Читать книгу: «Дверуны», страница 3

Лиза немного прогулялась, но уже через двадцать минут была у калитки. Охранник – немолодой, но крепкий мужик, завёл её в здание через один из запасных выходов: именно рядом с ним была комната охраны. Все другие двери на ночь блокировались. По правилам он должен был вместе с ней подняться в группу, но Лиза видела, что ему не очень-то хочется это делать. Сошлись на том, что она сходит одна. Да, здание немаленькое, и из этой конкретной точки она до Денискиной группы ни разу не добиралась, но это не проблема. Дойдёт. Только вот свет… Охранник напомнил про датчики движения – свет будет включаться везде, где она пройдёт. И заверил, что будет за ней наблюдать: большинство помещений было оснащено камерами, изображение с которых транслировали мониторы в комнате охраны. Хотя бояться абсолютно не стоит. Чего можно бояться в ночном детском саду?..

Рационального страха Лиза и не испытывала. Просто пустое здание. В котором нет никого, кроме неё и охранника. И леди Лидии. Тьфу! При чем тут кукла? И почему она так настырно лезет в голову? И вот от этого страшно, да, но так… Иррационально…

Лиза постаралась переключиться на дорогу. Старый особнячок был не слишком большим, но за долгие годы несколько раз изнутри перестраивался. Поэтому периодически приходилось напрягать голову, чтобы сообразить, куда идти дальше. Наконец она добралась до Денискиной группы. Тяпа сидел на шкафчике, в котором хранились вещи сына. Лиза взяла игрушку, прижала к себе, улыбнулась… Всё будет хорошо у них. Что бы там мама ни говорила, они с Дениской справятся. И будут самыми счастливыми.

Она вышла из группы, но свет в коридоре почему-то не включился. Зато перед глазами будто что-то взорвалось. Ослепительная вспышка и…

– Смотри, Лидочка, какая кукла! Её тоже зовут Лидия. Вырастешь большая – станешь такой же красивой дамой.

Девушка с глазами, похожими на голубой лёд, протягивает игрушку.

Суровое лицо пожилой женщины:

– Барыня, выбросить надо куклу эту! Нехороший подарок! Да и волосы у неё, посмотрите, человеческие! Уж не Лидочкины ли?

Холёная роскошная женщина в мольбе заламывает руки:

– Ну что ты, Серёжа! Нельзя тебе в тюрьму! И если ты как дворянин и офицер пулю себе в лоб пустишь, я не переживу! Давай возьмём Лиду и уедем. Бросим тут всё, пусть за долги останется. Помнишь, у папы был домик во Франции, он всё мечтал там виноград выращивать? О нём и не помнит никто, нас там точно не найдут.

Та же женщина, но совершенно бледная, измождённая, в гробу, восковые руки держат свечу.

Породистое мужское лицо с бешеными, налитыми кровью глазами:

– Не смей мне перечить, мерзавка! Никакая Аннет не портниха, она – мадам и твоя новая мама! И мама твоих братьев.

Тот же мужчина, изрубленный топором. Рядом – женщина с ужасными ранами. В колыбельках – мёртвые младенцы.

Франт и щёголь с тонкими усиками:

– Вот, мадемуазель, ваши новые документы. Как вы просили. И рекомендации. Теперь – ваша часть договора.

Левая рука обнимает франта и щёголя, правая – бьёт ножом в живот. И проворачивает нож, чтобы наверняка.

Симпатичный мужчина и хрупкая нежная молодая женщина:

– Да, Лидия Петровна, вы нам подходите. У нас два мальчика, трёх и четырёх лет. С няней им уже скучно, нужна гувернантка. А у вас такие рекомендации, вы наверняка сумеете с ними поладить.

Ночь. Мужской профиль на фоне окна:

– Лидочка, ты прекрасна… Мне ещё никогда не было так хорошо…

Тот же симпатичный мужчина, но в ярости:

– Лида, давай на этом закончим. Я никогда не обещал на тебе жениться. Да и Маша в положении, у нас будет ребёнок. Тем более, ситуация сама видишь какая. Поместье пришлось оставить, всё, что у меня есть, – этот крохотный особняк. Но не сегодня-завтра и его придут реквизировать. А у меня жена и дети. Так что, прости уж, но мне сейчас точно не до тебя и не до постельных утех с тобой.

