скрипку, я вспоминаю об этом уже после того, как меня тащат в душ на руках.

Позже, когда мы вместе засыпаем после ещё одного раунда в ванной, он обнимает меня и прижимает к себе. Как будто чувствует, что сейчас один из тех редких моментов, когда мне это жизненно необходимо.

Глава 5

Диана

Секретарь Шмелёва поднимает голову, когда я захожу в приёмную. Выдерживаю паузу – ровно настолько, чтобы поздороваться с ней в унисон. Один из классических приёмов, обычно работает безотказно.

После произнесённого хором «Добрый день!» мы одновременно улыбнулись друг другу. Всё шло по классической схеме.

Олеся симпатичная – более чем, но без перехода в классическую секретаршу-подстилку, как я и предполагала. Никакой наигранной манерности, ухоженное личико, минимум косметики, тонкие черты лица, шатенка – сразу видно, что цвет волос натуральный, глаза миндалевидные, тёмные. Предполагаю, что когда она встанет, окажется чуть выше среднего роста, с хорошей фигуркой, юбка будет чуть ниже колен, а каблук не выше пяти сантиметров. По глазам читается: не стерва. Тем интереснее.

Самое главное, чтобы она оказалась человеком, который может пригодиться. А нужен мне сейчас тот, кто может дать стартовую информацию о Шмелёве.

– Астахова Диана Дмитриевна, – представляюсь я, – а вы, наверное, Олеся?

Она тут же меняется в лице: сразу видно, эмоций скрывать не научилась. Потому что ждала не меня, а моего папочку лично.

– У вашего отца встреча с Андреем Николаевичем…

Сколько ей лет? Двадцать? Двадцать один? Моя ровесница? Из семьи, где хватает исключительно на хлеб с сыроу из Магнитоу, явно. Вот, подрабатывает, семье старается помочь.

Не суетись, девочка.

До обеда четыре с половиной минуты: расслабься и получай удовольствие.

– Именно поэтому я здесь. У моего отца случился форс-мажор прямо перед выездом к вам. – Ради такого я даже напялила деловой костюм, хотя чувствую себя в нем, как корова с седлом. Отстой.– Поскольку я работаю с ним, он попросил меня приехать и передать эти документы Андрею Николаевичу. Лично в руки.

Показываю запечатанный конверт, набитый черновиками со всякой хренью. Мой стол по жизни завален бумагами формата А4 – и только в редком случае это что-то пристойное вроде написанного на заказ курсовика. Надо же было создать видимость документов. С одной стороны, вариант с документами и форс-мажором ну такое себе, с другой – для нее покатит.

Она открывает было свой прелестный ротик, но я снова перехватываю инициативу.

– Встреча назначена не мне, но, –  я делаю акцент на слове «но», –  я думаю, что Андрей Николаевич меня примет и уделит мне пару минут. Если он не занят, разумеется. Узнаете?

Я очаровательно улыбаюсь ей, и секретарша тут же снимает трубку.

На самом деле я уверена, что примет – как минимум, из любопытства, на это и расчет. Я бы многое отдала за то, чтобы посмотреть на его физиономию в тот момент, когда Олеся произносит слова о том, что к нему пришла Астахова Диана Дмитриевна вместо отца.

Девушка кладёт трубку и смотрит на меня. Удивлённо, как будто не понимает, что происходит.

Я смотрю на неё, и только после того, как она произносит:

– Простите, но Андрей Николаевич вас принять не готов. Я позвоню секретарю вашего отца, мы можем перенести встречу, а документы можете оставить мне. Я передам их в том же самом виде, – ловлю себя на том, что у меня отвисает челюсть. Судя по тому, каким взглядом Олеся меня дырявит, за выражение моего лица в тот момент можно было брать бабки.

Что самое паршивое в элементе неожиданности – так это то, что пока с ним справишься, инициатива уже в руках у оппонента. Ладно, хрен с ним.

Как бы там ни было, я уже сделала шаг, и пятиться назад не собиралась. Наплевать, что готовилась я совершенно к другому.

