Читать книгу: «Не по расчету», страница 2

Глава 4

Утро встречает нас солнечным светом и легким волнением. Джеймс, обычно такой спокойный и уверенный в себе, суетится. Ходит по комнате, нервно перебирая края своего нового черного смокинга, идеально сшитого, но явно вызывающего у него дискомфорт. Ну а что поделать? Мать заявила, что все мужчины на маскараде должны быть в черном. Его английский, обычно плавный и мелодичный, заменяется на серию коротких, неуверенных фраз. Я улыбаюсь, наблюдая за его суетой. Это беспокойство забавно и трогательно. Знаю, что он волнуется не из-за самого мероприятия, а из-за встречи с моими родителями. – Джеймс, милый, успокойся, – говорю я, подходя к нему. Его взгляд, полный тревоги, встречается с моим. В глубине его карих глаз я вижу всё то волнение, что он пытается скрыть. – Все будет хорошо, – повторяю, гладя его по руке. – Будь собой, ладно? И не беспокойся о языке. Мой отец очень хорошо знает английский. Он пытается улыбнуться, но напряжение всё ещё чувствуется в его плечах. – Я боюсь сказать или сделать что-то не так, – бормочет он, обреченно качая головой. – Не думай об этом. Внимательно убираю небольшие заломы на пиджаке, разглаживаю белую рубашку. Его напряженное тело медленно расслабляется под моими ласковыми прикосновениями. Взгляд становится немного мягче, улыбка появляется, демонстрируя небольшие ямочки на щеках. Черт… Ну что скрывать… Внутри я сама безумно нервничаю, хоть и внешне выгляжу безразличной. Вся эта ситуация с отцовским «сюрпризом» немного тревожит мое воображение. Это же может быть что угодно. Он непредсказуем. Сумасшедший в своих решениях. Да и понимаю, что Джеймс отцу точно не понравится. Это будет для него… «невыгодный союз». Хотя… все же теплится капелька надежды на то, что все уже в прошлом, и то, что он правда стал мягче за это время, пока я была в Лондоне. Глубокий вдох. Выдох. Зеркало отражает мое лицо – спокойное, почти бесстрастное. Натуральный блонд, собранный в элегантный пучок, напоминает о необходимости держаться холодно. Да, я, кстати, вернула свой цвет волос. Надоело быть шатенкой. Когда из-за статьи большинство узнали, кто я, смысл прятаться исчез, и я сразу же вернулась в прежний вид, который мне явно идёт больше. Джеймс, стоящий рядом, выглядит заметно спокойнее, хотя вижу, как его пальцы нервно теребят край галстука-бабочки. – Готов? – спрашиваю, стараясь, чтобы мой голос звучал легко и непринужденно, несмотря на бушующий внутри ураган. Кивает. Его карие глаза блестят, отражая свет от подсветки на зеркале в ванной. Вкладываю в его руки маску. Тут же беру свою, и мы уверенно выходим из квартиры. Чем ближе мы к дому родителей, тем сильнее я ощущаю неприятную тревогу. Отмахиваюсь. Не буду омрачать вечер этими мыслями. Главное, что сегодня не будет тех, кого я совершенно не желаю видеть. Заезжаем на территорию. Мои глаза расширяются от блеска и роскоши украшений. С ума сойти… Таким расписным наш коттедж я ещё никогда не видела. Мы всегда были более сдержаны в роскоши. Мать – любительница «стерильного» интерьера. Но сейчас… Что-то невероятное. Дорожка от парковки выложена красной тканью. По периметру стоят огромные горящие золотые чаши. Освещают округу в сумерках, добавляя таинственности и мистической атмосферы. Водитель достает из багажника огромную корзину с цветами. Белые розы. Мать без ума от них. Правда, сейчас они совсем не сочетаются своей невинностью с общей обстановкой. Надеваем маски еще в машине и выходим. Кажется, Джеймс не слишком удивлен. – Ты видел что-то подобное? – спрашиваю, цепляясь за его локоть. – Это не первый маскарад, на котором я присутствую. Но должен признать, что у твоей матери превосходный