Читать книгу: «Сестрёнка Месть», страница 4

Я встал под тёплые струи воды:

– Как хорошо!

– Да, неплохо. Все твины были объединены в сеть под названием «Поток Сознания». Типа как наш репозиторий для ординатёров, из которого мы только что стащили секретные данные. В Потоке хранились миллиарды жизненных опытов предыдущих цивилизаций. Добедовых, конечно. Сами австры давно разучились производить полезный опыт. Они заполняли Поток Сознания какими-то театральными постановками из выдуманных жизней. И всей страной переживали этот ненастоящий опыт. Ну, типа, как сейчас у нас все уносятся от радиосериалов.

– Что случилось с Потоком?

– Во время войны, Жизель Яхина…

Я вышел из ванны, вытирая волосы полотенцем:

– Убийца моей семьи?

– Повторяю, для военных – она герой.

– Иногда мне кажется, что все герои Империи – убийцы.

Я и Алёна стояли в коридоре рядом с этажеркой. Оба голые, обмотанные полотенцами.

Алёна продолжила:

– Жизель и негрянин по имени Дель Фин, попали в плен. Не знаю почему, но им поставили твины. Что и стало концом для австров. Если Жизель участвовала в ментальных постановках и погрузилась в виртуальный мир, то Дель Фин взял контроль над Потоком Сознания, превратив часть австров в покорных рабов.

– У негрян какая-то тяга захватывать рабов. В НФР, например.

– Дель Фин смекнул, что, контролируя Поток Сознания, может покорить всех австров.

Поняв, что глупо стоять друг напротив друга в коридоре, мы прошли в комнату и сели на диван.

– Потом произошли какие-то свои замесы, в итоге Жизель убила Дель Фина.

– Убила? Почему-то я не удивлён.

– Тем самым она спасла человечество. Ты жив благодаря ей.

– Моя мама и сестрёнка – наоборот.

Алёна закурила тонкую сигаретку:

– Австры отключили Поток Сознания, чтобы не попасть в ментальное рабство. Вся техника, все механиклы управлялась через твины. Из Потока австры брали жизненный опыт, помогающий воевать с нами. Без него – стали детьми, не способными сварить себе суп. Ведь рецепты тоже были в Потоке. Конечно, у многих сохранились ранее закаченные навыки. Австралия оставалась грозной военной силой, но сами австралийцы поняли, что шутки закончились и сами предложили капитуляцию.

Я усмехнулся:

– Вот почему боевые машины носили карнавальную внешность ящериц и пауков? Для австров война с нами была шуткой и развлечением!

– Вот именно. Но тебе лучше верить нашей пропаганде, в которой австры хитрые и злобные враги, которые только и ждут, чтобы напасть на нашу светлую Империю.

– Раз техника австров не работает без Потока, то почему включился механикл на аэронефе?

Алёна подошла к шкафу и достала постельное бельё:

– В этом и загвоздка. Что если австры смогли частично восстановить управление своей техникой? Или ещё хуже – ханаатцы нашли способ активировать технику австров. И то, и то беда для Империи Ру́сси.

Девушка бросила бельё мне на колени:

– Ничего, что будешь спать на диване?

– А мы уже всё?

– Ты рассчитывал на что-то ещё? Спокойной ночи, Борис. Повторю – ты смелый парень. Если бы не ты, я не полезла бы в ординатёр Паска, и не узнала бы кое-что.

8

Конечно же, я не мог уснуть. Ворочался на простынях, прислушиваясь к звукам из спальни Алёны. По её словам я «смелый, но не решительный». Что это значило? Намекала, чтобы я сделал первый шаг?

Поднявшись, я сел на диване.

Возникла дилемма: одеться или нет? Приду к Алёне голым – можно будет понять меня без слов… С этими мыслями я натянул брюки. Заявиться в нижнем белье было бы слишком нагло. Если Алёна ни на что не намекала, то могу сказать, что ошибся дверью.

По тёмному коридору, изредка освещаемому светом луны, прорывавшейся сквозь пелену облаков, я дошёл до дверей её спальни. Прислушался. Развернулся и пошлёпал обратно. Остановился. Вернулся с намерением решительно распахнуть створки двери. Тут меня обдало порывом ветра – в той комнате, где я спал, открылось окно! В него проникла тёмная фигура с торчащим в руке пистолетом. Нарушитель уверенно направился к дверям спальни. Я успел спрятаться за этажерку.

