Читать книгу: «Мнимая власть безумия», страница 2

Казаринов рванул на себя входную дверь и выбежал на лестничную площадку. Ему стало вдруг душно от стыда за себя. «Друг» Юлька ни разу не упрекнула его за эту… нищету! А он в своем эгоизме думал, что ее все устраивает. Да и не думал он об этом! Работал…

Саша сел за руль и не сразу завел двигатель.

«Зато машины меняем чуть не каждый год. А без колес сейчас как? Никак!» – оправдал он себя и посмотрел налево – рядом с его «Ауди» был припаркован «Дэу Матиз» жены. Он присмотрелся – стекло правой фары было разбито.

«Когда это Юлька успела вписаться? И не сказала ничего…» – удивился Казаринов: даже о мелких повреждениях и поломках жена всегда докладывала ему сразу.

«Дом – это мое, дорогой муж, не лезь даже, а вот наши авто – твоя головная боль!» – заявила она однажды, определяя сферу ответственности каждого.

Глава 3

Полина после визита в Следственное управление домой к Казариновым пошла не сразу. Хотя подруга и объяснила ей обратную дорогу, предупредив, что пешком дойти получится быстрее, нежели на маршрутке, которая непременно встанет где-нибудь в пробке. Полина решила прогуляться просто так, куда глаза глядят, ей нужно было проанализировать, не сболтнула ли чего лишнего майору Казаринову. Он, хотя и муж подруги детства, но осторожность не помешает. Она старалась не врать, просто ни о чем не говорила конкретно. Единственное, назвала время, когда вышла из номера.

А сейчас вдруг засомневалась, точно ли это было без десяти одиннадцать, как сказала Казаринову. И поняла, что нет, минут на пять-семь, но раньше. Потому что десять пятьдесят показывали часы в холле на первом этаже в тот момент, когда она спустилась по лестнице. И в холле она задержалась, хотя Казаринову сказала, что сразу направилась в бар. На самом деле – почти сразу, потому что зацепилась носком туфли за ковровую дорожку и чуть не упала. К ней даже рванул какой-то мужчина, но она остановила его жестом. Постояла какое-то время, а направилась к бару только после того, как прошел испуг и унялось колотившееся сердце.

Сколько на все ушло времени? Минут пятнадцать, не меньше. Нет, стоп. И к бару она пошла позже, заглядевшись на женщину, показавшуюся ей знакомой. Ждала, когда та подойдет ближе, чтобы понять – ошиблась или нет. Ошиблась… Так что до бара Полина добиралась в общей сложности не меньше получаса.

«А майора убедила, что вышла из номера и сразу в бар. Нехорошо получилось. Впрочем, эти лишние минуты ни о чем не говорят. Не я же подозреваемая, чтобы мое алиби по минутам проверять! А настоящий убийца вошел в номер после того, как ушла я. А дальше пусть разбирается следствие», – успокоила она сама себя.

Больше всего она боялась, что майор продолжит допрос дома. Она уже жалела, что согласилась стать Юлькиной гостьей. И, признаться, чувствовала себя в их крохотной квартирке неуютно, хотя Юля сразу же поселила ее в комнате дочери.

«Ника с Мотей вернутся только второго, учеба начинается с понедельника. Если тебе будет необходимо задержаться дольше, поживут в одной комнате. Не парься. Казаринов не будет против, если что. То есть ему по барабану. Разреши я, он бы жил на работе», – совсем невесело усмехнулась Юлька.

То, что в семействе Казариновых не все ладно, было заметно по вот таким мелочам – по поникшему вдруг взгляду подруги, легкой досаде в голосе или горькой гримасе при упоминании мужа. Откровенности Полина от подруги не ждала, сама открываться тоже не собиралась. Но ей было любопытно, как сумела Юлия Борская удержать возле себя мужчину, который ее никогда не любил?

