Читать книгу: «В зеркале мира», страница 2

Он посмотрел на неё и спросил глазами: “Что дальше?”

Она, на мгновение задумавшись, с хитрой улыбкой ответила: “А дальше мы пойдём в парк и сделаем твой первый снимок. Но не простой снимок, а снимок, который расскажет о тебе, о нас, о нашей жизни”. Она словно бросила ему вызов, предлагая не просто запечатлеть момент, а создать произведение искусства.

И они пошли в парк, туда, где деревья шептали свои тайны, где птицы пели свои песни, где солнце играло в листве, создавая причудливые узоры света и тени. Парк был их убежищем, местом, где они могли укрыться от жестокости мира и почувствовать себя в безопасности.

Они долго бродили по парку, ища подходящий объект для съёмки. Она внимательно наблюдала за ним, стараясь понять, что его привлекает, что его трогает. Она знала, что первый снимок должен быть особенным, он должен отражать его душу.

Наконец, они остановились у старого пруда, заросшего кувшинками. На поверхности воды, словно в зеркале, отражалось небо, деревья и облака. Картина была завораживающей и умиротворяющей.

“Вот оно!” – воскликнула она, и он понял, что она почувствовала то же самое, что и он.

Она подбежала к старому, покосившемуся мостику, перекинутому через пруд, и, обернувшись к нему, жестами показала, чтобы он подошёл ближе.

Он подошёл к мостику, и она встала рядом с ним, прижавшись к нему плечом. “Сними нас, – сказала она. – Сними нас в отражении пруда. Это будет наш первый совместный снимок, символ нашей дружбы, символ нашей любви”.

Он немного растерялся. Он никогда раньше не снимал людей, тем более в отражении. Но он доверял ей, и он знал, что она не посоветует ему ничего плохого.

Он поднял камеру, настроил фокус и приложил ее к глазу. В видоискателе он увидел их отражения в пруду: их лица, их волосы, их глаза. Он увидел их души, отражённые в воде, словно в зеркале.

Он нажал на кнопку спуска. Щелчок затвора прозвучал громко и отчётливо, словно выстрел. Момент был запечатлён навсегда.

Глава 3
Голос Отражений

Он снимал отражения людей, животных, зданий, деревьев. Снимал без устали, словно пытаясь заполнить какую-то внутреннюю пустоту, утолить ненасытную жажду. Он верил, что в этих отражениях скрыта истина, ускользающая от глаз обывателей.

Он ловил отражения в лужах, превращая серые улицы в сюрреалистичные полотна. Снимал витрины магазинов, где реальность смешивалась с иллюзией, и люди, отражаясь в стекле, казались призраками своих желаний. Снимал зеркала, запечатлевая мимолётные улыбки, грустные взгляды и скрытые эмоции.

Днём и ночью, в солнечную погоду и в дождь, летом и зимой – камера была его продолжением. Он стал “человеком-отражением”, незаметным, но вездесущим свидетелем жизни.

Но что он чувствовал? Что крутилось в его голове, когда он видел мир, искажённый, преломленный, но, казалось, от этого только более реальный?

В душе по-прежнему царило молчание, но это было уже не то удушающее молчание, которое прежде терзало его. Теперь это был скорее глубокий вдох перед прыжком, тишина, наполненная предвкушением и осознанием огромной силы, которая таилась в нем.

Он часто вспоминал слова, которые ему сказала она, когда им было по семь лет: “Мир – это зеркало, Майкл. И люди видят в нем только то, что хотят увидеть”. Её слова, словно отпечатались в его памяти.

Он понимал: он должен увидеть мир не таким, каким он кажется, а таким, какой он есть на самом деле. Он должен был научиться “читать” отражения, как книгу, полную тайн.

В один из дней, бродя по городским улицам, он увидел мужчину, который сидел на лавочке в парке и внимательно рассматривал своё отражение в начищенных до блеска ботинках. Майкл не смог удержаться и сделал несколько снимков. Когда он проявил плёнку, то был поражён: на фотографии мужчина казался глубоко несчастным, его глаза были полны печали, а на лице читалось отчаяние. Он понял, что видел не просто отражение, а душу этого человека.

