Туман над темной водой

«Где-то там, на унылой глади этих болот, дьявол в образе человеческом, точно дикий зверь, отлеживался в норе, лелея в сердце ненависть к людям, которые изгнали его из своего общества. Лишь этого не хватало, чтобы усугубить то мрачное, что таилось в голой пустыне, расстилавшейся перед нами», – внезапно вспомнил Веретьев. И улыбнулся даже.

В детстве он очень любил «Записки о Шерлоке Холмсе», и «Собака Баскервилей» была его практически настольной книгой. И фильм, прекрасный советский фильм с Ливановым, Соломиным и Михалковым, любил тоже и сейчас невольно вспоминал знаменитую Гримпенскую трясину, которая не имела ничего общего с той веселенькой и совершенно нежуткой картиной, которая открывалась глазам.

– Вот, под тем кустом. Она из земли торчала, я потянул и оторвал, – говорил между тем Ленчик.

Веретьев и Головин подошли ближе, присели. Под кустом действительно чернела вывороченная земля вперемешку с мхом, как будто недавно тут что-то в спешке закапывали.

– Ты копал? – на всякий случай уточнил Веретьев.

– Нет, конечно.

Александр снова натянул перчатки, наклонился ближе, раздвигая руками влажную, словно сочившуюся землю. Та послушно поддалась под его руками. А ведь и впрямь раскоп свежий.

Веретьев, не глядя, протянул руку, и в нее послушно легла саперная лопатка, протянутая верным Пашей. Он откинул несколько комьев земли и снова принялся разгребать руками, чтобы не повредить ничего из хранимых землей секретов. Это была въевшаяся в кровь привычка, первая заповедь поисковика: «Не повреди».

Еще через минуту пальцы что-то нащупали, Веретьев вгляделся внимательнее и отпрянул. В мокрой яме лежал труп.

– Ч-ч-черт.

Головин пригляделся тоже и длинно присвистнул.

– Ничего себе находочки.

В четыре руки они принялись аккуратно очищать свою страшную находку, и через пару минут стало ясно, что под кустом захоронены не один, а два человека. Кусок синей джинсы, которую вчера вытащил из земли Ленчик, мог принадлежать любому из них. На одном из мужчин была джинсовая куртка, уже распадающаяся на куски, а на втором джинсовые брюки все того же цвета индиго.

– Точно не солдаты, – сказал Головин. – Это мы в какой-то криминал вляпались.

– Причем, судя по всему, недавний. – Веретьев сплюнул, судорожно соображая, что теперь делать.

– Да почему ж недавний? Ты на их одежду посмотри. Джинсы клеш, рубашки с огромными воротниками. Такие с конца семидесятых годов не носят. Нет, скорее всего, это правда кто-то из утопленников, много лет назад погибших. И на прическу глянь, ну чисто как у Битлов. Нет, точно с конца семидесятых они тут лежат. А что сохранились так хорошо, так ты сам говорил, что сфагновые мхи трупы словно бальзамируют.

Веретьев с жалостью смотрел на старого товарища и соратника. Тот был отчего-то бледен. Ну, не от вида трупа же, в самом-то деле.

– Паш, голова дана человеку не только для того, чтобы в нее есть, – сказал он наконец. – Ты сам-то посуди. Здесь до собственно болота еще метров триста как минимум, а уж до топи, в которой тело могло сорок лет пролежать, и того больше. Здесь, под кустами, ничего сорок лет сохраниться не могло. Это во-первых.

– А есть еще и во-вторых?

– Есть. Если сорок лет мумифицированные тела лежали и процесс гниения их не касался, то почему-то именно сейчас ткани начали разлагаться. Возникает вопрос: почему?

– И почему?

– Да из-за соприкосновения с кислородом. Эти два парня действительно, похоже, утонули в конце семидесятых годов. Но кто-то достал их из вечного плена, принес сюда на окраину болота и наспех закопал. Фактически просто присыпал землей. Именно поэтому они и начали так быстро гнить. И, судя по состоянию тел, произошло это совсем недавно. Неделю назад, максимум две. Теперь понимаешь?

Головин смотрел серьезно, потому что действительно понял.

