Читать книгу: «Свет сквозь мрак», страница 3

– Чего ревешь?! – жестко бросила она, – нагуляла, теперь живи как хочешь!

– Мама, прекрати! – в отчаянии закричала Маша, – Я хотела броситься в реку, да сил не хватило! Хорошо, я это сделаю, если ты так хочешь!

– Что ты мелешь? – испуганно перекрестилась мать, – не гневи Бога! Грех даже мне слушать такое, не то что тебе говорить!

– Так не доводи,… я и так уже на мост ходила! – еще горче заплакала молодая женщина, уронив голову на грудь.

– Не смей даже говорить об этом! Я пойду к родственникам Дмитрия и Василисы, я заставлю их помочь внучке, ведь это их плоть и кровь! – запричитала испуганно пожилая женщина.

– Да, так они тебя и послушали! – горько усмехнулась сквозь слезы Маша.

По просьбе матери Маши собрали деревенский сход. Долго мусолили и решали, наконец присудили Василисе и Дмитрию отдать девушке корову и рубль денег, если они не хотят брать ее в дом, чтобы она сама могла вырастить ребенка.

– Нет уж! – воскликнул Дмитрий, – корову я не отдам! Мы сами вырастим этого ребенка! Пусть идет на все четыре стороны!

– Хорошо, – решил сход, – заберите ребенка, чтобы молодая мамаша могла найти себе работу и прокормиться.

Маша согласилась с решением схода и, оставив дочь, уехала из деревни. Женщина знала, что вновь ей придется наниматься в батраки, но ни одна семья их деревни не приняла бы ее в дом. Прошло время и приятная, миниатюрная молодая женщина нашла себе не только работу, но и мужа. Но внебрачный ребенок жены не интересовал нового мужа, и женщина не пришла за дочерью, и маленькая Яна осталась у бабушки с дедушкой.

Родители довольно быстро нашли Николаю жену из хорошей, обеспеченной семьи и сыграли свадьбу. Яной занималась бабушка, пока не пришло время отправляться на заработки. После чего ребенком занималась мачеха. Молодую жену Николая, Зою, не обрадовала необходимость следить за ребенком, и она старалась, как могла увиливать от этой неприятной для нее обязанности. Так прошло полтора года. За это время в молодой семье родился мальчик, и молодая мать теперь заботилась о двух детях. Но в один из дней оба ребенка заболели корью – по деревням и городам шла эпидемия. Дети лежали в своих постельках с огромной температурой, покрытые красными пятнами. Новорожденный малыш через несколько дней умер. На похороны малыша вызвали стариков из дальней деревни. Они приехали всего на три дня, после чего вновь уехали делать свою работу.

Яна также не поднималась с постели. Через пять дней после отъезда стариков, глаза ребенка загноились, к концу недели один глаз лопнул и вытек. Это было угнетающее зрелище. Стариков решили не тревожить – они все равно ничем не смогут помочь Яне, только расстроятся. Да и путь неблизкий домой. Николай с Зоей написали письмо о продлившейся болезни Яны, не вдаваясь в подробности.

Зоя восприняла смерть сына как наказание за то, что не хотела заботиться о дочери своего мужа, пусть даже и внебрачной. И теперь она старалась возместить Яне недостаток внимания. В деревне не было врача, и поэтому к ребенку вызвали местного ветеринара. Тот осмотрел гноящиеся глаза Яны и деловито покачал головой.

– Случай тяжелый. Левый глаз уже никогда не будет видеть.

Николай, стоявший поодаль, язвительно усмехнулся.

– Да уж, как ни странно, я это тоже понял.

– Я дам вам капли, нужно закапывать их три раза в день, – продолжал ветеринар, не слыша насмешливой реплики.

– Хорошо, мы обязательно будем закапывать, – обещала молодая женщина.

– А вы уверены, что эти капли помогут? Все же это глаз… к тому же единственный. Если эти капли повредят ей глаз – Яна ослепнет! – засомневался Николай.

– Как знаете, – обиделся ветеринар, – животным это помогает. А люди – это почти те же животные. Вы что, теорию Дарвина не знаете?

– Теорию Дарвина я знаю, но сомневаюсь, что животных и человека можно лечить одними и теми же лекарствами, – скривил губы Николай.