От матери Полине было известно, что свадьбу подруги с Александром Казариновым устроил ее отец. Попросту заставил лейтенанта жениться, пригрозив испортить молодому юристу карьеру или даже отнять свободу, ведь Юлька на тот момент, когда Казаринов с ней переспал, была несовершеннолетней. Ну, ладно, женился под давлением, а дальше? Неужели держали дети? Или же случилось по поговорке – стерпится-слюбится? Полина пыталась спросить… но Юля даже на ее осторожные вопросы о муже отвечала односложно, недовольным взглядом как бы сразу закрывая тему.

Полина только позже поняла, что говорили они в основном о ее парижской жизни с Филиппом, о Соланж и Юлькиных детях. И почему-то охотнее всего вспоминали своих мам, которые тоже дружили с первого класса обучения в той же школе, где позже учились и Полина с Юлькой.

В начале встречи чувствовалась напряженность, все-таки не общались они больше двадцати лет. Но вскоре Полина заметила, как Юля старается сглаживать то и дело возникающие неловкости.

«Давай забьем на то, из-за чего мы с тобой разбежались, а?» – предложила выпившая уже не один коктейль Полина. Подруга в ответ лишь кивнула.

Они чокнулись бокалами (у Юльки была в нем минералка), приподнявшись со стульев, обнялись прямо через стол и обе не удержались от смеха – на них глазели мужики, сидевшие за соседними столиками.

Коктейли ударили в голову, Полина расслабилась, но, немного придя в себя, внимательно приглядываясь к совершенно трезвой Юльке, вдруг засомневалась – а подруга ли та ей теперь? После стольких лет холодной отстраненности и даже забвения. Полина даже хотела уйти, сославшись на вчерашнюю бессонную ночь. Но так и не решилась.

И слава богу, досидели они утра, когда глаза стали слипаться у обеих. Распрощались довольно тепло, Юля пригласила Полину с мужем в гости, если Лафары задержатся в Москве.

А дальше случился весь этот ужас. Вот тогда и выяснилось, что Юлька ей – друг. Не оставила в беде одну, вернулась с полдороги. И мужу позвонила.

Так получилось, что мужа Юльки Полина видела только на свадебных фото, которые ей показала мать, обмолвившись при этом, что на месте свидетельницы невесты все ожидали увидеть Полину. Полина же, психанувшая из-за «предательства» подруги (как та посмела вместо учебы выскочить замуж!), фотографии просмотрела мельком, со злорадством отметив, что жених на них не выглядит счастливым. Так что впервые Полина и Казаринов встретились только этим утром. К взглядам мужчин она привыкла, но Юлькин муж пялился на нее, не обращая внимания на то, что в кровати лежит окровавленное тело ее мужа, а в номере полно людей. И тогда Полина мысленно обозвала его кретином, разозлилась и хотела было уже указать ему, что, мол, займитесь делом, майор. Но он понял ее, видимо, перехватив взгляд, каким она его одарила. Да, при первой встрече муж Юльки показался ей туповатым ментом.

Полина сразу вышла в коридор, где у окна стояла Юлька, наотрез отказавшаяся заходить в номер. Они перекинулись парой фраз, и Юлька сказала, что подождет ее в лобби.

Полина вернулась к Казаринову, чтобы узнать, что ей делать дальше.

– Подъезжайте в Следственное управление к двенадцати. Лейтенант Трушин вам расскажет, какой кабинет и как добраться. А сейчас отправляйтесь с Юлей к нам. В отеле вам оставаться ни к чему. Вещи заберем позже, – распорядился он.

Полина так устала, что не стала возражать.

Подруга рвалась с ней в комитет, но Полина настояла, что пойдет одна.

– Не наговори лишнего, – предупредила Юля.

Но Полина только усмехнулась – та, видно, забыла, как она умеет говорить много, но ни о чем конкретном. Что и собиралась делать на допросе.

На входе в здание следственного управления ее встретил сам Казаринов, провел до кабинета, но по пути они не обмолвились ни словом. Зато один раз остановились, когда майора отвлек звонок мобильного. Полина не прислушивалась, но догадаться, что говорил он с Юлей, было нетрудно. Казаринов отвечал жене коротко, а закончил (или оборвал) разговор недовольно сказанной фразой:

– Поговорим дома, приеду на обед.