Он почувствовал себя проводником, видящим то, что скрыто от других. Он ощущал себя словно хирургом, препарирующим реальность, выявляя скрытые слои и подлинные чувства.

Он задумался: что такое истина? Есть ли она вообще? Или все вокруг – лишь игра теней, иллюзия, которую мы сами себе создаём?

Он читал книги по философии, пытаясь найти ответы. Любил цитировать: “Истина – это то, что выдерживает проверку опытом.” – Альберт Эйнштейн.

И все же, ответы ускользали от него. Он продолжал снимать, верил, что в каждом новом кадре он будет хоть на шаг ближе к разгадке.

Как-то раз, сидя в кафе, он увидел в зеркале над барной стойкой отражение молодой пары. Они смеялись, обнимались, и казалось, что весь мир принадлежит им. Он сделал снимок, и когда он проявил его, на фото их счастье словно потускнело. Он понял, что за этой показной радостью скрывается страх одиночества, неуверенность в завтрашнем дне. И тогда он сделал вывод: “Отражения – это как сны: они показывают нам то, что мы прячем даже от самих себя”.

Он продолжал свой путь, неустанно ища “голос отражений”. Его молчание больше не было проклятием, оно стало его оружием. Он видел мир иначе, чем другие, и он должен был рассказать об этом, должен был показать то, что скрыто за глянцевой обёрткой реальности.

Однажды, проходя мимо старого кинотеатра, он увидел объявление о местной фотовыставке. “Город в зеркале: Отражения повседневности” – гласила надпись. Ухмыльнувшись, он подумал, что это его шанс заявить о себе.

Отобрав десяток своих лучших работ, он направился в Дом Культуры, где должна была проходить выставка. Его встретила полноватая женщина в строгом костюме и с кислой миной на лице.

“Здравствуйте, я хочу подать заявку на участие в вашей выставке”, – написал он на листке бумаги и протянул ей.

Женщина, окинув его презрительным взглядом, взяла его фотографии и начала просматривать. “Что это у вас тут такое? – скривилась она. – Мрачно, депрессивно, никаких красок. Нам нужно что-то более позитивное, что-то, что будет радовать глаз”.

Майкл попытался объяснить, что его фотографии – это не просто красивые картинки, что в них скрыт глубокий смысл, что они отражают реальность такой, какая она есть. Но женщина перебила его: “Молодой человек, у нас тут не клуб анонимных алкоголиков, нам нужны хорошие фотографии”.

Не выдержав, он выхватил свои работы из ее рук и хотел было уйти, но тут вмешался молодой парень, стоявший рядом с женщиной. “Подождите, – сказал он. – Я думаю, в этих работах что-то есть. Они необычные, они заставляют задуматься”.

Женщина недовольно фыркнула, но парень, проигнорировав ее, обратился к Майклу: “Я куратор этой выставки. Оставьте свои работы, я их посмотрю. Если они мне понравятся, я обязательно их включу в экспозицию”.

Майкл, немного поколебавшись, согласился. Парень, улыбнувшись, пожал ему руку.

В день открытия выставки Майкл, волнуясь, подошёл к Дому Культуры. Людей было много, звучала музыка, все оживлённо разговаривали. Он вошёл внутрь и начал искать свои фотографии.

Их не было.

Он обошёл всю выставку, но так и не нашёл своих работ. Разочарованный и злой, он направился к куратору, чтобы выяснить, что произошло.

Он нашёл его в углу зала, оживлённо спорящего с той самой женщиной. “Я же говорила, что эти фотографии никуда не годятся! – кричала она. – Они портят всю экспозицию!”.

Майкл, не выдержав, подбежал к ним и попытался объяснить, что произошло. Но женщина, увидев его, рассмеялась: “Ах, это вы, молодой человек! Что же вы хотели? Думали, что ваши мрачные картинки будут кому-то интересны? Вы ошибаетесь!”.

Он попытался ей что-то ответить, но она перебила его: “Убирайтесь отсюда, пока я не вызвала полицию!”.

Тут вмешался куратор: “Пожалуйста, не надо ссор. Я думаю, мы можем найти компромисс”.

“Какой компромисс? – взвизгнула женщина. – Я не позволю этим работам висеть на моей выставке!”.