– Ну,… тогда лечите сами, – встал со стула ветеринар, – зачем вызывали, если не доверяете мне…

Николай замолчал. Он хотел сказать, что вызвали потому, что все равно больше некого вызывать, но решил, что и так уже «перегнул палку», а потому молча отошел в сторону. Зоя закапывала капли Яне в глаза три раза в день, как сказал ветеринар. Гной исчез, но на глазу появилось плотное бельмо, – Яна ослепла. Оправившись от болезни, Яна еще долго чувствовала себя слабой. Ей снова пришлось учиться ходить, так как ножки ребенка подкашивались и заплетались на каждом шагу. Девочка падала не только от слабости, но и от того, что натыкалась на мебель и другие предметы, поэтому Яна не любила ходить, предпочитая тихо сидеть в уголке, играя теми предметами, которые давали взрослые.

На удивление Яна росла улыбчивой и отзывчивой на красоту. Особый восторг у девочки вызывала музыка и цветы. Она часами могла сидеть и «мурлыкать» под нос мелодию, которую выводил деревенский гармонист во время танцев на большой деревенской поляне, где вечерами собиралась молодежь. Днем ее не было слышно и видно, если у девочки в руках оказывался букетик цветов или когда Зоя усаживала ее на травку перед домом. И Зоя с удовольствием пользовалась подобной возможностью, сразу после завтрака расстелив коврик и усаживая Яну на травке перед окном.

Зоя занималась домашним хозяйством, лишь изредка поглядывая на Яну, чтобы та не уползала с коврика и не простудилась. Подходила иногда, чтобы посадить на горшок или покормить. Но бывало, что она совсем забывала о девочке и Яна сидела на траве в мокрых штанишках и голодная. В обед малышка не раз засыпала здесь же на траве, тогда совесть начинала тревожить Зою, что та забыла накормить ребенка и уложить ее спать.

К осени вернулись с заработков дедушка с бабушкой. Зоя работала в огороде и не заметила подкатившую к дому телегу. Николай был на работе, поэтому появление стариков осталось незамеченным.

Войдя в дом и увидев тихо сидящую в углу на подстилке Яну, перебирающую пальчиками небольшие кусочки тряпицы, Василиса Николаевна позвала ребенка:

– Яночка, здравствуй, подойди к бабушке! Мы, наконец, вернулись.

– Бабуска плисла, – отозвалась девочка и, протянув ручонки вперед, встала и шагнула навстречу Василисе.

– Что с тобой? – не поняла Василиса Николаевна.

– Нитего, я плосто иглаю, – ответила Яна, подойдя нетвердыми шагами и прижавшись к коленям бабушки.

Василиса Николаевна стояла, широко раскрыв глаза. Она не могла поверить в то, что глаза не обманывают ее. Она даже не могла заставить себя взять ребенка на руки. Бабушка присела и поставила Яну перед собой. Яна протянула ручки и потрогала прохладные с улицы щеки Василисы Николаевны.

– Ты плиехала! – радостно прошептала малышка, гладя бабушку по щекам.

Затем она взяла руки бабушки в свои и осторожно погладила. Девочка училась воспринимать мир на ощупь, и теперь для нее стало самым важным ко всему прикоснуться руками.

В этот момент в дом вошел Дмитрий Егорович. Увидев лицо Яны, он выругался.

– Этого еще не хватало нам!

– А тево вам не хватало? – переспросила девочка.

Дмитрий Егорович промолчал. В этот момент в дом вошла Зоя. Василиса Николаевна повернулась к снохе всем корпусом.

– Зоя, что здесь произошло?!

– Мы вам писали, что у Яны глаза загноились. И вот что получилось после этого… – вздохнула Зоя.

– Вы лечили ее? – недоверчиво осведомилась бабушка.

– Я делала все, что сказал Роман Сидорович, – ответила Зоя.

– Ее лечил ветеринар?! – удивилась Василиса Николаевна.

– А где мы доктора возьмем? – Зоя готова была обидеться.

– Ладно, – примирительно добавила Василиса Николаевна, – это все равно уже не важно, как я посмотрю.