Я сделала вид, что кладу документы на стойку, и, когда Олеся расслабилась, с напором с недельку помиравшего от жажды носорога ломанулась на водопой, то есть в кабинет. Олеся ойкнула, но я уже рванула дверь на себя. Вместо исходного положения на ресепшене, конверт с хламом занял положение на уровне моей груди: я прикрылась им как щитом.

– Андрей Николаевич, простите… –  доносится из-за спины.

– Ничего. Иди на обед, Олеся.

Он даже не оборачивается, хотя сейчас стоит у окна и смотрит в него. Сцепив руки за спиной, в позе превосходящего всех Вселенского лидера. Ну о-ч-чень похоже на отца, что вкупе с его попыткой выставить меня из офиса взрывается в голове искрами ярости.

За моей спиной закрывается дверь. Тихо-тихо, легкий щелчок замка отрезает нас ото всех остальных.

У Шмелёва просторный кабинет, обставленный качественной офисной мебелью – но – без излишеств. Я уловила это краем глаза, и где-то в подсознании прочно засела мысль о том, что этот парень во всём знает меру. Секретарь без излишеств, рабочий кабинет – без излишеств. Это единственное, что я успела отметить про себя до того, как он повернулся, и наши взгляды встретились. С какой-то радости у меня опять закружилась голова. При всём при том, что я была абсолютно трезвой.

– Здравствуйте, Диана Дмитриевна.

Мне только показалось, или в его голосе звучала явная издёвка?!

Он смотрел на меня совершенно спокойно, и по его глазам я не могла прочесть ни его отношения к моему визиту, ни его отношения ко мне: ничего. Стопроцентный барьер, уверенность в себе и… и чем больше я смотрела на него, тем больше понимала, что столкнулась с мужиком, невероятно напоминающим моего отца в плане умения опустить меня по полной программе и оставить за собой первый ход и последнее слово.

Разве что Шмелёв был моложе. Привлекательнее. И его я хотела.

Да мать твою, что со мной!

Я улыбнулась и шагнула к нему. Хочет сохранить неповторимый колорит нашей с ним первой встречи? Да запросто.

– Привет, Андрей.

Он не изменился в лице и на мгновение я засомневалась – а он вообще пробовал эмоции проявлять когда-либо? В руках я всё ещё сжимала этот клятый конверт с якобы документами, и мне вдруг показалось, что я прячусь за этой кипой никому не нужных бумаг. Защитный барьер – с точки зрения психологии.

В жизни ни от кого не пряталась, так какого…

Со мной творилась какая-то херня, и мне это совершенно не нравилось.

– Расскажете, зачем вы здесь? –  Шмелев подошел к столу и опустился в кресло, сесть мне так и не предложил.  –  Потому как я теряюсь в догадках.

Снова сарказм, но от этого его голос менее сексуальным не становился. Вот теперь я разозлилась по-настоящему: на него, за то что провоцировал меня на подобное поведение, на себя – за то, что в его присутствии веду себя как последняя лохушка.

Цель визита? Сейчас я тебе назову цель визита. Ещё как назову.

Я демонстративно швырнула конверт ему на стол, перегнулась через бумаги, отодвигая в сторону его ноутбук, и поцеловала в губы. На этом моё сознание повело, как будто пол ушёл из-под ног, а вместо его кабинета мы оказались вдвоём вне пространства и времени. Такое уже где-то было, да?..

Кажется, уже одно его присутствие действовало на меня похлеще травы с алкоголем вместе взятых. Он не стал меня отталкивать, но на этот раз я не уловила даже малейшего замешательства с его стороны – Шмелёв просто отвечал на мой поцелуй, не предпринимая ни малейшей попытки ни остановить меня, ни перевести это в нечто большее.

Бля, о чём я всё-таки думаю, а?! Секса в кабинете у меня еще не было, и… всё закончилось столь же внезапно, как и в прошлый раз. Просто вместо его губ мои губы поймали холодный воздух, и, благодаря этому, я чуть не растянулась прямо поперёк его стола. Шмелёв откинулся на спинку кресла и под его взглядом я снова почувствовала себя ну очень некомофортно, гораздо более некомфортно, чем в тот самый первый раз на крыльце ресторана. Может, мой папочка давал ему тайные уроки?

