Читать книгу: «Взрослая жизнь», страница 2

Глава вторая. Парнас

Название ему дали самое подходящее, а музы нынче, похоже, были дома, потому что, когда новоприбывшие поднялись по склону, их встретили соответствующие звуки и зрелища. Миновав открытое окно, они заглянули в библиотеку, где председательствовали Клио, Каллиопа и Урания; Талия и Мельпомена были заняты в вестибюле – там молодые люди танцевали и репетировали пьесу; Эрато прогуливалась в саду со своим воздыхателем, а в музыкальной гостиной Феб самолично руководил слаженным хором.

Наш старый друг Лори превратился в зрелого Аполлона, но сохранил сердечность и доброжелательность; годы выковали из капризного мальчика благородного мужчину. Горести и заботы, наряду с радостями и счастьем, сделали свое дело, а свой долг по исполнению желаний деда он выполнял с полной самоотдачей. Некоторым людям богатство на пользу – они могут цвести только в лучах солнца, другим же нужна тень, а легкие заморозки делают их лишь прелестнее. Лори был из первых, а Эми – из вторых; соответственно, жизнь их с самой свадьбы напоминала стихотворение, отличаясь не только гармоничностью и счастьем, но целеустремленностью, пользой, наполненностью той дивной благодатью, которая способна творить чудеса там, где богатство и мудрость идут рука об руку со щедростью. Дом супругов Лоренс отличался непревзойденной красотой и удобством, его хозяин и хозяйка – любители изящных искусств – привечали там самых разных творческих людей. Лори мог наслаждаться музыкой в свое удовольствие – он был щедрым покровителем молодых дарований и помогал им с особой радостью. У Эми были свои протеже среди одаренных молодых художников и скульпторов, а собственные творения стали ей особенно дороги с тех пор, как дочь подросла и смогла делить с ней труды и восторги. Эми была из тех, кто способен доказать: женщине по силам быть преданной женой и матерью, не отрекаясь при этом от тех уникальных способностей, которые она может развить собственными и чужими усилиями.

Сестры знали, где ее искать, поэтому Джо сразу же направилась в студию – мать и дочь работали там бок о бок. Бесс трудилась над бюстиком ребенка, а мать ее добавляла последние штрихи к великолепному портрету мужа. Глядя на Эми, можно было подумать, что время стоит на месте – счастье сохранило ей молодость, а богатство добавило необходимой утонченности. Грациозная и статная, она демонстрировала, какую элегантность способен вкус придать простоте, если должным образом выбрать наряд и должным образом его носить. Кто-то однажды подметил: «Никогда не заметишь, что надето на миссис Лоренс, но всегда создается впечатление, что она одета лучше всех остальных».

Сразу бросалось в глаза, что она обожает свою дочь – да и было за что: красота, о которой она некогда мечтала, воплотилась сполна – по крайней мере на ее любящий взгляд – в этой ее более юной копии. Бесс унаследовала от матери фигуру Дианы, голубые глаза, белую кожу и вьющиеся золотистые волосы, которые собирала в такой же классический узел. А кроме того, – ах! то было для Эми неиссякающим источником радости – ей достались правильные отцовские нос и рот, только в более женственном варианте. Длинный льняной фартук в его строгой простоте очень ей шел, а трудилась она с полной самоотдачей, как и положено настоящему творцу, и не замечала обращенных на нее любящих взглядов, пока тетя Джо не воскликнула:

– Милые мои, хватит печь пирожки из грязи! Послушайте новости!

Обе художницы выронили инструмент и с искренней сердечностью поприветствовали неукротимую родственницу – притом что пылали вдохновением, а приход Джо разрушил его чары. Они уже вовсю сплетничали, когда явился Лори (его позвала Мег) и, усевшись между сестрами, – между ними не было никаких преград – с интересом выслушал новости про Франца и Эмиля.

– Разразилась эпидемия, боюсь, она скосит все твое стадо. Готовься, Джо: следующие десять лет тебе предстоят сплошные романы и разлады. Мальчики твои подросли и готовы очертя голову броситься в море еще худших безумств, чем те, которые ты уже пережила, – подытожил Лори, довольный, что вызвал у Джо на лице выражение радости, смешанной с отчаянием.