– А зачем кому-то доставать из болота мертвецов сорокалетней давности, тащить их сюда, а потом прятать? – спросил напряженно молчащий до этого Ленчик. – Какой в этом смысл?

– А вот это и вопрос, – задумчиво ответил Веретьев. – И, признаться, ответа на него я не знаю. Впрочем, самое главное не это. Самое главное – понять, что нам с этим теперь делать?

– Полицию вызывать? – Предположение Ленчика звучало робко, видимо, потому, что парень и сам понимал его очевидную глупость.

– И говорить, что в ходе поисковой экспедиции мы нашли тела двух мужчин в одежде сорокалетней давности и считаем, что их недавно кто-то перезахоронил, а потому нужно срочно отправить сюда оперативную группу, – уточнил Веретьев. – Ты представляешь, как далеко и как надолго нас пошлют? У них нынешних висяков хватает, зачем им старые?

– Тогда, может, их обратно закопать? Если бы я за тот лоскут ткани не потянул, их бы еще сорок лет никто не обнаружил.

– И пройти мимо того факта, что кому-то зачем-то понадобилось переносить этих людей с болот? Нет, братцы, какой-то криминал тут точно есть, я это своей старой солдатской шкурой чувствую. Вот только что делать, пока не знаю.

– Саш, я же тебе говорил, что родом из этих мест. Тут до моей родной деревни напрямки через лесок километра два, не больше. Давай я туда наведаюсь, с местными поговорю, может, кто слышал что. А вечером решение примем, что дальше делать. Они ж до вечера никуда не денутся, – предложил Головин.

– Не денутся, – то ли соглашаясь, то ли сомневаясь, сказал Веретьев. – Вот что, Ленчик. Ты сфотографируй это все тщательно. С разных ракурсов. А ты, Паша, и впрямь в деревню сходи. Только аккуратно. Про находку нашу не распространяйся. Про баню спроси. Мол, у нас поисковый отряд, нам бы банный день завтра устроить, пустит кто из местных или нет. Ну, а заодно и поинтересуйся, что тут у них вообще происходит. Лады?

– Лады. – Головин поднялся с корточек, стянул с рук перчатки, сунул в карман, уверенно повернулся и зашагал в сторону леса.

Было видно, что он и правда хорошо ориентируется в здешних местах. Солнце светило ему в спину, отчего вся его крепкая фигура двигалась словно в окружении золотистого ореола. Веретьев с Ленчиком смотрели ему вслед.

– Ленька, нам не завтра надо, – грубовато сказал Веретьев, повернувшись к студенту. – Нас уже ребята на раскопе заждались, а нам еще туда пилить минут тридцать. Давай снимай, и пойдем.

Ленчик виновато посмотрел на командира отряда и послушно защелкал телефоном, делая снимки. Веретьев же, чтобы не стоять без дела, собрал валяющийся вокруг лапник и ветки деревьев, чтобы хоть как-то закрыть зияющую в земле яму с ее страшным содержимым. В голове он уже прикидывал, кому будет звонить, чтобы сообщить о находке и передать ту информацию, которую обязательно раздобудет Паша Головин. В то, что Паша вернется без информации, он не верил – слишком хорошо того знал.

* * *

Сегодняшний день у поисковиков выдался «урожайным». Удалось найти три солдатских медальона, причем в отличном состоянии, несколько штык-ножей, котелок, каску, практически полностью сохранившуюся пилотку со звездочкой посередине и обрывки военного билета. Настроение у ребят было приподнятое, они воодушевленно переговаривались друг с другом, ничуть не жалуясь ни на то, что работать приходилось почти по колено в воде, ни на стоящее высоко солнце, которое сегодня, после ночной грозы, жарило особенно сильно. Вот за такие дни Александр Веретьев и любил поисковую работу, к которой прикипел сердцем и без которой не мыслил себе существования.

Он работал наравне с остальными, как делал всегда, но мысли его нет-нет да и возвращались к странной находке, находящейся примерно в километре отсюда. Кто были эти двое? Как оказались они жертвами трясины, кто помог им сбежать из их страшного плена и почему бросил под первым же кустом, не особо даже стараясь закопать поглубже? Ему казалось, что ответы на эти вопросы очень важны, но не мог даже самому себе объяснить, почему именно так считает.