Уже в начале допроса Полина поняла, что с первоначальным клеймом Казаринову поторопилась, сейчас перед ней сидит спокойный, умный и логично мыслящий следователь. А вот она несет в ответ на его вопросы откровенную чушь. И только одно не понравилось Полине – повышенный интерес Юлиного мужа к ее, Полины, личной жизни. Ну какая, скажите, будет польза следствию, если станет известно, как она познакомилась с мужем, любит она его, почему собиралась разводиться и вдруг передумала?

Полина наговорила на несколько страниц протокола, но толком так ничего и не рассказала. А на последний вопрос Казаринова о том, почему так долго не общалась с его женой, и вовсе промолчала – не рассказывать же постороннему мужику о своем детстве!

Полина пошла в английскую школу по настоянию матери Юлии Елены Родионовны Борской. Борские жили в доме напротив школы. Полине же приходилось добираться на трамвае пять остановок, в хорошую погоду – пять кварталов пешком. Юля спала до последнего, завтрак от бабули ждал на столе. Полина вставала в половине седьмого, чтобы самой сделать себе бутерброды и вскипятить чайник. Бабушки у нее уже не было, мать с раннего утра (а возможно, и с ночи) сидела за столом с ворохом документов. Отец же мелькал перед Полиной то с чашкой кофе, то с переносной телефонной трубкой в руках. Он говорил громко и внятно, словно впечатывая каждое слово в мозг собеседника. Наконец, из прихожей раздавалось прощальное: «Пока, девочки», и хлопала дверь. Полину словно отпускала какая-то внутренняя пружина, она быстро доедала бутерброд, тщательно мыла чашку, десертную тарелку и уходила к себе.

Отец ни разу не предложил подвезти ее до школы. Долгое время Полина считала, что он ее стесняется: она себе казалась рыжей уродиной, к тому же неуклюжей. Хотя часто слышала, как ее толстой косой, которую она с трудом заплетала каждое утро, восхищается Юлькина мама. И совсем непонятно тетя Лена говорила о фарфоровом личике и точеной фигурке. Полине казалось, речь не о ней. Или Юлькина мама зачем-то обманывает ее мать. У взрослых это называется – льстит. Только зачем? Они и так дружат.

Отца не стало в день ее десятилетия. Гости еще ели торт, когда в дверь позвонили. Радостная Полина побежала вслед за мамой в прихожую, будучи уверенной, что на этот раз отец успел к столу. Он скажет тост в ее честь, и все гости будут кричать «ура» ей, имениннице. А сама Полина будет с гордостью смотреть на подружек и их мам: она – любимая дочь отца, и никак иначе…

Но на пороге стоял человек в форме. Каким-то по счету чувством Полина поняла, что случилась беда. И тут же милиционер, глядя только на мать, произнес тихо: «Никто не выжил, сочувствую. Вам лучше проехать с нами. Я жду в машине».

Тетя Лена Борская пыталась увести Полину в комнату, но она так цепко ухватилась за мамино платье, что оторвала юбку от лифа. Но мама даже не заметила этого. Полина не плакала, не кричала. Она дрожала, словно в лихорадке.

Дверь захлопнулась, милиционер ушел.

– Пойду переоденусь. Лена, проводишь гостей? – спокойно попросила мать.

И эта равнодушно произнесенная фраза взбесила Полину. У нее началась истерика. Обвинения, которые бросала матери сквозь слезы, она не запомнила, шли они из глубины ее сознания, где копились годами. Но пощечину, полученную от нее, запомнила на всю жизнь. И укоризненный взгляд, каким посмотрела тетя Лена на мать, тоже. Теперь Полина была уверена, что та тоже знает о нелюбви матери к мужу и дочери. Нелюбви, никогда не скрываемой, даже показной.

Полина всегда считала, что любит отца. А мать… Та была недосягаема в своей реальности, скрываясь в своем мирке, где любимой была только работа. Скучная, требующая дотошности и внимания бухгалтерия. Это слово ненавидела маленькая Поля, оно режет ей слух и сейчас. Срабатывая словно триггер, запускающий недовольство матерью. И застарелую обиду на нее. За неприготовленные завтраки, школьный столовский обед вместо домашнего супа, наспех разогретые вечерние макароны с сыром. Или перемешанные с фаршем: «по-флотски».