вкус. Легко улыбаюсь, и немного тяну его за собой по бархатной ковровой дорожке. – Обязательно скажи ей об этом, – говорю я. – Тогда ты точно станешь «Топ один». В холле нас встречает мама. Она выглядит великолепно. Выбранный ей наряд дополнен сверкающим бриллиантовым комплектом украшений. Но даже они не сверкают так сильно, как она сама. Даже маска не может скрыть ее сияющего от счастья лица. Обнимаю её крепко, чувствуя знакомый, родной запах её духов. – Мамочка, с юбилеем! Ты просто великолепна! – шепчу ей на ухо, целуя в щеку. Она улыбается, её глаза блестят слезами. – Мирочка, моя дорогая! Как я рада тебя видеть! – её взгляд скользит на Джеймса, и я вижу лёгкое замешательство в ее глазах. – Мама, это Джеймс, – специально делаю акцент на его имени, чтобы она вдруг не назвала его иначе. Джеймс делает легкий поклон. Маска скрывает выражение его лица, но я вижу, как он слегка напряжен. Он немного отстраняется, позволяя водителю с цветами подойти ближе. – С Днем Рождения! – говорит он, но слышу, что его голос звучит немного неуверенно. Мама принимает цветы, её взгляд смягчается. – Спасибо, молодой человек, – отвечает она, на довольно корявеньком английском. – Пожалуйста, проходите. Её взгляд скользит по роскошному залу, и я замечаю, что в ее глазах мелькает какая-то тревога, которую она тщательно пытается скрыть. – Где отец? – спрашиваю, когда мы проходим внутрь. Здесь всё под золото. Мерцает и переливается. В огромной гостиной уже собралось несколько человек. Мебели нет, и поэтому пространство стало ещё больше. Да тут, отказывается, можно разгуляться не на шутку! По краям стоят несколько столов с закусками и выпивкой. Пара официантов, тоже в масках, бегают по залу, предлагая шампанское в хрустальных бокалах. Беру пару. Один протягиваю Джеймсу, второй сразу же опрокидываю, не проходя в зал. – Наверху, – отвечает мать, улыбаясь гостям. – Говорит, что на правах хозяина дома не хочет сливаться со всеми костюмами. Якобы приготовил что-то особенное. Вот я и переживаю, что он там может нацепить на себя. Хихикаю. Снова подхватываю Джеймса за руку, чтобы он не чувствовал себя одиноко. На ухо перевожу кратко опасения мамы, что отец может вырядиться, как клоун. Праздник действительно в самом разгаре. Музыка льется рекой, смех и разговоры сливаются в единый, немного пьянящий гул. Мама, озабоченная встречей новых гостей, ускользнула в толпу, оставляя меня и Джеймса у барной стойки, где мы делимся не громкими шутками и наблюдениями за окружающими. И вот, наконец, отец спускается. Его появление ощущается как легкое изменение в атмосфере зала – словно все ненадолго замирают, прежде чем снова окунуться в водоворот праздника. Его взгляд, как всегда, суров, пронзительно-серьёзен, сканирует зал. Но когда его глаза встречаются с мамиными, в них на мгновение проскальзывает что-то… мягкое? Нежность? Или просто усталость, скрытая под маской строгости? Я вижу это ясно, несмотря на то, что выражение его лица остается неизменным. Его костюм, классический белый смокинг с черной рубашкой, выделяется из общего блеска и пестроты своей чистотой. Выделиться среди присутствующих мужчин ему, конечно же, удалось. Но мать, кажется, не расстроена. Наоборот. Радостно подходит к нему, оглядывая его. Что-то говорит с улыбкой. Делаю глубокий вдох, стараясь успокоить нервы. Сжимаю руку Джеймса чуть сильнее, показывая, что я рядом. И мы не спеша, но уверенно направляемся к родителям. Взгляд отца, наконец, ловит меня. Скользит вниз по нашим рукам и поднимается на Джеймса. У того, кажется, пальцы дрогнули. – Здравствуй, – киваю медленно, ожидая сурового ответа. Отец задерживается глазами на Джеймсе чуть дольше, чем положено, и, наконец, снова