Вот так ночное рандеву!

Наблюдая, за нарушителем, я спешно размышлял, что делать. Просто закричать? Но тогда меня застрелят первым. Молча ждать, когда он убьёт Алёну и примется за меня? Или плюнуть на всё, да сбежать, как хотел ещё на авиадроме?

Сунув руку в карман, нащупал коробочку пудры. Далее я не размышлял.

– Алёна, атас! – закричал я.

Выступив из укрытия, высыпал пудру в лицо нарушителю и вдобавок обрушил на него этажерку. Тяжёлая конструкция ударила злодея по шее, придавив к полу. Осколки статуэток разлетелись в стороны.

Вспыхнул свет, дверь спальни с грохотом распахнулась. На пороге – Алёна в красном кружевном белье. Я не разбирался в женщинах, но даже я понял, в таком белье не спят… В таком – ждут.

В левой руке канцеляритки – огромный пистолет:

– Не дёргайся!

Лицо нарушителя было белым от пудры, а глаза слезились. Он тоже поднял пистолет и выстрелил. Алёна спряталась за стеной.

Оттолкнув ногами этажерку, злодей перебежал за диван. Алёна сопроводила его серией выстрелов. Пули чиркали по полу, застревая в стенах. Я наконец догадался спрятаться за поворотом коридора. А в голове у меня вспыхнула идиотская мысль: что если канцеляриты специально покупали себе большие квартиры, чтобы было где побегать и пострелять?

Алёна и злодей обменивались выстрелами, каждый оставаясь в своём укрытии и выставив руку с оружием. Стреляли не глядя, но пули точно ложились в то место, где мог оказаться противник.

Неизвестно, сколько бы это длилось, если бы ночной визитёр вдруг не начал хрюкать от смеха. Его пистолет задрожал, а стрельба потеряла точность. Я не разбирался, не только в женщинах, но и в пудре, но даже я знал, от такого количества, что я высыпал ему в лицо, должен начаться нехилый приход.

От удивления Алёна перестала стрелять. Воспользовавшись затишьем, злодей поднялся во весь рост и побежал к окну, покачиваясь на ходу. Стукнувшись плечом в оконную раму, он вывалился наружу и ухватился за верёвку.

– Уходит! Уходит же, – закричал я.

– По-твоему, я запасные обоймы в трусиках храню? – ответила Алёна.

Пока она шарила в тумбочке у кровати, я подбежал к окну и с опаской выглянул. Злоумышленник, выписывая кренделя и похохатывая, подбежал к пежо-фургону. Дверь кабины открылась, и он упал в салон. Машина резко выехала со двора.

К окну подбежала Алёна и сделала несколько выстрелов по отъезжающему фургону. Потом обернулась ко мне, из пистолетного дула вился дымок:

– За меня взялись всерьёз. Тебе надо сматываться из Моску, Борис.

9

Из окна такси я смотрел на утренние улицы Моску. Кое-где вышли на работу дворники, они катили за собой телеги с моющей жидкостью. Возле закрытых ворот станций метро стояли хмурые гуляки, возвращающиеся из кабаре. Девушки в вульгарных нарядах, мужчины в ещё более вульгарных нарядах. Все они хотели спать. Никто не опасался, что на них выскочит убийца с пистолетом.

Мой наладонный ординатёр пискнул. Я получил голосовое сообщение от папаши:

«Салют, Бориска. Я не в Моску. Решил пожить в санатории Национального Заповедника имени Володимара Первого. Роскошное место, леса, озёра, горы… Разрешена охота по древним обычаям, то есть с арбалетом или пороховым ружьём. Связь ловит не везде. Пардон, что не увиделись. Далее, что касается аэронефа: полностью тебе доверяю. Ты капитан. Ремонт, так ремонт. Передавай привет новой подружке. Иметь связи с канцеляритами опасно, но выгодно. До свидания, сынок».

Я тронул таксиста за плечо:

– Здесь сверните на авеню Поколения Умных.

– Но на авиадром лучше ехать по авеню Лемуль.

– Мне надо в Форт-Блю, знаете где?

– Кто ж не знает? Там базируется ПВК «Эскадрон Жизель». Единственная ПВК, которая владеет территориями в пределах столицы.