– Я это знаю и надеюсь, что помогу им без потерь достигнуть берега; впрочем, это тяжелая ответственность – ведь они будут требовать от меня, чтобы все их сердечные дела протекали без сучка без задоринки. Впрочем, мне это по душе, а Мег у нас такая сентиментальная квочка, что ей это только в радость, – ответила Джо, не особенно переживавшая за своих мальчиков – им пока ничего не грозило в силу самой их молодости.

– Вряд ли ей будет в радость, если Нат начнет всерьез увиваться вокруг Дейзи. Ты же понимаешь, к чему дело клонится? Я не только его музыкальный наставник, но еще и конфидент – я должен знать, какой ему дать совет, – рассудительно произнес Лори.

– Тш-ш! Не забывай – тут ребенок! – начала было Джо, кивая на Бесс, но та уже вновь погрузилась в работу.

– Да полно! Она в Афинах и ничего не слышит. Впрочем, ей пора прерваться и пойти погулять. Милая, пусть твоя детка поспит, а ты ступай пройдись. Тетя Мег ждет в гостиной – покажи ей новые картины, а там и мы подойдем, – добавил Лори, глядя на свою выросшую дочку так, как Пигмалион, видимо, глядел на Галатею¹⁵: он считал ее самой прекрасной статуей в своем доме.

– Хорошо, папа. Только скажи, нравится ли тебе. – Бесс послушно отложила инструмент, окинув бюст долгим взглядом.

– Обожаемая моя дочь, истина заставляет меня признать, что одна щечка получилась пухлее другой, а кудряшки у младенца на лбу больше похожи на рога; в остальном он ничем не хуже херувимов Рафаэля; мне очень нравится.

Лори говорил со смехом, поскольку первые потуги его дочери очень напоминали потуги Эми – невозможно было относиться к ним так же строго, как ее одухотворенная мама.

– Ты не видишь красоты ни в чем, кроме музыки, – отвечала Бесс, покачав золотоволосой головкой – она отчетливо вырисовывалась на фоне неяркого света, лившегося с застекленного потолка просторной студии.

– В тебе, душенька, я безусловно вижу красоту; если ты не произведение искусства, так что же? Но мне хочется наполнить тебя духом природы, оторвать от холодной глины и мрамора и вывести на солнечный свет – чтобы ты танцевала и смеялась вместе с остальными. Мне нужна дочка из плоти и крови, а не прекрасная статуя в сером фартуке, которая только и думает что о своей работе.

Пока он говорил, две перепачканные руки обвили его шею, и Бесс произнесла от всей души, отделяя одно слово от другого легкими поцелуями:

– О тебе я никогда не забываю, папочка; но я хочу создать подлинный шедевр, чтобы тебе наконец понравилось. Мама часто велит мне остановиться, но когда мы попадаем сюда, то забываем про весь мир – мы очень заняты и очень счастливы. Ну, пойду побегаю и спою, чтобы тебя порадовать.

Сбросив фартук, Бесс исчезла за дверью – и вместе с нею, казалось, ушел и весь свет.

– Я рада, что ты ей это сказал. Бедное дитя слишком много предается мечтам о творчестве, мала она для этого. А виновата я – мне так созвучны ее чаяния, что я забываю о благоразумии, – вздохнула Эми, аккуратно накрывая младенца влажным полотенцем.

– Мне кажется, способность жить дальше в своих детях – одна из главных прелестей бытия, однако я стараюсь не забывать слова, которые мумуля когда-то сказала Мег: что отцы должны принимать участие в воспитании и мальчиков, и девочек; поэтому Теда я в основном предоставляю отцу, а Фриц время от времени отдает мне Роба: его скромность для меня столь же утешительна, сколь и буйства Теда – для его отца. Эми, мой тебе совет: сделай так, чтобы Бесс ненадолго бросила лепить пирожки из грязи и позанималась музыкой вместе с Лори: ее это спасет от односторонности, а его – от ревности!