фокусируется на мне. А дальше происходит что-то совершенно новое. Он поднимает руки, приглашая для объятий. – Я скучал, – произносит мягко. Меня обдает кипятком. Когда всю жизнь выслушиваешь от человека одни упрёки, то его неожиданная нежность сразу же заставляет впасть в шок. Колеблюсь пару секунд, но все же делаю шаг к нему и позволяю себя обнять. – Познакомься, – шепчу, отстраняясь. – Джеймс Уильям Бронсон. Отхожу чуть назад, намекая взглядом Джеймсу на рукопожатие. – Очен приятна, – чеканит по-русски парень, протягивая руку и тут же продолжает на английском. – Извините, но я плохо знаю русский. Блеск в глазах отца сменился на некую недоверчивость. Еле заметную для чужих людей, которые мало его знают. Все же он пожимает руку моему парню. – Я свободно говорю по-английски, – сообщает отец. – Пожалуйста, развлекайтесь. Сегодня чудесный день. И не забудьте осыпать мою жену лучшими комплиментами. Джеймс заметно расслабляется, и на его лице проявляется дружелюбная улыбка. Он кивает и в вежливой форме делится своим восторгом по поводу праздника. Мать плохо понимает, но отец с улыбкой переводит ей всё, что говорит Джеймс. Та краснеет и светится ещё больше. А я что-то в ступоре. Как-то всё слишком идеально. Всё слишком гладко. Я уже привыкла ожидать худшего, и сейчас вот эта идиллия пугает меня ещё сильнее. Отец даже не устроил допрос Джею. Вообще никакого участия не проявил. Это, конечно же, хорошо, но… Странно же. Гостей всё больше и больше. Нахожу среди них знакомых, бывших коллег из «ИВ», маминых подруг. Со всеми поддерживаю непринужденные беседы. Рассказываю о жизни в Лондоне, о планах на будущее. Есть, конечно, здесь и несколько человек со стороны Петра. Те, с которыми мои родители успели уже «породниться». Их взгляды на меня говорят о многом. Особенно когда Джеймс проявляет свою нежность ко мне в виде объятий и поцелуев. Присутствует и та самая сестра Ирины Владимировны. Как Мегера, не спускает с меня пристального взгляда. Хотя выглядит так, что безумно рада меня видеть. Кивает бокалом каждый раз, когда я «невзначай» оборачиваюсь на нее. Родители, словно забыв обо всех вокруг, кружатся в вихре танца вместе с гостями. Музыка, стараясь перекрыть шум разговоров, становится всё громче, всё настойчивее. Воздух наполнен духами, смехом и легким опьянением – опьянением праздника, опьянением жизни. Несколько бокалов шампанского, которые я выпивала залпом на каждом тосте, уже прилично согрели меня. Мысли становятся размытыми, не такими острыми. Тревога, которая не покидала меня весь вечер, приглушается, растворяется в ритмах музыки. Джеймс, заметив мою расслабленность, протягивает мне руку. Его глаза светятся добротой и нежностью. – Танец? – спрашивает он, с игривой улыбкой. Нехотя соглашаюсь. Отказывать Джеймсу не хочется. Его присутствие сейчас приятно. Его рука в моей руке – это ощущение моего отрешения от этой богемы. Мы вливаемся в толпу кружащихся людей. Джеймс ведет меня осторожно, аккуратно, как будто боится навредить. Я прижимаюсь к нему ближе, ища поддержку. Музыка меняется, становясь медленнее, и мы продолжаем кружиться, словно потерявшись в этом ритме. В этот момент я чувствую, как мир вокруг нас словно замирает. Остаемся только я, Джеймс и его тепло, которое окутывает меня, как мягкий плед в холодный вечер. – Знаешь, – вдруг произносит он, наклоняясь ко мне, – Я давно хотел тебе кое-что сказать… Поднимаю на него взгляд. Он выглядит серьезным, но в то же время его губы трогает легкая улыбка. – Что? – спрашиваю, чувствуя, как мое сердце начинает биться быстрее. – Ты особенная, – говорит он, и в его голосе звучит искренность, которая заставляет меня смутиться. – Я не могу