Читать книгу: «Золотая клетка для Гвендолин», страница 4

Столкнувшись с Альтид на кухне, я улучила момент и сообщила, что намерена бежать. Кажется, старая рабыня не ожидала, что я все же решусь на это. По слову, по фразе я рассказала Альтид свой план. Не сразу, но рабыня меня поняла и ответила, что готова помочь.

К тому времени, как Воргат вернулся в особняк, я была готова к побегу.

Глава 6. Побег

Вместе с Воргатом на виллу прибыли поистине странные гости.

Знающий – неопределенного возраста мужчина, с ног до головы закутанный в черное. Молодой красавец лет тридцати, одетый, вероятно, по последней моде Эллас: белую рубашку и бежевые брюки, заправленные в штаны из мягкой светлой кожи. Последней гостьей оказалась жуткая седая старуха. Точно не элькхе и не эллинес – об этом говорили и черты лица, и очень бледная, тонкая, словно пергамент, кожа.

С самого приезда старуха ни на шаг не отходила от привлекательного незнакомца… впрочем, как и он от нее. Однако кем были друг для друга эти двое, что их связывало, я понять так и не сумела. У меня от старухи мурашки бежали по коже. Та вела себя одновременно жутко и странно: то смотрела по сторонам рассеянным, будто одурманенным взглядом, то плотоядно облизывала губы, то вонзала в меня тяжелый и давящий взгляд.

Но не зловещая старуха была главной для меня угрозой.

Каждый раз, когда я сталкивалась с Немым, сердце начинало колотиться как бешеное. Меня преследовал страх, что Знающий услышит это биение, словно оглушительный колокольный звон, и заподозрит неладное.

В такие минуты я заставляла себя думать о том, как тяжела жизнь рабыни. И как мне, днем и ночью запертой в доме, хочется увидеть солнце, почувствовать на коже его согревающие лучи. Оставалось надеяться, что эти мысли, вполне ожидаемые от невольницы, отводили от меня все подозрения чужеземца, облаченного в черный балахон.

Я всячески избегала и Знающего, и старуху со светловолосым красавцем, которого Воргат назвал Парисом. И вместе с тем понимала: дальше тянуть нельзя. Или я сбегу сейчас, или неизбежно настанет момент, когда мой план раскроется.

***

Я так нервничала, что, помогая Альтид на кухне, порезала палец. Ойкнув, приложила его к губам, оставив на них медный привкус.

Сложно не нервничать, когда решается твоя судьба.

Весь день в главном зале Воргат и его маги были увлечены каким-то жарким спором. Я накрыла на стол, дождалась, пока мужчины поужинают, а после снова наведалась к рабыне – якобы за едой для себя. На Альтид от волнения лица не было, и я начала опасаться, как бы слоняющийся на кухне маг (вероятно, приставленный наблюдать, чтобы рабыни использовали ножи исключительно по назначению) ничего не заподозрил. Однако он, кажется, был всецело поглощен собственными мыслями. Служанки на кухне поговаривали, что маг влюблен в девушку из враждующего с ними дома.

«Поделом вам обоим», – мстительно подумала я.

Как бы тяжело ни приходилось женщинам-элькхе, наверняка и они не гнушались использовать в своих целях даневийских рабынь.

И все же я с неослабевающим напряжением следила за действиями Альтид в ожидании того, ради чего пришла. Достав с полки хлеб, старая рабыня вложила в руку и небольшой мешочек. Я взяла оба предмета. Стрельнув глазами в сторону мага, убедилась, что он ничего не заметил. Мешочек спрятала в лифе платья.

Я встретилась глазами с Альтид, и та едва заметно кивнула. Это означало, что чай с порцией сонного эликсира для Знающего уже готов. Чуть позже личная рабыня отнесет ему чай.

Когда я только узнала об умении Альтид создавать различные эликсиры из покупаемых Воргатом трав, предложила воспользоваться этим и усыпить магов виллы. Однако Альтид быстро спустила меня с небес на землю: трав, необходимых для создания эликсира, было слишком мало и на большое количество мужчин просто не хватило бы. А вот на одного – вполне.