Мужчина уже не симпатичный – рубленая рана на голове. Рядом в луже крови – хрупкая и нежная женщина. На месте живота – кровавое месиво. Маленькие мальчики с синими неподвижными лицами лежат рядом. Стук в дверь и громкий голос: «Именем революции, открывайте, иначе выломаем дверь!». Окровавленный топор скользит в руках, но удар точен – из левой руки фонтаном бьёт кровь.

Простое, доброе мужское лицо, фуражка с околышем:

– Значит, барин ваш, Лидия Петровна, с ума сошел? Сначала детей задушил, потом жену зарубил, а после на вас кинулся? А вы, значит, не дались? Мда… Забавная историйка… Вот они, капиталисты проклятые!

То же мужское лицо, в глазах – нежность.

– Лидуся, ну пойми ты меня. Начальницей я тебя сделал, документы новые справил, обезопасил, как мог. Люблю, да, но жениться не могу. Есть у меня невеста. Страшное время, вот-вот головы полетят, а будущий тесть мой так высоко забрался, что всё мне будет нипочем. Ну прости, не плачь, не…

Тихий шепоток в ухо, голос детский, тоненький:

– Давай, Лидочка, мы справимся.

И кукла – единственная подруга и родная душа. Смотрит понимающе. На полу – тот, с околышем. Точнее, то, что от него осталось. И топор.

Ночь, запах сырой земли. Небольшой холмик. Приют. Два воспитанника с испуганными глазами:

– Лидия Петровна, у вас платье в крови! Что случилось?!

Улыбнуться.

– Всё в порядке, мальчики.

Всё. Последний затих. Покачиваясь, заходит Егорыч – сторож. Как всегда отвратительно пьяный. И мгновенно трезвеет.

– Лидия Петровна, что вы…

Вот так. Топором в лицо. Забери меня, леди Лидия. Я устала. Я хочу отдохнуть.

Лиза открыла глаза. Почему-то в кабинете заведующей. Темнота, только подсветка в шкафу с антикварной куклой. Левой рукой Лиза прижимала к себе Тяпу, а в правой… Господи, откуда у неё топор?! И тихий голосок в голове:

– Сначала – охранник. Потом – к Максиму. Ну и напоследок – мама и Дениска. У нас точно всё получится.

Лизина мама была в отчаянье: дочь отсутствовала больше часа, а телефон у неё оказался выключен. Внук же последние пятнадцать минут рыдал и бормотал:

– Мама, нет, мамочка, не надо, нет…

Успокоить его не удавалось. Обычно Валерия Львовна с лёгкостью раздавала советы, кому и что делать. А вот теперь оказалась в ситуации, когда совершенно не понимала, куда бежать и кому звонить. В скорую? В полицию? Телефона заведующей детским садом у неё не было, поэтому, как дозвониться в сад – она не знала. Оставалось одно. Конечно, внук болен и на улицу ему не стоит, но ситуация безвыходная. Помянув про себя нехорошим словом бывшего зятя, который так подло с ними поступил, Валерия Львовна обняла Дениску и ласково сказала:

– Зайчик, давай мы пойдём за мамой? Оденемся и быстренько сбегаем в твой садик, хорошо? Может, она заблудилась просто, а мы её найдём и приведём.

Внук перестал рыдать, посмотрел на бабушку с благодарностью и даже позволил себя переодеть, хотя обычно уговорить его на это могла только Лиза.

Охранник зачитался – триллер оказался забористым. И внезапно понял, что родительница давным-давно уже должна была вернуться. Глянул на мониторы: а та – в кабинете заведующей! Как она туда попала-то, чёрт бы её подрал?! Он кинул книжку и бросился к кабинету. Там, конечно, ничего ценного, кроме старой страхолюдной куклы, которая, говорят, целое состояние может стоить. Когда ему это сказали, он, помнится, подивился: кто ж за такое старьё, да еще и попорченное много денег заплатит? Но его уверили, что коллекционеры – легко. И тут же начали подъезжать, чтобы он куклу эту того, украл. Но тут уж просчитались, не на того напали.