объяснить почему, но с тобой я чувствую себя иначе… В этот момент музыка становится еще медленнее, и я прячу свой взгляд, кладя голову на его плечо. – Мирослава, – продолжает Джеймс, прижимая меня сильнее. – Я люблю тебя. Я всё прекрасно понимала и без этих слов. Всегда боялась услышать их в неподходящий момент. Застать меня врасплох. Эти слова… Они обязывают ответить взаимностью. С такой же искренностью, как и сказаны. Но… разве с моей стороны это будет искренне? Любовь… Понятия не имею, что это. Сомневаюсь, что я действительно ощущала ее хоть раз. Но я говорила эти слова. Так же в пустоту, как и сказал мне их Джеймс. В пустоту… человеку, который был без сознания. И хоть я знала, что ответ не последует, было не менее болезненно. И что же, сейчас он чувствует то же самое? Ту же самую боль? – Не отвечай, моя дорогая, – произносит Джеймс, ели слышно, когда молчание становится невыносимым. – Я понимаю, что некоторым людям требуется больше времени, чтобы решиться сказать что-то подобное вслух. Поднимаю взгляд на него. В его глазах плещется такая нежность, что хочется нырнуть в неё с головой. Но я и правда пока не готова. Для меня это слишком важные слова, и я не хочу обманывать его, если на самом деле не чувствую ничего, кроме симпатии, привязанности и некой благодарности. Музыка сменяется на другую, более ритмичную, и я, уже ощущая напряжение в ногах от высоких каблуков, ковыляю к барной стойке. Джеймс задерживается с маминой подругой на танцполе. Она весело сделала вид, что украла у меня его и повела в толпу, беднягу. Ну, к женщине, которой за пятьдесят лет и за сто килограммов, ревновать я точно не стану. А вот Джею будет полезно пропитаться русским «колоритом» как следует. Усаживаюсь на барный стул, прихватывая за ножку бокал игристого. Наблюдаю за разноцветными женщинами и одинаковыми мужчинами. Мать, конечно, умеет внести странности в дресс-код. Родители уже разбрелись по разные стороны зала, каждый стоит в своей компании. Но я замечаю их мимолетные взгляды друг на друга. Будто держат под прицелом. Миленько… Как будто попала совершенно в другую семью. Раньше на подобных мероприятиях они даже не вспоминали друг о друге. Даже на днях рождениях друг друга… Максимум, чем ограничивалось – демонстративным тостом, сухим поцелуем в щеку и поднятием бокала за здоровье. – Это было так круто! – смеется Джеймс, подлетая ко мне. – Женщины мне много чего говорили, но я ничего не понял! Усмехаюсь. Но улыбка не держится на моем лице долго. Мое внимание привлекает отец, который уже поднимается на лестнице, постукивая по бокалу. Ерзаю на стуле. Кажется, время сюрприза…

Глава 5

Отец произносит тост. Его слова льются плавно, искренне, с лёгкой грустью, но и с явной теплотой. Он благодарит маму за всё, вспоминает их долгую жизнь вместе, и, конечно же, упоминает свою дочь, с гордостью и нежностью в голосе. На самом деле он каждый год благодарит ее за меня, но сегодня это звучит по-настоящему искренне. Что не менее странно… В зале воцаряется тишина, все слушают, затаив дыхание. Его слова о том, как я выросла, как он гордится моими достижениями, звучат как музыка. И в этот момент, когда я чувствую, как на моих глазах наворачиваются слёзы от неожиданных признаний, отец резко меняет направление. – Я решил выйти на пенсию, – заявляет с холодной серьезностью. Затем обращается к маме, которая стоит на ступеньку ниже. – Милая, знаю, что ты настрадалась от меня из-за этого бизнеса, но все это было для вас и теперь… Я с гордостью готов заявить, что хочу оставить это все, чтобы остаток жизни посвятить только тебе. Зал как будто замирает на мгновение. Затем, подобно волне, прокатывается шепот. Мать находит меня глазами