– Я ухаживаю за ней как могу. У нее все есть, она сыта и одета…

Зоя отчитывалась перед свекровью и свекром, зная, что ее работу будут тщательно проверять, так как новым родственникам не так легко было угодить. Увидев чистоту в доме, кастрюлю супа на плите, Василиса Николаевна успокоилась.

– Надеюсь, что все остальное у вас в порядке?

– Да, все в порядке, – ответила Зоя, пытаясь осторожно прикрыть округлившийся живот.

После смерти первенца Зоя стала очень суеверной и скрывала свою беременность от всех, боясь сглаза. Даже родителям мужа она не торопилась говорить о том, что вновь ждет ребенка. Зима прошла в относительном спокойствии. Яна на удивление росла беспроблемным ребенком, почти целый день она спокойно перебирала тряпицы и палочки в своем углу. Лишь изредка вставая, чтобы сходить на горшок или «осмотреть» комнату. Она была настолько спокойной и тихой, что ее нередко даже бабушка забывала покормить. Яна опережала в умственном развитии многих своих сверстников, к двум годам она уже чисто говорила. Прочитанный стих запоминала со второго-третьего раза, довольно легко пересказывала самой себе в своем любимом уголке, простые сказки, которые иногда, длинными зимними вечерами рассказывала ей бабушка. На следующий сезон Василиса Николаевна не поехала на заработки, оставшись дома помогать снохе с грудным ребенком и слепой внучкой. К трем годам Яна была уже довольно самостоятельной, она кушала сама, сама ходила на горшок и очень редко мочила штанишки, заигравшись. К маленькому брату ее долго не подпускали, но потом заметили, что как только пальчики сводной сестры прикасаются к ручке или личику ребенка, малыш сразу успокаивается. Просыпаясь утром, Саша искал сестру глазами и радостно улыбался, едва завидев ее. Заметив это, родные иногда разрешали Яне успокаивать расплакавшегося малыша, запрещая, конечно, брать его на руки. Но девочка и не пыталась делать это.

И все же больной ребенок все больше тяготил семью. Прошлое быстро стирается в памяти, и Зоя забыла свое убеждение, что первенец ее умер в наказание за отвращение и плохой уход за падчерицей. Она все чаще вообще забывала о Яне, раздражаясь при малейшем проявлении с ее стороны признаков жизни. Ее раздражала необходимость кормить Яну и выносить ее горшок, раздражала ее осторожная походка, когда она проводила «свой ежедневный рейд» по дому, осторожно прикасаясь руками к предметам. Раздражали Зою и частые пересказы сказок. Но больше всего Зою вывело из себя, когда Яна попробовала однажды назвать ее мамой.

– Я не твоя мама! – буквально крикнула она, – твоя непутевая мать бросила тебя здесь! И я должна кормить тебя!

Яна растерянно стояла посреди комнаты и вдруг горько расплакалась. В этот момент в комнату вошла Василиса Николаевна. Она была в гневе!

– Этого ребенка кормишь не ты, а мы с Дмитрием! Тебе трудно лишний раз переодеть ей штаны или помыть руки! Не смей говорить ей, что ее бросила мать! Я забрала ребенка! Яночка, – ласково обратилась она к девочке, – тебя мама никогда не бросала. Просто я забрала тебя, потому, что у твоей мамы не было чем тебя кормить. Тебя никто не бросал! – закончила она, довольно жестко, так как в этот момент взглянула на сноху.

Зоя некоторое время молчала, все чаще не замечая Яну, но все же изредка она бросала девочке обидные реплики. Яна все чаще грустно задумывалась, забыв о палочках, которыми играла в своем углу. Ее утренние «рейды» по дому прекратились, так как Зоя не раз ругала ее за эти «обходы».

Василиса Николаевна видела, что происходит в доме. Она и сама все чаще мечтала избавиться от ребенка, твердя в сознании, что не должна заботиться о ней и «отвоевывать» ей место в доме. Тем более, что сын не проявлял никаких признаков отцовской любви к ребенку. Он вообще старался не замечать Яну, полностью сконцентрировавшись на своем сыне.