– Мы друг друга поняли? – спокойно поинтересовался он. Если бы плюнул в рожу – наверное, я бы лучше себя почувствовала. Потому что такой дурой не ощущала себя давно.

Он наклонил голову, и мне на мгновение показалось, что в этом кресле сидит Астахов Дмитрий Семёнович собственной персоной, сделавший пластическую операцию. Следующие его слова укрепили мою уверенность в том, что этого человека я буду ненавидеть ничуть не меньше, чем отца.

– Вы потрудились приехать ко мне в офис, Диана Дмитриевна, –  в голосе его звучало абсолютное равнодушие, даже сарказм вышел из чата, –  и мне потребовалась всего пара минут, чтобы узнать всё, что мне интересно. Я надеюсь, что вы тоже в должной мере удовлетворили своё любопытство, потому что на вас у меня времени больше нет.

На вас. Времени больше нет. Две минуты?!

– Любопытство?! – процедила я. – Не льстите себе, я просто хотела проверить, какого хрена меня на вас потянуло.

– Не забудьте свои ценные бумаги, –  произнёс он мне в спину, а я испытывала такое безумное желание врезать по этой непроницаемой, самоуверенной, но этого не менее красивой физиономии, что руки сводило.

– Оставьте себя на память, –  выплюнула я, вылетая из его кабинета.

Самоуверенный ублюдок. Мудак хренов. Да что он вообще о себе возомнил?!

– Ди, ты ебнутая! – выдала Ники, когда я вдавила педаль в пол, выворачивая на скоростную полосу шоссе под истеричные сигналы.

– Сама ты ебнутая, – огрызнулась я.

– Обязательно было так делать?!

– По той полосе мы бы еще два года ехали.

Я бы могла сказать иначе, но у Ники психологическая травма. Она попала в аварию в детстве, провалялась в реанимации хер его знает сколько, чудом выжила, ей заново собирали нос и руку… в общем, наверное, меня должна мучить совесть. Если бы она у меня была.

– Прости, – буркнула я.

– Охренеть. Ты головой ударилась?

– С чего бы?

– Ди Астахова никогда не извиняется.

Я бросила на нее скептический взгляд, но продолжить разговор мы не успели. Прямо мне под колеса бросился какой-то дебил на «Лада-Гранте», из соседней полосы. Можно сказать, карму проверил. Я успела ударить по тормозам, сзади меня тоже оказались проворные. В общем, никто никого не поцеловал в жопу только благодаря счастливой случайности. Зато дебил среднестатистического уровня потрепанности жизнью выскочил из своего таза на колесах и устремился ко мне:

– Ты чего творишь, овца?! Думаешь, тебе все позволено?! Открой дверь! Дверь открой, я сказал! Насосала – так думаешь, все прокатит?!

Ники закрыла лицо руками.

А я открыла дверь. Ну он же просил – я открыла, прямо ему в грудь и живот, со всей дури. Силу удара мне тренировал Олег и еще несколько знакомых, так что свалился он прямо к моим ногам на проезжую часть. Из соседних машин уже начали выскакивать люди.

– Я твой номер запишу! У меня связи в полиции! – захрипело это говорящее чмо.

Для закрепления воспитательных работ я пнула его по яйцам и сказала:

– Надеюсь, и в травме тоже. Еще раз ко мне сунешься – сосать будешь сам. Долго, старательно и по кругу. Въехал?!

Дверью «Порше-Кайен» я снова шандарахнула так, что Ники только головой покачала.

– Ты чего сегодня такая нервная?

– Я нормальная.

– Нормальная она, ага. Тебе уже штрафа четыре придет, как минимум.

– Не мне, а папочке, эта тачка конечно моя, но типа его. И квартира его. Я вообще живу на свете по доверенности.

Мы проехали кольцо, только тогда она снова сказала:

– Опять терки с отцом? Настолько?

Да если бы.