Неожиданно в разговор вмешался какой-то пьяный посетитель. “Да что вы тут разорались? – пробурчал он. – Дайте людям посмотреть искусство!”.

Женщина, возмущённая его наглостью, толкнула его, и тот, потеряв равновесие, упал на пол. Началась потасовка.

В этой суматохе Майкл решил, что ему здесь не место. Он ушёл, чувствуя себя униженным и оскорбленным.

Но, выйдя на улицу, он посмотрел на своё отражение в витрине магазина и увидел в нем не поражение, а силу. Он понял, что ему не нужна эта выставка, что его фотографии говорят сами за себя. И он продолжит свой путь, несмотря ни на что.

Он ушёл с выставки, в горле стоял ком обиды и разочарования. В голове пульсировала мысль: “Неужели я действительно ничего не стою?” Запах дешёвых духов, которыми благоухала та женщина, казался сейчас особенно отвратительным. Ему хотелось вымыться, смыть с себя всю эту фальшь и лицемерие.

Он шёл по улице, опустив голову, стараясь не смотреть ни на кого. Город, казавшийся ему прежде источником вдохновения, теперь давил своими серыми стенами и равнодушными лицами прохожих. Ему хотелось бежать, спрятаться, исчезнуть.

Он вспомнил слова своей бабушки: “Мир жесток, внучок, но не позволяй ему сломить себя. Будь как река – обтекай препятствия, но не меняй своего направления”. Но сейчас он чувствовал себя не рекой, а маленьким камешком, брошенным на произвол судьбы.

Внезапно его внимание привлёк шум на спортивной площадке. Группа подростков, одетых в яркие спортивные костюмы, азартно играла в баскетбол. Их смех, крики и стук мяча эхом разносились по округе, создавая атмосферу беззаботности и веселья.

Майкл остановился и начал наблюдать за ними. Он вспомнил, как сам когда-то любил играть в баскетбол, как мечтал стать известным спортсменом. Но потом он потерял голос, и вместе с ним ушла и его мечта.

Он представил, как сейчас подошёл бы к ним, предложил бы сыграть партию. Но он знал, что его молчание станет непреодолимым барьером. Он был “немой”, “чужой”, он не вписывался в их мир.

В этот момент мяч, словно выпущенный рукой судьбы, вылетел за пределы площадки и покатился прямо к его ногам. Он поднял мяч, ощущая шершавую поверхность в ладонях, и хотел было бросить его обратно, но один из подростков, высокий и самоуверенный парень с дерзким взглядом, подбежал к нему и выхватил мяч из рук.

“Чего уставился, как баран на новые ворота? – грубо спросил он, источая запах пота и дешёвого одеколона. – Мяч никогда не видел?”

Майкл попытался жестами объяснить, что он просто хотел помочь, но парень, презрительно скривившись, перебил его: “А, ты же немой. Чего с тобой разговаривать. Иди отсюда, не мешай играть”.

Он толкнул Майкла в плечо, и тот, потеряв равновесие, чуть не упал. Он почувствовал, как в нем закипает злость, как поднимается волна обиды и унижения.

Он попытался уйти, но парень, словно почувствовав его слабость, преградил ему путь. “А что это у тебя там такое? – ухмыльнулся он, указывая на его камеру. – Покажи-ка”.

Он попытался выхватить камеру из его рук, но Майкл, собрав всю свою силу, оттолкнул его. Камера, выскользнув из его рук, с глухим стуком упала на асфальт. Объектив, разлетевшись на мелкие осколки, блеснул на солнце, словно слезы.

Мир словно замер. Запахи, звуки, краски – все исчезло. Осталась только боль, острая, жгучая боль потери. Камера была его голосом, его способом самовыражения. Теперь он снова был немым, снова был беспомощным.

По щекам покатились слезы, смешиваясь с грязью и пылью. Он чувствовал себя сломленным, уничтоженным.

Подростки, увидев его слезы, захохотали. “Смотрите, немой плачет! – завопил один из них, тыча в него пальцем. – Что, жалко свою игрушку?”.