– Вот именно! Даниил – истинный Даниил!¹⁶ – воскликнул очень довольный Лори. – Я так и знал, Джо, что ты не останешься в стороне и замолвишь за меня словечко. Да, я слегка ревную к Эми и хотел бы побольше заниматься своей дочкой. Душенька, отдай ее мне на это лето, а на будущий год, когда мы поедем в Рим, я ее тебе верну – приобщать к высоким искусствам. Разве это не справедливо?

– Совершенно с тобой согласна; однако, занимаясь своими хобби – природой и между делом музыкой, – не забывай, что, хотя нашей Бесс всего пятнадцать, она старше большинства своих сверстниц, с ней нельзя обращаться как с ребенком. Мне она невыразимо дорога, мне хочется, чтобы она всегда оставалась столь же чистой и прекрасной, как ее любимый мрамор!

В голосе Эми звучало сожаление, и она обводила взглядом прелестную мастерскую, в которой провела столько счастливых часов со своей ненаглядной дочерью.

– «Поиграл сам – дай другому, не будь жадиной», как мы говорили, когда всем хотелось поскакать на яблоне или надеть красные башмачки, – решительно объявила Джо. – Так что научитесь не жадничать, когда речь идет об общей дочери, – а там сами увидите, кому больше достанется.

– Так и сделаем! – поддержали ее, рассмеявшись, любящие родители, ибо слова Джо пробудили счастливые воспоминания.

– Как мне нравилось прыгать на ветках старой яблони! Уж на каких настоящих лошадях я потом ни ездила, а все не то! – произнесла Эми, глядя в окно – она будто бы видела за ним милый старый сад и играющих там девочек.

– А как я обожала эти башмачки! – рассмеялась Джо. – Все храню их ошметки, мальчишки истрепали их до дыр. Все равно они мне очень нравятся, и я с удовольствием бы в них покрасовалась.

– А все мои самые лучшие воспоминания связаны с колбасой и сковородкой. Ну мы и развлекались! И как же это было давно! – добавил Лори, глядя на обеих дам так, будто с трудом мог себе представить, что когда-то они были малюткой Эми и проказницей Джо.

– Вот только не намекай, что мы уже старые. Мы просто расцвели и вместе со всеми этими бутонами составляем изумительный букет, – откликнулась миссис Эми, расправляя складки своего розового муслинового платья с тем же одобрительным изяществом, с каким маленькая девочка когда-то оправляла нарядную обновку.

– А еще обзавелись шипами и сухими листьями, – добавила Джо, вздохнув; жизнь почти никогда ее не баловала, вот и сейчас ей хватало тревог, и явных, и скрытых.

– Пойдем, старушка, выпьем чайку, а заодно поглядим, что там молодежь делает. Ты устала, надо бы тебя «подкрепить вином и освежить яблоками»¹⁷, – предложил Лори, взял под руки обеих сестер и повел их пить чай – его на Парнасе подавали в изобилии, как в былые времена – нектар.

Мег они обнаружили в летней гостиной, прелестной, хорошо проветриваемой комнатке, залитой полуденным солнцем и заполненной шелестом листвы – три высоких окна открывались в сад. Рядом с летней располагалась просторная музыкальная гостиная, а по другую сторону, в глубоком алькове за алым занавесом, устроили небольшое семейное святилище. Здесь висели три портрета, по углам стояли два мраморных бюста, рядом – кушетка и овальный столик, а на нем – ваза с цветами; другой мебели в этом уголке не было. То были бюсты Джона Брука и Бет, которые изваяла Эми: оба обладали изумительным сходством, оба отличались скромной красотой, которая заставляет вспомнить слова: «Глина воплощает в себе жизнь, гипс – смерть, мрамор – бессмертие». Справа, на месте, приличествующем основателю дома, висел портрет мистера Лоренса, выражавший все ту же смесь гордости и благожелательности, сохранивший ту же свежесть и привлекательность, как в тот день, когда он застал перед ним маленькую Джо, застывшую в восхищении. Напротив висел портрет тетушки Марч, выполненный Эми: роскошный тюрбан, руки в длинных митенках, величественно скрещенные на фоне фиолетового атласного платья с пышными рукавами. Время смягчило суровость ее облика, и, видимо благодаря пристальному взгляду симпатичного пожилого джентльмена, висевшего напротив, на губах прорезалась любезная улыбка, причем с губ этих уже много лет не слетало ни одного резкого слова.