Алёна сидела рядом со мной. Здоровую руку всё время держала в кармане куртки, сжимая пистолет:

– Что ты задумал, Борис? Из-за меня ты и так в опасности.

– Я всё время из-за кого-то в опасности.

Такси встало у обочины дороги. Я вышел, а таксист моментально врубил радио «Шансон» и закурил, выставив босые ноги в окно.

Как всегда под утро тонкая полоса облаков, которая покрывала небо жилых земель, ненадолго рассеялась. Громада «Форт-Блю» возвышалась в синем предрассветном небе: столетнее здание, облепленное радарными антеннами, ложементами боевых бес-пилотов и вздутыми венами проводов и труб.

От Форт-Блю меня отделял высокий решётчатый забор и пространство взлётного поля, на котором стояли с десяток эликоптеров и парочка реактивных авионов. Я не разбирался в ПВК, но даже я понимал, что «Эскадрон Жизель» – мощная военная организация.

Алёна встала рядом со мной:

– Убедился, Бориска, что Жизель Яхина неуязвима?

– Не бывает неуязвимых. Тут другое дело, Алёна. Я уже не уверен… Нужно ли мстить вообще? Моя жизнь далеко ушла. Мне есть, что терять. Мой аэронеф, моих друзей, карьеру, дело…

– А ещё – жизнь можно потерять прямо сейчас. Нужно торопиться.

С той стороны забора подошёл зевающий охранник ПВК. Лениво пнул решётку забора:

– Чё вылупились? Пошли вон.

Алёна увела меня в такси. После чего произнесла то, что стало моим руководством к действию:

– Если уж мстить, то так, чтобы всем и разом.

10

ПРИЛОЖЕНИЕ: КАРТА МОСКУ

Эпизод 4. Скрип горящих камней

1

Пролог или лапы безумия

Я держал заряженное ружьё, из которого стрелял всего один раз, для пробы, в воздух. Но ещё никого не убивал. Наведя ружьё на замок подсобки в левой стене рубки, я крикнул:

– Откройте немедленно или буду стрелять.

Димон стоял позади меня. Хотя, зачем я его постоянно выгораживал? Надо сказать правду: Димон трусливо прятался за моей спиной, делая вид, что следил за рулями. Будто я не знал, что мы на автопилоте.

Прохор Фекан стоял рядом со мной и держал саблю наголо. Откуда у него это оружие, он так и не сказал. Он вообще никогда ничего не рассказывал. Ни о себе, ни о чём-то ещё. Прохор молчал во время вахты, молчал во время подколок со стороны Льва Николаевича. Он молчал за обедом и ужином. Изредка Прохор отвечал на вопросы по работе, ограничиваясь тремя языковыми конструкциями: «да», «нет» и «это не моя должностная обязанность».

Молчал Прохор и сейчас, готовый по моей команде рубить, кого прикажут.

– Тьфу-ты ну ты, сами устроили тут кабаре-бордель, сами и расхлёбывайти, сопляки, – сказал Лев Николаевич и покинул рубку.

Чтобы уйти, старшему механику пришлось протолкнуться сквозь толпу испуганных музыкантов, шлюх, шансонье, инфанов и бог знает кого ещё: то ли переодетые женщинами мужчины, то ли уродливые женщины. Все они или пьяны или нанюханы пудрой. Были среди них и те, кто и пьян, и напудрен. Они смеялись, хлопали в ладоши и фамильярно выкрикивали:

– Ладно, маэстро, кончайте веселуху. Пора создавать шедевр!

Все мы толпились напротив двери подсобного помещения, расположенного между рубкой и коридором. Там хранились экраны, которые прострелил Димон, пытаясь попасть в ханаатского шпиона, аккумуляторы бес-пилотов, бочки с пожарной пеной и прочая атрибутика хорошо оснащённого аэронефа, каким была «Сестрёнка», пока я не стал её капитаном и не увёл… прямиком к радиоактивной стене Неудоби.

Но сейчас в подсобке была заперта Генриетта Аврорина, бывший младший механик аэронефа. Я слишком её уважал, чтобы отдать в лапы безумию. Хотя сама Генриетта не прочь отдаваться этому безумию снова и снова.

Как же это всё произошло? Как я довёл себя и команду до этого? Неужели причина всего – моё бездарное капитанство? Неужто я ни на что не годный сопляк?