«Садись, ешь, мне некогда», – приказывала ей мать и удалялась из кухни. Полина в одиночестве ковырялась в тарелке, а бывало, сразу выкидывала толком не прогретую еду в мусорное ведро.

Смерть отца, как могло бы стать, их не сблизила. Наоборот – мать стала больше работать, ведя бухгалтерию сразу в нескольких фирмах. Полина же, заглядывая в ее комнату, чаще всего видела мамину спину и затылок с забранными в пучок волосами.

«Я там приготовила, поешь», – бросала та, не поворачивая головы.

«Я контрольную по матише на пять написала, мам. И инглиш…», – сообщала Полина.

«Ого! Кто б мог подумать!» – поворачивалась к ней та и несколько мгновений рассматривала, словно диковинного зверька. Не верила?

«Посмотрим, как дальше пойдет!» – заявляла мать и возвращалась к работе.

Повзрослев, Полина поняла, что, относись к ней родители с большим вниманием, помогай с уроками, ругая, хваля и… любя – она выросла бы такой же избалованной, как Юлька.

За Филиппа Полина вышла замуж потому, что точно знала, что тот любит детей и, следовательно, будет хорошим отцом.

Они познакомились на пляже в первый день, как она приехала в Сочи. На свидание Филипп пригласил ее не в ресторан, а на морскую прогулку, и Полина решила рискнуть, хотя дико боялась высокой волны, да и небольшой качки, впрочем, тоже. Но этот француз нравился ей с первых минут: он был очень красив, прост в общении, не навязывался, как другие особи мужского пола, чьи мысли и желания считывались ею мгновенно. Отказать ему, как решила она, было бы глупо.

Но когда Полина ступила на трап, тотчас поняла, что глупостью было как раз согласиться. Катер слегка покачивался на прибрежной волне, а Полина уже начала паниковать. Ей вдруг стало все равно – поймет ли ее Филипп или осудит. Она ничего не сказала, только отрицательно помотала головой, развернулась и быстрым шагом двинулась прочь. Было обидно за себя, она решила, что Филипп не простит ей такой фортель.

Что понесло ее на детскую площадку? Рядом был прекрасный сквер, в эту послеполуденную жару почти безлюдный. Но Полина скинула босоножки, прошлась по горячему песку и присела на низкую скамеечку. Она стала наблюдать за девочкой лет тринадцати, которая катала малыша на качелях. Мальчишка дремал, а девочка, как решила Полина – сестра, все сильнее раскачивая его, не замечала, что тот постепенно сползает с сиденья – она, отвернувшись, смотрела в сторону пляжа.

Полина уже встала со скамейки, предвидя, что ребенок вот-вот упадет, и нужно успеть его поймать. Но ее опередил неизвестно как оказавшийся рядом Филипп. Подхватив мальчика, он принял удар пустых качелей на себя.

А Полина и не заметила, как он подошел к площадке.

Он шел к ней, она не сомневалась, но еще почти час возился в песке со спасенным мальчиком. И Полина видела, что ему это не в тягость.

– Я должен был его успокоить. Да и его сестренку тоже. Они испугались оба, – оправдывался он позже, когда дети ушли. А Полина только улыбалась.

– Теперь я весь твой! – эмоционально воскликнул этот красавчик, отряхивая песок с шорт. – Куда пойдем?

– Подальше от моря! – ответила она серьезно.

Полина не ошиблась – Филипп стал идеальным отцом. Он обожал Соланж с первых минут, как увидел. Гуляли в парке они всегда вдвоем. Филипп брал этюдник, плед и корзинку с едой. В дождливые дни он всегда находил время, чтобы чем-то занять Соланж дома. Однажды, наблюдая, как муж играет с малышкой, Полина вдруг вспомнила свою детскую обиду на отца. Она по пальцам двух рук могла пересчитать их совместные походы куда-либо.