и мы обе понимаем мысли друг друга. Там, в ресторане, мы шутили про его отставку, но даже и представить не могли, что это может воплотится в реальность. – Свое руководство я передаю… Петру Ивановичу Волкову… – …моей дочери Мирославе. Ну нет… чувствовала же. «Это все равно когда-нибудь станет твоим. От «Инвестиционных высот» ты далеко не убежишь.» Слова отца перед моим отъездом в Лондон эхом отдаются в голове. И тут же меня окутывает холодный туман, не прозрачный, а плотный, густой, как туман холодного лондонского утра. С трудом различаю очертания людей вокруг. Какое к черту руководство? Я же ясно дала понять, что не хочу связываться с этой чертовой компанией. И тем более с людьми, которые ее возглавляют. – Детка, я не понимаю… – голос Джеймса выводит меня из ступора. Понимаю, что перестала переводить ему, на словах о пенсии. Язык онемел и больше не поворачивается. – Извини, Джей, мне нужно… – тараторю, спрыгивая со стула. Направляюсь к родителям с готовностью рвать и метать, но почему-то разреветься хочется больше. – Наедине, – шиплю, проходя мимо отца на второй этаж. Отец ещё произносит пару слов гостям и идёт за мной. – Тогда здесь, – произносит он мягко, приоткрывая мне дверь в свой кабинет. Залетаю внутрь. Отец кажется расслабленным. Безмятежным. Спокойно присаживается за свой стол. Я опускаюсь в кресло, чувствуя, как напрягаются мышцы. Запах старой кожи и сигар витает в воздухе, смешиваясь с едва уловимым ароматом дорогого коньяка. Отец включает настольную лампу, и ее мягкий свет падает на его лицо, подчеркивая усталость в глазах. – Я готов выслушать твою фирменную истерику, дочь, – говорит он с лёгкой улыбкой. – Я не планировала оставаться в Москве, – все что могу выдавить сейчас. – И ты знаешь это. Отец невозмутимо кивает. Вздыхает, глядя в одну точку на своем столе. Его спокойствие вселяет в меня ещё большую тревогу. Особенно то, что это больше похоже на разговор отца с дочерью, а не на бескомпромиссное подчинение. Тишина в кабинете длится недолго. Отец поднимает на меня взгляд и тихо произносит: – Это решение далось мне не просто, Мирослава. Конечно, я не чувствую того, что мне уже пора уйти в отставку, но… судьба распорядилась иначе. Он снова замолкает. В его глазах мелькает что-то похожее на… страх? – Мне осталось недолго, и я хотел бы посвятить это время твоей матери, – продолжает он, подтверждая все мои страшные опасения. – Проблемы с сердцем. Малейший стресс и я в любой момент могу уйти, так и не успев наладить свои отношения с самыми дорогими женщинами в моей жизни. Каждое слово, как хлыстом по лицу. Слезы наворачиваются на глаза от осознания того, что этот сильный, властный и бескомпромиссный человек так же, как и все, не властен перед смертью. Раньше я никогда об этом не задумывалась. Но его возраст… Конечно, это уже не шутки. Каждая минута на счету. – Не говори матери, – добавляет. – Она не должна переживать. Кажется, я вселил в нее настоящее счастье, но… Разве будет это счастьем, если она будет знать о том, что все это временно? – То есть… Ты предлагаешь снова наплевать на мою собственную жизнь, ради вас? – шепчу сквозь всхлипы, не скрывая своего раздражения. – Вы никогда не дадите мне жить так, как я этого хочу? Отец качает головой. – Мирослава, я предлагаю тебе наконец стать самой успешной бизнес-леди в регионе, – отвечает он уверенно. – И по моим адекватным соображениям, это намного лучше, чем ты будешь в чужой стране каким-то захудалым, позорным менеджером. Это все, принадлежит тебе. Это все я строил для тебя. – Допустим, – нервно веду плечами. – Но ты когда принимал решение, не думал о том, что Петр не захочет управлять компанией со мной? Отец снова молчит пару