Всего неделю назад ничего не предвещало беды.

2

Неделю назад я вошёл в эту самую рубку, прижав к груди стопку журналов.

– Вот что Димон, – сказал я, скидывая его ноги с рулей. – Нам нужно расширяться.

Димон спешно прожевал кусок пирога:

– Ты, Борян, в мультимондисты записался? Они любят расширять сознание.

Я вынул из стопки журнал «Деловой имперец»:

– Если бы ты читал что-то кроме порнографических рассказов, то знал бы о предупреждении финансового аналитика из «ИмКом-Капитал».

– Чё за контора?

– «Имперский Комитет по Капиталовложениям». Следят за развитием экономики, анализируют ситуацию на всех рынках и дают рекомендации. Император получает от них еженедельный отчёт о состоянии экономики.

Димон задрал ноги обратно на руль:

– Как там, у экономики, дела?

– Аэронефные грузоперевозки стагнируют. Рынок перенасыщен нашими услугами. Аналитик советует искать новые источники прибыли.

Димон оживился:

– У меня есть идея. Предлагаю сделать из Сестрёнки аэрокабаре. Конечно, сложно получить разрешение на продажу пудры или на оказание услуг проституции.

– Имбециль? Чтобы я превратил мой аэронеф в… в… Эронеф?

Мы расхохотались. Димон добавил:

– Эронеф «Сестрёнка Честь» – звучит! Запатентуй.

Через пару часов мы причалили на авиадроме Северск-5, провинция Тоже́. Авиадром раскинулся не близ свалок или пустырей, как часто бывало, а в красивой долине. На горизонте – вершины горных цепей Нагорной Монтани. Сейчас снег на них растаял, но в другие времена года можно лицезреть чудо замёрзшей воды.

Я посмотрел на экраны. Генриетта стояла у ворот трюма, ожидая моего распоряжения.

– Генриетта, после разгрузки – свободна, мы не будем брать новый груз.

Она кивнула, и, не задавая вопросов, отправилась в свою каюту. Кстати, после того, как она узнала, что мы следили за нею через бес-пилоты, потребовала установить на все иллюминаторы жилых кают специальные задвижки на замках.

Я и Димон спустились в Бюро авиадрома, где располагалась Авиабиржа: большая комната, на стенах которой висели доски с объявлениями. На одной доске владельцы аэронефов вешали карточки с описанием своего судна: тоннаж, скорость, место отбытия, всё согласно погрузочному плану. Вторая доска содержала запросы от тех, кто нуждался в услугах перевозки.

Отец разработал погрузплан на месяц вперёд, но из-за буйного механикла и необходимости ремонта, план нарушился. Все клиенты, нанявшие судно заранее, разбежались. Поэтому «Сестрёнка Месть» кочевала с авиадрома на авиадром, перевозя небольшие грузы в полупустом трюме. Я должен был составить новый погрузочный план, чтобы аэронеф совершал рейсы с полной трюмовой гондолой, но… всё как-то не доходили руки.

Я и Димон принялись методично просеивать объявления в поисках чего-то не связанного с перевозкой грузов.

– Я не разбираюсь в экономике, но, кажись, аналитики «ИмКом-Капитала» плохо знают реальность… – сказал я. – Всем надо перевезти именно грузы, я не вижу никакой стагнации.

– Ага, – согласился Димон. – А те объявы, которые не о перевозке, явно от контрабандистов.

– Или от жандармов, которые притворяются контрабандистами, чтобы выловить нерадивых аэронефщиков.

– Или вот ещё, мура какая-то, – Димон ткнул в объявление. – Какие-то экологические активисты хотят установить на аэронефе помпу и выкачать химические отходы из озера в Ферранской провинции. В качестве оплаты предлагают благодарность от матушки-природы.

Я прочитал другое объявление:

– ПВК «Новые Дельфины» ищет частного перевозчика на аэронефе с большими холодильными камерами.

– Явно нужно будет вывозить трупы с мест боевых операций пэвэкашников, – сказал Димон. – Неплохо платят, кстати.

– Но масштабироваться до труповозки мы не будем.

– Ха, но если верить твоему рассказу про инфетку, вы уже возили труп в холодильнике.

– Это была разовая акция.

– Тогда вот что надо, – Димон ткнул пальцем в объявление.

Я прочитал текст и кивнул:

– Зашибись. Наконец-то и от тебя, старпом, польза.