Не удержавшись, Полина позвонила матери и задала вопрос, который ее давно мучил:

– Почему отец даже не провожал меня в школу? Стеснялся, что у него такая дочь?

– Отец тебя стеснялся?! Господи, Поля, какая глупость! Он не хотел подводить тебя, считая, что выглядит скорее твоим дедом – когда ты пошла в первый класс, ему исполнилось уже сорок шесть. Он думал, что тебе станет неловко…

– Мне?! Какая глупость! – перебила ошеломленная признанием матери Полина ее же фразой. – Мама, ты никогда не говорила об этом! – не удержалась она от упрека.

– А ты и не спрашивала. Ты, Поля, с раннего возраста была очень скрытной. Да и сейчас…

– Не начинай, мама. Ты в курсе моей жизни ровно настолько, насколько мне нужно, – с досадой произнесла Полина, которая была уже не рада, что позвонила ей.

Как это и случалось обычно, разговор их закончился взаимными упреками…

Полина подумала, что в последние часы все время возвращается мыслями в детство.

«Это все из-за встречи с Юлькой. Непонятно, зачем позвонила, зачем предложила увидеться? Прошлой дружбы не вернуть, а сейчас нас связывает только… убийство Филиппа? Казаринов меня посадит, а его жена мне будет передачки в тюрьму носить? Мрак…» – со свойственным ей пессимизмом подытожила она, хотя еще совсем недавно была уверена, что следователь ее даже не подозревает.

Москву Полина знала плохо, куда забрела, задумавшись, определить не смогла, оставалось воспользоваться навигатором. Включив телефон, она едва удержалась, чтобы не рассмеяться – заряда оставалось семь процентов.

Набрав Юльку, Полина даже не удивилась, что та не ответила. Ко всему этому она вспомнила, что не знает точного адреса Казариновых.

«Такое могло случиться только со мной», – подумала она, вновь с пессимизмом оценив ситуацию.

«Что там нужно произнести, когда заблудишься? Юлькина бабушка нам говорила… Да. «Тот не заблудился, кто назад возвратился. Черт-черт, по кругу поводил – к началу верни». Так, кажется. Повторить три раза», – вспомнила Полина и зашептала заговор, в душе смеясь сама над собой.

– Полина? Что ты тут делаешь? Почему к нам не идешь? Там Юлька обед приготовила, – раздался из-за спины мягкий баритон. – Ты заблудилась, что ли? Я же рассказал тебе, как пройти к нашему дому!

– Ну да, заблудилась… адрес не помню, точнее – вообще не знаю. Телефон Юльки не отвечает.

– Ну-ка, повернись, – Казаринов взял ее за плечи и развернул на сто восемьдесят градусов. – Смотри прямо. Вон тот красный кирпичный дом, узнаешь? Перейдешь на ту сторону на светофоре и в первую арку. Направо – первый подъезд, второй этаж, квартира тоже направо. Давай, до вечера.

– Спасибо, Саша.

Казаринов, кивнув ей, побежал к автомобилю, который стоял с включенной аварийкой под запрещающим остановку знаком.

Полина подождала, когда машина проедет мимо нее, прощально махнула рукой и двинулась к пешеходному переходу.

Глава 4

Кира Владимировна промаялась час с лишним, пытаясь занять себя домашними делами, но таковых практически не нашлось. Она привыкла поддерживать порядок: чашки-ложки мыла сразу же после употребления, кухонную столешницу протирала каждый раз, когда на нее попадала влага или просыпались крошки еды, пыль на мебели в комнатах ее не беспокоила – что толку сметать каждый день, если при открытых окнах серый слой появляется в течение нескольких минут. Но мыть полы Кира Владимировна себя буквально заставляла, стараясь оттянуть хотя бы на день-два очередное «свидание» с тряпкой и шваброй. Это занятие было нелюбимым с детства, с тех времен, когда она жила еще с мачехой, просто помешанной на чистоте.