В этот момент что-то в нем сломалось. Забыв о своём страхе, о своей немоте, о своём бессилии, он бросился на подростков с кулаками. Он бил их яростно и отчаянно, выплёскивая всю свою боль, всю свою ярость, всю свою ненависть.

Но их было больше, и они быстро скрутили его. Они повалили его на землю и начали пинать, выкрикивая оскорбления и ругательства. Боль пронзала его тело, но он не сдавался, продолжая сопротивляться, продолжая бороться.

Он лежал на земле, спиной чувствуя холодный, шершавый асфальт. Вкус крови во рту, смешанный со слезами, напоминал о пролитом молоке и о бесполезности сожалений. Боль пронзала тело, но хуже было ощущение собственной никчёмности и унижения. В голове пульсировала мысль: “Почему это всегда случается со мной?”

И вдруг, сквозь туман боли и отчаяния, он увидел, как к ним приближается странная фигура. Это был не супергерой из комиксов, не ангел-мститель, а… старик. Тощий, как жердь, в поношенном, видавшем виды твидовом пиджаке, с огромным, комично завязанным шарфом вокруг шеи и с тростью, которую он лихо крутил в руке, словно заправский мушкетёр.

Старик, издавая боевой клич, похожий на карканье вороны, налетел на подростков, размахивая своей тростью, как самурай мечом. “А ну, пошли вон, хулиганы! Оставьте ребёнка в покое!” – кричал он с сильным акцентом, который выдавал его происхождение где-то между Францией и Италией.

Подростки, опешив от такого неожиданного нападения, отступили, осыпая старика ругательствами. “Да ладно, дед, не лезь не в своё дело! А то сейчас и тебе достанется!” – прорычал самый крупный из них.

“Я сказал – уходите, или я вызову полицию!” – прохрипел старик, и в его голосе вдруг прозвучала такая убеждённость, что подростки, переглянувшись, решили не испытывать судьбу и, плюнув под ноги, ретировались.

Старик, тяжело дыша, опустился на колени рядом с Майклом. “Ты в порядке, парень?” – спросил он, протягивая ему свою дрожащую руку, покрытую сетью морщин. Вблизи он пах старым табаком, камфорным маслом и чем-то неуловимо антикварным.

Майкл кивнул, принимая помощь. Старик помог ему подняться и внимательно осмотрел его разбитое лицо. “Ну и досталось тебе, – пробормотал он, доставая из кармана старомодный носовой платок и аккуратно промокая кровь. – Но ничего, немного шотландского скотча и пластырь все исправят”.

Старик представился: “Меня зовут Жан-Пьер. Я – фотограф. Вернее, был им. Я видел, как ты снимаешь отражения. У тебя есть талант, парень”.

Майкл удивлённо посмотрел на него. Как этот эксцентричный старик мог знать о его увлечении?

Жан-Пьер усмехнулся, словно прочитав его мысли. “Я вижу мир иначе, мой друг. Я вижу отражения душ. Это проклятие и благословение, понимаешь?”

Жан-Пьер отвёл Майкла к себе домой. Его жилище, находившееся в старом, обшарпанном доме, больше напоминало склад сокровищ, чем обычную квартиру. Повсюду громоздились стопки книг, коробки с фотографиями, сломанные фотоаппараты, пыльные статуэтки и прочие диковинки. В воздухе витал густой запах старой бумаги, проявителя, крепкого кофе и, как ни странно, кошачьей шерсти. Огромный полосатый кот лениво развалился на старинном кожаном кресле, наблюдая за ними свысока.

“Добро пожаловать в мою скромную обитель, – произнёс Жан-Пьер, махнув рукой в сторону беспорядка. – Здесь ты найдешь приют, вдохновение и, возможно, немного… хаоса. Но не волнуйся, хаос – это всего лишь порядок, ожидающий своего часа, понимаешь?” Он подмигнул, и в его глазах засверкали озорные искорки.

Он усадил Майкла в старое, продавленное кресло и протянул ему чашку ароматного чая с лимоном. “Пей, это согреет тебя и успокоит нервы. А то ты бледный, как призрак, и глаза как у испуганной лани. Будь моя воля, я бы сразу дал тебе стаканчик бренди, но ты ещё молод для этого дела”. Он пригубил свой напиток из маленькой чашки, довольно крякнув.