Пообедали сухим пайком и чаем из термосов. Веретьев то и дело доставал свой спутниковый телефон, проверяя, нет ли звонков от Головина. С того момента, как они расстались на краю болота, прошло уже четыре часа, потом пять. За это время вполне было можно дойти до деревни, поговорить с людьми и присоединиться к остальным. Ну, или хотя бы позвонить.

Конечно, Паша вполне мог быть усажен за стол хлебосольными соседями, чтобы под стопку-другую вспомнить общее детство и общих знакомых. В решении не возвращаться сегодня на болота, а встретиться вечером в лагере с большим объемом информации не было ничего преступного или неправильного, поэтому Веретьев просто старался выбросить мысли о Паше из головы до вечернего сбора за ужином. Старался – и не мог.

Или он с Ольгой милуется, раз уж получилось остаться в лагере наедине. Ну, почти наедине. Не считая Тани.

Мысли привычно съехали на девушку, которая ходила за Веретьевым мягкой пушистой собачонкой, льнувшей к ногам, ластящейся без причины. Может, ответить на ее призыв? Сколько можно существовать без женской ласки?

Веретьев прикинул, что с того момента, как он окончательно расстался со своей предыдущей пассией, работавшей официанткой в одном из их с Феодосием Лаврецким ресторанов, прошло уже три месяца. Для мужчины его возраста большой срок. Он представил внимательные Танины глаза, пухлые губы, нежный изгиб шеи, высокую грудь под вызывающе обтягивающей маечкой и усмехнулся про себя.

Для коллектива, в котором кроме нее самой было еще две женщины – одна шестидесяти лет и вторая с мужем – Таня одевалась слишком вызывающе. Но никто не кинул на нее ни одного двусмысленного взгляда, не позволил ни одного оскорбительного жеста и не отпустил ни одной сальной шутки. Несмотря на то что для этого не было ни малейших оснований, Таня негласно считалась женщиной командира, и это защищало ее от любых поползновений почище пояса верности.

Если бы не этот ее покорный взгляд, можно бы было и приголубить. Но взгляд убивал в Веретьеве малейшую искру желания, равно как и понимание, что из их даже самого мимолетного романа он не вылезет без последствий. Привяжешь ее к себе, потом бросишь, она с горя утопится, и все. Будешь нести на себе вину за безвинно погубленную жизнь до конца своих дней. Нет, на его век простых официанток хватит. Вот вернется из похода и закрутит с кем-нибудь из девчонок. К счастью, среди них много тех, кто готов к легким, необременительным отношениям.

Интересно, и почему Головин не звонит.

Александр снова достал свой телефон и сам набрал номер Паши. Гудки ввинчивались в ухо, но трубку никто не брал. Ну точно, с Ольгой обжимается, не иначе.

Тревога не проходила, и Веретьев дал сигнал сворачиваться на сегодня и выдвигаться в сторону лагеря на час раньше, чем собирался.

– Александр Викторович, так еще только пять часов, – протянул Ленчик разочарованно.

Надежда Александровна смотрела внимательно, остро. Эта женщина умела считывать его состояние, а потому точно знала, что сейчас командира что-то волнует.

– Голова болит, – неуклюже соврал он. И Надежда кинула на него еще более внимательный взгляд, понимая, что Александр врет. Никакая головная боль не могла его заставить отклониться от заранее составленного плана.

– Ладно, ребята, на сегодня действительно все, – громогласно заявила Надежда после того, как он едва заметно кивнул. – У меня тоже голова отваливается. Давление после грозы, наверное. Пошли на базу, буду у Татьяны таблетку просить. А ты, Александр Викторович, молод еще, на погоду реагировать.

– Сорок два, не мальчик, – шутливо ответил он, кивнул еще раз, мол, спасибо. – Ребята, мы с Надеждой Александровной вперед пойдем, головы лечить. А вы собирайте инструмент и догоняйте. Игнат, за старшего.

Игнат Лаврентьев, один из старейших бойцов отряда, кивнул, что понял и принял.