Проклятый Шмелёв, чтоб его импотенцией накрыло до конца жизни!

– Нет. Просто не в настроении.

– А. Ага. Угу. Понятно.

– Что тебе вообще понятно? – разозлилась я. Как будто Ники была виновата в том, что Шмелёв – мудак, а я не могу выкинуть его из головы.

– Просто зная тебя, я вижу две причины твоего состояния. Первая – отец, – Ники загнула свой тонкий наманикюренный пальчик. Она предпочитала нюд и никогда не носила экстра длинные ногти. Вот и сейчас у нее на ногтях был цвет, который я обычно называла «бежевый никакой». Но ей шло. Ей вообще шла вся нежнятина, как продолжение образа. – Вторая – Никитос. Но обычно это ты его вгоняешь в такое состояние, а не он тебя.

– Ха-ха, очень смешно.

Но Ники была права. Это Никита выпадал из-за меня в нерастворимый осадок, а теперь вот… Про третью причину не знал никто, и говорить о нем я не собиралась. В принципе. Даже лучшей подруге.

– Проехали.

– Проехали так проехали. Ты только, пожалуйста, не переедь кого-нибудь, пока мы до дома добираемся.

Я чуть ли не зарычала, как папашины любимые доберманы. Натасканные на то, чтобы драть в клочья всех неугодных. Но Ники же своими словами, сама того не зная, подкинула мне идею. В таком состоянии мне домой нельзя. Даже пока я ее отвезу, она живет с отцом в коттеджном поселке, вряд ли меня отпустит. А отпустит меня, только если…

– Хочешь со мной в клуб? – спросила я.

– В тот самый?

– В этот который.

Ники хмыкнула.

– А почему бы и нет. Только заскочим домой. Я переоденусь.

– Да мне бы тоже надо. Я, как видишь, слишком официально для такого одета.

– Слишком одета, – фыркнула Ромашка. – Я еще в универе заметила.

Я усмехнулась. Ники давно просила меня сводить ее туда – ради интереса, но… все было не так просто.

– Я сейчас наберу Роба. Скажу, что приду сегодня. Но тебе придется пройти собеседование, учти.

– Господи. – Ники снова закрыла лицо руками. – А красная комната там есть?

– Есть даже зеленая. И постер Кристиана Грея.

– Лучше бы Дориана. – В постер Кристиана Ники явно не верит, и правильно. В БДСМ тусовке эту историю вообще не особо жалуют. Считают сопливой хренью.

– Дориан там есть свой собственный. Псевдоним. Вдохновлялся известным всем персонажем.

Подруга закатила глаза, а я уже смахнула вверх и нажала быстрый дозвон.

– Роб, привет. Это я. Сегодня загляну в клуб, ты будешь?

– Буду, – коротко отвечает он.

– Я возьму с собой Ники? Помнишь, я тебе о ней рассказывала? У нее пока будет просто гостевой.

– Ты знаешь правила, Диана.

Когда он так со мной говорит, у меня по коже бегут мурашки от предвкушения. Рядом с Робом я готова быть девочкой, стоящей на коленях, только рядом с ним. Представить меня на коленях, наверное, можно исключительно в горячечном бреду, но и такое бывает.

– Да, я сброшу тебе все данные, она готова на собеседование в любое время.

– Хорошо.

Он отключается раньше, чем я успеваю сказать «ик». По правде говоря, Роб единственный, кому позволено так со мной себя вести. Ключевое слово – позволено,  но это правила игры, и я их приняла.

Шмелёву я ничего такого не позволяла, в том числе смотреть на меня как на дерьмо.

Да мать твою!

Мы приезжаем к Ники к пяти. Она собеседуется, потом мы перекусываем сэндвичами, которые сделала их домработница, переодеваемся, делаем макияж, спускаемся – и-и-и-и возвращается ее отец, Савицкий Леонид Ефремович. Я его так и называю: Леонид Ефремович, подчеркнуто-почтительно (в уме держим издевательски), но он меня терпеть не может. Считает, что я на Ники плохо влияю. Как-то он даже не постеснялся мне об этом сказать, видимо, чтобы его мнение было зафиксировано для отчетности в моем маленьком убогом мозгу (я вижу эту характеристику в его глазах).