В этот вечер Жан-Пьер рассказывал Майклу о своей жизни, полной приключений, страстей и разочарований. Он говорил о фотографии как о способе остановить время, запечатлеть ускользающую красоту и рассказать истории, которые невозможно выразить словами.

“Фотография – это не просто ремесло, мальчик мой, – говорил он, затягиваясь папиросой и выпуская клубы дыма, которые тут же расплывались в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь пыльное окно. – Это искусство видеть, чувствовать, понимать. Это умение заглянуть в душу человека и показать его истинное лицо. Знаешь, как говорил один великий фотограф, Анри Картье-Брессон: ‘Фотографировать – это значит поместить голову, глаз и сердце на одну и ту же ось’. Это о многом говорит”.

Жан-Пьер встал и подошёл к старинному шкафу, забитому фотоальбомами. Он достал один из них и протянул Майклу. “Посмотри, это мои работы. Здесь вся моя жизнь. От Парижа до Токио, от военных репортажей до портретов простых людей. Почувствуй себя путешественником во времени”.

Майкл начал листать альбом. На фотографиях были запечатлены разные люди, разные страны, разные эпохи. Он увидел парижских клошаров, которые казались королями, венецианских гондольеров, несущих на своих плечах вечность, африканских охотников, чьи глаза хранили тайны дикой природы, русских крестьян, чьи лица были изрезаны морщинами, как старые карты. Он увидел войну, голод, нищету, но также любовь, радость, надежду.

Фотографии Жан-Пьера были потрясающими. В них была жизнь, была страсть, была правда. Они кричали о боли, о любви, о надежде. Майкл понял, что перед ним настоящий мастер, человек, который посвятил свою жизнь фотографии.

“Ты потерял голос, парень, – сказал Жан-Пьер, когда Майкл закончил смотреть альбом. – Но ты нашёл другой способ говорить. Не предавай свой дар. Продолжай снимать, продолжай искать, продолжай говорить своим молчанием”. Он вздохнул, и его глаза заблестели. “Помни, что настоящий художник видит не то, что есть, а то, что могло бы быть. Ищи этот ‘могло бы быть’ в каждом своём снимке”.

Жан-Пьер подошёл к окну и посмотрел на город, погруженный в ночную темноту. “Мир полон отражений, – сказал он. – Нужно только научиться их видеть. Нужно научиться заглядывать за поверхность, искать скрытый смысл. Знаешь, как говорил Оскар Уайльд: ‘Красота – в глазах смотрящего’. Ты должен найти свою красоту, свой смысл, и рассказать о ней”.

В этот вечер Майкл понял, что встретил не просто незнакомца, а настоящего друга, наставника, учителя. Человека, который сможет помочь ему найти свой путь в жизни.

Он почувствовал, как в его душе загорается огонь надежды. Он больше не был одинок. У него был Жан-Пьер. Он был как маяк в его жизненном шторме.

Он посмотрел на Жан-Пьера и сказал глазами: “Я буду снимать. Я буду искать. Я буду говорить своим молчанием”.

Жан-Пьер улыбнулся и кивнул. “Я знаю, парень. Я верю в тебя. А теперь давай-ка выпьем ещё чаю, и обсудим твои планы на будущее”.

Глава 4
Город грехов

Серый рассвет медленно размывал черноту ночи, когда автобус, дребезжа, выехал из его маленького, провинциального городка. Майкл сидел у окна, сжимая в руке старую фотокамеру. Она стала его талисманом, его оружием, его голосом. Впереди его ждал мегаполис, город, о котором он слышал столько противоречивых историй, город, манящий своими огнями и пугающий своей неизвестностью. Город Грехов.

Жан-Пьер, проводив его, сказал: “Помни, мальчик мой, город – как море. Он жесток и прекрасен, он может приютить, а может поглотить. Не бойся волн, но и не забывай о компасе. Ищи отражения. Они расскажут тебе правду. Помни слова Экзюпери: ‘Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь’”.

Слова Жан-Пьера эхом отзывались в его голове, вселяя одновременно надежду и тревогу. Он чувствовал себя первооткрывателем, отправляющимся в опасное, но захватывающее путешествие.