Быстро перекусив, я поднялась и вышла. Внешне я оставалась спокойна, но внутри кипел ураган эмоций – от страха до нервного предвкушения.

Ожидание момента, когда Знающий отправится ко сну, оказалось тяжелейшим испытанием. Его поселили на третьем этаже, в одной из пустующих гостевых комнат, потому я не рисковала блуждать по коридорам, а сидела в комнате и прислушивалась к каждому звуку за приоткрытой дверью.

Негромкие шаги… звон посуды – знак, поданный мне рабыней. Знак, что Знающий выпил чай с усыпляющим эликсиром.

Идти к нему было слишком рано, но и сидеть спокойно я больше не могла. Нервно ходила из угла в угол, мысленно отсчитывая секунды. Выждав время, которого должно было хватить, чтобы зелье Альтид подействовало, я начала приготовления. Разорвала вынутое из ящика платье, лоскутом ткани привязала к бедру карту, а оставшуюся ткань забрала с собой. Удостоверилась, что мешочек надежно спрятан в лифе и не выпадет при ходьбе.

Оставался последний, решающий шаг.

Открыв дверь, я прислушалась. До меня донеслись негромкие голоса мужчин, обсуждающих предстоящее нападение Воргата на один из домов Эль Кхары. Я легко различила голоса магов и самого Воргата, а вот молодого гостя и его пугающей спутницы слышно не было.

Некстати появившиеся мысли мешали сосредоточиться на плане. Мешал, конечно, и страх. Страх, что меня поймают и шанс на спасение из клетки исчезнет. А с ним из этого мира исчезну и я сама.

Я прикрыла глаза в попытке успокоиться. Собравшись с духом, открыла дверь шире и выскользнула в коридор. Призывая на помощь все свое новообретенное умение оставаться незаметной, я добралась до лестницы и бесшумно поднялась на третий этаж.

Остановилась, лишь оказавшись перед дверью в комнату Знающего. Стояла так несколько мгновений, пока не поняла – выжидать, пока успокоится сердце и разыгравшееся воображение, рисующее самые жуткие картины, бессмысленно и даже опасно. Я могу никогда не решиться на то, чтобы открыть эту дверь.

И тогда все мои страхи станут явью.

Не раздумывая больше ни мгновения, я легонько толкнула дверь. Та без усилий отворилась, являя лежащего на кровати человека. Не услышав ничего подозрительного, я вошла и прикрыла за собой дверь. Хотела сделать все как можно быстрее, но не смогла удержаться от того, чтобы не взглянуть на Знающего. Черная маска, как и вся одежда, лежала на табурете и больше не скрывала его лица. Людская молва не обманула – Знающий действительно был уродлив.

С трудом оторвав взгляд от лица, словно изъеденного рытвинами, я взяла с табурета облачение мага – и отрез ткани, служивший ему маской, и балахон. Осталось самое важное. Я достала из лифа грубого серого платья мешочек, отданный мне Альтид. Развязала его, вынула кресало, кремень и небольшой кусочек льняного трута – обычные атрибуты для розжига огня. Трут положила на принесенную с собой ткань, теперь лежащую на табурете вместо одежды Знающего.

Держа в руках кремень, я поднесла к нему кресало и резко ударила. Руки тряслись, и зажечь пламя удалось не сразу. С очередной попытки платье наконец загорелось. Не став дожидаться, пока пламя перекинется дальше, я выскочила из комнаты. Бросилась вниз по лестнице, звонко, отчаянно зовя на помощь.

Не было нужды притворяться напуганной – страх завладел моим телом и мыслями.

Началась паника. Привычка оказалась столь сильна, что даже сейчас я не могла смотреть в глаза магам. Они же, не обращая на меня никакого внимания, бросились наверх. Конечно, они боялись за жизнь Знающего, оставшегося в охваченной огнем комнате.

Мне нужно покинуть дом прежде, чем у кого-нибудь возникнет вопрос: а как, собственно, начался пожар?

Я бросилась на кухню, где меня уже ждала Альтид. Не теряя времени, сбросила рабское платье, оставшись в исподнем. Лоскутами ткани туго утянула грудь и облачилась в одеяние Знающего – черный балахон с закрывающей лицо повязкой. Благословленный Метис маг не был так худ, как я, но просторный, бесформенный балахон эту разницу скроет.