3

Вся судовая команда «Сестрёнки» стояла перед открытыми воротами трюмовой гондолы. Вместо погрузочного крана, к ней приставлен передвижной трап с эскалаторной лестницей, который мы взяли в аренду у авиадрома.

– Команда, – сказал я. – Предстоящий рейс будет особенный… Поэтому я попросил вас облачиться в парадную форму.

– Тьфу-ты ну-ты, белые комбезы – это парадка, штоль? Детский сад.

– Весьма надеюсь, – повысил я голос, – что и команда разделяет моё стремление масштабироваться. Переброска грузов – это не единственное применение аэронефа. Нельзя всё время жить в рамках навязанных стереотипов. Это не мои слова, а нашего гостя…

На эскалаторе показалась голова пассажира.

– Итак, встречайте…

Гость полностью поднялся по эскалатору и сделал несколько шагов по трюму. Генриетта захлопала в ладоши и завизжала:

– Мирон Матьё! Иисус-дева-мария! Сам Мирон Матьё!

Генриетта настолько неожиданно преобразилась, что я испугался. Она бросилась к гостю навстречу. Мирона заслонили два охранника, поднявшиеся на борт вместе с ним. Генриетта рыдала и тянула руки:

– Мирон… Твоя музыка изменила мою жизнь!

Лев Николаевич озадаченно почесал голову:

– Мирон, мать ево, хто?

– Мирон Матьё, – пояснил Димон. – Шансонье и композитор группы «Тет-Ронд». Вы слишком старый, чтобы знать. Он голос нашего поколения.

– Тьфу-ты ну-ты, какого поколения? Он тебе в отцы годиться. И рожа какая-то кривая. Что у него с глазом?

Мирон Матьё подошёл к нам, не обращая никакого внимания на Генриетту:

– Рожа у меня получше вашей, дедуля. Как и слух. А глазное яблоко парализовано после того, как в шестнадцать лет, меня избил контролёр Имперской Высочайшей Ревизии, которому не понравились бунтарские тексты моих шансонов.

– Тю, меня в шестнадцать пьяный пэвэкашник саблей по животу полоснул, – невпопад ответил Лев Николаевич и ушёл. Давно я не видел его таким сконфуженным.

Прохор Фекан не смутился от присутствия Мирона Матьё. Кивнул мне и отправился в рубку, готовиться к отчаливанию.

По эскалатору поднялись грузчики, за ними приехала гора ящиков с аппаратурой. Пока грузчики растаскивали ящики, прибыли музыканты «Тет-Ронд». Генриетта переключилась на них. По очереди музыканты расписались у неё на руках и животе, для чего она бесстыже расстегнула комбинезон.

Я тут же услышал горячий шёпот Димона в моём ухе:

– Зырь, сисяндры у неё ничошные, оказывается.

Я отвернулся и обратился к великому шансонье:

– Позвольте, мосье Матьё, я покажу вам каюту…

– Подожди, капитан, ещё не все собрались, – отозвался Мирон Матьё.

По эскалатору поднялась толпа, пёстро разодетых людей. Одни были наряжены под «выживанца» – самодельные доспехи, шлемы и жилетки с шипами. Другие носили ханаатские рубашки и халаты с военными гербами, за которые в Империи можно и схлопотать по шее, если напорешься на патриота. Третьи вообще ничего не носили, кроме обтягивающих белых трусов и полиэтиленовых курток. Кажется, этот стиль назывался «остральен», то есть под австралийцев.

Были в толпе девочки в коротких платьицах, специально меньше на размер. И мальчики в шортах до пупа и сандаликах на босу ногу. Мальчики усиленно курили, поигрывая игрушечными лопатками и ведёрками, а девочки сосали леденцы. Чёртовы инфетки да инфеты!

В замешательстве я обратился к великому шансонье:

– Пардон, у нас нет места для всех этих людей…

– Какие ещё люди? – отозвался Мирон Матьё. – Вы где скот перевозите?

– Здесь, в трюмовой гондоле.

– Обеспечьте скотам лежбище в трюме и достаточно.

«Скот» курил и хохотал. Над ними даже держалось облачко пыли, как над стадом овцекоров. С тою разницей, что это была пудра.