Приходя с работы, Николай брал сына на руки, разговаривал с ним и покачивал его. Яна радостно улыбалась, слушая ласковые слова отца, обращенные к ее любимому братцу, но после того, как отец укладывал малыша в колыбель, тень грусти ложилась на лицо девочки – о ней отец не вспомнил, не удостоил ее даже слова и уж тем более прикосновения.

Яна почти не знала отцовских рук, так как он не позволял их «осмотреть» пальцами. Девочка хорошо знала руки деда, который пытался компенсировать невнимательность сына и иногда возился с девочкой, позволяя ей ощупать не только руки, но и лицо, и плечи, поэтому Яна не слишком сильно страдала, восполняя потребность отцовской любви через деда. Но все же, подрастая, она все чаще грустила. Яна не разучилась улыбаться, но ее всегда радостная улыбка сменилась грустной.

Глава 5

Годы бегут незаметно, Яне уже исполнилось пять лет, вся семья из деревни переехала в город, и Николай учился в военном училище. В Тюмени уже не было необходимости разъезжать в поисках заказов, город был немаленьким, и жителям требовалось больше портных, чем двое приехавших новичков. Василиса Николаевна и Дмитрий Егорович жили теперь на одном месте, получая заказы от жителей города. В один из дней у дома вдруг неожиданно появилась мать Яны. Никто не знал, как она нашла адрес. Возможно, кто-то из бывших соседей сообщил. Василиса Николаевна, встретившая Машу у калитки, была удивлена произошедшей перемене. Теперь перед ней стояла не та девчушка, которую она выпроводила из дома, Маша стала стройной, неплохо одетой, и довольно красивой женщиной.

– Я приехала за дочерью, – без лишних предисловий сообщила Маша, – я вышла замуж, у меня есть дом и все что нужно! Теперь я живу, может быть, лучше вас! И я хочу забрать свою дочь!

Маша явно давала понять, что она не нуждается теперь в имуществе того дома, где ее не захотели видеть в качестве снохи. Она добилась обеспеченной жизни и теперь откровенно демонстрировала это. Но Василисе Николаевне было не до демонстраций или зависти, она растерялась. Пожилая женщина не знала, как сообщить матери о том, что теперь ее дочь слепая…

– Понимаешь… – замялась пожилая женщина, – …Яна больна…

– Я знаю, что она слепая! – жестко сообщила Маша, – вы не очень-то старались вылечить ее от кори! – добавила она язвительно.

– Не смей так разговаривать со мной! – вспылила Василиса Николаевна, – эпидемия была по всем деревням! Я потеряла шестимесячного внука во время этой эпидемии и не одна Яна осталась без зрения! Здесь, в городе, в больнице были и другие дети, оставшиеся без зрения, хотя их лечили врачи! О болезни глаз Яны я даже не знала!

– Конечно, вы как всегда зарабатывали деньги, и вам было не до ребенка!

Добавила Маша, с явным намерением вылить всю горечь обиды на женщину, не пожелавшую стать ее свекровью и дать ей дом и семью, которую она могла бы дать. Раньше Маша не решалась, что-либо подобное говорить, так как боялась, что ее выгонят вместе с ребенком и тогда она не сможет найти работу и устроить семью. Теперь же, осмелев, она пыталась отомстить за все обиды и слезы, зная, что Василиса Николаевна не сможет уже обидеть ни ее, ни ее ребенка.

– Что же, ты теперь смелая стала, дерзкая…. – гордо и обиженно подняла голову Василиса Николаевна, – я не буду препятствовать тебе. Можешь забирать свою дочь. Но я не хочу видеть тебя больше никогда в своем доме.

– Не беспокойтесь, я и сейчас не войду в дом. Я остановилась у знакомых. А назавтра утром обратный поезд. Мне нужна только моя дочь! Дайте мне ее свидетельство о рождении, чтобы я могла купить на нее билет.– Маша не собиралась уступать.

– Я не смогу собрать ее вещи за пять минут. Ты можешь сейчас увидеться с ней. Вещи я приготовлю к вечеру. А метрики я тебе отдам – можешь забирать,… – бросила Василиса Николаевна, резко развернувшись спиной к молодой женщине, направилась к дому.

Войдя в дом, бабушка посмотрела на внучку. Яна тихонько сидела на полу, на своей теплой подстилке, играя с куклой, которую недавно купила ей бабушка.

