Читать книгу: «Картограф Шрамов», страница 2

Глава 3

Мост через бездну

Дождь, словно заговорённый, не унимался. Он лил над Сараево уже третьи сутки, превращая улицы в мутные реки, а настроение горожан – в серую, однообразную палитру. Алия куталась в старый, пропахший сыростью шарф, пытаясь хоть немного согреться. Холод проникал под кожу, заставляя ёжиться и думать о горячем чае.

Сегодня ей предстояло посетить человека, которого в городе называли Картографом Шрамов. Милош… Об этом имени ходили легенды, словно о персонаже из старинной сказки. Говорили, что он живёт на барже, пришвартованной к берегу реки Милячки, и рисует карты человеческих страданий. Говорили, что он может видеть то, что скрыто от глаз обычных людей, что он способен читать по шрамам на телах и душах. «Шрам – это не просто рубец, это – история, написанная кровью», – вспомнила Алия слова доктора Хасана.

Баржа, видневшаяся в тумане, и правда выглядела зловеще. Ржавчина, словно болезнь, разъедала её бока, а на палубе валялись обломки старых сетей, куски дерева и прочий хлам, собранный рекой. Она казалась призраком прошлого, выброшенным на берег современности. Алия поёжилась. «Интересно, каково это – жить в таком месте? Полностью отрезанным от мира», – подумала она.

Ей было немного страшно. Она слышала, что Милош – человек нелюдимый, замкнутый, даже немного безумный. Говорили, что война сломала его, что он потерял веру в людей и в себя. «Но ведь даже в самом сломанном человеке можно найти искру надежды», – твердила себе Алия, вспоминая слова своей бабушки.

Она глубоко вздохнула, собираясь с духом, и решительно направилась к шаткому трапу, ведущему на баржу. Под ногами скрипели старые доски, а ветер свистел в ушах, словно предостерегая её от этого визита.

Добравшись до двери небольшой надстройки, служившей Милошу домом, Алия остановилась. Что ей сказать? Как начать разговор с человеком, который отгородился от всего мира? «Главное – быть искренней и уважительной», – решила она.

Она постучала – тихо, но настойчиво.

Внутри царила тишина. Слышно было только, как дождь барабанит по крыше и как где-то скрипит старая мебель. Алия постучала ещё раз, громче.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем дверь скрипнула и приоткрылась. На пороге стоял Милош.

Алия ахнула. Она ожидала увидеть кого угодно, но не этого. Перед ней стоял измождённый, небритый мужчина с потухшим взглядом и глубокими морщинами, избороздившими его лицо. Он выглядел намного старше своих лет. Его глаза, когда-то, наверное, полные жизни и энтузиазма, теперь казались пустыми и безжизненными. На нём была старая, выцветшая футболка и грязные штаны.

– Что нужно? – хрипло спросил он, словно выплёвывая слова.

Алия постаралась не выдать своего волнения.

– Здравствуйте, Милош, – сказала она, стараясь говорить мягко и приветливо. – Меня зовут Алия, я психолог из реабилитационного центра. Доктор Хасан…

– Знаю, – перебил её Милош, – чего он от меня хочет? Очередную медаль за сострадание? Или хочет, чтобы я нарисовал ему карту его геморроя?

Алия нахмурилась. Она не ожидала такого грубого приёма.

– Доктор Хасан считает, что вы можете помочь одному нашему пациенту, – сказала она, стараясь сохранить спокойствие. – Он думает, что ваш… талант… может быть полезен.

Милош усмехнулся, и в его глазах мелькнула искра сарказма.

– Мой «талант»? – переспросил он. – Ты это серьёзно? Я уже давно ничем не могу помочь. Я сам нуждаюсь в помощи. И, кстати, доктор Хасан это прекрасно знает.

– Я знаю, что вам тяжело, – сказала Алия, – но я верю, что вы можете помочь этому человеку. Он очень страдает. Он потерял всё, что ему дорого. И ему нужна ваша помощь, чтобы найти в себе силы жить дальше.

Милош посмотрел на Алию долгим и пронзительным взглядом. Она чувствовала, как его глаза, словно сканеры, проникают в самую глубину её души.

– Кто он? – спросил Милош, помолчав немного.