Я приступил к размещению «скота», но хотя бы не установил перегородки в стойлах, как это делали с овцекоровами. Тогда я и представить не мог, во что превратиться «Сестрёнка Месть», когда это стадо зайдёт на борт. Перегородки бы всё равно не помогли…

4

Вот что произошло на следующий же день.

Димон пропал из рубки сразу же, как мы отчалили от авиадрома Северск-5. Через камеры наблюдения я видел, как он прошёл по трюмовой гондоле. Присоединился к одной группе «скотов», потом к другой. У одних выпил алкоситро, у других вынюхал пару дорожек пудры. Потом сел в тесный круг и стал слушать музыку из переносного патефона. Подпевал в такт, хлопал в ладоши и лапал девушек. Одни шлёпали его по щекам и уходили, другие позволяли ему просовывать руки в их трусики.

Я переключал камеру, чтобы не видеть этот групповой разврат.

Но больше и быстрее всех изменилась Генриетта Аврорина.

Она игнорировала все мои приказы, отданные по громкой связи. Сменив комбинезон на прозрачную куртку из полиэтилена, покрасила волосы в розово-синий цвет. В таком виде явилась в трюм и заняла место среди «скота». Ей тут же дали бутылку, поднесли зеркальце с дорожкой пудры, а какой-то скот в одежде выживанца шлёпнул её по заду. В ответ Генриетта начала с ним целоваться.

Спустя три часа я не выдержал. Спустился в трюм и вытащил её, пьяную и обнюханную, из груды спящих тел.

– Генриетта, – тряс я её. – Я вынужден вынести дисциплинарное взыскание. Вы пропустили вахту, вы не помогаете Льву Николаевичу в моторных отсеках, вы…

– А-а-а, – пробормотала она, – мой капитанчик, милый мальчик, – потрепала меня за щёку и поцеловала: – Не стесняйся. Я же знаю, как ты меня смотришь. Раздеваешь глазами…

– В этом наряде вы и так раздетая.

– Выйди за рамки приличий, навязанных тоталитарным социумом и лживой религией, – заявила Генриетта. – Творчество великого Мирона кричит об этом, но ты слишком глух, чтобы слышать.

Я чуть не расплакался. Это я-то глух? Да я все песни Мирона наизусть знаю.

– Вы вынуждаете уволить вас, – сказал я Генриетте.

– Пф, я сама увольняюсь.

Оттолкнув меня, Генриетта повалилась обратно.

Потрясённый её переменой, я вернулся в рубку. По дороге задержался перед каютой великого шансонье. Тишина за дверью прерывалась треньканьем на гитаре. Так как шансонье прописал в договоре, чтобы я не смел его беспокоить до прибытия в пункт назначения, то не осмелился постучать. Платил великий шансонье великую сумму, равную полумесячному погрузплану.

Стало ясно, почему на объявление о том, что великий музыкант хочет нанять аэронеф для путешествия в Санитарный Домен, никто не откликнулся. Все знали, во что превратит судно стадо Мирона Матьё. На это объявление могли клюнуть только малолетние олухи – я и Димон. Но я ведь капитан! Я должен был разузнать о клиенте детали. Но великое имя великого артиста, чьи песни спасали меня в самые трудные минуты жизни, затмило мой разум. А теперь разгульная жизнь в свите великого шансонье затмила разумы моей команды.

Если бы не Прохор Фекан, то не знаю, как справился бы с управлением. Казалось, вернулись те времена, когда я и Лев Николаевич вдвоём водили судно, пока папаша тратил наши доходы в казино Мизура. Прохор молча рулил, молча отработал свою вахту. Но на просьбу заместить Димона ответил: «Это не моя должностная обязанность» и ушёл спать.

Я остался в рубке на двойную вахту.

Вчера Лев Николаевич на все лады склонял Мирона Матьё:

– Мирон Мотня, тьфу-ты ну-ты, голос писклявого поколения.

– Урод Шмотьё, одноглазый змей, тьфу-ты.

– Мурлон Мудье, растуды его туды.

Но сегодня я увидел хрыча на камерах «скотобазы», как он сам прозвал трюм с грузом из поклонников Мирона Матьё. Бортмеханик подошёл к спящему на полу Димону, пихнул его носком ботинка. Подошёл к спящей неподалёку инфетке и бесцеремонно поднял подол платьица, разглядывая тугие белые трусики.