Я пыталась уговорить Альтид бежать со мной, но та лишь качнула головой.

– Кости у меня старые, не убегу далеко, а тебя задержу. И тогда ты потеряешь последний шанс обрести свободу.

– Но что, если Воргат поймет, что вы мне помогали?

– Тогда я с достоинством приму наказание. Да и недолго мне осталось. – Альтид выдавила улыбку. – Беги, дитя. Беги и думай только о том, чтобы выжить и вернуться домой. Живи и наслаждайся жизнью и свободой… за нас обеих.

Рабыня накинула мне на плечо сумку с едой и водой.

– Все, дитя. А теперь беги.

Усилием воли я сдержала слезы, закипающие в уголках глаз, и порывисто обняла Альтид. В благодарность и… на прощание.

Я вышла из кухни, намеренно замедляя шаг. Подавляя желание бежать со всех ног, как и завещала Альтид. Мой взгляд был прикован к входной двери – последнему препятствию на пути к свободе. А потому я не сразу обнаружила гостя дома Воргат.

Как ни в чем ни бывало, Парис сидел в кресле в гостиной. Сидел вальяжно, поигрывая ножом. И конечно, рядом с ним была странная старуха.

Я сглотнула. Казалось бы, что может быть легче – просто сделать дюжину шагов вперед. Просто преодолеть небольшое расстояние от кухни до входной двери. Но время словно замерло, а тело заиндевело.

«Иди, – приказала я самой себе. – Докажи, что ты не слабая, не безвольная, не покорная, какими принято считать рабынь».

Я сделала первый шаг – самый первый, самый сложный. Остальные дались чуть легче.

Все эти несколько дней, что Знающий находился в доме, я пристально наблюдала за ним. Отмечала малейшие детали: походку, осанку, широту шага. И сейчас, направляясь к двери, старательно копировала увиденное.

Расправить плечи и выпрямить спину – надменные Немые никогда не ходят с согбенной спиной. Делать шаг шире, подобно мужскому, стараясь только, чтобы наружу не показывались ботиночки – грубые, но узкие, исключительно женские ботиночки, которые мгновенно меня выдадут. Обуть сапоги Знающего я не могла – они просто слетели бы с меня при первом же шаге. Да и скрываться от преследователей в такой обуви будет нелегко.

Я контролировала каждое движение, стараясь идти ровно, без манерности и покачивания бедрами. Длинный, рубленный мужской шаг. Только бы не выдать истинную сущность того, кто скрывался под черным балахоном и повязкой, натянутой до самых глаз. К счастью, сами глаза – миндалевидные, окруженные ореолом пушистых ресниц – рассмотреть на расстоянии Парис не мог. Разглядеть могла лишь старуха, сидящая ближе к ней. Но ее взгляд был, как обычно, словно одурманен и обращен на молодого спутника.

Я видела, как тот поморщился при моем появлении. Едва ли не каждый человек в этом мире ненавидел и боялся Немых. Или, как в случае Париса, презирал, особенно этого не скрывая. Непросто смириться с мыслью, что твои мысли для кого-то – открытая книга.

Он же смотрит прямо на меня!

Я никогда прежде не испытывала такого сильного, сковывающего ужаса. Даже когда захватчики ворвались в наш дом. Тогда мои чувства оказались будто заморожены после столь жестокой и неожиданной утраты отца. Сейчас же страх был почти осязаем. Каждая клеточка моего тела словно онемела, хотя я продолжала идти. В голове звенело, мысли лихорадочно метались в ней, словно рой разбуженных пчел. Сама не знаю, как умудрилась не потерять сознание.

Я продвигалась вперед на ватных ногах, чувствуя бегущий по спине холодок. В опустевшей разом голове осталась одна-единственная мысль: какое препятствие ни встанет на моем пути, сколько лишений ни придется пережить в моем странствии, назад, в дом Воргата я больше не вернусь. И это знание меня окрыляло.

Я уже ощущала вкус свободы на языке. Ветер в волосах, сладковатый свежий воздух, до отказа наполнивший легкие…

Когда до двери оставалась лишь пара шагов, страшная старуха повела носом, словно голодная бродячая псина у пекарни.