– Его зовут Ахмед, – ответила Алия. – Он ветеран войны. Он потерял на войне семью, дом, надежду. Он не может забыть то, что видел. Он не может жить дальше. Он заперт в своём прошлом, и ему нужна помощь, чтобы вырваться из этого плена.

Милош отвернулся от Алии, глядя на дождь, барабанящий по ржавой крыше баржи. Капли дождя, стекая по стеклу, напоминали слёзы.

– И что ты хочешь от меня? – спросил он, наконец, не поворачиваясь к ней. – Чтобы я нарисовал ему карту его ада? Чтобы я показал ему, как выглядит его личная бездна?

– Я хочу, чтобы вы поговорили с ним, – ответила Алия, стараясь говорить искренне и убедительно. – Чтобы вы попытались понять его боль. Чтобы вы помогли ему найти в себе силы жить дальше, несмотря ни на что.

Милош вздохнул и посмотрел на Алию долгим и тяжёлым взглядом.

– Я не знаю, смогу ли я это сделать, – сказал он. – Я уже давно разучился разговаривать с людьми. Я разучился верить. Я разучился надеяться.

Алия подошла к нему ближе и посмотрела ему прямо в глаза.

– Я верю в вас, Милош, – сказала она. – Я знаю, что вы сможете. Вы – Картограф Шрамов. Вы умеете видеть то, что не видят другие. Вы умеете касаться самых сокровенных уголков человеческой души.

Милош молчал, словно борясь с собой. Алия чувствовала, как внутри него идёт напряжённая борьба.

– Хорошо, – сказал он, наконец, – я попробую. Но я ничего не обещаю. И если у меня не получится, не вини меня.

– «Попробую»? – переспросила Алия, и в ее голосе прозвучало раздражение. Она проделала долгий путь сквозь дождь и туман, потратила кучу времени, и теперь слышала в ответ лишь жалкое «попробую»?

Милош, казалось, не обратил внимания на ее тон. Он оставался невозмутимым, словно каменная статуя.

– А что ты хочешь услышать? – спросил он, пожимая плечами. – Клятву Гиппократа наоборот? Обещание воскресить мёртвых? Я – не Господь Бог, Алия. Я всего лишь… старый солдат, который пытается найти хоть какой-то смысл в этом безумном мире. И да, я «попробую» сделать то, что в моих силах. Но гарантий никаких нет. В жизни вообще мало гарантий, знаешь ли.

Алия сжала кулаки, пытаясь сдержать гнев. Она понимала, что Милош тоже страдает, что он тоже несёт на себе тяжёлый груз прошлого. Но ей нужна была его помощь. Ей нужно было, чтобы он хотя бы попытался помочь Ахмеду.

– Ахмед… – начала она, понизив голос. – Он запутался, Милош. Он потерял ориентиры. Он не знает, как жить дальше. Он думает, что его жизнь кончена. А я… Я просто хочу дать ему надежду. Я хочу, чтобы он снова поверил в себя.

Милош молчал, глядя в окно. Дождь продолжал барабанить по стеклу, словно отсчитывая секунды уходящей жизни.

– Ладно, – сказал он, наконец, – заходи. Расскажешь мне о нём. Может быть, я смогу чем-то помочь. Но не жди чуда. Чудес не бывает. Бывает только боль. И с этой болью нужно как-то жить.

Он посторонился, пропуская Алию в комнату.

Войдя внутрь, Алия ощутила себя так, словно попала в другой мир. Комната была небольшая, тёмная и неуютная. Единственным источником света была настольная лампа с абажуром, накрытым старой газетой. Стены были увешаны картами, рисунками и фотографиями. На столе царил хаос из карандашей, красок, кистей и прочих художественных принадлежностей. В углу стоял старый диван, заваленный книгами и бумагами. В воздухе витал запах табака, сырости и какой-то неуловимой печали.

«Здесь живёт боль,» – подумала Алия, осматриваясь.

Милош сел на диван, жестом приглашая её сесть рядом. Она села, стараясь не касаться пыльной обивки.

– Ну, рассказывай, – сказал Милош, – что за птица твой Ахмед? Что с ним случилось?