С самого почетного места, куда падал теплый солнечный свет, смотрело любимое лицо мумули, изображенное с большим искусством одним великим художником, с которым она познакомилась, когда он был еще беден и малоизвестен. Сходство было изумительным; казалось, она улыбается своим дочерям и говорит бодрым голосом: «Будьте счастливы. Я по-прежнему с вами».

Три сестры постояли немного, взирая на любимые черты с почтительной нежностью и тоской, которая не оставляла их никогда; эта благородная женщина значила для них столько, что занять ее место не удалось ни одному человеку. Прошло лишь два года с тех пор, как она ушла от них, чтобы познать новую жизнь и новую любовь, оставив по себе несказанно добрую память, служившую утешением и вдохновением для всех домочадцев. Это ощущение заставило их сгрудиться теснее, Лори же облек его в слова:

– Не прошу для своей дочери о доле лучшей: пусть станет такой, как наша мама. Слава Богу, все к тому идет, и я ей в этом помощник; ведь всем лучшим в себе я обязан этой святой женщине.

Тут чистый голос запел в музыкальной гостиной «Ave Maria»¹⁸, а Бесс привычно повторила за отцом его молитву, ибо безропотно подчинялась всем его желаниям. Нежные звуки молитвы, которую когда-то пела мумуля, вернули слушателей в наш мир после недолгого свидания с утраченными родными; они сели рядом возле открытого окна и с наслаждением внимали музыке. Лори же принес им чай, да с такой заботливостью, что всех умилила эта небольшая услуга.

Вошли Нат с Деми, а вскоре затем – Тед и Джози, профессор и его верный Роб: всем хотелось услышать новости про «мальчиков». Звон чашек и гул разговора сделались энергичнее, а закатное солнце осветило веселую компанию, собравшуюся в уютной комнатке после разнообразных дневных трудов.

Профессор Баэр поседел, но оставался по-прежнему крепким и жизнерадостным; он занимался любимой работой, причем с таким энтузиазмом, что весь колледж ощущал его благотворное влияние. Роб был похож на отца настолько, насколько мальчик может быть похож на мужчину, и его уже называли «молодым профессором», ибо он обожал учиться, да и вообще во всем подражал своему почтенному отцу.

– Видишь, душа моя, мальчики к нам вернутся, сразу оба, то-то же будет радость, – заметил мистер Баэр, садясь рядом с Джо и нежно пожимая ей руку; лицо его так и светилось.

– Ах, Фриц, я так рада за Эмиля, да и за Франца – если, конечно, ты одобряешь его выбор. Ты знаком с Людмилой? Подходящий ли это брак? – спрашивала миссис Джо, передавая мужу свою чашку и придвигаясь поближе, будто в поисках его защиты в радости, как и в горе.

– Все к лучшему. Я видел Mädchen¹⁹, когда отвозил Франца на родину. Она была еще дитя, но очень милое и обаятельное. Блюменталь, насколько я понял, вполне доволен, так что мальчик будет счастлив. Он слишком типичный немец, место ему только в Vaterland²⁰ – словом, быть ему связующим звеном между старым и новым, чему я крайне рад.

– А Эмиль пойдет в следующий рейс уже вторым помощником. Я очень рада, что оба твоих воспитанника так преуспели; ведь ты столько принес жертв ради них и их матери. Ты, дорогой, не любишь об этом упоминать, однако я ни на миг об этом не забываю, – сказала Джо, задержав свою руку в его с милой сентиментальностью, как будто она вернулась в годы девичества, а Фриц только начал за ней ухаживать.