– Какая сладкая кровь…

Вздрогнув, я повернула голову в ее сторону.

– Ты проголодалась, моя милая старушка? – насмешливо спросил Парис.

– Кровь… Ее запах – в воздухе. Сладкий, вкусный запах.

«Богини…Она чует мою кровь. Мой запах».

Палец. Проклятый палец, который я порезала сегодня за обедом…

Мне хотелось бежать. Но все, что я могла – это отвернуться и так же степенно, ничем не выдавая свой страх, продолжать движение.

– Ты получишь свою кровь, старуха, – лениво проговорил Парис. – Когда вернемся во дворец.

– Это особая кровь. Одаренная. Но не такая мерзкая, как у того урода.

Первой моей мыслью было: «Кто бы говорил об уродстве…» Вторая, будто с ног до головы окатившая меня ледяной водой: «Она говорит о Знающем. О том, кто горит там, наверху. В чьей одежде я сейчас нахожусь».

Дверь, ведущая на свободу, была так близко! И одновременно невозможно далеко…

– А ну стой! – скомандовал Парис.

Обмирая, я медленно развернулась. Парис, отложив нож в сторону, подался вперед. Из его позы исчезла вальяжность, из глаз – ленца. Сейчас они жадно, голодно горели.

– Сними повязку.

Сопротивляться было бессмысленно. Бежать – тоже. И все же я не могла заставить себя это сделать. Показать ему свое лицо – значит, подписать себе смертный приговор.

Правда в том, что каждая секунда промедления лишь оттягивала неизбежное.

– Безпута!

Имя старухи, вероятно, одновременно служило чем-то вроде приказа или команды «в атаку». Из груди вырвался лишь один прерывистый вздох, а старуха уже преодолела разделяющее их расстояние и сорвала повязку с моего лица. Разглядев то, что она скрывала, Парис недоверчиво хмыкнул.

– Рабыня, значит. Сбежать надумала, malako, – нехорошо улыбнувшись, произнес он. Наигранно поцокал языком: – Что ты распознала в ее крови, Безпута?

– Дар, – томно проговорила старуха. И громче, словно вынося вердикт: – Исток.

Я стояла, обратившись статуей, вперив в пространство перед собой опустевший взгляд. Не может быть, что между мной и свободой встала одна-единственная капля уже давно запекшейся крови. Такого просто не может быть.

Парис откинулся на спинку стула и громко расхохотался.

– А меня еще спрашивают, почему я держу это страшилище рядом с собой. – Он склонил голову набок, изучая меня. – Великолепный трофей, не находишь, моя дорогая старушка? Уверен, Фобос обрадуется столь очаровательному подарку. Он как раз совсем недавно лишился своего Истока. У бедняжки не выдержало сердце…

Безпута облизнулась, и я с ужасом увидела, что два ее передних зуба – клыка – в два раза длиннее человеческих.

Парис лениво махнул рукой в сторону старухи.

– Обездвижь ее.

«Роуз ошиблась, – прикрыв глаза, думала я, пока в мою шею впивались острые клыки. – Мой путь не освещают звезды. Мой путь – непроглядная тьма».

Глава 7. Дворец архонта

Я и впрямь сумела выбраться из дома Гаена Воргата. Но клетка, в которую меня, связанную магией, везли сейчас, была куда больше и страшней. Фобос, которому Парис решил вручить меня как подарок, оказался правой рукой самого… Аргоса.

Пока тот продолжал терзать на клочки Даневию, таинственный Фобос, судя по всему, не покидал Эллас. И именно туда, на родину матери, во дворец главного врага своего народа меня сейчас и везли.

Все то, что происходило со мной в последние дни, проведенные в доме Воргата, показалось лишь легкой насмешкой судьбы. То, что предстояло – ее ударом.

Я ехала прямиком в змеиное логово, чтобы стать игрушкой какого-то мага.

Парису нравилось видеть мою страх, мою слабость. Потому он так много говорил со мной на даневийском, пусть и нещадно коверкая слова. Мне, ошеломленной, оглушенной, полагалось молчать… и слушать.