Теперь, после возвращения из Франции, убиралась в квартире в основном дочь. Кире Владимировне оставляла лишь спальню, где самой трудоемкой работой было протереть влажной тряпочкой дюжину фарфоровых фигурок, расставленных на поверхности комода, да смести пыль с книг. Когда же Полина вновь вернулась к мужу, мыть полы стала Соланж, чем очень удивила Киру Владимировну: внучка оказалась совсем не избалованной, как думалось ей ранее. Более того, девушка охотно ходила в супермаркет за продуктами и умела готовить простые блюда, особенно любимую ею пасту с грибами и сыром. И это было очень вкусно!

Кира Владимировна, когда они остались вдвоем, внучку словно узнавала заново. Соланж по-русски говорила чисто, с мягким акцентом, всегда эмоционально помогая мимикой лица, словно боялась, что ее поймут неправильно. И признаться, это было так мило, что от улыбки не мог удержаться никто. Конфликтный сосед, с которым старались не сталкиваться жители подъезда, при встречах с Соланж останавливался, подтягивал обвисший живот и вежливо ей кивал. Была бы шляпа, снял бы непременно, как подумала однажды Кира Владимировна, наблюдая, как ее внучка в ответ приветливо прощебетала: «Бонжур, месье». И сорокалетний мужчина, застыв на месте с умильным выражением лица, еще долго смотрел ей вслед.

Кира Владимировна однажды отметила, что скандалов в их дворе с появлением Соланж стало меньше.

Можно ли было сказать, что раньше она любила внучку, которую знала только по еженедельным коротким беседам по скайпу? Наверное, нет. Соланж вызывала ее на разговор сама, так уж повелось, и всегда в одно и то же вечернее время. Больше говорила внучка, практически не интересуясь ни ее здоровьем, ни жизнью. Девочка торопилась рассказать новости, никогда не спрашивала совета и не просила о помощи. Редко Кире Владимировне удавалась вставить в монолог вопрос о Полине, на что Соланж отвечала каждый раз коротко: «Ça va» и продолжала говорить о своем. И что не нравилось Кире Владимировне категорически – слишком часто Соланж упоминала имя отца. В эти минуты Киру Владимировну накрывала обида за дочь, ведь матерью Полина была заботливой и любящей.

Правда, когда Соланж стала старше, в ее оценке действий Филиппа стали звучать нотки осуждения. Именно от внучки, а не от дочери Кира Владимировна узнала о страсти Лафара к игре в карты. Тогда она задала вопрос, не это ли явилось причиной развода родителей? Соланж не отрицала, но добавила, что «у отца закончилась любовь».

– Кира, он давно не любит ни меня, ни маму. Что-то сломалось в нем, или он заболел, – заметила она задумчиво.

– Влюбился? Может быть, другая женщина? – рискнула предположить Кира Владимировна.

– Если и есть женщина, то это – не любовь. Он мог бы быть с ней, мама его совсем не держит! Но он не хочет уходить из семьи! Но продолжает все время куда-то уезжать. Мама уверена, что это все же игровая зависимость. А игрок, он же как наркоман – не захочет, не вылечится. Значит, дальше будет только хуже. Нет, я считаю, что мама правильно решила, и мы уехали! – дала Соланж развернутый ответ на ее вопрос.

Кира Владимировна успокоилась, тем более, она видела, что внучка быстро адаптировалась к жизни в незнакомой ей стране. Более того, жить здесь ей нравится. И ей, бабушке, нравится больше такая Соланж, чем та, с которой она общалась только по скайпу.

«Если бы не ее сегодняшний фортель, я могла бы сказать, что Соланж – идеальна, – подумала Кира Владимировна. – Красотка. Умная и воспитанная. Да и еще и стойкая к соблазнам. С таким характером ей, возможно, нелегко среди нашей молодежи. Впрочем, справится ли она, станет известно, когда начнутся занятия в университете. И теперь нет и не будет рядом Филиппа с его пагубными привычками».

Смертью зятя Кира Владимировна была скорее удивлена, чем расстроена. С избранником дочери за время их брака она встречалась четыре раза, его мать и брата видела только однажды – на свадьбе. А познакомившись, сделала однозначный вывод – мадам Лафар совершенно равнодушно относится к своему первенцу Филиппу и не скрывает, что обожает и гордится только младшим сыном Арманом. Хотя Филипп был и красивее, и талантливее брата, а тот обладал отталкивающей внешностью и был не высок ростом. К тому же, со слов Полины, Арман был непроходимо глуп: ему не удалось даже сдать национальный экзамен в коллеже.