– Яна, приехала твоя мама. Она хочет забрать тебя к себе, – сообщила бабушка.

– Мама?!… – Яна подняла незрячее лицо к бабушке.

– Да, твоя мама, – подтвердила Василиса Николаевна.

– Она хочет забрать меня? – удивилась девочка.

– Да, она хочет забрать тебя насовсем, – еще раз подтвердила бабушка. Вы поедете далеко, на большом и громком паровозе, – объяснила Василиса Николаевна.

– А ляля тоже с нами поедет? – насторожилась Яна.

Маленький Сашенька стал для нее центром ее маленькой вселенной, и она не представляла себе утра без прикосновения к его теплым пальчикам.

– Нет, Сашенька и тетя Зоя останутся дома, – немного раздраженно ответила бабушка.

Яна вдруг расплакалась.

– Я не хочу ехать. Я хочу остаться с Сашенькой. Сашенька мой братик!

– Саша – мой сын, а не твой брат, – тихо, чтобы не услышала свекровь, прошептала Зоя, но Василиса Николаевна услышала.

– Зоя, тебе обязательно было это говорить? Ты не можешь сдержаться, чтобы не причинить боль ребенку! Бог накажет тебя за это! – резко бросила она.

– Бога нет! Ученые уже доказали это! – вызывающе, но с некоторым страхом почти крикнула Зоя.

– Поэтому-то первый твой умер… за то, что ты ненавидела девочку, – уколола свекровь, – берегись, чтобы ты не навлекла на семью еще одну беду!

– Как вы можете так говорить?! – испугалась Зоя.

– А как ты можешь забывать об этом и навлекать новую беду на семью?! Ты знаешь, что нам нужен внук не меньше чем вам – сын! Даже если нет Бога – закон справедливости все равно есть!

Зоя не выдержав, выскочила на улицу, громко хлопнув дверью. Старый страх вновь подкатил к самому сердцу, ноги и руки похолодели. Инстинктивно она подхватила на руки Сашеньку, который лежал в самодельной коляске на свежем воздухе и мирно спал. От резкого движения ребенок испугался и громко заплакал. Мать, испугавшись еще больше, прижала его к себе, считая его плач плохим предзнаменованием. Люди, отвергающие истинного Бога, становятся особенно суеверными.

Василиса Николаевна, упрекнув сноху в плохом обращении со слепой падчерицей, сказала правду, хотя и не полную, ведь Зоя все же заботилась о Яне, пусть и не от сердца. Но она также выразила общепринятую ложь, что Бог может послать смерть невинному ребенку только за то, что его мать забыла поменять мокрые штаны у другого больного ребенка или вовремя накормить его. Зоя не принадлежала к числу жестоких людей, хотя и пыталась избежать лишних на ее взгляд трудов. Она кормила и обстирывала Яну. Зоя не оставляла ее без пищи и одежды. Просто она делала это без любви и желания. И ее страх, и уверенность в том, что Бог отнял ее ребенка в наказание за мелкие грехи небрежения к своим обязанностям, вызывал обиду и гнев не только на себя, но и на Бога, наказавшего ее так строго за не слишком страшную вину.

Свекрови было легче найти причину смерти внука в неправильном поведении снохи, потому, что это избавляло ее от мысли о собственной вине перед Яной. Ведь она вместе с мужем не захотела принять ее мать в дом в качестве снохи. И даже после рождения Яны, пожалела отдать Маше корову и отпустить ее вместе с ребенком, тем самым дав малышке пропитание. Кроме того, оставив ребенка себе, Василиса Николаевна оставила малышку на попечении неопытной молодой снохи во время ее болезни, уехав вновь на заработки после похорон внука. Легче всего, осудив другого, забыть о своих неправильных действиях.