Каждый день армия Аргоса захватывала все новые и новые земли. Каждый час список убитых и порабощенных им и его воинами все пополнялся. Король Эдуард начал стягивать силы к столице Даневии. Недалек тот час, когда Алькастер станет последним бастионом для даневийцев.

И если падет и он…

Парис хвастался военными успехами Аргоса так, будто они – его заслуга. Однако кое о чем он все-таки умалчивал.

Пусть один секрет – мое происхождение и сущность Истока – раскрыла Безпута, другой мне все же удалось сохранить. Я ничем не выдала, что знаю язык эллинес. Потому разговоры Париса с его кровожадной спутницей не были для меня тайной. А болтал он много. Очень много.

Шли пятые сутки с того момента, как я очнулась в запряженной лошадьми повозке, в которой вместе со мной ехали Парис и Безпута. К счастью, больше он не позволял старухе пить мою кровь – хотел преподнести подарок архонту в наилучшем виде. Вероятно, это понятие включало в себя отсутствие укусов на шее и болезненной бледности лица.

Парис сидел в палатке, с аппетитом поедая куриную ножку. Обглодав ее, выкинул косточку и брезгливо вытер длинные пальцы белоснежным платком.

– Вовремя же я повез Знающего к Гаену. Правда, это чуть не кончилось для него плачевно.

Парис стрельнул осуждающим взглядом в мою сторону, и я едва успела отвести свой. Прикрывшись маской безучастности, той самой, что целую вечность назад видела на лице матери, я отрешенно смотрела в землю. Пусть думают, что я никак не могу оправиться от шока.

– Как думаешь, может, мой подарок задобрит Аргоса, и он забудет о своем обещании?

Безпута что-то пробормотала. Наверное, она уже успела привыкнуть к словоохотливости Париса и понять, что порой собеседник нужен ему разве что для видимости. Чтобы не казаться странным, говоря с самим собой.

– Ты бы знала, дорогая моя старушка, как мне не хочется, чтобы архонт посылал меня на войну. – В голосе Париса появились жалобные нотки. – Там так грязно и всюду эта кровь…

Не удержавшись, я перевела на него мрачный взгляд, зная, что его собственный направлен на Безпуту. Внешне привлекательный облик Париса померк, растерял всю свою красоту. Сейчас он напоминал капризного ребенка, готового затопать ногами оттого, что взрослые не спешили исполнять все его желания.

– Это ты у нас любишь кровь, – хохотнул Парис. И тут же сник. – Еще эти проклятые адепты Звездного Истока…

Насторожившись, я вся превратилась в слух.

И снова цельная картина сложилась далеко не сразу. Сначала пришлось выслушать бесконечный поток жалоб Париса на свою судьбу, по воле которой он был вынужден покинуть родную виллу (по роскоши не уступающую вилле Гаена Воргата) и отправиться едва ли не в самую гущу сражений.

Затем – бессвязную речь, суть которой сводилась к надеждам Париса на то, что ему позволят остаться во дворце наряду с другими эллинес, оказавшимися чрезвычайно полезными для архонта. Подозреваю, Парису это нужно лишь для того, чтобы потом хвастаться перед теми, кому не повезло оказаться его друзьями.

И, наконец, вызывающий стыд скулеж о том, что, если этого не случится, на чужой земле его непременно убьют и позаботиться о «старушке» будет некому.

По крупицам собирая зерна смысла из этой лавины слов, я не без труда, но все же сумела понять главное. Аргос, прежде чувствующий себя едва ли не непобедимым, столкнулся с серьезной угрозой в лице созданного в Алькастере ордена Звездного Истока. О нем я знала от отца. В орден входили маги, благословленные как Дочерью Звезд, так и Матерью Истока. А также те, кто защищал свою страну и свой народ во имя богинь.

Даневия так просто не сдастся. Адепты Звездного Истока, сетовал Парис, уже теснили армию Аргоса к границе.