Если честно, мне пох.

И на его мнение, и на его характеристики.

– Никита, куда ты собралась?

Полное имя Ники – НикитА, ее мама была поклонницей сериала про самую известную девушку-киллера. Ники свое имя ненавидит, а мне кажется, это прикольно.

– А можно я не буду отчитываться перед тобой за каждый свой шаг?

– Можно. Когда ты не с Дианой Астаховой.

Он тоже в летах, как мой папочка, но если мой выглядит как дворовой питбуль – подтянутый, цепкий, отец Ники слегка полноват и напоминает ньюфа-спасателя в отставке. Мое мнение: внешность обманчива. Прислонившись к стене, я складываю руки на груди, мне кажется, ожидается интересное представление.

– Диана моя подруга, и ты прекрасно это знаешь.

– А ты прекрасно знаешь мое мнение о твоей подруге.

– Папа! – рычит Ники.

Я все еще стою, рассматриваю его. Под конец он не выдерживает и переводит взгляд на меня.

– Если с моей дочерью что-нибудь случится по твоей милости…

– Я уже написала завещание, – отвечаю я и выхожу на крыльцо.

Пусть они дальше там без меня разбираются, а я пока покурю.

Коттеджный поселок в сентябре – красота. У нас тоже есть загородный дом, но эти места мне нравятся больше. Не только тем, что там нет мачехи и сводной кровинушки, но и живописными дорогами, запертыми в багряно-охровых коридорах. Скоро эти коридоры станут лысыми, а потом – белыми. Не говоря уже о горах, которые становится видно, если проехать чуть подальше.

Терпкий аромат сигарет взрезает свежий воздух, как повышенный голос Ники, доносящийся из дома. Иногда мне кажется, что я могла бы жить вот так, в таком вот месте, с каким-нибудь нормальным мужиком, но дым развеивается, и я понимаю, что нет. Не могла бы. А глюки ловить еще рано.

– Поехали! – зло рычит Ники, вылетая из дома и хлопая дверью.

Судя по всему, разговор с отцом не удался.

Мы приезжаем в клуб аккурат к открытию, и Ники на выходе выдают гостевой браслет. Это для новичков, впервые переступивших порог. Телефоны мы сдаем сразу, таковы единые правила для всех, сам Роб их устанавливал. Мы проходим в основной зал, и тут на Ники нападает ступор. Это нормально, здесь либо ступор, либо истерический ржач, и я рада, что у нее первое.

– Охренеть, – выдает она.

Для той, кто ни разу не видел Андреевский крест вживую, не слышал свист плети, рассекающей кожу, не видел сидящих у ног мужчин женщин в ошейниках, а у ног женщин – мужиков с зажимами на сосках и законсервированными в пояс верности членами, она отлично держится. Мы живем в таком веке, когда всем нам доступно все и сразу, но одно дело – фото, видео и влажные фантазии, совсем другое – реальность.

Клуб Роба – тоже элитный, сюда просто так не попасть. Здесь все очень на богатом, контингент соответствующий, так что за нее я не беспокоюсь. В отличие от отца.

– Э-э-э… и что мне тут делать? – спрашивает Ники. – Когда ты… ну… э…

Вообще-то она за словом в карман не лезет, но сейчас, видимо, слова у нее кончились.

– Наслаждайся. Наблюдай. Тебе понравится.

У меня в крови уже бурлит адреналин, и будь я проклята, если мне это не поможет забыть гребаного Шмелёва.

Пока я думаю про Шмелёва, на горизонте нарисовывается Роб. В нем под два метра роста, темноволосый, со стильной бородкой, в черной рубашке, жилете и брюках, в отполированных ботинках, он медленно идет к нам, и на него смотрят все. Все без преувеличения.

– Ты ебнутая, Ди, – снова выдает Ники. Но я вижу, что у нее тоже отвисла челюсть.

Нормальная реакция на того, кто вот-вот подойдет к нам.