минут. Крутит ручку в руках. – Никто не считает тебя виноватой, – отвечает уверенно он. – Поверь мне. И Петр… он сам настоял на том, чтобы я передал тебе дела как можно скорее, чтобы испытывать меньше стресса. Приподнимаю бровь в удивлении. Разве это похоже на правду? Петр хотел разделить компанию после развода, пока я не отказалась от доли. Я же прекрасно все это помню. За кого они меня держат сейчас? – Я не хочу, – откидываюсь на спинку стула. – У меня другие планы на жизнь. Я не готова сейчас снова вернуться в Москву. – Я дам тебе неделю, – произносит он. – Петр Иванович уже приедет к тому времени и мы сможем собрать совет директоров. Мира, я очень надеюсь, что в этот раз ты примешь правильное, взвешенное решение… – Что будет, если я откажусь? – прищуриваю взгляд. – Снова заставишь? Отец тяжело вздыхает. И от этой тяжести, я сама чувствую что-то тяжёлое в груди… Что-то, что заставляет меня сомневаться в собственных словах. – Если бы я хотел заставить, то не разговаривал бы с тобой сейчас, – покачивает головой. – Я лишь хочу, чтобы ты сама приняла наследство. И… доказала всем на что ты способна. Ты ведь даже магистратуру окончила… Ради чего? Чтобы ещё тридцать лет пытаться построить мелкое подобие какой-то задрипанной конторы по экспресс-кредитованию? Ты умная женщина и должна понимать, что конкуренция и нестабильность рынка, могут сожрать даже самого квалифицированного специалиста. – Может быть я просто хочу сделать хоть что-то своё, – проговариваю тихо. – Ты не думал об этом? – Я понимаю, – невозмутимо кивает. – И я горжусь этой твоей независимостью, но она уже чрезмерна. Мира… в «Инвестиционных Высотах» куча дел. И твой новый, свежий взгляд может вывести компанию на еще более серьезный уровень. Пойми ты уже наконец, что открыть бизнес – дело не хитрое. Но не каждый может стать успешным в этом. Не каждый может продержаться на плаву. Но здесь, с Петром… у тебя хотя бы есть шанс не прогореть. Не поседеть к тридцати. И… продолжить дело всей моей жизни, чтобы потом передать его своим детям. Молчу. А что сказать? Конечно, он прав. Сейчас время такое… Я и так, прекрасно осознаю, что даже мой опыт и знания не на сто процентов гарантируют мне успех в Лондоне. Здесь все устаканено. Родное. Моё. Здесь мне не дадут просрать все из-за амбиции или резкой смены настроения. Здесь, определенно, меня ждёт успех. Но ведь есть и другая сторона медали – это все семейная империя. Семьи, которой никогда и не было. По-настоящему. Хоть Влад и остался в Мюнхене. И не собирается возвращаться в Россию, но Петр всё-таки его отец. И даже слова отца о том, что прошлые конфликты ушли в небытие, не вселяют в меня уверенности в том, что мне будет просто сотрудничать с ним. – Неделя… – повторяю я больше себе, чем ему. – Хорошо. Обещаю, что подумаю на досуге. Встаю. Нервы накалены до предела. Особенно бесит то, что присутствует страх за здоровье отца. Я бы могла устроить ему тут головомойку, как обычно, но боюсь навредить ему. Он, и правда, выглядит… уязвимым. Этот неумолимый холод в глазах, который я так хорошо знала, исчез, оставив после себя лишь тусклый блеск серых глаз. – Прости меня за все, – тихо произносит он, когда я собираюсь повернуться на выход. – Наверное, я был рождён, чтобы быть лишь бизнесменом. Как отец я… совсем не выдался. И это не болезнь натолкнула меня на эти мысли… Я всегда это знал. Знал, что тебе бы хотелось большего, но не мог дать этого. Не знал как, и поэтому стремился дать только то, что мог… благосостояние. Падаю обратно на стул. Слезы снова душат, как бы сильно я не старалась их сдержать. – Ты ненавидишь меня, – продолжает он с болью в голосе. – И наверное, я заслужил этого. Но я бы хотел… Я