Не успела я воодушевиться, как он злорадно добавил:

– Ничего, они еще узнают, кто такие эллинес. Совсем-совсем скоро они узнают…

Закусив щеку изнутри, я изо всех сил старалась не допустить, чтобы эмоции отразились на лице. Что значили последние слова замолчавшего, как назло, Париса? Неужели Аргос готовил нечто, что могло переломить ход войны и выдернуть победу из рук даневийских солдат и адептов Звездного Истока? Нечто, наверняка связанное с противоестественной жертвенной магией Эллас?

Жаль, но больше ни о чем подобном Парис не заговаривал. А уже спустя пару суток мое вынужденное путешествие завершилось у стен дворца.

Он поражал и своими размерами, и внутренним убранством: белый камень с золотой отделкой, крученые мраморные лестницы с золотыми перилами, мраморные же колонны и золотые рамы зеркал и картин. Золотисто-белое великолепие ослепляло, но отзывалось в душе лишь глухой тоской.

Кажется, во дворце Париса знали – стража пропустила его со старухой без единого вопроса. Оказавшись внутри, он приглушенным тоном, не позволяющим распознать его слова, сообщил о чем-то немолодому мужчине, которого назвал советником. Тот, лишь кивнув в ответ, затерялся в глубине кажущегося бесконечным коридора.

– Готова встретиться со своим новым хозяином? – не скрывая злой насмешки, спросил Парис на даневийском.

Мои внутренности завязались в узел. На мгновение меня охватило ужасное предчувствие. Хорошо хоть, моим господином окажется не сам архонт, занятый борьбой с адептами Звездного Истока.

А затем я увидела его – своего будущего кукловода.

К нам неспешно направлялся темноволосый мужчина с чуть крупноватым носом с горбинкой и широкой челюстью. Не находись я в логове врага и не видя врага буквально в каждом, я бы даже назвала Фобоса привлекательным. Однако было в нем нечто отталкивающее, нечто, от чего меня пробирала дрожь. То ли дело в глазах цвета ночи, то ли в том, что скрывалось за ними.

В его глазах не было такого голода, как у Безпуты, не было капризной вседозволенности Париса и даже бездушной расчетливости Кьарго. Там, казалось, притаилась тьма.

«Кто ты? – хотелось спросить мне. – Почему, глядя на тебя, мне становится так страшно?»

Столь же страшно, как если бы во дворце меня встретил сам Аргос.

Фобос окинул меня изучающим взглядом с ног до головы. От этого взгляда захотелось немедленно отмыться. Облиться кипятком и тереть жесткой щеткой до тех пор, пока кожа не покраснеет.

– Значит, ты отыскал Исток?

– Ты всегда меня недооценивал, – весело отозвался Парис.

– Надеюсь, она будет стойче остальных, – не слушая его, обронил Фобос.

«Остальных? И как много Истоков у тебя было? И что ты с ними сотворил?»

Фобос махнул маячившему за его спиной советнику архонта – нервному бледнолицему мужчине.

– Отведи ее в комнату и оставь там. Я займусь ею завтра.

Я позволила советнику взять себя за локоть и увести, потому что иного выхода не видела. С языка рвались ядовитые оскорбления, но я молчала. Если я сейчас выплесну на Фобоса всю свою ненависть, ничего хорошего из этого не выйдет. Я только дам ему повод припомнить свою несдержанность в будущем, когда он получит надо мной абсолютную власть.

А это будущее наступит очень скоро.

***

Ночью мне не спалось – слишком ощутимой была ярившаяся в тесноте души тревога. Что ждет меня здесь? Как там мама и Лили?

Почему от нашей семьи отвернулись боги?

Перед глазами вновь и вновь вставали картины того страшного дня, что разделил мою жизнь на «до» и «после». Лица вторгшихся в дом захватчиков. Вскинутый для удара меч отца. И другой, вонзившийся в его тело.

Боль утраты не могло унять даже время. И все же тоска по семье странным образом придавала мне сил для борьбы. Я не могла умереть, не могла сгинуть в стенах роскошной клетки, как прочие Истоки Фобоса, не отомстив прежде за смерть отца. Не вырвав сестру и маму из лап врага.

Глупые надежды, почти несбыточные мечты. Но только они у меня и остались.