– Ты сегодня это уже говорила.

Я знаю, что я ебнутая, но когда Роб приближается и командует:

– На колени, – весь остальной мир перестает для меня существовать.

И пустота отступает. Заполняясь бурлящим в крови адреналином и его почти что нежным прикосновением, когда на моей шее защелкивается ошейник.

Глава 6

Ники

Ди ненормальная, я всегда это знала. Наверное, вот эта вот ненормальность меня в ней и привлекла изначально. Потом мы обе сошлись на ненависти к отцам. Хотя моя, конечно – это десятая доля ее. То, что происходит у нас в семье, не сравнить с тем, что происходит в ее, но я туда не лезу. Так же, как и она не лезет ко мне. Я ее очень люблю и ценю в том числе и за это, потому что спасателей в моей жизни было воз и маленькая тележка. Спасателей, психологов, желающих меня полечить – в прямом и переносном смысле, и только Ди никогда не наседала со своим желанием помочь или расспросами. Она четко знает, когда можно, когда нельзя, ее все считают девочкой без тормозов, но у нее с тормозами как раз все отлично.

По крайней мере, когда дело касается личных границ. И да, в моей жизни определенно было слишком много психологов. В том числе доморощенных.

Доморощенные бы сейчас распинались о том, что происходящее в этом клубе – это компенсация, рассказывали про травмы, так называемые профессионалы переводили бы все стрелки на меня (что ты сама об этом думаешь, Никита? О чем это для тебя?) – а я… я просто смотрю на все это, как на красивое представление.

У нас в городе нет крутых стилизованных вечеринок на грани, не то что в Москве. Или в Питере. По крайней мере, до этого дня я считала именно так, но оказавшись там, куда Ди пыталась затащить меня уже почти год, поняла, как сильно я ошибалась. Когда рождаешься с золотой ложкой во рту (или, как любит говорить Марат, с золотым шилом в жопе), невольно привыкаешь к высокому уровню. Ты его просто видишь. Замечаешь в деталях, так же, как замечаешь и показное, так вот: здесь все было настоящее. На уровне.

И почему-то, когда Ди опустилась на колени перед этим мужчиной, я испытала странное желание свести бедра. Между ног стало горячо, а перед глазами невольно вспыхнула картина, что это я так стою перед ним. Что это меня касаются его пальцы, скользят по шее, грубо сжимают подбородок.

– Добрый вечер, – произнес он, а меня всю перетряхнуло.

Диана так и стояла перед ним, он словно о ней забыл, и у меня от этого в голове творилось просто что-то невероятное. Просто Ди – не из тех, кто такое прощает в принципе. Но сейчас…

– Добрый вечер.

– Диана объяснила вам правила, я надеюсь? – уточнил он.

– Нет. Я забыла, – вот это уже больше похоже на Ди.

Дерзость во взгляде, вызов, она нарывается.

Вот только почему нарывается она, а горячо становится мне? Роб не поддается на провокации.

– Хорошо, в таком случае объясню я, – у него голос, как это говорят на английском husky, с такой глубокой, мужской хрипотцой, обманчиво-спокойный, – вы можете расположиться, где вам удобно, Ники.

Я попросила его называть меня так еще на первичном собеседовании, и он ни разу этим не пренебрег.

– К вашим услугам все сценические номера, бар, вы можете знакомиться с другими гостями, но сессии новичкам запрещены. Доступ к ним вы получите только если решите остаться после сегодняшнего вечера. После нашего повторного собеседования.

На котором вы тоже поставите меня на колени?

К счастью, у меня хватает мозгов не сказать это вслух.

Ди морщится от пощечины, хотя я бы даже пощечиной это не назвала. Так, легкий унизительный хлопок, больше по губам.

– За то, что заговорила без разрешения, – омментирует Роб. – Вставай. Пошли.