Кира Владимировна, знакомясь с ним, не смогла скрыть удивления – зная, что Арману двадцать четыре, посчитала, что перед ней подросток. И только лишь когда тот улыбнулся, при этом посмотрев на нее холодно, на лице проявились мимические морщины и обозначились мешки под нижними веками. Бледная кожа сморщилась, выдавая возраст и образ жизни.

Кира Владимировна тут же отошла от пары мать и сын, бегло отметив, что те очень похожи. В свою очередь Филипп, видимо, унаследовал внешность отца, которого, на удивление, среди присутствующих на торжестве почему-то не было. Задавая вопрос о старшем Лафаре Полине, Кира Владимировна надеялась, что та удовлетворит ее любопытство с легкостью – это же так естественно, расспросить будущего мужа о родителях.

Но дочь равнодушно бросила:

– Понятия не имею, где он и что с ним. Возможно, его уже нет в живых. Впрочем, если тебе любопытно, я потом как-нибудь расспрошу Филиппа. Знаю, что отца ему заменил мамин брат Николя Бонье. Он художник и галерист. Вот о нем мой муж говорит с восторгом.

«Интересно, почему же тогда и дядюшка не посетил свадьбу любимого племянника?» – подумала тогда Кира Владимировна, прикинув расстояние от Парижа до Милана, где в пригороде, в небольшом частном отеле было организовано свадебное пиршество.

Вопрос ее так и остался без ответа…

Кира Владимировна подумала, что сейчас ей не помешало бы с кем-то поделиться навалившимися проблемами. И первой, о ком вспомнила, стала Елена Борская. Ей не хватало подруги, Кира не забывала о ней все долгие годы их взаимной отстраненности. И хотя они после случайной встречи в театре уже почти год как общаются, дружбой обмен вежливыми звонками пару раз в неделю назвать трудно. Прежняя легкость отношений так и не вернулась, а настороженность осталась. Они с Еленой словно боялись поверить в то, что могут вновь доверять друг другу.

Последний раз три дня назад звонила подруге она сама, по негласно заведенному порядку следующий звонок должна сделать Елена, но Кира Владимировна решила, что сейчас как раз тот случай, когда позвонить Борской она может без удара по собственному самолюбию. Ведь дело, пусть и косвенно, касается и дочери Елены тоже.

Кира Владимировна вдруг вспомнила, что забыла поинтересоваться у Полины, с каких пор они с Юлей вновь общаются. Так уж случилось, что и пути их с Еленой дочерей тоже давно разошлись.

– Алиса, позвони Елене Борской, – попросила она, но рука невольно потянулась к очкам – вдруг да ошибется Алиса и наберет не тот номер. Но в телефоне после сигналов вызова прозвучал знакомый голос. Кира Владимировна включила громкую связь.

– Лена, здравствуй, – все же волнуясь, произнесла она.

– Здравствуй, Кира. Что-то случилось? – прозвучало удивленное в ответ.

«А просто так я позвонить не могу?» – кольнула обида, но Кира Владимировна продолжила:

– Да, случилась беда. Нет, скорее проблема. Даже две, – вспомнила она и о пьяной Соланж. – Ты можешь ко мне приехать?

– Через полчаса буду, – не спрашивая о подробностях, ответила Елена Борская, и в трубке раздались короткие гудки.

* * *

Майор Казаринов считал, что его карьера не задалась, точнее, он оказался не карьеристом, а простым служакой без амбиций. Его устраивали нынешнее звание, должность следователя и зарплата.

Работа не то чтобы нравилась, но и каторгой не казалась. «Интересных» преступлений расследовать пришлось ровно столько, чтобы не заскучать. Пожалуй, в их списке не было дел с маньяками, да и слава богу – что хорошего допрашивать нелюдей, забравших десятки жизней ради удовлетворения своих желаний. Или, как пытаются объяснить психологи, виноваты не сами убийцы, а их детские травмы. Казаринов считал, что это бред, да и о самих таких специалистах думал однозначно – как о слегка свихнувшихся на почве общения с… психами.