Я ворочалась в бесплодных, несмотря на усталость от бесконечного дня, попытках уснуть. Сдалась, поняв, что сон не спешит забрать меня в свои объятия. Накинула нечто вроде свободного, ниспадающего складками халата – вероятно, остался от прежнего Истока, что жила здесь.

Осторожно приоткрыв дверь спальни, я выскользнула в коридор. Поразилась тому, что к моим дверям так и не приставили стражу. Казалось, ни Парис (если он, заслуживший благосклонность архонта, остался здесь), ни сам Фобос, которому я была подарена, совершенно не боялись того, что я могу сбежать. Что это – уверенность, что меня поймают в ту же секунду, или понимание, что дворец мне не покинуть никогда?

Я сжала в кулак задрожавшие на мгновение пальцы и направилась вперед.

Я не знала, куда иду, просто прислушивалась к своим тихим шагам и изучала погруженный в полумрак дворец. Длинный коридор привел меня к балкону. Отсюда открывался чудесный вид на горы. А что видит Лили, глядя в окно своей обители – где бы она ни находилась? Как обращаются с ней?

За маму я тревожилась все же чуть меньше. Чужестранка, еще в молодости столкнувшаяся с насмешками и неприязнью других людей, мама очень стойкая и сильная духом. Лили же хрупкая, нежная, как прелестный цветок с тончайшим стеблем, которые так легко могут переломить чужие грубые руки.

Стоя на балконе в исподнем и тонкой сорочке, я дрожала от холода. Ветер продувал балкон насквозь, но покидать свой островок свободы я не спешила. Луна… такая огромная, что, казалось, занимала полнеба. И в ее умиротворяющем свете я вдруг почувствовала, что справлюсь со всем. Что даже судьба Истока врага – не конец, а лишь начало моего пути. Пути, где мы с Лили и мамой обязательно будем вместе.

Я прикрыла глаза – так, чтобы оставалась тонкая щель, сквозь которую не видно ничего, кроме лунного лика. Чувствуя ветер, холодящий кожу и играющий моими волосами, я представляла себя птицей, взмывающей ввысь, рассекающей своими крыльями серебристо-черничное небо.

– Простудитесь… – Вдруг раздалось за спиной.

Сердце застучало быстрее, но не от испуга, а от бархатных ноток в мужском, незнакомом голосе. Я стремительно повернулась.

Незнакомец стоял в дальнем углу балкона, словно отгородившись от пронизывающего ветра. Луна обрисовывала его спину, позволяя разглядеть лишь одеяние – длинный складчатый плащ с глубоким капюшоном. Я поежилась. Слишком уж наряд незнакомца напоминал балахон, который носили Немые. И почему он прячется в тенях?

– Вы не могли бы пообещать мне одно? – теплым голосом спросил незнакомец.

Он говорил на даневийском хорошо, с легким, едва заметным акцентом. Я чувствовала на себе его взгляд – мягкий, обволакивающий. Отчего-то казалось, что незнакомец хочет запечатлеть мой образ в своей памяти. Или я все это придумала сама?

– Что именно? – словно завороженная, отозвалась я.

– Не смотреть в мою сторону. Не смотреть… на меня.

Я закусила щеку. Разве это не наистраннейшая из всех возможных просьб? И все же что-то заставило меня кивнуть и отвернуться.

Краем глаза я заметила, как незнакомец – высокая черная тень – сделал шаг мне навстречу. Капюшон оказался слишком глубок, чтобы можно было рассмотреть черты лица. Однако я видела, как он порывисто подался вперед. Казалось, незнакомец хочет заключить меня в объятия… и поцеловать. Я задержала дыхание, щекам стало жарко.

Меня никто и никогда не целовал. Это Лили, которую некоторые старые сплетницы Гларингела называли слишком ветреной, успела за свою жизнь побывать на многих свиданиях. Замуж только не спешила, что вызывало досаду и матери, и отца. Что до меня… У меня всегда находились какие-то дела, не оставляющие и толики свободного времени. Сначала – изучение языка и культуры Эллас и других стран и народов, затем, после пробуждения дара – служение богине и жителям родного города в качестве Истока.

Горячие руки коснулись моих плеч и накрыли плащом, который снял с себя незнакомец. На мгновение показалось, что он и впрямь меня обнимает.