Он рассмеялся своим жизнерадостным смехом и, спрятавшись за ее веер, прошептал:

– Если бы я не приехал в Америку ради бедных мальчиков, я никогда бы не встретил мою Джо. Теперь те трудные времена выглядят такими милыми, и я благодарю Бога за все, что якобы потерял, потому как обрел главное в своей жизни.

– А они тут милуются! Спрятались и воркуют! – закричал Тедди, в самый интересный момент заглянув под веер, – к смятению матери, отца же его это лишь позабавило, ибо профессор ничуть не стыдился того факта, что по-прежнему считал свою жену лучшей женщиной на свете. Роб тут же вытолкнул брата в окно, но тот немедленно вскочил обратно через соседнее, а миссис Джо сложила веер и взяла его на изготовку – надавать негоднику по костяшкам пальцев, если он приблизится снова.

Откликнувшись на призывный взмах чайной ложкой, Нат подошел к мистеру Баэру и встал перед ним с уважительно-приязненным выражением на лице, отражавшим его отношение к замечательному человеку, столь многое для него сделавшему.

– Письма для тебя я подготовил, сын мой. У меня в Лейпциге есть двое старых друзей, они поддержат тебя при вступлении в новую жизнь. Хорошо, что они есть на свете, в первое время тебя будет мучить тоска по дому, и тебе понадобится утешение, – произнес профессор, подавая Нату несколько писем.

– Благодарю вас, сэр. Да, полагаю, до начала занятий мне будет одиноко, но потом музыка и надежда на будущее наверняка поднимут мне настроение, – отвечал Нат, который думал о грядущем отъезде и с упованием, и со страхом – ведь предстояло расстаться со старыми друзьями и заводить новых.

Он успел стать мужчиной, но голубые глаза глядели все так же честно, рот так и остался слабоватым, хотя и приукрасился тщательно взлелеянными усиками, а широкий лоб отчетливее прежнего подчеркивал музыкальность натуры, которая проявилась еще в юности. Скромного, ласкового и послушного Ната миссис Джо считала симпатичным, хотя и не блестящим. Она относилась к нему с любовью и доверием, была убеждена, что он станет стараться на совесть, однако великого будущего ему не прочила – вот разве что заграничное образование и самостоятельная жизнь сделают его более самобытным музыкантом и волевым человеком, чем кажется сейчас.

– Я – вернее, Дейзи – нашила метки на все твои вещи; как только соберешь учебники, можно приступать к сборам, – сказала мисс Джо, уже привыкшая отправлять своих мальчиков в разные концы света – даже путешествие на Северный полюс и то бы ее не смутило.

При упоминании имени Дейзи Нат залился краской – или, может, последний отблеск заката окрасил его бледные щеки? – и сердце радостно защемило при мысли о милой барышне, проставлявшей буквы «Н» и «Б»²¹ на его скромных носках и платках; дело в том, что Нат обожал Дейзи и заветная мечта его состояла в том, чтобы утвердиться на музыкальном поприще и назвать этого ангела своей женой. Эта надежда питала его сильнее, чем все советы профессора, заботы миссис Джо и щедрость мистера Лори. Только ради нее он трудился, ждал и надеялся, черпая мужество и терпение в мечтах о счастливом будущем, когда Дейзи станет хозяйкой их общего домика и с кончика его смычка на колени ей будут скатываться золотые монеты. Миссис Джо это было известно, и, хотя, пожалуй, она выбрала бы для своей племянницы кого-то другого, ей было ясно, что Нату нужна именно такая рассудительная, любящая и заботливая Дейзи, а без нее он может превратиться в одного из тех обходительных и неприкаянных мужчин, которые не способны ничего добиться потому, что нет надежного кормчего, который вел бы их по морю жизни. Миссис Мег откровенно хмурилась в ответ на влюбленность несчастного – она и слышать не хотела о том, чтобы отдать свою ненаглядную дочурку кому-то, кроме лучшего мужчины на земле. Несмотря на исключительную доброту, она проявляла твердость, редкостную в человеке столь мягкосердечном; Нат искал утешения у миссис Джо, которая всегда всей душой поддерживала своих мальчиков во всех их начинаниях. Теперь, когда мальчики выросли, на место былых забот пришли новые, и она знала, что ее ждут бесчисленные тревоги, равно как и бесчисленные радости по поводу сердечных дел ее подопечных. Обычно миссис Мег оказывалась лучшей ее союзницей и советницей – романтические истории она любила не меньше, чем в те времена, когда и сама была цветущей девушкой. Однако в данном случае она проявляла неожиданное жестокосердие и не внимала никаким увещеваниям.