Охранник ворвался в кабинет и резко затормозил. Родительница смотрела на ящик с куклой, в одной руке у неё был игрушечный щенок, а в другой… А в другой – топор. Откуда?! Она не смотрела на него, она в упор смотрела на куклу. И он мог поклясться, что кукла тоже на неё смотрела. И улыбалась! Он видел, как между куклиных губ показались острые зубки! Охранник побывал не в одной «горячей точке». Но так страшно ему не было никогда. С головой же ужас накрыл его, когда чокнутая родительница стала поворачиваться к нему, одновременно поднимая топор.

Охранника словно парализовало. Он не мог не то что убежать, даже пошевельнуться. А молодая симпатичная женщина, которой он совсем недавно сочувствовал, медленно приближалась к нему с абсолютной пустотой в глазах и занесённым топором в правой руке.

Они уже обувались, когда Дениска вдруг вскрикнул:

– Нет, мама! Тяпа, помоги!

Валерия Львовна с испугом посмотрела на внука и принялась обувать его быстрее, он же бормотал одно и то же: просил своего игрушечного щенка о помощи.

Охранник закрыл глаза. Он понял, что сейчас умрёт. Но видеть это страшное нечто, в которое превратилась милая мама милого мальчика, было выше его сил.

– Ой!

Лиза вскрикнула. Левую руку обожгло болью. Что с ней? Она недоумённо огляделась. Кабинет заведующей. Застывший столбом охранник. Кукла, у которой как-то неуловимо изменилось лицо. И… Топор! В правой руке Лиза держала топор!

Секундочку. А с левой-то что?! А на левой руке был свежий укус. Ранки сочились кровью. И кровью же была перемазана мордочка игрушечного щенка. Её укусил Тяпа?!

Охранник отмер. Оружия ему не полагалось, но электрошокер он из-за пояса вытащил.

– Дамочка, как вас там. Медленно положите топор на пол и отойдите в сторону.

Вспыхнул свет. Лиза нагнулась было, чтобы выполнить требование, но топора в руке не оказалось. Она с изумлением разглядывала пустую кисть, которая только что сжимала топорище. Охранник тоже выглядел обескураженным. В этот момент с улицы раздался истошный детский крик:

– Мамочка!

Лизин голос немного дрожал, но говорила она твёрдо:

– Да, Максим, я знаю, который час. Но это срочно. Ты обещал сделать для меня всё, что в твоих силах, вот и сделай. Прямо с утра выкупи за любые деньги куклу из кабинета заведующей. Да, заведующей Денискиным детским садом. Да, ту самую антикварную. Выкупи, укради, забери силой, но она должна быть у меня. Домой не привози, позвони, я подъеду и заберу. Да, это вопрос жизни и смерти. Да, от этого зависит жизнь твоего сына. И… И других твоих сыновей. Нет, с ума я не сошла. Всё объясню потом.

Охранник, которого звали Мишей, и Лиза забрались в самую глухую чащобу. Кукла гореть не хотела категорически, огонь тух несколько раз. Уже почти отчаявшись, Лиза зажгла предусмотрительно взятую с собой церковную свечу. И только её пламя помогло. Кукла сгорела, а вот волосы остались. Миша брезгливо потрогал их ногой в высоком ботинке:

– Из чего в те времена волосы-то куклам делали, Лиз? Я думал, они первые вспыхнут, а вышло вон как.

Лиза пожала плечами. Помимо церковных свечей она взяла с собой ещё и святой воды. Опыта борьбы с демонами у неё не было, но все виденные триллеры давали такие «рецепты». Принесённой с собой лопатой Миша вырыл неширокую, но глубокую ямку и сгрёб в неё всё, что осталось от куклы. А Лиза полила святой водой. Ямку закопали.

Миша задумчиво спросил:

– Как ты думаешь, это всё? История закончилась?

Лиза вздохнула. Кто ж знает. Ей хотелось думать, что да. Но Дениску она, от греха подальше, из этого сада заберёт.

***

Девушка с глазами, похожими на голубой лёд, досадливо цокнула языком.

– Обидно. Лидочки больше нет. Но проблема решаема.