– Нельзя, чтобы увяла такая красота, – прошептал он.

Стоило большого труда выровнять дыхание и ответить спокойно, буднично:

– Разве во дворце нет целителей?

До меня донесся его смешок. Незнакомец опустил руки, и мне вдруг стало холодно, несмотря на укрывающий плечи плащ. Она плотнее закуталась в него.

– Спасибо, – пробормотала я.

– Это самое малое, что я могу для вас сделать.

И снова этот обольстительный бархатный тон… Завораживающий, зачаровывающий.

Я тряхнула головой. Да что это со мной такое? Я нахожусь в стане врага, я похищена из родного дома и навеки лишена свободы. Мне не должно быть никакого дела до чужака, чьего имени я даже не знала.

Наверное, луна так на меня влияла, что я становилась сама не своя. Во всем виновата луна… А еще ветер и эта мнимая иллюзия свободы.

«Мнимая, Гвендолин».

– Кто вы, госпожа? – шепнул незнакомец.

– Вы говорите со мной на даневийском, – злясь и на него, и на себя, резко ответила я. – А значит, вы прекрасно знаете, что я – только прибывшая во дворец рабыня. Исток Фобоса, правой руки вашего треклятого архонта.

Я прикусила язык, но было уже поздно. Проклятье. Только недавно я мысленно хвалила себя за сдержанность и благоразумие. А теперь оскорбляб Аргоса в присутствии его подданного… кем бы он ни был.

– Знаю, – невозмутимо отозвался тот. – Но я спрашивал ваше имя. Думаю, вам не придется по вкусу, если я стану называть вас Истоком Фобоса. А я бы очень не хотел вызывать вашу ярость. Мне отчего-то кажется, что вы очень опасны в гневе.

Не оборачиваясь, я сощурила глаза. Это издевка? Он же говорил с бесправной невольницей! И все же его слова отчего-то мне польстили.

– Гвендолин Макграт, – с достоинством ответила я.

– Очень приятно, Гвендолин. Я – Матиас.

И все – ни титула, ни фамилии. Я открыла было рот, чтобы спросить, однако новый знакомый меня опередил:

– Луна сегодня прекрасна, не правда ли? Впрочем, как и всегда.

Он стоял позади меня, словно тень. Я кивнула, глядя на небо. Совсем скоро мне придется вернуться в свою искромсанную жизнь, чтобы служить чужаку и строить план побега из золоченой клетки. Но пока я наслаждалась свободой – пускай, лишь ее иллюзией – и луной. Я радовалась – и злилась на себя за эту невольную радость, – что первую ночь новой жизни встречаю не одна.

Своим молчаливым присутствием Матиас словно перенял часть моих тревог. Они будто разделили их поровну, и дышать стало немного легче. И пусть все это пройдет, когда утро сменит ночь, я была рада этой недолгой отсрочке.

– Вы так хорошо знаете мой язык…

– Изучал его когда-то. Меня всегда привлекала идея путешествовать, посетить другие края. Долгое время я мечтал жить в Даневии. Тогда отношения между нашими странами были совсем иными… – Матиас помолчал. – Простите, Гвендолин, я не должен был этого говорить. Не должен был бередить вашу рану.

Я кивнула. Закушенная губа отозвалась острой болью.

Выходит, у нас с чужаком было кое-что общее. Вот только сказать об этом я ему не могла.

Они говорили, избегая опасных тем – войны, Аргоса или Фобоса. Говорили о землях за пределами дворца, о прочитанных книгах на даневийском. Матиаса увлекался легендами о Дочери Звезд и Матери Истока. Интересовался, как я впервые ощутила в себе божественный дар. В этом не было никакого таинства, ничего, что эллинес могли бы использовать в своих целях, а потому скрывать я не стала.

– Это сродни… озарению, но не только в твоем разуме – во всем теле. Нет, не так, наверное. – Я смущенно улыбнулась. – Сложно описать. Это чувство… оно рождается где-то в глубине души, словно золотистый цветок, распускающийся под солнцем. И от него во все стороны расходятся лучи тепла. Все лакуны, все пустоты в тебе словно заполняются этим солнечным светом. И тогда ты становишься цельным.