– Нат никогда не был настоящим мужчиной и никогда не станет; нам ничего не известно о его семье, жизнь у музыканта тяжелая; Дейзи слишком молода – вот через пять-шесть лет, когда оба пройдут испытание временем, – тогда может быть. Посмотрим, как на него повлияет разлука.

Ничего иного она и слышать не хотела, ибо, когда в ней пробуждался материнский инстинкт пеликана²², она могла проявлять отменную твердость, хотя ради ненаглядных своих детей готова была вырвать последнее перо и пожертвовать последней каплей крови.

Именно об этом и думала миссис Джо, пока Нат беседовал с ее мужем о Лейпциге, и постановила про себя побеседовать с ним до отъезда начистоту; она привыкла выслушивать признания и без утайки говорила со своими мальчиками об искушениях и испытаниях, неизбежных на начальном этапе любой жизни, – именно они часто отравляют юношам существование, потому что в нужный момент некому сказать нам нужное слово.

Наипервейший долг родителей заключается именно в этом, и ложная деликатность не должна мешать им проявлять разумную бдительность, не должна препятствовать доброжелательным упреждениям, которые превращают самопознание и самоконтроль в компас и кормчего для юных созданий, впервые покинувших безопасную гавань родного дома.

– Идет Платон со своими учениками! – возвестил непочтительный Тедди, завидев мистера Марча, окруженного группой молодых людей и девушек; мудрый старец пользовался всеобщей любовью, а сам так пекся о своей пастве, что многие молодые люди на всю жизнь сохранили благодарность за ту помощь, которую он оказывал их сердцам и душам.

Бесс немедленно подбежала к нему; после кончины мумули она трогательно заботилась о дедушке, и так восхитительно было смотреть, как золотоволосая головка склоняется над седой, как она выкатывает ему кресло и с нежной настоятельностью печется о нем.

– Эстетический чай, как всегда, льется рекой, сэр; или, может, вам неупиваемую чашу или глоток амброзии? – поинтересовался Лори, бродивший по комнате с сахарницей в одной руке и блюдом кексов – в другой; ему очень нравилось подслащать напитки и насыщать страждущих.

– Нет, благодарю; дитя обо мне уже позаботилось. – Мистер Марч повернулся к Бесс, которая сидела на подлокотнике его кресла со стаканом свежего молока.

– Пусть и далее продолжает в том же духе, и как же мне отрадно видеть это дивное опровержение слов из известной песни, что «старости и юности вдвоем не быть»²³, – отвечал Лори, улыбаясь необычной паре.

– «Сварливой старости», папа; а это совсем другое дело! – запальчиво отозвалась Бесс, которая любила стихи и вдумчиво их читала.

 
– Не найти вам розы нежной
Посреди равнины снежной²⁴, –
 

процитировал мистер Марч, а тут подошла Джози и пристроилась на втором подлокотнике, всем своим видом напоминая очень колючую розочку, потому как у нее вышел горячий спор с Тедом, из которого она не вышла победительницей.

– Дедушка, разве женщины обязаны всегда подчиняться мужчинам и говорить, что те – самые умные, только потому, что мужчины – самые сильные? – воскликнула она, бросив полный неистовства взгляд на своего кузена – тот подобрался поближе, и лукавая улыбка сияла на его мальчишеском лице, выглядевшем так нелепо при его высоком росте.

– Видишь ли, душенька моя, в былые времена именно так и считалось, изменить это мигом не получится. Но я убежден: настанет час и для женщин, и, на мой взгляд, мальчикам нужно удвоить усилия, потому что девочки идут с ними ноздря в ноздрю и вскорости их опередят, – отвечал мистер Марч, с отеческим довольством окидывая взглядом умные девичьи личики – среди лучших студентов колледжа было много женщин.