бы хотел, чтобы ты хотя бы сейчас… Влага заполняет его глаза. А мне страшно. Страшно от происходящего. Страшно от того, что это все происходит по-настоящему. Отец… Это ведь все ещё мой отец? Подхожу к нему. Неуверенно, опускаю ладонь на его плечо. Он мягко сжимает ее своей, не глядя на меня. Сердце сжимается от боли. Мне больно слышать это все, но я так же представляю, как больно ему это говорить. – Я просто хотел бы, чтобы ты была моим продолжением. Перестала относиться ко мне, как к чему-то отвратительному, – наконец продолжает он, взяв себя в руки. – И я сделаю все что скажешь, ради этого. Смахиваю ненавистный поток слез с лица. – Тогда… – всхлипываю. – Тогда просто дай мне время. Не дави на меня с решением. Я все обдумаю и скажу тебе ответ через неделю… И дай мне слово, что… Что если мной ответ будет отрицательный, ты не будешь пытаться принуждать меня. Отец кивает. Трёт глаза. Вижу, как он стыдится этой неожиданной слабости. Никогда не видела его таким. Да и если бы он всегда был так добр, наверное, его империя бы не стала такой влиятельной. Молча прохожу в ванную комнату, которая находится в его кабинете. Умываюсь, пытаясь привести себя в более-менее приличный вид. Ещё подумают, что мы тут подрались. Большинство и не скрывают, что считают меня чрезмерно импульсивной и взбалмошной. Пф… Вообще не обо мне. Я ведь пример спокойствия и уравновешенности. Надеваю маску и выхожу. Отец остается в кабинете. Спускаюсь на первый этаж. В зале стало чуть посвободнее. Гости разбрелись по углам, болтают о своем, не обращая на меня внимания. Ищу глазами Джеймса. Оставила беднягу в логове пожилых волчиц. Как бы не сожрали моего сладкого пирожочка… А вот и он. Бродит за моей мамой хвостиком. Наверное, она взяла его под крылышко, чтобы отгонять разведенок. Главное, чтобы вместе с этим она не отогнала его самого от меня. Она же не всегда различает, о чем можно говорить, а о чем нельзя. Джеймс хоть и в курсе каких-то важных деталей моей жизни, но все же есть и то, о чем я бы не хотела даже вспоминать, не то что рассказывать. – Детка! – парень увидев меня, встревоженно направляется ко мне. – Что ж ты ничего не сказала ему, – недовольно покачивает головой мама. – Парень-то совсем ничего не понял. Уже напридумывал тут всякого. Пока мать с усмешкой причитает, Джеймс сгребает меня в объятия. Коротко поясняю ему, что я в порядке. Пустота в душе давит с неумолимой силой. Не могу больше продолжать изображать веселье, пока моя жизнь снова разворачивается на сто восемьдесят. – Мамуль, мы поедем домой, – произношу я, обнимая немного расстроенную женщину. – Ещё раз с юбилеем тебя. И знаешь… желаю тебе столько женского счастья, чтобы даже не вмещалось ни в одной квартире или машинах, которые у тебя есть! Мама хихикает и мягко гладит меня по спине. – Спасибо, милая, – шепчет она дрожащим голоском. – Но я буду счастливее, если твое пожелание будет и тебя касаться. Отстраняюсь от нее. Молча киваю. Вижу, что она хочет узнать о нашем разговоре с отцом, но перевожу на него стрелки. Пусть сам расскажет то, что считает нужным. Прощаюсь с некоторыми гостями, по пути ведя Джейса за руку. Этот ДонЖуан уже так расслабился в советском обществе, что даже попытался весело протестовать. Но мне уже не до веселья. Выходим из коттеджа, укутываясь прохладным ночным воздухом. Москва, несмотря на всю её раздражающую суету, сегодня кажется почти уютной, укутанной в ночную тишину. Джеймс молчит, его рука в моей – теплая и немного неуверенная. Я чувствую, как напряжение, скопившееся за вечер, давит на меня, словно тяжелый плащ. В машине он всё же решается заговорить, его английский акцент немного смягчается от волнения. – Мирослава… Я не