Я наблюдаю за тем, как они идут по клубу, и на них глазеют. Если честно, я понимаю, такая пара не может не привлекать внимания, меня же царапает странным чувством: р – ревность? Бред. Быть такого не может! Я не западаю на мужчин с первого взгляда, особенно на таких. Мне нравятся мои ровесники или старшекурсники, а Роб, по меньшей мере, вдвое старше. Тем не менее именно его я сразу заметила, когда мы вошли. Кажется, даже Ди его не сразу увидела, а я увидела. Выхватила из толпы взглядом, издалека. Он беседовал с какими-то мужчинами, а я залипла. Мне кажется, Ди подумала, что это из-за общей атмосферы.

Вот и хорошо. Пусть дальше так думает. Потому что все это не для меня. Я здесь больше за компанию, ну а то, что мне понравился красивый мужик – так это в порядке вещей. Подумаешь.

«Он тебе еще во время собеседования понравился», – ехидно подсказывает внутренний голос.

Я отмахиваюсь от него, иду к бару. На меня тоже смотрят, я чувствую мужские взгляды, но мне к этому не привыкать. Меня как раз любят мужчины постарше. Для ровесников я слишком сладенькая, а еще у меня грудь нулевого размера. Ну ладно, наверное, первого, но мне это жить не мешает. Например, я могу носить любые наряды без белья.

Как-то так мы с Маратом и познакомились, но сейчас думать об этом не хочется. Сейчас хочется…

– Позвольте вас угостить, – произносит мужчина.

Ему, наверное, столько же, сколько отцу. Он лысеющий, но довольно подтянутый, а еще не сводит глаз с моих ног. Ди меня столько просвещала по этому поводу, что я прекрасно понимаю, с кем имею дело. Футфетишист. И, скорее всего, нижний.

– Нет, спасибо, – отказываюсь вежливо. Мне не хочется сейчас ни с кем разговаривать.

«Ни с кем, кроме Роба».

А денег у меня всегда достаточно: отец позаботился о том, чтобы я ни в чем не нуждалась. На сцену тем временем выходят трое – роскошная женщина в латексе, с алой помадой на чувственных губах, она ведет на поводке двух мужчин. Я украдкой зеваю в ладонь и отворачиваюсь. Нет, все это определенно не мое.

Пока бармен готовит коктейль, я скучаю по смартфону. Ну правда, что я тут забыла? Надо было соглашаться на приглашение Марата покататься с ним по городу. И не только покататься, но это детали.

Ко мне подходят знакомиться, но я всех отшиваю. Не знаю, что на меня нашло, обычно я более общительная, но сейчас моя внешность, притягивающая всех даже когда я этого не хочу, играет против меня. Я уже начинаю думать о том, чтобы свалить в закат, а точнее, в ночь. Сброшу Ди сообщение в телегу, скажу, что у меня месячные внепланово начались.

Я даже поднимаюсь со стула, разворачиваюсь в сторону выхода, бросая на стойке недопитый коктейль, когда на сцену поднимаются Роб и Ди. Ноги врастают в пол, а во рту становится сухо, как будто я весь день бродила по Дубайску без бутылки воды. Роб все так же безупречно элегантен, а Ди… Ди полностью обнажена. Не считая того, что ее длинные волосы сейчас каскадом прикрывают тело.

Это первый раз, когда мне захотелось отрастить длинные волосы. Первый. Потому что обычно я хожу с каре, но сейчас это смотрится так дико, первобытно и провокационно, что я на миг задумываюсь о смене прически. Моя мама очень любила, когда у меня были длинные волосы. Она их подолгу расчесывала, заплетала мне косички, а потом съебалась нахрен с каким-то смазливым продюсером в Штаты. Он решил, что у нее очень красивый голос. И сиськи. С тех пор я ненавижу длинные волосы.

Но только не сегодня, и только не когда Диана становится к высокой крестообразной распорке. Не помню, как она называется, да это и неважно, важно только то, что Роб запирает ее запястья в кожаные наручники. Точнее, как он это делает. Сначала скользит пальцами по предплечью и только потом затягивает ремешки.