Алия начала свой рассказ. Она говорила о довоенной жизни Ахмеда, о его семье, о его мечтах и надеждах. Она говорила о том, как война разрушила всё это, как он потерял своих близких, как он видел смерть и насилие. Она говорила о том, как он вернулся с войны сломленным и опустошённым, как он замкнулся в себе и перестал общаться с людьми.

Милош слушал молча, не перебивая. Его взгляд был прикован к лицу Алии, словно он пытался прочитать по её глазам всю правду об Ахмеде. Алия чувствовала, что он видит её насквозь, что он понимает её лучше, чем она сама себя.

Она рассказала о том, как Ахмед страдает от ночных кошмаров, от вспышек гнева, от чувства вины и отчаяния. Она рассказала о том, как он не может найти себе места в жизни, как он чувствует себя чужим и ненужным.

– Он считает себя виноватым в том, что остался жив, – сказала Алия, – он думает, что должен был умереть вместе со своими близкими. Это пожирает его изнутри.

Милош закрыл глаза, словно пытаясь отгородиться от этих слов.

– Я знаю, что он чувствует, – сказал он, – я сам прошёл через это. Вина выжившего – это самый страшный из всех шрамов. Он не виден снаружи, но он разъедает душу изнутри, как кислота.

Алия посмотрела на Милоша с сочувствием. Она понимала, что ему тяжело вспоминать прошлое, что каждая её фраза отзывается в его сердце болью.

– И что ты думаешь? – спросила Алия. – Ты сможешь ему помочь?

Милош открыл глаза и посмотрел на Алию долгим и пронзительным взглядом.

– Я не знаю, – сказал он. – Я попробую. Но я ничего не обещаю. Я не могу вернуть ему его семью, не могу стереть из его памяти ужасы войны. Но я могу попытаться помочь ему найти в себе силы жить дальше. Как говорил один старый мудрец: «Прошлое – это якорь, который тянет нас ко дну. Но прошлое может быть и парусом, если мы научимся правильно им управлять».

Алия кивнула.

– Это всё, что я прошу, – сказала она. – Просто попытайтесь.

Милош встал с дивана и подошёл к столу. Он взял в руки карандаш и чистый лист бумаги.

– Расскажи мне о его шрамах, – сказал он, – где они находятся? Как они выглядят? Что он о них говорит?

Алия нахмурилась.

– Шрамы? – переспросила она. – У него нет шрамов. Он не был ранен на войне.

Милош усмехнулся, и в его глазах мелькнула тень грусти.

– Ты ошибаешься, Алия, – сказал он. – У каждого человека, пережившего войну, есть шрамы. Просто не все они видны снаружи.

Алия почувствовала, как внутри поднимается волна протеста. – Я уверена, что у него нет шрамов! – повторила она, стараясь говорить уверенно, хотя внутри все сжималось от непонятного предчувствия. – Он не был на передовой, он занимался…

Милош резко перебил ее, и в его голосе прозвучала неприкрытая горечь. – А ты знаешь, что такое передовая, Алия? Ты думаешь, это только окопы и пули? Передовая – это там, где рушится мир. Там, где умирает надежда. Там, где вчерашние друзья становятся врагами. И поверь мне, Алия, эта передовая проходит через сердце каждого, кто пережил войну. Шрамы есть у всех. Просто у одних они на теле, а у других – в душе. И последние – самые страшные.

Он опустил взгляд на чистый лист бумаги, словно собираясь призвать на помощь своё искусство. – Знаешь, как говорят старые солдаты? «Пуля дура, а штык – молодец. Но самая страшная рана – та, которую ты наносишь себе сам». И это правда, Алия. Саморазрушение – вот что убивает людей после войны.

Милош поднял голову и посмотрел на Алию своими пронзительными глазами, словно заглядывая в самую душу. – Расскажи мне о его глазах, – попросил он, смягчив тон. – Что ты в них видишь? Отражение прошлого? Пустоту? Или проблеск надежды? Расскажи мне о его молчании. Что оно скрывает? Боль? Страх? Или равнодушие ко всему? Расскажи мне всё, что ты знаешь об этом человеке, Алия. Потому что я должен увидеть его. Я должен почувствовать его боль. Я должен понять, как ему помочь.