Александр гордился своим здоровым телом и духом, благодарил за это родителей – столичных хирургов и тетку Раису – доктора из сибирской таежной глубинки. Пожалуй, ее даже больше – профессиональный цинизм и любовь к людям в ней сочетались идеально, врачевала она «от бога», не брезгуя лечением подножными травами и танцами местных шаманов.

Саша однажды попытался посмеяться над ней, мол, зачем медицинский оканчивала, лучше б на бубне научилась играть, как эти шарлатаны.

– Пусть пляшут и воют, лишь бы сработало для больного как плацебо. А я в это время ему медикаментозно помогу. Вот так, общими усилиями, и вернем к жизни, – не обижалась она, глядя на него серьезно. – Саня, запомни – чтобы вытащить человека с полдороги на тот свет, любые методы хороши. Хоть человеческие, хоть ведьминские. Когда нужно, молитву прочту, а иногда только заговоренные травки помогают. И не смейся, все это – вековой опыт. Глупо не пользоваться.

Саша многому у нее научился, когда проводил каникулы в ее избе-пятистенке в таежном поселке Радужное. И самую мудрую мысль тетушка ему буквально внушила: к людям нужно относиться с любовью.

– Человек – самое совершенное Божье создание, венец Творения. Только представь, сколько Господь в него вложил, какими наделил способностями. И главная из них – любовь. Чтобы помочь больному, нужно его полюбить. В широком смысле слова. Иначе твоя помощь получится временной или даже напрасной. Да и не только к профессии врача это относится, запомни! Кем бы ты ни стал в будущем, – повторяла она ему.

Саша знал, что та с одинаковым рвением врачует и главу поселковой администрации, и деревенского дурачка Василия. Пожалуй, тетушкиной любви последнему доставалось даже больше…

Он не врач, но работает с людьми. Преступника, как ни старайся, полюбить не получается. Но к тем, кто потерял близких, Саша старался относиться если не с любовью, так с пониманием.

А Полину, Казаринов был уверен, он полюбил. И у его любви к ней не какой-то там широкий смысл, а вполне конкретный.

«Разведусь с женой, не я первый. Тетя Рая сейчас меня не осудила бы: в ее понятии семья – это любовь мужчины и женщины. А уж потом – дом, дети, деньги. Разлюбил – прощайся. А я и не любил Юлю никогда, за что был осужден тетушкой – она даже на свадьбу не прилетела! И домой не тянет с первых дней после свадьбы, как она и предсказала. Потому что и свадьба случилась под напором Юли. Нет, это я виноват – поддался шантажу ее отца», – подумал Саша.

А переспал-то он с ней один раз! Откуда он мог знать, что эта активная в постели девица – школьница? В бар несовершеннолетних не пускают, так он наивно полагал. Оказалось, в барах этих школьниц – каждая вторая! Он и забыл бы об этой ночи, но напомнил Борский.

«Женись на моей дочери – или сядешь за развратные действия с несовершеннолетней!» – пригрозил тот. И так все быстро закрутилось…

Казаринов в который раз погрузился в навязчивые воспоминания, хотя должен был бы думать о нераскрытом убийстве иностранного гражданина Филиппа Лафара.

Он сидел за столом в своем кабинете. Для обеденного времени за дверью было необычно тихо, только изредка стучали по паркетному полу женские каблучки. Но Казаринов так и не смог сосредоточиться на деле, все чаще замечая, что думает только о Полине.

«Полюбил женщину – найди убийцу ее мужа!» – насмешливо приказал он себе.

А преступник оказался весьма продуманным. Потому что в десять пятьдесят произошло кратковременное отключение электроэнергии, что явно было его рук делом, произошел сбой программы в серверной, то есть отключились от питания видеокамеры на всех трех этажах отеля. Пока то да се, пока вызвали спеца, пока тот запустил программу, прошло сорок минут. Запись возобновилась в одиннадцать тридцать.