Я, кажется, забываю как дышать, и не только я. Там ведь и до них что-то происходило, на сцене, но в зале все равно было достаточно шумно. Сейчас у всех кончились слова, тишина стоит такая, что мне кажется, я слышу скрип затягиваемой на запястьях Ди кожи. Это, конечно, обман слуха, но я все равно задерживаю дыхание. Ощущение такое, что я сейчас вдохну, выдохну – и нарушу всю красоту момента.

Волосы ей тоже убирает он: стягивает в пучок, открывая на всеобщее обозрение изящную спину. Ягодицы. Сейчас, когда она распята, обнажена и на первый взгляд беззащитна (потому что беззащитность и Ди – слова-антонимы), ее ноги кажутся особенно длинными.

Не представляю, остался ли в зале мужчина, который ее не захотел. Хотя, возможно, те, что сидят на цепи, сейчас представляют себя на ее месте со своими госпожами. Не знаю, как у них мозг там работает, я же неотрывно слежу за Робом. Вот он отходит, осматривая ее, снимает с большой подставки кнут (или хлыст?), который вынесли перед самым началом представления.

– Роб невероятный, правда? – еле слышно произносит какая-то девушка.

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на нее и ловлю себя на раздражении. Не просто на раздражении: миниатюрная пухленькая рыжая меня бесит. При том, что она мне даже в подметки не годится! А еще я никогда раньше не цеплялась за женщин из-за мужчин. В моей картине мира это они должны за нас соперничать, а не мы за них.

Я ничего не отвечаю, отворачиваюсь. Смотрю, как его ладонь стекает вдоль позвоночника Ди, и как она тянется за его рукой, стремясь продлить это прикосновение. Это дико, но я словно чувствую это прикосновение сама. Как будто это я там распята, поэтому когда Роб отходит назад, замахивается – и кнут облизывает изящную спину, у меня темнеет перед глазами.

Жар растекается по телу, в горле становится сухо, губы горят. Я никогда себя так не чувствовала! Ни-ког-да! Но сейчас, когда аккуратные удары ложатся на тело Ди один за другим, когда она выгибается, с моих губ стекает странный гортанный выдох. Как будто я и впрямь стала ею.

Это продолжается… сколько? Не знаю. Здесь нет часов, совсем как в казино. Алые полосы, вспыхивающие на белоснежной коже Ди, темный длинный язык кнута, сила удара, свист вспарываемого воздуха… Когда все заканчивается, я чувствую себя как пьяная. Или обдолбавшаяся, потому что даже не замечаю, как он ее отстегивает, а потом куда-то несет.

– У него безупречная техника, – произносит рыжая уже в полный голос. Представление окончено, Роб с Ди на руках поднимается на второй этаж, скрывается за дверью, а в зале снова шумно, и музыка не имеет ничего общего с той совершенной симфонией: свист, хлопок, выдох, стон, которые были еще минуту назад. – И медицинское образование, у нас он один, кто так управляется с кнутом. Но к нему совершенно нереально попасть. Правда. Я уже три раза пыталась… а ты вроде с ней пришла. Не знаешь, как ей удалось?

– Не знаю, – раздраженно отвечаю я, но рыжая из тех, кто явно не понимает намеков.

– Жаль. А как тебя зовут?

– Никак. Мне пора, – я поднимаюсь, успеваю только поймать ее удивленный взгляд, и иду к выходу. Но на полпути останавливаюсь. Меня бесит то, что происходит со мной, сейчас меня бесит даже Ди, и все же ноги сами несут меня к лестнице. Я поднимаюсь тем же путем, что Роб, осматриваюсь – здесь несколько дверей, и все они плотно закрыты.

Если бы я не видела, куда он вошел, вряд ли поняла бы, где искать. Звукоизоляция здесь на уровне, я не слышу ни звука, что бы там, за этими дверьми ни происходило. Но сейчас меня словно кто-то толкает, я поворачиваю ручку двери, и…

– Если бы ты была участницей клуба, за такое тебя бы сразу исключили, – холодный голос Роба окатывает, как ледяной душ. Он стоит прямо напротив меня и смотрит: глаза в глаза. – Сейчас мазь впитается, и Диану нужно будет отвезти домой. Справишься?