– Вот только, увы, бедных маленьких Аталант²⁵ сдерживают препятствия на их пути – причем никакие это не золотые яблоки. И все же мне кажется, они вполне могут преуспеть, если научатся бегать половчее, – рассмеялся дядя Лори, гладя непокорные волосы Джози – они стояли дыбом, точно шерстка рассерженного котенка.

– Если я взялась за дело, меня не остановят целые бочки яблок, не собьют с пути даже тысячи Тедов, сколько бы ни старались. Я им докажу, что женщина способна поступать не хуже мужчины, а порой и лучше. Так уже бывало, так будет и в будущем; я никогда не соглашусь с тем, что мозг у меня глупее, чем у них, пусть даже он и меньше! – вскричала возбужденная юная девица.

– Будешь так трясти головой – размолотишь и тот мозг, который у тебя есть; я бы на твоем месте обращался с ним поаккуратнее, – поддразнил ее Тед.

– А с чего началась эта гражданская война? – поинтересовался дедушка, мягко подчеркнув прилагательное; это заставило соперников слегка умерить свой пыл.

– Ну, мы просматривали «Илиаду» и добрались до того места, где Зевс велит Юноне не вмешиваться в его планы, а то он отстегает ее кнутом; Джо возмутилась, потому что Юнона покорно умолкает. Я сказал, что все правильно, и согласился с этим стариканом в том, что женщины ничего ни в чем не понимают и обязаны подчиняться мужчинам, – объяснил Тед, немало позабавив своих слушателей.

– Богини могут поступать, как им вздумается, а вот все эти гречанки и троянки были настоящими рохлями, если так восхищались мужчинами, не способными самостоятельно драться с врагом, – вечно Палладе, Венере и Юноне приходилось их подбадривать, когда они отступали. Вот ведь умора – две армии расселись и смотрят, как два героя швыряют друг в друга камнями. Не очень-то мне по душе этот ваш древний Гомер. Вот Наполеон и Грант²⁶ – настоящие герои.

Неистовство Джози выглядело очень забавно – как будто колибри решила отчитать страуса; в ответ на ее претензии к бессмертному поэту и критику в адрес богов все так и покатились со смеху.

– Наполеонова Юнона неплохо жила, верно? Вот они, женские аргументы: то в одну сторону, то в другую, – усмехнулся Тед.

– Прямо как та юная особа у Джонсона, которая «мыслила не категорически, а вразброд»²⁷, – добавил дядя Лори, которому это противостояние доставляло невыразимое удовольствие.

– Я говорила про военную сторону дела. Но если вернуться к женщинам, Грант, насколько я знаю, был добрым супругом, а миссис Грант – счастливой женщиной. Он не грозил, что отходит ее кнутом, если она задаст совершенно естественный вопрос; что касается Наполеона, может, с Жозефиной он поступил нехорошо²⁸, зато умел драться – ему никаких подначек со стороны Минервы было не нужно. А тут один глупец на другом – от этого напыщенного Париса до Ахилла, который сидит на своем корабле и дуется; и мнения своего я не изменю, сколько бы там Гекторов и Агамемнонов ни было в этой Греции, – заявила несгибаемая Джози.

– Да, сражаться ты умеешь не хуже троянца, так что мы займем позицию двух дисциплинированных армий и последим за вашим с Тедом поединком, – начал дядя Лори, вставая в позу воина, опирающегося на копье.

– Боюсь, с этим придется повременить, ибо к нам спускается Паллада и сейчас унесет нашего Гектора, – заметил с улыбкой мистер Марч, ибо подошла Джо – напомнить сыну, что скоро ужин.

– Закончим поединок потом, без вмешательства богинь, – постановил Тедди, с необычайным рвением отворачиваясь – он помнил, какое его ждет лакомство.

– Да, сломлен булочкой, клянусь Юпитером!²⁹ – фыркнула ему вслед Джози, торжествуя из-за того, что воспользовалась классическим восклицанием, запретным для ее пола.