– Случилось что, Санечка? – тихо спросила Надежда, когда они отошли на достаточное расстояние, чтобы их никто не слышал. – Ты весь день сегодня сам не свой.

– Да я и сам не знаю, – признался Веретьев. – Но ощущение внутри какое-то гадостное. В последний раз у меня такое было в тот день, когда мы под минометный обстрел попали.

– В Чечне, да. Ты рассказывал, – вздохнула Надежда. – Но, может, обойдется, с божьей помощью.

Головина в лагере не было. Ольга неспешно готовила у большой походной плиты. Запах гречки с тушенкой разносился далеко за пределы лагеря, и Веретьева вдруг замутило. У него всегда была такая реакция в период острого волнения – сразу начинало тошнить.

– Твой не возвращался? – спросил он у Ольги как можно безразличнее.

Та удивленно посмотрела на него.

– Откуда? Вы же вместе с утра уходили.

– Да, но он потом в деревню пошел. Ту, из которой родом. Ты там, кстати, бывала когда-нибудь?

– Бывала, конечно. Паша, когда предложение сделал, к бабушке меня своей свозил, познакомиться. Родители-то его тогда уже в город перебрались, а бабка до самой смерти в Заднем жила. Пока она жива была, мы каждое лето к ней ездили. То с сенокосом помочь, то картошку выкопать, то просто так, поддержать.

– А большая деревня-то?

– Когда-то была домов на двадцать. Правда, и те вдоль одной улицы стояли. Да потом обезлюдела тут вся округа. Когда мы бабушку хоронили, почитай, только в пяти домах кто-то оставался, да и то на зиму разъезжались. Зимой она уж лет пятнадцать пустая стоит, а летом – кто ж его знает. Может, дачники и приезжают.

– А в соседних деревнях?

– Да так же примерно. На всю округу зимой домов десять топят. А летом, ну, может, семей двадцать-то и живет. Да и то в основном старики и старухи. Чего тут молодым делать, тут ни дорог, ни магазина, ни медпункта. Молодежь предпочитает Турцию да Египет. Таких любителей свежего воздуха и комаров, как мы, немного сейчас найдешь. А ты для чего спрашиваешь-то, Саша?

Веретьеву нужно было подумать. Если округа считалась практически нежилой, а обитали здесь в основном старики да привезенные к ним на каникулы дети, то кто же тогда достал из болота те два трупа и закопал под кустом? Зачем это могло понадобиться кому-то из местных? И почему тогда так долго не возвращался Паша?

– Спрашиваю, потому что пытаюсь понять, куда запропастился твой муж, – честно признался Веретьев. С такими женщинами, как Ольга, нужно всегда говорить прямо, а не юлить. Это он знал точно. – Если в его родной деревне жителей раз-два и обчелся, так не может же он с ними целый день разговаривать.

– Да он и вообще не собирался ни с кем разговаривать. Уж друзей и родни у нас тут точно не осталось.

– Мы два тела нашли, – признался Веретьев. – Непонятных. Не солдаты точно. Судя по одежде, в болоте они утонули лет сорок назад, но вот на воздух их подняли в течение недели, максимум двух. Вот Пашка и отправился местных поспрошать, может, кто что знает.

– В сыщиков играете, мальчики? Поисковой работы вам мало? – Ольга ласково улыбнулась. Было видно, что длительное отсутствие мужа ее нисколечко не взволновало. – Санечка, ты же знаешь Пашу. Он вполне мог решить все окрестные деревни обойти, с него же станется. Вернется он, не переживай.

– Болота кругом, – зачем-то сказал Веретьев, хотя пугать Ольгу в его планы точно не входило.

Она и не испугалась, только засмеялась.

– Саш, он в этих местах вырос. И в детстве сбегать на болота было его самым любимым развлечением. Он мне рассказывал, сколько раз его отец порол за это, но ничего не помогало. Они с другом даже след проложили. Почти в самую трясину. Опытным путем нашли тропку, которая по твердым кочкам вела. Отметили ее колышками и бегали в самую середину топи. Паша говорил, что такой крупной клюквы больше нигде не было, и им все бабки в деревне завидовали. И в кладоискателей они там играли. Так что уж на болоте он сгинуть точно не может.