Обида и гнев на Бога немного стерлись в душе Зои после рождения Сашеньки, но в момент последней ссоры свекровь напомнила все мысли и чувства того времени, всколыхнув в душе молодой женщины также страх и ненависть к тому Богу, которого она считала повинным в своей боли. И сейчас она рванулась к сыну, в бессильной попытке защитить грудью своего маленького мальчика от неведомого, но страшного существа, готового убить малыша только за то, что она – мать, пытается отвоевать право единственного владения этим ребенком. За то, что пытается не делить своего Сашеньку с этой слепой девчонкой, которая своим существованием каждый день напоминает о другой женщине бывшей в жизни ее мужа. Зоя знала, что не права, что девочка не виновата в грехе родителей, поэтому мужественно боролась с этим чувством, как могла. Просто бывали моменты, когда женщина терпела поражение и забывала дать ребенку необходимое, или говорила ей что-нибудь обидное, позже спохватываясь и пытаясь компенсировать свои срывы, иногда даже балуя Яну по мелочам.

Все эти чувства пронеслись в душе молодой женщины почти неосознанно. Она также не задумывалась, почему с такой жадностью впитывала атеизм, насаждаемый среди народа. Но за всеми этими стремлениями скрывалась мысль: «Если Бога нет – тогда не нужно ждать от мира справедливости и гармонии, а это значит, что с каждым простым человеком может случиться разное. И еще это означает, что не нужно нести бремя вины за смерть своего горячо любимого первенца». Боли матери, потерявшей ребенка, было более чем достаточно для Зои. Большего она просто не могла вынести, поэтому всей душой искала возможности сбросить непосильную ношу. Если нет Бога – жизнь придется принимать такой, как она есть, и пытаться выжить, несмотря на ее несправедливость.

Ссора, произошедшая в доме, была не первой и Яна привычно виновато опустила голову, считая себя виновной в этих ссорах. Девочка была простым представителем человеческого рода, легко поддающегося ложному чувству вины. В душе каждого человека есть знание о своей виновности, но люди в детстве не знают, что это за вина, а повзрослев, в большинстве своем, не признают ее. Не задумываясь о том, что признание истиной виновности перед Богом лечит душу грешника, и избавляет его от множества ложных «вин», накапливаемых за жизнь, которые он придумывает себе, отягощая ими душу. Ведь тот, кто знает, что имеет врожденное заболевание, будет принимать необходимые лекарства вместе с пищей (как те, кто больны сахарным диабетом), и это продлевает их жизнь на земле. Также и человек, признав свою виновность перед Богом, свою тягу к греху, к уничтожению себя (через пороки), или себе подобных, понимает свою потребность в прощающей и очищающей любви Бога, встав на борьбу за полноценную жизнь своей души, учась любить людей, любить себя, как создание Бога, стремясь к совершенству и вечности.

Яна не знала и не думала, ни о чем подобном. Она лишь привычно приняла на себя новую долю вины за новый скандал взрослых, не понимая, что на самом деле, не она а их нерешенные проблемы явились причиной ссоры. Душа малышки и без того обремененная чувством несправедливости жизни, получила новую порцию тяжести и ложной вины, которую не могли вынести слабые плечи ребенка и Яна, также привычно попыталась уйти от вопросов, которые не могла решить. Она вдруг вспомнила основную новость, порывисто встала и шагнула к двери.

– Где моя мама? – девочка протянула руки вперед, ища мать.

– Нет, она не здесь. Твоя мама ждет тебя во дворе. Я отведу тебя к ней, – бабушка взяла Яну за руку и повела во двор.

Дойдя до калитки, где стояла Маша, упорно не желавшая входить, бабушка обратилась к Яне:

– Твоя мама здесь!

Василиса Николаевна была взвинчена. Она раньше боялась бросить больного ребенка из страха возмездия от Бога, но и заботиться о ней тоже не очень хотела. Теперь ее освобождали от этой необходимости, но слишком обидным способом и пожилая женщина чувствовала себя глубоко уязвленной. Маша несколько минут стояла в нерешительности, глядя как Яна, осторожно проводит руками перед собой, ища ее, затем шагнула к дочери, склонилась над ней и взяла на руки.

– Здравствуй, доченька! – сдавленным голосом произнесла она.

– Мама! – едва слышно прошептала Яна, обхватила ее шею и прижалась к щеке. – Мамочка, мама! – повторяла она слово, которое так хотела сказать, и которое ей было запрещено.

Бабушка была дорога Яне, потому что она заботилась о ней, несмотря ни на что, но она тоже не разрешала звать ее мамой и малышка мечтала о том, что сможет произносить это слово, не слыша ни возражений, ни упреков в ответ.