Алия замолчала, пытаясь переосмыслить все, что услышала. Она привыкла мыслить категориями науки, опираться на факты и доказательства. Но Милош говорил о чем-то другом – о чем-то, что нельзя измерить, взвесить или увидеть под микроскопом. Он говорил о человеческой душе.

– Он… – начала Алия, запинаясь, – он смотрит в никуда. В его глазах нет огня. Нет жизни. Только… какая-то вселенская печаль. Как будто он видел все самое ужасное, что есть в этом мире. И это сломало его.

Милош кивнул, словно подтверждая ее слова.

– Его молчание… – продолжила Алия, – оно давит. Оно оглушает. Он почти не говорит. Только иногда, во сне, он кричит. Он произносит чьи-то имена… Но я не могу разобрать, чьи именно.

Милош что-то быстро зарисовал на бумаге, словно пытаясь зафиксировать ее слова, ее эмоции, ее впечатления.

– А что он чувствует? – спросил Милош, не отрываясь от рисунка.

Алия вздохнула, вспоминая их немногочисленные беседы с Ахмедом.

– Он чувствует вину, – сказала она, – он винит себя в том, что выжил. Он считает, что должен был умереть вместе со своими близкими. И еще… он чувствует страх. Страх перед будущим. Страх перед тем, что война может повториться.

Милош отложил карандаш и посмотрел на Алию.

– И что он хочет? – спросил он. – О чем он мечтает?

Алия задумалась. Она знала, что Ахмед больше не мечтает ни о чем. Его мечты погибли вместе с его семьёй. Но что-то же должно было остаться? Какая-то надежда? Какое-то желание?

– Он хочет покоя, – сказала она, наконец. – Он хочет, чтобы его оставили в покое. Чтобы его не трогали. Чтобы он мог просто… уснуть и больше не проснуться.

Милош прикрыл глаза и потёр переносицу.

– Покой… – прошептал он. – Самая большая роскошь в этом мире. И самая недостижимая.

Он снова взял в руки карандаш и принялся что-то быстро зарисовывать на бумаге. Алия наблюдала за ним, затаив дыхание. Она чувствовала, что Милош приближается к разгадке, что он вот-вот поймёт, как помочь Ахмеду.

– Где он сейчас? – спросил Милош, не отрываясь от рисунка. – Где я могу его найти?

Алия, с трудом подавив волнение, проговорила:

– Он сейчас в нашем центре, небольшой реабилитационный центр для ветеранов, в нескольких километрах от Сараево. Тихое, уединенное место… Мы стараемся создать там атмосферу покоя и безопасности. Насколько это вообще возможно, конечно.

Милош, казалось, даже не слушал её. Он продолжал пристально изучать рисунок на листе бумаги, словно выискивая в нём ответы на свои вопросы.

– Безопасность… – пробормотал он, скорее себе, чем ей. – Ты действительно веришь в это, Алия? В безопасность? После всего, что мы видели?

Он поднял глаза и посмотрел на неё с таким отчаянием, что Алия невольно поёжилась.

– Знаешь, – продолжил Милош, – есть такая старая поговорка: «От судьбы не уйдёшь, даже если спрячешься на дне колодца». И это правда, Алия. Нельзя убежать от своего прошлого. Оно всегда будет преследовать тебя, как тень. И никакая безопасность не поможет.

Алия хотела возразить, но Милош не дал ей и слова сказать.

– А знаешь, что самое опасное место в мире? – спросил он, и в его голосе зазвучали какие-то странные нотки. – Не поле боя. Не тюрьма. Не психиатрическая клиника. Самое опасное место – это человеческая память. Там хранится всё то, что мы пытаемся забыть. Все наши страхи, наши грехи, наши самые страшные кошмары. И рано или поздно они вырываются наружу. И тогда… тогда берегись!

Алия почувствовала, как по спине пробежал холодок. Милош говорил так убедительно, так искренне, что ей стало по-настоящему страшно.

– Я хочу с ним поговорить, – сказал Милош, откладывая рисунок в сторону. Его глаза горели каким-то странным огнем, в котором смешались любопытство, сочувствие и… какая-то неизбывная печаль.