Затем сел на пол и приложился к банке алкоситро. Кажется, пучина разврата, окружающая шансон-звезду, утянула и хрыча.

На приборной панели запищала рация:

– Аэронеф «Сестрёнка Месть», это диспетчерская авиадрома Колле триста два, вы отклонились от трассы.

Прежде чем ответить, я посмотрел в лобовое стекло. Внизу расстилались воды озера Олле-Коль, впереди, в солнечном мареве, мерцал Санитарный Домен. Форсажные движки работали во всю силу. Я сам не верил, что мы пересекли Империю за несколько дней!

– Диспетчерская, говорит капитан Борис Муссенар, аэронеф «Сестрёнка Месть». Направляемся к посту экоконтроля, для дальнейшего следования в Санитарный Домен.

Диспетчер помедлил и вдруг сменил официальный тон:

– Это у вас Мирон Матьё на борту?

– Да.

– С ума сойти! Вот же повезло вам! Что он делает?

– Сидит в каюте.

– Какой талантливый человек! Ладно. Счастливого пути. Вы застрахованы?

– Что вы имеете в виду? – встревожился я.

– Тебе сколько лет, капитанчик?

– Какая разница?

– Ха-ха. Ладно, отбой. Не переживай за экоконтроль. У вас уже есть разрешение Жандармерии на проход в Домен, удачи… несчастный капитан.

– Дисп… Диспетчерская! Приём, что вы имели в виду?

5

Обычному гражданину нечего делать в Санитарном Домене. Он от того и назван так, что отделял Неудобь от жилых земель. Был буферной зоной на случай внезапного расширения Неудоби.

Эти территории населяли беглые преступники, маньяки и прочий сброд, который издревле назывался «выживанцами».

Когда у Империи не было войны с Ханаатом, или когда ни одно независимое город-государство не пыталось увильнуть от выплаты дани, или когда вечно мятежная Нагорная Монтань не поднимала вопрос о независимости, словом, когда выяснялось, что не произошло ничего особенного, тогда пресса вспоминала про выживанцев. Репортёры призывали Жандармерию «выжечь калёной саблей этот рассадник грязи». Гневно вопрошали, «куда уходят миллионные бюджеты на борьбу с чёрной пудрой, если её можно купить в любой подворотне?»

Про выживанцев и их нравы публиковались страшные истории. Про то, как они пожирали сырых брюхоногов, чьё мясо так отравлено, что одно прикосновение к нему вызывало ожоги. Или что выживанцы изобрели некую зелёную пудру, которая за несколько дорожек убивала человека.

Я не разбирался в выживанцах, но даже я видел несостыковку. Пресса рисовала выживанцев тупоголовым сбродом, которые при этом способны производить сложное химическое соединение, каким является даже обычная пудра из кабаре. Не говоря уже о запрещённой чёрной или о мифической зелёной.

Когда о выживанцах забывала пресса, тогда их вспоминала Жандармерия.

Шеф-капитан Первого Отделения Жандармерии выступал по радио, призывая повысить расходы на содержание жандармских корпусов в провинциях, граничащих с Санитарным Доменом. Если верить его словам, выживанцы были не хаотическим сбродом, но хорошо оснащённой армией озверелых ублюдков. Их цель – напасть на жилые земли, вытоптать посевы, убить детей, изнасиловать женщин, вырезать все гражданские чипы и разрушить Моску. От их нашествия Империю спасала только бравая Жандармерия, ежедневно расходующая десятки тысяч эльфранков на сдерживание врага в пределах Домена.

Обычному гражданину нечего делать в Санитарном Домене. Но девятнадцатого июня тысяча двадцать пятого года «Сестрёнка Месть», миновав пост экоконтроля, вошла в воздушное пространство мёртвых территорий. Таково было желание Мирона Матьё.

Я уже не уверен, что идея масштабироваться и расширить доходность предприятия была хорошей.

6

Наутро двадцатого июня в рубку пришёл Прохор:

– Помогу с навигацией.

– Но ведь сейчас не ваша очередь?

Прохор молча показал за лобовое стекло.

Мы давно прошли весь Санитарный Домен. Угрюмая стена Неудоби стояла прямо по курсу. Так близко я её никогда не видел. Разве что в учебнике по «Природоведению».