– Доченька – вдруг расплакалась Маша, – моя доченька!

– Мама, мамулечка!

Яна гладила по щекам мать, вытирая с них капельки слез, затем она осторожно потрогала нос, глаза. Когда Маша прикоснулась своими руками к рукам дочери, та нежно «перешла» пальчиками на руки матери.

– У тебя такие мягкие руки! – прошептала Яна.

– Какие же они мягкие? – удивилась Маша, все шершавые.

– Нет, они такие теплые! Я так давно-давно хотела потрогать твои руки! – я очень люблю тебя! Я так скучала. Я знала, что ты не бросила меня, тетя Зоя обманула меня.

Маша хотела сказать в ответ, что она тоже любит свою дочь, но не смогла солгать, гладя на ее открытое лицо. Она прижала ее к себе и от души сказала.

– Я очень скучала по тебе, и часто думала о тебе, ты же моя кровиночка!

– Я твоя кровиночка? – Яна не совсем поняла смысл этой фразы, но она ясно поняла, что это что-то хорошее, – да, я – твоя кровиночка,… и бабушкина… – подумав мгновенье, добавила она.

– И бабушкина… – обречено вздохнув, добавила Маша.

Василиса Николаевна, услышав последнюю фразу Яны, была глубоко тронута ее словами. Пусть даже взрослые делали ей больно, но маленькая больная девочка была другой. Она помнит добро, которое бабушка для нее сделала!

Женщина даже прослезилась, но быстро смахнула слезы с глаз и ушла в дом. Она достала метрики Яны и вынесла их ее матери, затем начала складывать в сумку немногие Янины вещички, стараясь не давать себе отчета, с каким облегчением в душе провожает внучку в дорогу.

Маша проговорила с дочерью около полу часа, потом, обещав скоро вернуться, ушла на вокзал за обратным билетом. Ей пришлось отстоять длинную очередь, пока она смогла купить билет и Маша сильно устала.

Вернувшись после встречи с матерью, Яна долго сидела молча, затем, вспомнив о предстоящей разлуке, подошла к Сашеньке. Осторожно взяв его за ручку, она прошептала:

– Я буду очень скучать по тебе! Я очень тебя люблю!

Зоя стояла в стороне, напряженная как струна, но не мешала общению детей. Страх навлечь на себя беду вновь проснулся в женщине. Следующие несколько часов Яна почти не отходила от Сашиной кроватки или от самодельной коляски, когда он «гулял» на улице. День был почти по-летнему теплым. Птицы пели на все голоса, но сердце маленькой девочки трепетало. С одной стороны она мечтала жить с мамой, с другой стороны боялась новых мест и особенно болезненно переживала разлуку с маленьким братиком – единственным человечком, который любил ее от всего сердца.

К вечеру мать не пришла и Яна очень разволновалась. Она боялась, что мама исчезнет опять, также неожиданно, как появилась. Но рано утром Маша стояла у калитки. На стук вышла заспанная Зоя. Увидев соперницу, она демонстративно развернулась и, не сказав ни слова, вошла в дом. Закрыв за собой дверь, она обратилась к Яне:

– Твоя непутевая мать за тобой пришла!

– Мама пришла! – разволновалась Яна, не зная за что хвататься.

Бабушка ловко переодела девочку в выходное платьице, взяла в руки сумочку с ее нехитрыми пожитками и любимой куклой и вышла к калитке. Поцеловав малышку на прощание, она сказала:

– Я не пойду на вокзал тебя провожать, пожелаю тебе здесь счастливого пути.

Дорога заняла всего шесть часов. В начале Яна была немного напугана грохотом колес и громким гудком локомотива, но в вагоне довольно быстро освоилась. На привокзальной площади мать купила небольшой букетик подснежников. Это были первые подснежники в этом году, и Маша решила порадовать себя после всех проблем. Но Яна, узнав о подснежниках, пришла в такой восторг, что Маша не выдержала и отдала их дочери, добавив:

– Это тебе!

– Мамочка! Они настоящие!? – время от времени восклицала она.

– Да, они настоящие, – подтверждала Маша, – сейчас же весна. Пока расцвели только подснежники, скоро будет много цветов.