Автобус, словно огромный кит, пробирался по ночным улицам, рассекая их своими фарами. За окном мелькали огни, люди, машины, вывески… Майкл, прильнув к стеклу, жадно впитывал новые впечатления. Высоченные небоскрёбы, словно исполинские зеркала, отражали городские огни, создавая иллюзию бесконечного пространства. Огни рекламы, словно яркие пятна на ночном полотне, слепили глаза.

Он вспомнил слова Жан-Пьера о том, что фотографии – это способ остановить мгновение, запечатлеть истину. Он достал камеру и начал прикидывать, как будет снимать.

Вскоре автобус въехал в самый центр города, и Майкла охватило чувство, которое можно было сравнить разве что с паникой. Шум, суета, запахи – смесь выхлопных газов, дешёвого парфюма и жареной пищи – навалились на него со всех сторон. Огромные толпы людей сновали туда-сюда, словно муравьи в муравейнике, у каждого свои дела, свои заботы, свои мечты и страхи.

Майкл вышел из автобуса на огромной площади. Уличные музыканты играли зажигательную музыку, их мелодии переплетались с гулом машин и голосами прохожих. Торговцы зазывали покупателей, перекрикивая друг друга. Запах жареных каштанов смешивался с ароматом шаурмы и выхлопными газами.

Он почувствовал себя потерянным, одиноким, затерянным в этом бурлящем хаосе. Но потом он вспомнил наставления Жан-Пьера и взял себя в руки. “Ищи отражения”, – прошептал он себе.

Достав камеру, он начал снимать, словно пытаясь ухватить ускользающую реальность. Он снял отражение огромного здания в луже после дождя, показав тем самым его величие и бренность. Он снял усталые лица прохожих, отражённые в витринах дорогих магазинов, уловив таким образом контраст между богатыми и бедными. Он запечатлел уличных музыкантов, отражающихся в полированных ботинках проходящего мимо бизнесмена.

Вдруг его взгляд остановился на девушке, стоявшей у входа в ночной клуб. Её ярко-рыжие волосы, как языки пламени, выделялись из толпы. Она была одета в чёрную кожаную куртку и потёртые джинсы, и во всем ее облике сквозила какая-то дерзкая красота. Она курила, медленно выпуская дым, и, казалось, наблюдала именно за ним. В ее взгляде читались любопытство и что-то ещё, что он не мог понять.

Он направил на неё камеру и запечатлел ее отражение в зеркальной двери клуба. Она тут же улыбнулась, словно поняв его замысел. Она выглядела загадочной и недоступной, как героиня нуарного фильма.

Именно в этот момент Майкл осознал: Город Грехов – это не только мрак, но и свет. Не только грязь, но и красота. Он понял, что ему есть что рассказать этому городу. “Искусство, как и жизнь, – это отражение. Оно отражает вас и открывает мир”. – Жан-Пьер.

Девушка, заметив его интерес, оттолкнулась от стены и направилась в его сторону.Майкл замер, сердце его бешено колотилось. Его немота, обычно бывшая для него барьером, сейчас превратилась в щит, укрывавший его от незнакомой реальности.

Она подошла к нему, остановившись в нескольких шагах. Её взгляд был пронзительным, словно она видела его насквозь. Улыбка ее была одновременно вызывающей и обезоруживающей.

“Привет, фотограф, – сказала она, и ее голос звучал хрипло, словно она прокурила всю жизнь, – Понравилось моё отражение? Или ты предпочитаешь снимать тени?”

Майкл, не в силах вымолвить ни слова, лишь кивнул, не отрывая взгляда от ее лица. Он изучал ее черты: высокие скулы, выразительные глаза, тонкие губы, тронутые помадой. Он видел в ней не только красоту, но и загадку.

“Интересно, – сказала она, рассматривая его камеру с неподдельным любопытством. – Старая школа. Я думала, такие уже в музеях только остались. Как тебя зовут, молчун?”

Он взял из кармана блокнот и ручку и написал своё имя.