Тед, однако, послал в нее парфянскую стрелу³⁰: отходя в боевом порядке, он ответил, с миной величайшей добродетели:

– Обязанность бойца – подчиняться приказу.

Решив не отказываться от женской привилегии – поставить точку в беседе, Джози побежала следом, однако язвительные слова так и не успели сорваться с ее губ, поскольку по ступеням крыльца взбежал густо загоревший молодой человек в синем кителе, радостно выкрикивая:

– Да где вы там? Свистать всех наверх!

– Эмиль! Эмиль! – закричала Джози, а на Эмиля тут же налетел Тед, и распря завершилась дружными и радостными приветствиями.

Даже булочки оказались позабыты, и дети, точно два маленьких работящих буксира, влекущих за собой крупное торговое судно, потащили Эмиля в гостиную, где он расцеловался со всеми женщинами и обменялся рукопожатиями со всеми мужчинами – кроме дяди; его он обнял на добрый немецкий манер, к величайшему удовольствию всех наблюдателей.

– Не думал, что меня отпустят прямо сегодня, однако отпустили, и я тут же взял курс на старый добрый Плам. Там – ни души, я отдал швартовы и полным ходом на Парнас – вот где вы все, оказывается. Фу-ты ну-ты, до чего же я рад вас всех видеть! – воскликнул молодой моряк с улыбкой от уха до уха: он стоял, широко расставив ноги, как будто под ним все еще качалась палуба.

– Вместо «фу-ты ну-ты» надо было сказать «разгрызи меня крот», Эмиль, а то на старые времена не похоже. Ах, как здорово от тебя пахнет – кораблем, дегтем! – воскликнула Джози, с огромным удовольствием втягивая свежие морские запахи, которые принес с собой Эмиль. Он был любимым ее кузеном, а она – его солнышком, и у нее не было ни малейших сомнений, что в его оттопыренных карманах найдутся сокровища и для нее.

– Стоп машина, крошка моя, дай-ка я сам очищу трюмы, – рассмеялся Эмиль, поняв подоплеку ее нежных ласк, и, удерживая Джози одной рукой, другой принялся извлекать на свет всевозможные коробочки заморского вида с написанными на них разными именами и раздавать их с соответствующими пояснениями, вызвавшими дружное веселье, – смешить Эмиль умел.

– Вот канат, который минут на пять удержит на месте нашу юркую шлюпку, – начал он, надевая Джози на шею розовое коралловое ожерелье. – А это – подарок Ундине от русалок, – добавил он, вручая Бесс нитку жемчуга на серебряной цепочке.

– Мне показалось, что Дейзи понравится скрипка, а Нат потом найдет ей милого дружка, – продолжал со смехом молодой моряк, доставая милую филигранную брошечку в форме скрипки.

– Наверняка понравится, и я с удовольствием ей эту скрипку отнесу, – вызвался Нат и тут же помчался выполнять заветное поручение; он был уверен, что найдет Дейзи быстрее, чем Эмиль.

Эмиль усмехнулся и вытащил медведя резной работы – голова у него откидывалась, внутри находилась вместительная чернильница. Ее он, расшаркавшись, вручил тете Джо.

– Зная вашу особую любовь к этим прекрасным животным, привез вам это – обмакивать перо.

– Отлично, Командор! Лучше и быть не может, – произнесла миссис Джо, очень довольная подарком, профессор же высказал пророчество, что из глубин чернильницы будут извлечены «труды в духе Шекспира», ибо любимая его брюнетка безусловно найдет там вдохновение.

– Тетя Мег у нас носит капоры, несмотря на свою молодость, так что я попросил Людмилу выбрать для нее кружево. Надеюсь, вам понравится. – И из мягкой бумаги появились ажурные полоски, одна из которых россыпью снежинок легла на прекрасные волосы миссис Мег.

– Для тети Эми я не смог найти ничего умопомрачительного, у нее ведь и так все есть, а потому привез вот эту картинку, – глядя на нее, я всегда вспоминаю те времена, когда Бесс была совсем маленькой.