– Спасибо! Большое спасибо! Конечно, они же пахнут! – добавляла Яна, словно убеждая кого-то в правдивости своего убеждения, – скоро будет много цветов?

– Да, скоро, – ответила мать.

– А там, где ты живешь, цветочки есть? – для малышки ответ на этот вопрос был очень важным, так как цветы оставались единственной знакомой радостью в ее новой жизни.

– Да, в деревне, где я теперь живу, тоже будут цветы. Нужно только подождать лета, – успокоила ее Маша, затем добавила, – цветы, которые там растут, очень хорошо пахнут и их там очень много.

– Правда?! – лицо Яны засветилось счастьем! Казалось, что она сейчас распахнет светящиеся счастьем глаза, но это было невозможно.

«Интересно, какие у нее были бы глаза? – вдруг подумала Маша, пристально глядя на дочь, – наверное, они были бы очень выразительные.… Она так восхищается любой мелочью! – затем она усмехнулась, – хотя, кто его знает? Если была бы зрячей, наверное, также не замечала бы все эти цветы, музыку, запахи и все остальное…»

Маша села в купе, полное других женщин, оставив Яну стоять у поручня. В дороге женщина рассказала попутчицам всю свою нелегкую судьбу. Женщины вздыхали и охали, жалея Машу, но никто не вспомнил о маленькой слепой девочке, тихо стоящей у поручня, никто не пожалел и даже не усадил на сиденье. Яна стояла у поручня поезда, и под перестук колес грустно думала:

«Я не нужна никому… Даже мама думает, что я – ее наказание за «грех молодости»»

Эту фразу Маша не раз повторила во время рассказа, указывая при этом на незрячего ребенка, крепко держащегося за поручень. Яна не знала значения слов «грех молодости», но отчетливо поняла, что она – мамино наказание. Девочка не могла понять, зачем мать забрала ее у бабушки, если она является ее наказанием за грех? Мир взрослых такой непонятный! Она, Яна ни за что не хотела бы иметь при себе каждый день свое наказание, а мама, почему-то хотела… И даже подарила ей эти цветочки!

Маленькой девочке было неведомо стойкое чувство вины взрослых, которые ищут своего, понимают, что это плохо, но продолжают делать, пытаясь избежать плодов того, что посеяли. Но через время чувство вины заставляет таковых делать то, что правильно и они под давлением этого чувства, чтобы успокоить свою совесть, делают то, что должны делать.

Искренняя любовь могла бы избавить их от чувства вины и дать не только сил, но и радости в том, чтобы делать все правильно и избежать чувства вины, но таковые не хотят проходить этот путь до конца, получив награду и радость в своем труде. Они останавливаются посередине, разрываясь на части и жалея себя. Роль жертвы несправедливой жизни для них более привлекательна, чем роль зрелого человека, понимающего и принимающего правду жизни, ответственность и привилегии права на свободный выбор жизненного пути.

Оказавшись дочерью незрелой и эгоистичной женщины, Яна оказалась в трудном положении. Она не могла выбирать свою судьбу сейчас, пока была еще так мала, и в душе ребенка все глубже оседало убеждение, что она – бремя, наказание… и еще кое-что, чего она еще не знает. Но в любом случае – она не нужна никому на этой земле…

Но, даже у этого маленького человечка был свой выбор – обозлиться и обидеться на вес белый свет, которому она оказалась не нужной, или искать счастья. Яна не понимала всей сложности этих вопросов, но душой она выбрала второе – поиск настоящего счастья. Малышке так хотелось жить! Хотелось прикасаться к цветочкам и травке, вдыхать их запах, сейчас напоминающий запах весенней земли. И хотелось быть счастливой, пусть даже и не потому, что ее любят, а вопреки всему. Она стояла, и время от времени осторожно подносила маленький букетик подснежников к лицу, вдыхая его запах. В эти мгновения вся ее вселенная, вся мечта о счастье и радости, вместилась в этот крошечный, уже увядающий букет. Все окружение отвергало ее, но маленький, такой же одинокий в этом мире букетик, отдавал для нее все, на что был способен в последние минуты своей короткой жизни. И Яна от всей души оценила это, впитав чутким сердечком мудрость жизни, преподанную ей маленьким букетом первых подснежников.