Алия ахнула от неожиданности.

– Сейчас? – переспросила она. – Но… я не знаю… Я не уверена, что он готов. Он очень замкнутый, очень недоверчивый. Ему нужно время, чтобы привыкнуть к новым людям.

Милош покачал головой.

– Времени у нас нет, Алия, – сказал он. – Время – наш главный враг. Чем дольше мы ждём, тем глубже он погружается в свою боль. И тем сложнее будет ему помочь.

Алия заколебалась. Она понимала, что Милош прав. Но она также боялась спугнуть Ахмеда, оттолкнуть его от себя.

– Я позвоню в центр, – сказала она, – предупрежу их. Но я ничего не могу обещать. Если он откажется с вами разговаривать, я не смогу его заставить.

Милош усмехнулся, и в его глазах промелькнула тень усталости.

– Я и не прошу тебя об этом, Алия, – сказал он. – Я уважаю свободу выбора. Каждый человек имеет право на свою боль. И на свой путь к исцелению.

Милош встал с дивана и направился к двери.

– Пошли, – сказал он. – Не будем терять времени.

Алия смотрела на него с удивлением. Она ожидала увидеть перед собой сломленного, разочарованного человека, который давно махнул на всё рукой. Но вместо этого она видела сильного, решительного мужчину, готового бороться за чужую душу.

– Куда мы идём? – спросила Алия, поднимаясь с дивана.

– К Ахмеду, – ответил Милош, открывая дверь. – Будем рисовать его карту.

Алия, с трудом сдерживая нарастающее нетерпение, достала телефон. Линия связи с реабилитационным центром была единственным мостом, соединявшим ее с Ахмедом, и она боялась, что этот мост может рухнуть в любой момент. Дождь за окном, казалось, вторил ее тревогам, неистово барабаня по стеклу и создавая гнетущую атмосферу.

Милош, тем временем, замер у окна, словно статуя, высеченная из серого камня. Его взгляд был устремлён куда-то вдаль, за пелену дождя, и Алия не могла понять, о чем он сейчас думает. Возможно, он вспоминает своё прошлое, свои собственные шрамы, свои собственные потери.

Она вышла в узкий коридор баржи, стараясь говорить как можно тише, чтобы не мешать Милошу. Но ее голос все равно дрожал от волнения.

– Здравствуйте, это Алия, психолог, – проговорила она в трубку, едва сдерживая дрожь в голосе. – Я хотела бы предупредить, что мы скоро приедем с одним гостем…

На другом конце провода воцарилась тишина. Алия знала, что дежурный врач, старый вояка по имени Бранко, сейчас настороженно слушает каждое ее слово.

– С каким гостем? – спросил Бранко, наконец, его голос звучал сухо и отчужденно.

– С Милошем, – ответила Алия, мысленно готовясь к буре. – Вы, наверное, слышали о нем… Картограф Шрамов.

Последовала долгая пауза, во время которой Алия слышала только шум дождя и учащённое сердцебиение.

– Милош… – повторил Бранко, словно пробуя это имя на вкус. – Да, я слышал о нем. Говорят, он видит то, чего не видят другие. Но я не уверен, что Ахмеду сейчас нужны эти… видения.

Алия вздохнула. Она знала, что Бранко скептически относится ко всем этим психологическим штучкам. Он верил только в лекарства, в покой и в тяжёлую работу.

– Бранко, пожалуйста, пойми, – начала Алия, стараясь говорить убедительно. – Я думаю, что Милош – это последний шанс для Ахмеда. Он застрял в своём прошлом, он не может двигаться дальше. А Милош… он умеет рисовать карты, которые помогают выбраться из лабиринта памяти.

Бранко помолчал ещё немного, словно взвешивая все «за» и «против».

– Знаешь, Алия, – сказал он, наконец, – я не понимаю всей этой вашей психологии. Но я вижу, что ты искренне хочешь помочь Ахмеду. Поэтому… я не буду вам препятствовать. Но я не могу гарантировать, что он захочет с вами разговаривать. В последнее время он стал совсем диким. Никого не подпускает к себе.

Алия почувствовала, как с плеч сваливается камень.

– Спасибо, Бранко, – сказала она искренне. – Мы будем через час.