Скарлетт прочитала его имя, кивнула и улыбнулась. “Майкл… Звучит красиво. Я Скарлетт. Приятно познакомиться, Майкл. Знаешь, у меня какое-то особое чутье на таких, как ты. Всегда любила фотографии. В них есть что-то, что не может передать ни одна картина, ни одно слово. Ты можешь остановить время, поймать момент, заглянуть в душу.

Как сказал один гений от фотографии, Анри Картье-Брессон, ‘Фотография – это признание одновременно того, что ты видишь, и того, как ты себя чувствуешь’. В общем, я обожаю фотографов”.

Она замолчала, оценивающе глядя на него.

“Послушай, Майкл, – сказала она вдруг, – я работаю в этом клубе. Сегодня у нас будет сумасшедшая вечеринка, настоящий шабаш. Может, заглянешь? Сделаешь несколько снимков? Нам как раз нужны свежие лица”.

Майкл, колеблясь, обдумал предложение. Он никогда не был в ночном клубе, но почему-то почувствовал, что ему это нужно. В этом месте, казалось, было что-то притягательное, хоть и пугающее. Это был шанс вырваться из привычной рутины, увидеть новый мир, который откроет перед ним новые возможности.

Он кивнул в знак согласия, чувствуя, как кровь приливает к щекам.

“Отлично! – обрадовалась Скарлетт, и ее глаза заблестели. – Тогда жду тебя. Приходи к десяти. Спросишь Скарлетт на входе. У нас там всегда бардак, но зато весело”. Она подмигнула и, развернувшись, легко скользнула в темноту клуба.

Майкл остался стоять на площади, испытывая одновременно волнение и трепет. Он знал, что сегодня вечером его ждёт нечто особенное. Он достал телефон и написал Жан-Пьеру о своей новой встрече.

До наступления вечера оставалось много времени, и Майкл решил не терять его зря. Он отправился бродить по городу, будто надеясь найти ответы на свои вопросы в отражениях.

Он зашёл в старую церковь, где сквозь витражи падал разноцветный свет, создавая причудливые узоры на полу. Снял отражение сводов в луже после дождя, увидев в нем небеса и грехи. Он заглянул в заброшенный дом, где граффити на стенах смешивались с бликами в разбитых зеркалах, демонстрируя мир, который рушится. Он зашёл в дешёвую забегаловку, где помятый официант в потрёпанном фартуке, казалось, застыл в вечной печали, отражаясь в мутном окне.

Он снимал, снимал, снимал, чувствуя, как его немота отступает, уступая место языку фотографии. Он понял: Фотография – это искусство видеть то, что скрыто. Фотография – это способ говорить, когда слова бессильны. Его путь только начался.

Вечером он вернулся на площадь, где встретил Скарлетт, и направился к клубу. Он чувствовал смешанное чувство страха и любопытства. Он сделал глубокий вдох и вошёл внутрь.

Громкая музыка, яркий свет, толпы пьяных, весёлых людей – все это обрушилось на него, как ураган. Он ощутил себя ошеломленным и потерянным, но… заинтригованным.

Он подошёл к охраннику и спросил о Скарлетт. Охранник, оценивающе оглядев его, указал на девушку, стоявшую за барной стойкой. Она была ещё прекраснее, чем днём. Её рыжие волосы сияли в свете софитов, а глаза искрились озорством и какой-то дикой энергией.

Она заметила его и, широко улыбнувшись, махнула рукой.

“Привет, фотограф! Рада, что ты пришёл. Готов окунуться в безумие?” – крикнула Скарлетт сквозь грохот музыки, от которой, казалось, вибрировали все внутренности. Она махнула рукой бармену, и тот тут же принёс Майклу стакан минералки, а ей – какой-то ядовито-розовый коктейль, похожий на средство для мытья окон.

Майкл кивнул, чувствуя, как адреналин смешивается с робким любопытством. Шагнув внутрь клуба “Венера”, он сразу же окунулся в густую, одурманивающую атмосферу ночного мира. Басы сотрясали грудную клетку, стробоскопы резали глаза, а толпа, состоявшая из самых разных персонажей, двигалась в каком-то бессвязном ритме.