К вечернему ужину подтянулись в лагерь и остальные члены отряда. В восемь часов вечера все привычно расселись на круглой поляне, по очереди наложив в свои котелки душистой каши и взяв щедро нарезанных ломтей хлеба. Павла по-прежнему не было, и, поглядывая на Ольгу, Веретьев видел, что, пожалуй, и она уже начинает беспокоиться.

– Вот что, – решительно сказал он, дисциплинированно доев свою кашу. В экспедиции нужно было пополнять энергию всеми доступными способами, и позволить себе не есть на почве нервов командир отряда не мог. – Я, пожалуй, прогуляюсь до деревни. Лень, проложи маршрут по карте, пожалуйста. Я в отличие от Головина не местный.

– А можно с тобой? – это робко спросила Таня.

Вот черт, только романтической прогулки ему и не хватало.

– Нет, оставайся в лагере, – ответил Веретьев чуть резче, чем это было необходимо.

Таня тут же покорно повесила голову и отошла в сторону. Черт-черт-черт, черт бы побрал эту ее проклятую покорность.

– Один, что ли, собрался? – сухо уточнила Надежда.

– Леньку возьму, – сдался Веретьев, понимая, что одного его вряд ли отпустят.

Непонятно, что беспокоило ребят больше – исчезновение Головина или нервозность командира, и Веретьев ругал себя за то, что в мирной обстановке утратил привычную невозмутимость, в военную годину не раз спасавшую ему жизнь.

Обрадованный Ленчик быстро доел свою кашу и ринулся снова натягивать сапоги.

– Надежда, – позвал Веретьев.

Пожилая женщина подошла поближе, чтобы никто другой не мог слышать их разговора, кивнула сосредоточенно, мол, слушаю.

– Если Пашка вернется, сразу звони. И это, присмотри тут за Ольгой. Не нравится мне все это.

– Поняла, – коротко ответила Надежда.

Защитный костюм, куртка с капюшоном, резиновые сапоги, спутниковый телефон, карта, нож. Пожалуй, все было готово для того, чтобы двинуться в путь.

– Флягу возьми, – кинул Веретьев Ленчику, по привычке ощупывая парня глазами, правильно ли оделся, все ли взял. – Ребята, мы через час вернемся. За старшего Игнат, Надежда на подхвате. Все, Лень, пошли.

Перед тем как скрыться между деревьями, Веретьев в последний раз обернулся. Все члены отряда занимались своими делами. Кто-то накладывал добавку каши, кто-то шумно пил чай, кто-то развешивал сушиться носки, кто-то разговаривал с родней по телефону. И только три пары глаз тревожно смотрели им вслед.

Татьяна, Надежда, Ольга.

Глава 3

К утру от ночного дождя не осталось и следа. Из-за закрытой ночью форточки в комнате было душно, и, проснувшись, Ирина первым делом распахнула ее настежь, впуская в дом свежий, еще пахнувший недавней грозой воздух. Деревенская улица при свете дня выглядела спокойно и совсем нестрашно. Чего это она, спрашивается, ночью так испугалась?

Ирина хорошо знала, какими пустыми и незначительными бывают ночные страхи и как легко они развеиваются при первых же солнечных лучах. Она не понаслышке представляла себе, каким тяжелым медведем наваливаются на грудь тревога и неуверенность, особенно если проснешься между тремя и четырьмя часами ночи. Она даже читала как-то, что именно в это время, как правило, уходят из жизни хронически больные люди, потому что у души в этот час не остается сил на сопротивление.

Час совы, кажется, так называлось это время.

Ванечка еще спал, сладко-сладко. Вот и хорошо, вот и славно, и не надо его будить.

Ирина заправила постель, натянула спортивный костюм, умылась на кухне из висящего там рукомойника, стараясь не греметь дровами, растопила в кухне печь, поставила на электрическую плитку кастрюльку с молоком, чтобы сварить утреннюю кашу для себя и сына.