Сверяясь с записью в блокноте, она набрала номер:

– Детский сад номер пятьсот восемь? Как бы мне поговорить с вашей заведующей? У меня есть поручение передать саду в дар антикварную куклу. Очень красивую и даже с именем. Леди Елизавета. Да, переключите, пожалуйста, на заведующую, я ей всё подробно объясню. Жду.

Ашуя и Аша

Жил-был мальчик, который боялся зеркал. Точнее, не боялся, а был уверен, что отражение в зеркале – это не он. Мальчика звали Сашуля, и впервые зеркало и себя в нём он увидел года в два. До этого как-то не случалось, а тут его привезли в гости к бабушке, а там – огромное зеркало в вычурной раме. Бабушка взяла его за руку и ласково сказала:

– Смотри, там Сашуля. И баба.

На «бабу» внук даже не взглянул. А вот на своё отражение смотрел так долго и пристально, как маленькие дети обычно не умеют. А потом заплакал и закричал:

– Нет, не Ашуя, не Ашуя! Это Аша!!!

Взрослые засуетились, от зеркала ребенка отвели. Но он ещё долго заливался слезами и твердил:

– Не Ашуя! Аша! Похой!

В переводе на русский: «Не Сашуля! Саша! Плохой!». Родители и бабушка с дедом утешали, конечно, но переглядывались с улыбкой, мол, мальчик нашёл свое тёмное альтер эго. Потому что Сашей его называли, только когда сердились за какие-то проступки. Вот он этого «Сашу» и отделил от себя.

Шли годы. Сашуля рос, истерик больше не закатывал, но зеркал избегал. Причём, именно зеркал, другие отражающие поверхности его не напрягали. Второй зеркальный «казус» произошёл, когда мальчику было десять. По случайности или нет – в той же самой бабушкиной квартире. Бабушка умерла и, как принято, все зеркала в доме завесили простынями. И надо же такому случиться, что мама застала Сашулю перед зеркалом в тот момент, когда он снимал с него простыню. Скандала не случилось, но мама была рассержена. А сын утверждал, что это не он! Что это Саша с той стороны простыню свалил, а он только повесить её обратно хотел! Дело спустили на тормозах, мама свою мать хоронила, ей было совсем не до сыновних проступков.

Третий и последний казус с зеркалом приключился накануне Сашулиной свадьбы. Его невеста Марина очень хотела предсвадебную фотосессию, и он не смог ей отказать. Нарядные, красивые, они стояли в роскошном зале и ждали фотографа. Вдруг Марина заметила огромное зеркало и потянула жениха к нему. Последнее, что запомнил Сашуля, – они с Мариной стоят перед зеркалом, она впереди, он – за ней. И – глаза двойника – пустые, стылые. И – темнота.

Следователь с облегчением дописывал последние бумаги – дело оказалось простым. Фотограф, войдя в зал, увидел мёртвую невесту с перерезанным горлом и жениха в обмороке, крепко сжимающего в руке опасную бритву. Правда, убийца так и не признался. Когда пришел в себя, твердил одно и то же слово: «Аша!». И продолжает его твердить в психиатрической больнице, когда не в беспамятстве от препаратов. Специалисты предполагают диссоциативное расстройство личности: преступник с детства считал, что зеркальный двойник – его «тёмная» половина, вот она и вышла на свет, и убила. Близкие в шоке, они никогда никакой психиатрии у Сашули не замечали. И Марину жалко.

Единственная шероховатость – заключение судмедэксперта. Рана потерпевшей нанесена справа налево, так мог сделать только левша или амбидекстр – оберукий человек. Для правши подобное практически невозможно, а обвиняемый как раз абсолютный правша. Но – диссоциативное расстройство. Если человек так вживался в роль «второго себя», возможно, мог вести себя и как левша. Дело ясное, что дело тёмное. Хотя и очевидное. Потому что никакого Аши не существует, правда?

Синяя плёнка

Тёмный коридор. Где-то вдалеке тускло светит лампочка на длинном шнуре. Он видит её и удивляется. Здесь всегда были люминесцентные лампы, правда, давно перегоревшие. Да и электричество, равно как и воду, уже не подавали. Впрочем, что ему до этой лампы… Ему надо найти. Что? Что найти? Он не знает. Но уверен, что, как только найдёт, сразу поймёт, – оно.