Клуб был полон: тут были и холёные типы в дорогих костюмах, и разодетые девицы на шпильках, и панковатые подростки с пирсингом, и уставшие официанты, и охранники с каменными лицами. В воздухе витал плотный запах дешёвого алкоголя, сладких духов, сигаретного дыма и пота.

Скарлетт, заметив его некоторую растерянность, взяла его за руку и повела через танцпол, ловко лавируя между танцующими телами. “Не бойся, – крикнула она ему на ухо. – Здесь свои правила, но в целом всё просто: будь собой, делай, что хочешь, и не парься из-за чужого мнения. И помни: всё, что ты здесь видишь, остаётся здесь”. Она подмигнула и добавила, глядя на его минералку: “У тебя что, аллергия на алкоголь? Да брось, здесь все немного сумасшедшие. Расслабься!”

Она подвела его к небольшому столику в укромном уголке. “Это мой наблюдательный пункт, – пояснила она. – Отсюда открывается отличный вид на всё это безумие”. Затем Скарлетт наклонилась к нему и доверительно сказала: “Только смотри в оба. Этот город – как джунгли, а тут, в ‘Венере’, собираются самые разные хищники.

Майкл сел за столик и достал камеру. Он начал делать снимки, словно пытаясь зафиксировать всё, что видел вокруг. Он снимал танцующие пары, чьи тела сливались в экстатическом танце, снимал смеющихся людей, чьи лица были искажены гримасой безудержного веселья, снимал уставшие лица барменов, протирающих стаканы, снимал отражения в зеркальном шаре, кружащемся под потолком. Он пытался уловить суть этого места, запечатлеть его атмосферу, показать его правду.

Через некоторое время он увидел, как на танцполе вспыхнула драка. Двое подвыпивших парней, толкавшихся локтями, вдруг сорвались и начали осыпать друг друга ударами. Охранники тут же подскочили и разняли дерущихся, но Майкл успел сделать несколько снимков.

Эти фотографии вызвали у него смешанные чувства: с одной стороны, отвращение и разочарование, с другой – интерес и даже сочувствие. Он подумал: “Что заставило этих людей потерять контроль над собой? Что скрывается за их агрессией?”

Вскоре на сцену вышла певица. Она была одета в сверкающее платье, которое, казалось, было сшито из одних блёсток, а ее лицо было скрыто под слоем яркого макияжа. Она начала петь песню о несчастной любви, и в ее голосе звучала такая боль, что Майкл не мог не сочувствовать ей. Он снимал ее, пытаясь передать трагизм ее образа.

Но его взгляд вдруг привлекла девушка, сидевшая в затемнённом углу клуба. Она не танцевала, не смеялась, не пила. Она просто сидела, молча глядя в пустоту. В ее глазах читалась такая грусть и такая безнадёжность, что Майкл не мог отвести от неё взгляда. Он почувствовал, что должен подойти к ней, поговорить с ней, узнать ее историю.

И тут она заметила его. Их взгляды встретились, и Майкл почувствовал, как между ними возникает какая-то странная связь. Она медленно подошла к нему, и он заметил, что она красива, несмотря на печаль, застывшую в ее глазах.

“Привет, – сказала она тихо. – Я видела, как ты снимаешь. Ты – фотограф?” Её голос был приглушённым, словно она боялась, что ее услышат. Она говорила с лёгким акцентом, который Майкл не смог определить. Он чувствовал, как ее взгляд проникает в самую душу, как она изучает его, словно редкий экспонат.

Майкл кивнул, почувствовав, как по коже пробегают мурашки. Её присутствие действовало на него странным образом. Она словно излучала какую-то особую энергию, которая притягивала его, как магнит. Он поймал себя на мысли, что хочет узнать ее ближе.

Он протянул блокнот, и Лиза прочитала написанное: “Майкл”.

“Я Лиза, – повторила она, чуть заметно улыбаясь. – Очень приятно, Майкл. Давно ты в этом городе? Тут ведь как в песне поётся, ‘каждый выбирает по себе’ – женщину, религию, дорогу”.

Майкл, стараясь не смотреть ей в глаза, снова кивнул, подтверждая ее слова. Он чувствовал себя неловко и беспомощно, не имея возможности поддержать разговор. Его немота превращала его в пассивного наблюдателя, лишая его возможности проявить себя.