– Хорошо, – ответил Бранко. – Я предупрежу медсестёр.

Алия положила трубку и глубоко вздохнула. Разговор с Бранко отнял у неё много сил.

Она вернулась в комнату к Милошу, который по-прежнему стоял у окна, неподвижный, как изваяние.

– Ну что? – спросил он, не оборачиваясь. Его голос звучал глухо и устало.

Алия попыталась скрыть своё волнение.

– Они согласны нас принять, – сказала она, – но… они не в восторге от этой идеи.

Милош усмехнулся, и в его глазах промелькнула тень иронии.

– Когда это кого-то восторгала идея покопаться в чужой грязи? – пробормотал он. – Неважно, Алия. Главное – это шанс. А что мы с ним сделаем – это уже другой вопрос.

Алия кивнула, чувствуя, как внутри нарастает тревога.

– Пошли, – сказал Милош, направляясь к двери. – Будем рисовать его карту.

Алия, ступив на скользкие от дождя доски трапа, напоследок обернулась к барже. Она и правда выглядела жалко и заброшенно, словно корабль-призрак, застрявший между двумя мирами.

В салоне старенького «Гольфа», принадлежащего Алии, пахло сыростью и дешёвым кофе. Милош молча устроился на пассажирском сиденье, словно не желая нарушать царящую тишину. Алия завела двигатель, и машина, содрогнувшись, тронулась с места. Дворники, скрипя, разгоняли потоки воды по лобовому стеклу, но видимость оставалась отвратительной.

Дорога вилась по холмам, словно змея, и Алия чувствовала, как напряжение в салоне нарастает с каждым километром. Она пыталась сосредоточиться на вождении, но мысли постоянно возвращались к Ахмеду и к предстоящей встрече.

– Вы часто работаете с такими пациентами? – внезапно спросил Милош, прервав молчание. Его голос звучал глухо и отстранённо.

Алия вздрогнула от неожиданности и бросила быстрый взгляд на Милоша. Он смотрел в окно, и его лицо казалось высеченным из камня.

– Вы имеете в виду… с ветеранами? – переспросила Алия, стараясь сохранять спокойствие.

Милош кивнул, не отрывая взгляда от пейзажа за окном.

– Да. С теми, кто вернулся с войны… сломанными, израненными, потерявшими веру во всё. Как вы с ними справляетесь? Что вы им говорите?

Алия задумалась, пытаясь подобрать правильные слова. Она знала, что Милош ждёт от неё чего-то большего, чем просто формального ответа.

– Я стараюсь их слушать, – сказала Алия, наконец. – Просто слушать. Давать им возможность выговориться, выплеснуть свою боль. Не судить, не советовать, а просто быть рядом. И ещё… я стараюсь напомнить им о том, что они не одиноки, что есть люди, которые понимают их и которые готовы им помочь.

Милош усмехнулся, и в его глазах промелькнула тень сарказма.

– «Не одиноки»? – переспросил он. – В этом мире вообще кто-нибудь по-настоящему не одинок?

Алия почувствовала укол раздражения. Ей не нравился этот циничный тон, эта постоянная насмешка над всем и вся.

– Я верю в то, что люди могут помогать друг другу, – сказала она, стараясь сохранить спокойствие. – Я верю в силу сострадания, в силу человеческого общения.

Милош ничего не ответил. Он продолжал смотреть в окно, словно не замечая ни её, ни ее слов.

– И что вы им говорите, когда они спрашивают, зачем жить дальше? – спросил Милош, спустя некоторое время.

Алия вздохнула. Это был самый сложный вопрос, который ей приходилось слышать от своих пациентов.

– Я не знаю, – ответила она честно. – Я не могу сказать им, зачем жить дальше. Это каждый должен решить для себя сам. Но я могу помочь им найти этот ответ. Я могу помочь им найти в себе силы, чтобы продолжать бороться.

Милош взглянул на неё с каким-то странным выражением.

– И вы действительно верите в это? – спросил он.

Алия посмотрела ему прямо в глаза.

– Да, верю, – ответила она. – Иначе я бы не занималась этой работой.

Милош промолчал, словно обдумывая ее слова.

