Читать книгу: «Авдеевская география», страница 2

Спящий верзила извергал из своего нутра чудовищный храп, который напоминал дикий рёв взбирающегося в крутую гору танка. Поэтому солдаты, словно бы в бою, инстинктивно старались отползти от рычащего сибиряка, затыкали уши руками. «Ермак, глуши мотор! Стена же рухнет! Чёрного вон контузило уже от твоего храпака!», – лениво поругивались они.

А Чёрному, казалось, было все нипочем. Он уткнулся сопящим носом в плечо Ермаку, подобрав к животу изодранные колени. Обнял сам себя, запрятав в подмышки обмотанные бинтами зябкие пальцы в рваных тактических перчатках.

Чёрный спал, но продолжал воевать в сторожком забытье. Ему блазнилось, что прямо на него, лязгая гусеницами, злобным монстром ползёт пятнистый «абрашка» с натовским крестом на башне, ищет Чёрного пушечным дулом; оно плавно, змеисто извивается, как осьминожье щупальце, нагло лезет в окоп. А из открытого люка высовывается – надо ж такому присниться – Гитлер, и почему-то одетый в хохляцкую вышиванку. Гитлер истерично хохочет и орёт по-русски: «Глуши мото-ор, Чёрный!»

Чёрный судорожно давит на спусковой крючок автомата, но тот не поддаётся, словно приржавев.

– А-а, гадина, это я тебя сейчас на глушняк! Мра-а-азь! – исступленно кричит боец, бросаясь навстречу танку, но лишь неуклюже скользит, суча ногами по глинистой стенке траншеи, безуспешно пытается зацепиться за бруствер непослушными пальцами.

На самом деле Чёрный намертво впился в воротник Ермаку и судорожно пинал его грязнючими берцами прямо по животу. Ермак беззлобно заехал ему локтем под ребра:

– Кончай буянить, головорез! Закошмарил совсем…

Он огромной лапищей прижал к себе Чёрного, и тот с тоненьким кряхтением облегченно выдохнул, словно щеночек, которого, играя, от избытка чувств крепко-крепко тискнул ребенок, почмокал губами и затих под властью другого – уже доброго сна.

Густой малинник в бабушкином огороде на Угоре. Гонимый ласковым ветерком дым топящейся бани щекочет ноздри. Батя – плечистый и такой же смуглый, чернявый. Кажется, что уличное прозвище и боевой позывной «Чёрный» по наследству в их семье передаются. Играя литыми мускулами, пытается расправиться с неуступчивым витым поленом, но топор лишь вязнет в сыром дереве. «Илюха, помогай!», – зовёт.

Мама… До того ослепительно красивая, что хочется зажмуриться. В глубокой задумчивости она водит пальцем по закопченному стеклу банного оконца. Водит и водит… «Мамочка, ну перестань, пожалуйста!»…

Чёрный проснулся от противного скрежета. Ермак зазубренным осколком шкрябал по стене, и бетонное крошево сыпалось ему за шиворот.

– Прекращай уже скрипеть, братан! Чего ты там рисуешь? – спросонья пробормотал Чёрный.

– И правда, Ермак, дай покемарить! То храпишь бегемотом, то скребешься как мышь! Нашел время рисовать, Петров-Водкин! – заворчали бойцы.

Но Ермак не слушал – продолжал усердно чертить. Получалось не слишком изящно, прямо сказать, корявенько, но п- сибирски основательно – «Омск».

– На кой лешак затеси расставляешь? Чтоб не заблудиться? Ведь далеконько до твоего Омска, однако! Ты еще адрес пропиши, Ерёмыч! Здесь были Ося и Киса! Без ошибок черкай, а то двойку поставят! Лошадь изобрази или девку голую! – зубоскалили проснувшиеся солдаты, с веселым интересом глядя на Ермаковы старания.