Он аккуратно ступает по местами провалившемуся полу с лохматыми остатками линолеума. По обеим сторонам коридора, через равные промежутки, – белые одинаковые двери. И за каждой – что-то происходит. Тут слышен скрежет, тут – тиканье часов, тут – стук, а тут – шёпот. Ему страшно, струйка холодного пота стекает по спине, рубашка неприятно липнет к телу. Но он упорно идёт вперёд, переступая дыры в полу и кучи мусора. Он должен, должен найти!

Лампочка не даёт света, и он достаёт из кармана брюк украденный у отца фонарик. Батарейки к нему – на вес золота. И он надеется, что искомое обнаружится раньше, чем они сядут. Тускловатый дрожащий луч начинает несмело тыкаться в сваленные тут и там груды бумаг. Пожелтевшие страницы с машинописным текстом. Везде – какие-то формулы, графики, таблицы. Вдруг среди бумаг мелькает что-то маленькое и тёмное. Он бросается туда – плёнка! Кусочек фотографической плёнки! Дрожащими руками раскидывает бумаги, чтобы добраться до вожделенной добычи. И в этот момент прямо ему в ухо кто-то шепчет: «Это обычная плёнка, Мешок… Ты проиграл…».

***

Встреча одноклассников или однокурсников – дело привычное. А вот у них намечается, видимо, встреча «однодворников». Денис, Катя, Мила, Андрей и Миша выросли в одном дворе. Они не ходили вместе в детский сад или в школу, у них не было общих выпускных и вступительных, они не собирали компанией металлолом и не бывали друг у друга в гостях и на днях рождения. Их объединяло одно – двор. Огромный двор, в который выходили подъезды сразу нескольких домов. И другие дворы, где компания детей искала приключений, когда в собственном дворе становилось скучно. А такое случалось нередко. Или… Или редко?..

Всё это мгновенно пронеслось у Дениса в голове, когда зазвонил телефон и незнакомый, но красивый женский голос в трубке мурлыкнул:

– Привет, Мешок! Это Мыло! Помнишь меня?

В мозгу словно петарда разорвалась. И снова пошли картинки. Девчонка с мальчишеской стрижкой и расцарапанными руками – Мила, которую в компании прозвали Мыло. Он стал Мешком, потому что Мешков. Катя – Зараза: она говорила, что мама-врач всё время боится, что дочь подцепит какую-нибудь заразу. Андрей – Воробей, просто в рифму, а Мишка – Медовик. Потому что медведи мёд любят, а сам Мишка очень уважал ещё и торт с таким названием.

Денис словно смотрел на старую фотографию, чёрно-белую, выцветшую, которая на глазах обретала краски. Две девчонки и три пацана – подростки лет десяти-двенадцати – стоят на фоне колоритных развалин. Впрочем, это были не совсем развалины: сегодня опустевшее, местами обвалившееся и никому не нужное здание бывшего НИИ, в котором они провели массу времени, назвали бы «заброшкой». Он вынырнул из внезапно накативших воспоминаний и прокашлялся:

– Мила, привет! Сколько лет, сколько зим! Как ты меня нашла?

В трубке усмехнулись:

– Тридцать шесть лет прошло, Мешок. Представляешь? Как нашла – это мой секрет. Но все секреты раскроются, если ты приедешь на нашу теплую и ламповую встречу старых друзей. Воробей с Заразой уже согласие дали, они у нас одна, так сказать, сатана – двадцать лет женаты. Я – само собой, Медовик тоже собирается. Осталось твоё «одобрямс» услышать.

Денис замялся. С одной стороны, было бы прикольно увидеть тех, с кем не встречался реально целую жизнь. Но с другой – сердце как-то тоскливо и тревожно сжималось от такой перспективы. Чтобы оттянуть момент принятия решения, он стал уточнять детали:

– А когда и где вы планируете встретиться?

– Ты не поверишь, Мешок, но на месте наших любимых развалин теперь открыли вполне себе современный глэмпинг. Это как кемпинг, только гламурный такой кемпинг. НИИ снесли, густой лес вокруг него чуть проредили и наставили комфортабельных и современных домиков. Один на пять человек я уже забронировала на сутки. Сегодня вторник, собираемся через три дня, в эту субботу, заезд в полдень, выезд в полдень воскресенья. За отдельную плату нам обещали обед, ужин и воскресный завтрак. Но спиртного там не подают, так что, если тебе нужно, придется взять с собой. Мы все не пьём, по разным, правда, причинам, но совпадение забавное, да?

Денис лихорадочно размышлял. Из города своего детства он уехал, когда ему было двенадцать. Ни разу туда не возвращался и почти никогда о нём не вспоминал. Городок М. был крошечный, возникший как раз на базе того самого НИИ. А когда институт приказал долго жить, то и городок начал постепенно умирать без своего градообразующего «стержня». Люди теряли смысл жизни, оставаясь без работы и денег. Школа и детский сад как-то держались на плаву, но и воспитатели, и учителя пали жертвами общего депрессивного состояния. Летом ни сад, ни школа не работали, и дети, никем не контролируемые, бродили по окрестным лесам и «заброшке» НИИ. Взрослым было не до них, они ездили на заработки в ближайшие города и сёла. Кто-то стал спиваться, кто-то уезжал насовсем, и родители Дениса, к счастью, предпочли второй вариант. И ни разу Денису не пришло в голову узнать, что происходит с местом, которое было его домом целых двенадцать лет. Поэтому сейчас он пытался сообразить, как туда доехать вообще и сколько это может занять времени.

Мила договорила, и в трубке блямкнуло: пришло сообщение в мессенджер. Снова раздался голос:

– Мешочек, мой дружочек, лучше ехать на машине. Иначе – с тремя пересадками. А маршрут я тебе скинула, навигаторы почему-то его очень бестолково составляют и каждый раз по-разному. У тебя в телефоне – максимально удобный и быстрый. Ехать почти семь часов, но, думаю, ты справишься. Справишься ведь?

Дальше тянуть было некуда. Если бы у Дениса, к примеру, имелась жена, можно было бы сказать, что ему надо посоветоваться с ней и согласовать поездку. Но жены давно не имелось, а соврать он не догадался. И, хотя сердце и ум по каким-то неясным причинам настоятельно советовали отказаться, глупый язык, словно сам по себе, независимо от хозяина, ляпнул:

– Отличное предложение, Милка-Мылко! Приеду. Давай номер карты и говори, сколько тебе денег скинуть за аренду и еду. Или можно по номеру телефона перевести?

Мила рассмеялась:

– Даже не думай. Я у вас теперь миллионерша, госпожа Корейко практически, так что банкет за мой счёт. Надоело, знаешь ли, в этих рублёвских и арабских дворцах, решила вспомнить детство и посмотреть на старых друзей и «места боевой славы». Ностальгия прямо. Так что ждём, Мешочек.

Денис положил трубку и вытер лоб, почему-то покрывшийся испариной. Да что там лоб, он весь был мокрый, словно бежал стометровку, и сердце билось где-то в горле. А ещё – если раньше было тревожно, то теперь почему-то стало страшно. Но почему? Почему звонок подруги детства и невинное приглашение привели его в такой ужас?..

***

Работа финансового аналитика давно научила Дениса на первое место ставить рацио, а все эмоции игнорировать. Он сделал себе чашку крепкого сладкого кофе, закурил и задумался. Страх, ужас, тревога, волнение – это эмоции. Ну или чувства, в данном случае непринципиально. Надо понять, почему произошедшее заставило его, взрослого, здорового и здравого мужика, ощутить себя кисейной барышней, которая вот-вот лишится чувств?

Мозг, подстёгиваемый одновременно кофеином, никотином и глюкозой, начал выдавать данные, очищенные от эмоций. Денис взял листок бумаги, ручку и стал записывать в столбик то, что могло так поколебать его трезвый рациональный ум. Первое пугающее – память. Ровно до того момента, как Мила позвонила, он вообще не помнил, что она в его жизни была. Равно как и остальные ребята со двора. От разговора с ней и начали появляться какие-то воспоминания, картинки, но и то – отрывочные. Он практически не помнил своё детство.

Второе пугающее – осведомлённость. Человек, с которым ты не виделся тридцать шесть лет, с которым у тебя вроде бы нет общих знакомых и интересов, откуда-то взял твой телефон. Впрочем, это напрягает, да, но телефонные базы давно могут купить все, кому не лень. Для чего – вот это пугает. И ещё – откуда Мила узнала адрес? Включая и город? Ведь маршрут, который она ему прислала, начинался в точности от его дома.

Третье пугающее – цель. Зачем людям, с которыми ты не виделся почти четыре десятка лет, но которые очевидно общались при этом между собой, звать тебя в свою компанию? Как нынче модно говорить, чтобы что? Вспомнить даже не молодость, а детство? Общие игры, походы на «заброшку» НИИ? Так у него этих воспоминаний толком и нет.

Денис отложил ручку, одним глотком допил кофе и еще раз перечёл все пункты. Основных вопросов, таким образом, три. Во-первых, почему он ничего не помнит об этих ребятах из детства? Точнее, что-то помнит, но очень мало. Пока не позвонила Мила, не вспоминал о них ни разу. Кажется. Но надо уточнить у родителей, у лучшего друга Санька, с которым вместе учились в институте и до сих пор рядом, и у бывшей жены Маши. Брак распался, но отношения они сохранили хорошие. Но, что бы ни сказали близкие, вопрос «почему забыл?» остаётся на повестке дня. Причём, почему забыл не только ребят, но и вообще своё детство в М.

Во-вторых, где всё же Мила взяла его координаты? Самый простой способ получить ответ на вопрос, как его учили когда-то, взять и спросить. Спросить у человека, который этот ответ точно знает. Вместо того, чтобы мучаться догадками и строить версии. Если вопрос про странные шутки памяти задать толком некому, то тут вариант единственный и беспроигрышный – перезвонить Миле. И спросить. И попросить ответить прямо сейчас, а не разводить тайны мадридского двора, как она попыталась сделать. Мол, приедешь – расскажу. Вот не надо этого. Надо дожать. Вежливо и тактично, но дожать. Послушать, что она ответит. И уж тогда решать, как к этому относиться. Денис даже потянулся было к телефону, но отдернул руку. Почему-то.

И, в-третьих, зачем они его позвали? Этот вопрос, пожалуй, был самым напрягающим и пугающим. Потому что от ответа зависело, стоит ли ему вообще принимать это странное приглашение. Которое он, кстати, почему-то уже принял. И тут тоже лучший вариант – спросить у Милы. Но почему-то Денису казалось, что на оба интересующих его вопроса ответа он не получит. Честного ответа. Поэтому и необходимость спрашивать отпадает сама собой.

Что-то ещё не давало покоя. Ощущение, что он упустил нечто важное. Словно есть в его жизни неприятное что-то, связанное с детством. Но память сегодня в очередной раз превратилась из подруги и союзницы во врага. Денис махнул рукой, ему и так было чем заняться, времени до поездки оставалось всего-ничего, а выяснить предстояло многое.

***

Отец с мамой вопросами Дениса оказались словно бы удивлены и немного напуганы. Оказывается, они тоже совершенно не помнили его, так сказать, «друзей по двору». Ни Мила, ни Катя, ни Андрей, ни Мишка – имена эти ни на какие воспоминания родителей не натолкнули. При этом они прекрасно помнили всех его одноклассников, школьного же друга Женька́, с которым Денис вместе ходил играть в футбол. Женька́, кстати, Денис тоже, оказывается, помнил. И помнил, что родители вроде бы увезли его из М. ещё раньше, чем уехала семья Дениса. Мама как-то неуверенно сказала, что, кажется, Женёк переехал сюда, в город, где скоро как четыре десятилетия живут они сами. Но за точность этих сведений она не ручается, столько лет прошло. В общем, в качестве источников информации родители сработали из рук вон плохо. Впрочем, и из сведений о Женьке́ можно было почерпнуть что-то полезное. Денис улыбнулся.

– Мам, здорово, что ты про Женька́ вспомнила. Если тебе не сложно, попробуй его найти, а? Мне было бы интересно с ним поболтать.

«Уж он наверняка знал, с кем я играл во дворе. И вообще наверняка знает обо мне тогдашнем больше, чем мама с папой», – эту мысль Денис озвучивать не стал. Он и без того видел, что родители как-то излишне напряжены.