В салоне повисла тишина, нарушаемая лишь шумом дождя и звуком работающего двигателя. Алия чувствовала, как напряжение между ними нарастает с каждой минутой. Что их ждёт впереди? Сможет ли Милош помочь Ахмеду? И что произойдет с ними самими, когда они столкнутся с его болью, с его отчаянием, с его… шрамами?

Алия, почувствовав на себе его пристальный взгляд, невольно поёжилась и крепче сжала руль.

«Надо же, а я совсем забыла, что терпеть не могу курящих в машине», – промелькнуло в голове. Но вслух она ничего не сказала. Чувствовалось, что сейчас не время для замечаний. Милош казался каким-то потерянным, словно заблудился в лабиринте собственных мыслей.

Он неловко откашлялся и, опустив стекло, вытряхнул пепел за окно. В салон тут же ворвался порыв холодного, влажного воздуха, перемешанного с запахом мокрой земли.

«И почему у меня всегда так: если что-то может пойти не так, оно обязательно пойдёт не так?» – с досадой подумала Алия, но тут же одёрнула себя. Нельзя поддаваться негативным эмоциям. Сейчас нужно сосредоточиться на главном.

Дорога становилась всё хуже и хуже. То, что ещё недавно казалось просто неровным асфальтом, превратилось в настоящую полосу препятствий. Машину трясло и подбрасывало на каждой кочке, и Алия чувствовала, как у неё затекают руки.

– Далеко ещё? – проворчал Милош, выпуская очередную порцию дыма.

Алия бросила быстрый взгляд на навигатор.

– Километра три, – ответила она, стараясь сохранить спокойный тон. – Сейчас выедем на шоссе, там должно быть лучше.

Милош промолчал. Было видно, что ему не терпится добраться до места. Алия чувствовала, как в нем нарастает напряжение, словно перед прыжком в ледяную воду.

– Знаете, – вдруг сказал Милош, после долгого молчания, – мой дед всегда говорил: «Самый надёжный способ забыть о своих проблемах – это помочь другому человеку». Но что делать, если твои проблемы – это и есть ты сам?

Алия вздохнула. Она знала, что имеет в виду Милош. Зачастую ветераны страдают не столько от физических ран, сколько от душевных травм, которые не дают им покоя.

– Нужно научиться жить со своими шрамами, – сказала Алия, стараясь говорить как можно мягче и убедительнее. – Не прятать их, не стыдиться их, а принять их как часть себя. И помнить, что они – свидетельство того, что ты выжил. Что ты справился.

Милош усмехнулся, и в его глазах промелькнула тень иронии.

– Легко говорить, – пробормотал он. – А ты попробуй. Попробуй жить с воспоминаниями, которые преследуют тебя каждую ночь. Попробуй забыть лица тех, кого ты потерял.

Алия замолчала. Она не знала, что сказать. Она понимала, что не может представить себе всю глубину его боли.

Внезапно машина выехала на шоссе, и тряска прекратилась. Алия вздохнула с облегчением и немного прибавила скорость.

Вскоре впереди показались ворота реабилитационного центра. Это был небольшой, обнесённый высоким забором комплекс зданий, окружённый густым лесом. Место казалось тихим и уединенным, словно отгороженным от остального мира.

Алия остановила машину перед воротами и нажала кнопку звонка. Несколько секунд спустя из динамика раздался голос охранника.

– Здравствуйте, – сказала Алия. – Это Алия, психолог. Я договаривалась о встрече с Ахмедом.

– Ждите, – ответил охранник.

Ворота медленно открылись, и Алия въехала на территорию центра.

Она припарковала машину на небольшой стоянке перед главным зданием и заглушила двигатель. В салоне повисла напряжённая тишина.

– Ну что, приехали? – спросил Милош, глядя на здание центра. В его голосе чувствовалась какая-то странная смесь волнения и страха.

Алия кивнула, чувствуя, как внутри нарастает тревога.

– Да, – ответила она. – Приехали.

Заглушив двигатель, Алия на мгновение прикрыла глаза. Тяжёлый день клонился к концу, но самое сложное, как ей казалось, было ещё впереди. Тишина, воцарившаяся в салоне, давила на неё не меньше, чем шум дождя за окном.