понимаю. Твой отец… эта компания… Ты собираешься ее принять? Этот ад? Я думал, ты избегаешь эту… – он подбирает слова, – эту русскую рулетку. Я смотрю на него, на его красивое, немного растерянное лицо. Он искренне переживает, и это… приятно. Но это не та забота, которая мне сейчас нужна. Мне нужна ясность, твердое решение, которое бы остановило эту карусель из семейных интриг и корпоративных войн. И первый раз в жизни я не хочу сказать твердое "нет". И от этого ещё тяжелее… – Джей, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, несмотря на бушующий внутри ураган эмоций, – Я пока не знаю. Папа… он болен. Это серьезнее, чем кажется. И это не просто какая-то сделка. Это… часть моей жизни, которую я пыталась игнорировать, убежать от нее в Лондон. Но похоже… от себя не убежишь. Он сжимает мою руку сильнее. Молчание затягивается, прерываемое только мерным гулом мотора и клаксонов других машин в потоке. Я чувствую его взгляд на себе. Он хочет поддержать, сказать что-то успокаивающее, но не находит слов. И это… правильно. Он не тот, кто мог бы дать мне дельный совет. Да и не советы мне нужны, а самоанализ. Глубокий самостоятельный анализ плюсов и минусов. – У меня есть неделя, чтобы принять решение, – наконец, говорю я, глядя в окно на мелькающие огни ночного города. – И нам нужно срочно ехать в Лондон. Мне нужно убедиться, что мне там есть что терять… или нет. Джеймс кивает, и я вижу, что он пытается справиться со своими чувствами. Он любит меня, это очевидно, но он не понимает всей серьезности ситуации, моего мира, мира крупного бизнеса. Да и если я останусь в Москве, это будет означать то, что мы будем в разлуке долгое время. Его учеба в Лондоне никуда не делась, да и сомневаюсь, что он мечтает оказаться в Москве не в качестве туриста. Там у него семья, друзья, жилье… И отсутствие языкового барьера! Кажется, на этом моменте всплывает показатель моих чувств к нему. О нашей разлуке я подумала в самую последнюю очередь, и это тоже, к сожалению, не даёт точности моему решению. Квартира встречает тишиной и полумраком. Джеймс, чувствуя мое настроение, не настаивает на разговоре. Он тихонько снимает свой уже немного растрёпанный смокинг, изредка бросая на меня внимательные, заботливые взгляды. Я отвечаю ему короткими кивками, погруженная в собственные мысли. Решение давит на меня, как камень на груди. Процедуры, которые обычно приносят успокоение и расслабление, сегодня кажутся бессмысленными. Я механически снимаю остатки макияжа, наношу крем, чищу зубы, но голова по-прежнему забита цифрами, договорами, аналитикой данных, бесконечными отчетами. И слезы отца… неподдельные… Стоит этот образ в голове, никуда не собираясь свалить. Давит на чувство жалости. И мне жаль. Жаль потерянного детства, проведенного за математическими примерами и задачами. Мне двадцать шесть, а мой отец только сейчас показал мне каплю человечности. Именно когда я уже настроила себя на чистую ненависть. Даже горячая ванна не способна успокоить бушующий внутри шторм. Лежа в постели, смотрю в потолок. В голове кружатся варианты, последствия, риски. Если я возьмусь за «ИВ», это значит полное погружение в этот безумный мир борьбы за влияние. Смогу ли я? Мне же предстоит не только управлять компанией, но и справиться с прошлыми обидами. Сон не приходит. Я просто лежу, глядя в темноту, и пытаюсь разобраться в лабиринте своих чувств и намерений. Ну вот, один наследник уже вступает в дела. Допустим, я уже владею активами отца, но есть же ещё один наследник… И, возможно, нам все равно через годы не избежать встречи, даже если мы будем делить эту компанию. И эта мысль… до сих пор предательски греет мне душу. О встрече, а не о разделе.