– Пап, мам, ну чего вы так разволновались? Подумаешь, съезжу, погуляю, так сказать, по местам счастливого детства, развеюсь. Опять же, на людей посмотрю, которых целую жизнь не видел.

Напускная жизнерадостность давалась Денису нелегко, он вообще был плохим актёром. И уж родителей его фальшивый энтузиазм точно обмануть не мог. Мама стала всхлипывать, отец подхватился, принёс какое-то лекарство, начал капать в стакан, шёпотом отсчитывая капли. Мама выпила, несколько раз судорожно вздохнула и сказала умоляюще:

– Не надо туда ездить, сынок. Плохое это место. И тогда было плохое, а сейчас и подавно.

А отец добавил:

– Ты же помнишь, не просто так мы оттуда уехали и тебя увезли.

Денис нахмурился. Вот именно, что ничего подобного он не помнил. Точнее, смутно помнил, что сначала закрыли лабораторию в НИИ, где работала мама. Немногим дольше продержался цех, где отец собирал какую-то аппаратуру для институтских опытов. Мама так и осталась дома, а отец вместе с другими товарищами по несчастью стал ездить на работу в соседний город. Возвращался поздно, очень усталый. И, судя по тому, как они стали жить, зарабатывал он крайне мало. Так прошло два или три года, Денис из младшей школы перешел в среднюю. И в какой-то момент мама, проведя с десяток телефонных переговоров, вдруг посветлела лицом. И сказала, что они переезжают в П. Что там и ей, и папе пообещали работу. Они как-то очень быстро собрались и уехали. Стояло лето. Когда все вещи уже были в грузовике, вдруг хлынул тёплый и шумный ливень. И соседка баба Шура, крестя их «на дорожку», всё повторяла, что в дождь переезжать – это к добру.

Всё это Денис и рассказал родителям. Те переглянулись, у обоих в глазах стоял знак вопроса. Мама, аккуратно подбирая слова, спросила:

– Дёнечка, а ты не помнишь, что дети стали пропадать? Что друг твой Женёк чуть в окрестных лесах не заблудился, и каким-то чудом именно ты его нашёл?

Отец, дав маме сказать первой, закончил:

– С работой, деньгами и прочим мы бы разобрались. Мы уехали, потому что за тебя боялись. А тебе в том НИИ проклятом как мёдом намазано было. Всё ты там искал что-то вместе с Женько́м своим.

Денис с досады аж замычал.

– Слушайте, а вы меня в детстве по голове не били, а? Наркотиками не опаивали? Не гипнотизировали? Какого чёрта я вообще ничего о тех событиях не помню, а?

Отец возмущённо фыркнул, а мама сложила руки в умоляющем жесте и явно хотела что-то сказать. Но Денис, впервые, кажется, в жизни, ей такой возможности не дал. Раздражение разрасталось в нём едким ядовитым облаком и рвалось наружу.

– А может это ваш сверхсекретный НИИ, а? Что вы там делали? Облучатели какие-нибудь, чтобы людей с ума сводить и памяти лишать?

Родители совершенно одинаково поджали губы, лица их закаменели. Отец сухо сказал:

– Не болтай ерунды, Денис. Ты прекрасно знаешь, что у нас с мамой был самый низкий уровень доступа, мы вообще ничего не знаем. Да и не надо знать, не наше это дело. И уж точно в исчезновениях детей институт не виноват, он закрылся к тому времени, даже охраны не осталось. Заброшка, как вы говорите.

Денис словно опомнился. Раздражение пропало без следа, его сменил жгучий стыд. Чего он на близких набросился?

Кое-как мир восстановили. Мама его накормила, традиционно дала еды с собой. Пообещала поискать контакты Женька́ и ещё раз попросила отменить поездку. Денис сказал, что подумает. И поехал домой с двумя вдруг возникшими идеями. Во-первых, самому пошукать по соцсетям старого товарища. Фамилию его, как ни странно, он помнил – Суетин. Впрочем, не странно, потому что помнил он друга детства не как Женька́, а как Женька́-Суету. Поэтому фамилия сама всплыла.