Она взглянула на Милоша, и её сердце сжалось от жалости. Он сидел неподвижно, словно окаменевший, и смотрел на здание реабилитационного центра с каким-то странным выражением. Казалось, он видит не просто обшарпанные стены и тусклые окна, а что-то гораздо большее – что-то, что известно лишь ему одному.

«Интересно, что он сейчас чувствует? – подумала Алия. – Страх? Волнение? Или просто усталость от всего этого кошмара, которое постоянно приходится видеть?»

– Ну что, приехали? – произнесла она, стараясь придать голосу бодрости.

Милош медленно кивнул, словно выходя из транса. – Да, – пробормотал он, – приехали… В место, где боль становится обыденностью.

Выбравшись из машины, Алия ощутила порыв холодного ветра, пронизывающего до костей. Она запахнула куртку и натянула капюшон, пытаясь согреться.

Вместе с Милошем они направились к главному входу в здание. Алия чувствовала, как её сердце бешено колотится в груди. Ей было страшно, волнительно и… любопытно. Она не знала, что их ждёт за этими дверями, но чувствовала, что их жизнь уже никогда не будет прежней.

На крыльце их встретил дежурный врач, Бранко – высокий, широкоплечий мужчина с суровым взглядом и седыми волосами. Он выглядел как настоящий ветеран, уставший от жизни и от людских страданий.

– Здравствуйте, Алия, – сказал Бранко, пожимая ей руку. – Здравствуйте, Милош. Рад, что вы всё-таки добрались. Погода сегодня – хуже не придумаешь.

– Здравствуйте, Бранко, – ответила Алия, стараясь улыбнуться. – Спасибо, что нашли для нас время.

Бранко кивнул и перевёл взгляд на Милоша. – Надеюсь, вы не разочаруете меня, – сказал он, в его голосе звучала лёгкая угроза. – Ахмеду нужна помощь. Он хороший парень, но… сломленный. Война выпила из него всю жизнь.

Милош ничего не ответил, лишь слегка кивнул в знак согласия. Алия почувствовала, как между двумя мужчинами пробежала искра напряжения.

– Ладно, – сказал Бранко, – не будем стоять на пороге. Пойдёмте, я провожу вас к Ахмеду. Он сейчас в своей комнате, как всегда.

Они вошли внутрь здания. В просторном холле было тепло и уютно, но Алия всё равно ощущала какую-то гнетущую атмосферу. Стены были выкрашены в тусклый бежевый цвет, на полу лежал вытертый линолеум, а в воздухе витал запах лекарств и хлорки.

Они шли по длинному коридору, мимо дверей с табличками, на которых были написаны имена пациентов. Алия видела, как из некоторых комнат выглядывают люди с потухшими, равнодушными взглядами. Они смотрели на них с любопытством и какой-то скрытой надеждой.

– Вот здесь, – сказал Бранко, останавливаясь возле одной из дверей. – Это его комната.

Он постучал в дверь, но ответа не последовало.

– Ахмед, это Бранко, – сказал он, повысив голос. – Я не один. Со мной Алия и… Милош. Они хотят с тобой поговорить.

Тишина. Алия чувствовала, как внутри нарастает разочарование. Она боялась, что все ее усилия были напрасны, что Ахмед просто не захочет никого видеть.

– Может быть, он спит? – предположила Алия, стараясь сохранить оптимизм.

Бранко пожал плечами. – Может быть, – ответил он. – А может быть, он просто не хочет нас впускать в свой мир. Он уже давно никого к себе не подпускает.

Милош молчал, словно не принимая участия в разговоре. Он стоял в стороне, немного отстранившись от них. Но вдруг, неожиданно для всех, он сделал шаг вперёд.

– Ахмед, – сказал Милош, обращаясь к двери. Его голос звучал тихо, но твердо и уверенно. – Я знаю, что тебе сейчас тяжело. Я знаю, что ты пережил. Я знаю, что ты чувствуешь… Я знаю, что такое война. Но я здесь, чтобы помочь тебе. Открой дверь.

За дверью воцарилась тишина. Алия и Бранко затаили дыхание, ожидая ответа.

И вдруг… дверь медленно, со скрипом, открылась.