Отчего-то ей страстно захотелось творога, рассыпчатого, деревенского, каким кормила ее в детстве на завтрак бабушка, однако нынче никто в округе не держал ни коров, ни коз, молоко Полиект Кириллович привозил из соловьевского магазина. Ирина однажды и творог заказала, но был он такой сухой и невкусный, что Ванечка отказался от еды наотрез, да и сама Ирина, как ни давилась, съесть намешанную со сметаной бурду не смогла, отнесла куликовским собакам. Из остатков творога она нажарила сырников и больше его не заказывала.

Опытным путем выяснилось, что сынишка любит чай со смородиной, поэтому, еще раз заглянув в комнату и убедившись, что Ванечка по-прежнему крепко спит, Ирина натянула резиновые сапожки и выскочила во двор, чтобы быстренько добежать до огорода и нарвать свежих листиков.

Земля после дождя была влажной, жирной, и Ирина порадовалась, что сегодня можно будет точно не озабочиваться поливом. Она отвернула щеколду на ведущей в огород калитке, заскочила внутрь, ловко пробежалась между грядками, стараясь на оскальзываться на мокрой земле. Так, четырех листочков на чайничек хватит, а вечером они заварят свежего чаю.

Она повернулась, сделала пару шагов обратно к калитке и замерла, разглядев отчетливый след сапога в аккурат под окном в комнату, тем самым окном, у которого стояла Ванечкина кровать. Сердце тут же затрепыхалось где-то в горле, руки стали влажными, а ноги в натянутых без носков сапожках тут же заледенели, хотя утро было по-летнему теплым.

Значит, ей не привиделось, значит, ночью вокруг ее дома ходил кто-то чужой. Судя по размеру следа, чужак был мужчиной.

Что же делать? Бежать к Куликовым, чтобы узнать, не слышали ли они что-нибудь? Но как оставить ребенка в доме одного? А если злоумышленники похитят Ваню, тем более что они обещали сделать именно это, если Ирина не выполнит их требования. А она не выполнила, да еще и сбежала, в слепой надежде, что ее не вычислят, не найдут. Получается, вычислили и нашли?

Она опрометью кинулась в дом, дрожа, заперла дверь на засов изнутри, хотя делала так только на ночь. Не снимая сапог, бросилась в комнату, где все так же спал сын. От произведенного ею шума мальчик проснулся, сел в кроватке, улыбнулся, увидев маму.

– Доблое утло.

Спросонья он был теплый и очень вкусно пах. Ира присела на край кровати, прижала к себе маленькое тельце. Сын тут же обвил ее шею ручками и довольно засопел в ухо.

– Ваня хочет молока.

Иногда он говорил о себе в третьем лице, и обычно Ира поправляла его, но сейчас не стала. Какая разница? Главное, что он здесь, рядом, живой, здоровый и невредимый. Изнутри рвалась паника, но Ирина решила не давать ей шанса. Если за ночь ничего не произошло, значит, время позавтракать у них точно есть. Сейчас они выпьют молока, съедят кашу, потом попьют чаю со смородиновыми листочками, а потом, не спеша и не пугая ребенка, Ирина дойдет до соседей, убедится, что с ними все в порядке, и задаст все интересующие ее вопросы. А бежать сломя голову не стоит.

Она старалась, чтобы ее движения были плавными, дыхание несбившимся. Наверное, получилось, потому что Ванечка не замечал снедающей мать тревоги, весело умылся, потому что его очень увлекали действия с рукомойником и плеск воды, с аппетитом позавтракал, с озорным любопытством выскочил на крыльцо, после того как Ирина с некоторой внутренней дрожью отперла засов.

– На лечку пойдем?

– Нет, сыночек, на речку сходим попозже. Пока давай дойдем до тети Светы и дяди Пола, узнаем, как у них дела.

– А как у них дела?

– Не знаю. Ночью был сильный дождик, вот я и хочу узнать, все ли в порядке.

Несмотря на то что сын был еще совсем маленьким, Ирина всегда разговаривала с ним серьезно, стараясь максимально подробно объяснять смысл своих действий. С ней в детстве родители поступали так же, не уговаривали, не запрещали, не требовали, а объясняли, и она была уверена, что только так и правильно, и никак иначе.

– А собачки?

– Точно, – спохватилась Ирина, погруженная в свои тревожные мысли, она совсем забыла, что нужно предупредить о своем визите по телефону, чтобы Полиект Кириллович загнал в вольер собак. Господи, ну почему даже двухлетний ребенок толковее, чем она.

Она усадила сына на деревянную лавку, стоящую у крылечка. Опоры у нее совсем сгнили, но пару дней назад мастерущий сосед вкопал новые и качественно закрепил скамейку, которая теперь не шаталась. Нет, пропали бы они с Ваней без соседа, точно бы пропали.

Согласие на визит было получено незамедлительно.

– Подожди минуток семь, – добродушно сказал сосед. – Сейчас штаны натяну да псов своих загоню. Припозднились мы сегодня, из-за дождя, видимо.

Семь минут ушли на то, чтобы увлеченно понаблюдать за муравьем, который под лавкой тащил травинку. Ванечка очень хотел ему помочь, но Ирина не разрешила, объяснив, что каждый должен делать свое дело, а помогать, когда тебя об этом не просят, нельзя. Сын кивнул, что понял.

Летний день потихоньку просыпался, разминался, входил в полную силу. Было очень тепло, и под жарким солнцем уже потихоньку просыхала после дождя и росы трава, песок на дорожке, ведущей к колодцу, становился из темно-желтого светлым. На небе не было ни облачка, и часа через два погода обещала быть жаркой, хоть купаться иди. А может, и правда сходить?

Выждав положенное время, Ирина кликнула сына, и они не спеша двинулись к стоящему наискосок соседскому дому, чья ярко-красная крыша блестела на солнце, постепенно наливаясь жаром.

При их приближении к воротам гулко залаяли собаки, как железо забухало. Ирина на всякий случай взяла Ванечку на руки. Полиект Кириллович уже ждал их, отворив калитку.

– Ну, здравствуйте, здравствуйте, гости дорогие! – приветливо загудел он своим низким, хорошо поставленным голосом. – Привет, малой. – И он небольно ущипнул Ванечку за нос. За то время, что Поливановы жили в деревне, это стало фирменным соседским приветствием с соседским мальчиком. – Что, Ирочка, помощь какая нужна?

– Здравствуйте, Полиект Кириллович. Нет, помощь не нужна, вы и так столько для нас делаете, что уже неудобно, право слово. Наоборот, решили с утра узнать, все ли у вас в порядке, а то ночью свет у вас в доме горел, я испугалась, не случилось ли что?

– А-а-а, тебя собаки разбудили, – догадался сосед. – Вот ведь такие здоровые псы, а грозы боятся, как дети. Ванятка-то что, напугался поди?

– Даже не проснулся, – засмеялась Ира. – Стыдно признаться, я напугалась. Гром гремел, молния била, я уж испугалась, что в окно залетит. Кинулась форточку закрывать и в ваших окнах свет увидела. Хотела на помощь бежать, да Ваню побоялась одного оставить.

– И правильно побоялась. – Сосед неодобрительно покачал головой. – Это не дело. В грозу ребенка одного дома оставлять. А если бы проснулся да напугался. Так и заикой стать недолго. Нет уж, Ирочка, интересы ребенка превыше всего, а уж мы, два старика, во вторую очередь. Хотя то, что ты заволновалась, не скрою, приятно.

– А что в дом не идете? – Это с крыльца свесилась Светлана Георгиевна. – У меня пироги испечены. С яйцом, с луком, с вишневым вареньем. Проходите, буду вас чаем поить.

– Да неудобно, – крикнула от забора Ирина. – Мы просто так зашли, удостовериться, что вы не заболели.

– А с чего нам болеть-то? – Женщина, казалось, искренне удивилась.

– Да свет у нас в окнах горел, – снова загудел Полиект Кириллович. – Ирочка решила, что, может, давление у нас или там сердечный приступ. На грозу.

– Да уж грозы-то чего бояться. – Светлана Куликова рассмеялась. – Когда стены крепкие да на крыше молниеотвод, так никакая гроза не страшна. А свет горел, так это я клубнику укрывать бегала. Град-то какой хлестал, того и гляди, без ягод остаться можно.

Ирину развеселило, что она ничего не сказала про испугавшихся собак, в то время как Полиект Кириллович опустил объяснение про клубнику. Все-таки мужчины и женщины были существами с разных планет, и проявлялось это даже в таких вот бытовых мелочах. Она засмеялась и с сыном на руках пошла к дому. Пирогов, разрекламированных Светланой Георгиевной, хотелось очень сильно.

Пироги на самом деле оказались выше всяких похвал. Тесто – тонкое, рассыпчатое – таяло во рту, начинка такая вкусная, что Ирина, немного стесняясь, потянулась за вторым кусочком, отметив, что почти по половине от каждого из трех огромных пирогов уже не бывало. Видимо, Полиект Кириллович по достоинству ценил кулинарные способности своей супруги.

– А скажите, могло так быть, что собаки ваши лаяли не из-за грозы, а на чужаков? – спросила Ирина, откусывая от пирога с вишневым вареньем. Получилось не очень членораздельно.

– Каких чужаков? – Светлана Георгиевна бросила на мужа тревожный взгляд. – Что ты, деточка, кто тут чужой-то может быть, в нашей глухомани?

– Кто-то из тех людей, которые ищут меня, к примеру, – тихо сказала Ирина. – Я же вам рассказывала.

Лицо пожилой женщины разгладилось.

– Ирочка, – мягко сказала она, – ты не бойся. Если что, то мы сумеем за тебя постоять. У Пола и ружье имеется, с разрешением, как положено. Карабин охотничий. Так что, если что тебе покажется, так ты на рожон не лезь, из дома не выходи. Сразу звони нам, и Полиект Кириллович придет тебе на помощь. Я как-то не подумала, что ты не просто так про чужаков спрашиваешь, а потому что боязно тебе. Вот и не пугай себя излишне.

– Но вы вчера точно никого не видели? Потому что у моего дома точно кто-то был.

– Вот ведь у страха глаза велики, – Куликов весело усмехнулся, – ну, сама посуди, кто тут в такой ливень мог быть? Собаки от грозы забрехали, а ты уж испугалась.

– Мог и Венька бродить, – сказала вдруг Светлана Георгиевна, – он третьего дня приходил за самогонкой, да я его отправила восвояси. Мог и вернуться. Таким, как он, и гроза нипочем, лишь бы зенки залить.

Ирина хотела уже было рассказать про найденный отпечаток мужского сапога в своем огороде, но после этих слов не стала. Действительно, след вполне мог принадлежать Веньке – Вениамину Глебову, пьянице и бездельнику, сыну старой бабушкиной подруги Ангелины Вениаминовны, жившей в соседней деревне Заполье, в доме рядом с церковью.

Ангелина и бабушка когда-то вместе учились в школе, потом практически одновременно вышли замуж и родили сыновей, а потом, тоже с разницей всего в несколько лет, стали вдовами. Вот только бабушкин муж, Иринин дед, погиб в геологической экспедиции, а муж Ангелины повесился в бане, когда застукал жену с любовником на сеновале.

Сыновья у деревенских подружек тоже оказались непохожими. Сергей Поливанов стал микробиологом, ученым с мировым именем и жил сейчас в Германии, вместе с женой работая в научной лаборатории, а Вениамин Глебов спился, живя на пенсию матери, пока та не умерла, а оставшись один, влачил жалкое существование, подрабатывая время от времени ради бутылки, но чаще просто воруя вещи из заколоченных на зиму домов. Да, Венька вполне мог отираться поблизости в надежде на халявную выпивку.

Поблагодарив соседей за сытный второй завтрак, Ирина попрощалась и, забрав сынишку, вышла из дома. Солнце жарило вовсю, а потому, полностью успокоившись, она приняла решение действительно дойти до реки. Сосед вышел за ней, чтобы закрыть ворота, а потом выпустить притомившихся в вольере собак. Те, увидев Ирину и малыша, громко залаяли, никак не желая признавать их за своих.

– А ну, цыц, – прикрикнул Полиект Кириллович, впрочем, довольно миролюбиво. Собак своих он обожал. – Брехуны. Людей только пугаете почем зря.