Чернота заполонила весь обзор. В ней клубились яростные шары молний, каждый размером с озеро Олле-Коль. Раскаты грома… нет, – оглушающие взрывы, сотрясали аэронеф. Цифровые приборы показывали чёрт знает что. Графическая система на лобовом стекле превратилась в набор мельтешащих точек и исчезла. Изображение на мониторах рассыпалось на цветные квадратики. Невозможно было увидеть, что происходило в трюме. Впрочем, сквозь взрывы до меня доносился восторженный рёв и визг: скот вёл себя по-скотски.

Прохор достал бумажную карту и принялся кронциркулем отмерять пройденное расстояние, сверяясь по механическому одометру, который считал обороты турбин. Потом на бумажке производил вычисления и переставлял точку на карте.

Его уверенные, профессиональные движения успокоили. Сделав вид, что привык летать вблизи Неудоби, я задрал ноги на рули:

– Вам нравится Мирон Матьё?

– Нет.

– Я не разбираюсь в шансоне, но недаром же его пластинка «Хорошо, ординатёр» признана лучшей пластинкой столетия? Даже я признаю, что песня «Скрип» несёт в себе мощный заряд.

– Да.

– О, вы согласны? От неё хочется и плакать, и танцевать, и верить, что ты не просто «скрип горящих в Неудоби камней», как поётся в песне, или, как в припеве, «но я скри-и-и-п, я убогий, что я делаю ту-у-т? У-уу. У-уу»

– Нет.

– Под этот шансон охота совершить, что-то великое. Доказать, что ты не скрип, а просто не принадлежишь этому месту, не так ли?

– Нет.

– Мирон Матьё своим творчеством убеждает – мы все принадлежим иному миру, где не существует Неудоби, где нет угрозы очередной волны Большой Беды. Именно поэтому он хочет записать новую пластинку, используя атмосферу Неудоби. Понимаете?

– Нет.

– Артист утверждает, что таинственные вещи, которые происходят в глубине Неудоби, напоминают магию творчества. Гравитационная нестабильность и электромагнитные пульсации внесут в работу лампового аудио оборудования помехи, которые станут частью звуковой канвы. А радиация должна напоминать о хрупкости нашего существования…

Прохор Фекан вонзил в карту кронциркуль:

– Зовите клиента. Мы на месте.

7

Мирон Матьё был одет во всё чёрное. Лицо бледнее обычного. Парализованный глаз смотрел на меня, пробирая до дрожи, а второй – блестел от ажиотажа.

Мы спустились в трюмовую гондолу.

– Подъём, твари, – закричал Мирон Матьё. – Убрать к чёрту пудру и бухло. Живее.

Я не разбирался в титулах, но было странно видеть, как Мирон помыкал несчастными. Не мог не припомнить статью в музыкальном журнале, где Матьё назвали «величайшим гуманистом в истории».

Подгоняемые пинками гуманиста, «скоты» разобрали коробки с аппаратурой. Инфетки в белых трусиках самоотверженно тащили усилители, а инфеты помогали тянуть провода. Ряженные в выживанцев модники собирали стойки под динамики. Генриетта, избегая встречаться со мной взглядом, носила за контрабасистом ворох микрофонов, устанавливая в указанных местах.

Мимо прошёл Димон. У него лицо мертвеца, а волосы – седые от налёта пудры.

За полчаса трюмовая гондола превратилась в звукостудию. Челядь разбежалась по углам. Вжавшись в стены, замерли, стараясь не дышать. Мирон и музыканты прошли в центр. Взялись за инструменты.

Мирон сосредоточенно уставился мёртвым глазом вдаль.

У меня захватило дыхание от торжественности. Подумать только, новый шлягер Мирона будет рождён на моём аэронефе!

– Мосье капитан, – закашлял динамик общей связи голосом Прохора. – Ваша очередь на вахту.

Здоровый глаз Мирона Матьё бешено завращался:

– Заткнитесь все! Выключите двигатель! Вырубите радио и все устройства. Мне нужна тишина. Вы понимаете, имбецили? Нужно слышать Неудобь, а не то, как урчат ваши желудки или пердят ваши жопы. Убирайся вон, капитан!

Я бросился в рубку. Прохор передал руль и ушёл спать. Отключив связь, я убрал звук у датчиков радиоактивности. Чего бы ещё выключить? После недолгих раздумий послал сигнал заглушить движки. Через минуту в рубку ворвался Лев Николаевич: