Что мы пожираем

Глава пятая

Устье Реки Богов располагалось на изгибе Серповидных гор. Королевские владения возвышались над городом, взирая с вершины скалы на прочих обитателей Устья. От дворца в сторону города спускалась река; ее извилистое течение разделяло город на две части, а созданные смертными каналы обеспечивали водой все районы столицы и окрашивали их в серо-желтый цвет. Лодки и баржи медленно проплывали под широкими воротами на границах районов, словно слова, вырывающиеся из кривозубого рта.

Если ворота, ведущие из Устья, были ртом, то Болота были кишечником. Там замерло множество полузатонувших плавучих домов и застойной воды, потерявшей свое русло. Без Болот Устье перестало бы функционировать: жители Болот делали работу, браться за которую не хотел больше никто. Так было выгоднее: можно было не обращать внимания на тех жителей Болот, что лишились руки, работая в шахтах, или потеряли палец, трудясь на заводах. Вряд ли кто-то стал бы что-то менять – даже если бы и существовала такая возможность. В народном совете – органе, в котором состояло несколько десятков человек, задачей которых было контролировать полномочия суда, – в основном заседали люди, не поднимавшие шумиху или не желавшие изменений, опасаясь больших потерь. Конечно, если бы они попытались что-то изменить, двору пэров достаточно было бы просто получить перевес голосов, чтобы отменить их решения. В стране было более двухсот семей пэров, а в суде пэров заседал представитель каждой семьи. Эти люди определяли все, что происходило в Цинлире.

Сборище лживых шутов.

Мама получила такие серьезные ожоги, что я даже ее не узнала. А пэр, на фабрике которого она работала, просто отправил ее домой умирать. На следующий день ее место на линии занял какой-то новичок. Несчастные случаи со смертельным исходом происходили каждые несколько недель, но фабрика все равно продолжала работать. Пэр, которому она принадлежала, все равно получал с нее прибыль.

– Добро пожаловать домой, Лорена Адлер. Добро пожаловать в самый древний город из оставшихся в мире, венец Разрушенного континента, столицу Цинлиры, Устье Реки Богов. – Наследник раздвинул занавески и потянулся. Он все еще сидел рядом со мной. – Ты скучала?

– Я бы так не сказала, – пробормотала я.

Наследник рассмеялся. Он сжал свои облаченные в перчатки пальцы на моей ладони и кивнул в сторону самой высокой башни на вершине дворца.

– Глубоко под этой башней, за запертыми дверями и лестницами, выдолбленными намного раньше, чем появился этот город, в пещере, из которой нет другого выхода, находится Дверь, которой моя мать приносит в жертву смертных, – сказал он. – Грешные ушли из этого мира, но любой, кто взглянет на эту Дверь, становится заражен их странным хаосом. Благоосененные едва могут находиться рядом с ней, и я знаю только одного человека, который может говорить о ней без содроганий, – это моя мать. Дверь хочет, чтобы ее открыли. Она внушает нам желание это сделать.

– А что случится, если не принести ей жертву? – прошептала я.

– Каждый раз, когда ей отказывают в жертве, она открывается чуть сильнее. Но она требует все больше жертв. Она действительно существует, и она очень опасна. Эта Дверь – единственное, что мешает Грешным вернуться в этот мир. – Он отпустил мою руку. – Я хочу ее уничтожить. Хочу создать другую Дверь, более прочную, которой не придется приносить жертвы и которая навсегда останется закрытой. Я хочу, чтобы ты помогла мне построить новую Дверь и спасти мир.

Я отодвинулась от него.

Он наследник престола. Он опасен – недаром ведь его первым детским порывом было уничтожить волю людей в Хиле. Поверить в его желание совершить такой хороший поступок было просто невозможно.

– Это такая увлекательная загадка, – сказал он, снова уткнувшись в одну из своих книг.

Так вот что им движет. Любопытство.

– Что ж, – сказала я. – По крайней мере, вы наконец-то намекнули, чем я буду заниматься.

Он усмехнулся.

– Уверен, мои осененные с огромным удовольствием объяснят тебе, чем именно.

До королевских владений мы доехали за час. Никогда прежде я не пересекала Устье так быстро. Высокие деревья отбрасывали тень на лужайку, на которой мы остановились, а из-за кустов остролиста доносилось ржание лошадей из конюшни. Наследник кивнул мне.

– Мы находимся в моей частной резиденции, – сказал он. Его глаза снова были скрыты за очками. – На людях тебе придется мне кланяться, ты понимаешь?

– Конечно, ваше величество.

Я не стала склонять голову.

Он ничего не сказал и быстро вышел из кареты.

– Пойдем. – В карету заглянула Хана. – Ты будешь жить с другими исследователями его величества.

Едва ли я могла постичь всю роскошь этих земель. Сады были такими аккуратными, что я могла определить время по тому, как отбрасывали тени стебли чеснока, а дорогу можно было запоминать по растущим вдоль дорожек тюльпанам всех цветов и оттенков. Одно здание целиком занимала небольшая оранжерея, в которой росли спелые фрукты, а в другом было стрельбище с изрешеченными мишенями. На некоторых деревьях я заметила пометки, означающие, что за ними начинаются охотничьи угодья. По дорожкам носились слуги в простой одежде и солдаты в цветах незнакомых мне семей. Хана подвела меня к последней двери в дальнем коридоре. Было видно, что совсем недавно на ней висела табличка.

– Это здание принадлежит его величеству. В нем живут только те, кто работает на него, – сказала она, протягивая мне ключ. – Комната закрывается только изнутри. Закрывайся на ночь. Грехоосененные особенно восприимчивы к Двери.

– Но ведь грехоосененных здесь только двое, – сказала я. – Откуда ты знаешь, что восприимчивы все грехоосененные, а не только они?

– Грехоосененные ходят во сне и приходят к Двери, – Хана скрестила руки. У нее на груди висел серебряный колокольчик, он тихо звякнул при ее движении. – Кстати, во сне они так же смертоносны как и когда бодрствуют. Так что ни на что не рассчитывай.

В детстве я тоже ходила во сне, но это прекратилось, когда я ушла из Болот. Я повозилась с дверной ручкой. Дверь моей соседки – Карлоу, судя по имени на табличке, – была приоткрыта. За дверью виднелась комната, в которой все было покрыто толстым слоем пыли.

– Удачи с ней, – сказала Хана. – Не пытайся ничего предпринять. Мне не хотелось бы тебя убивать.

Она сказала это так легко, что я чуть не пропустила это мимо ушей.

– Он убил тысячи людей, – сказала я. – Он правда соблюдает условия контрактов?

– Так же точно, как творцы, – со смехом сказала Хана. – У него своя логика, так что когда будешь составлять контракт, постарайся подобрать максимально точные формулировки.

Она толкнула дверь в мою комнату. Обстановка была скудной, здесь были только кровать и письменный стол. Хана задержалась на пороге.

– Никто не должен знать, что ты двуосененная, кроме тех, кто работает в лаборатории, – сказала она. – Однако тебе нужно будет придумать причину, почему ты здесь.

Я провела рукой по разложенной на кровати простой коричневой одежде – одно платье, одна льняная рубашка, один жилет и одна пара брюк. Очень простые вещи, но не такие грубые, как домотканая одежда, которую я носила в Лощине.

– Я могильщица, – сказала я. – Конечно, ему нужны такие как я.

Может быть, он не лгал, и Дверь действительно требовала жертвоприношений. А может быть, ему и его матери просто нравилось убивать. В любом случае, они оставляли за собой много трупов.

– Ну конечно, – пробормотала Хана. – Те, что работают в Устье, носят серые шинели.

Кости и пепел: последняя жертва, которую каждый приносит Смерти.

В Болотах могильщики даже не думали о пальто. Мы знали их в лицо, потому что там смерть была частым гостем.

– Я обойдусь и без нее, – сказала я. Девочку из Болот, которая приехала из какой-то глуши, никто ни в чем не заподозрит. – Если возникнет необходимость, найдите старую.

Час спустя наследник стоял на моем пороге, сжимая в руках потрепанную серую шинель. Он переоделся; теперь вместо черного пальто на нем было белое, какие носили осененные. На спине у него был красный знак, такой же, какой был вырезан у него на груди. Эти знаки были пережитком того времени, когда боги еще не ушли. Они показывали, какую магию может творить осененный, и не давали пользоваться ее другими видами.

Суверен была связана Жизнью и Смертью. Она была вынуждена служить своему народу как целительница и могильщица. Мы с ней уже были так похожи, что я едва могла это терпеть.

– Можно войти? – спросил наследник.

– Могу ли я вам отказать? – сказала я, выдвигая стул из-под стола. – Ваше величество.

– Влиятельному человеку важно установить четкие границы. Мой отец никогда этого не делал, – он вошел в комнату и положил пальто на мою кровать. На нем не было знаков. Из сумки, висящей у него на плече, наследник вытащил толстую стопку бумаг. – По этому образцу я составляю все свои контракты.

Чем ближе он подходил, тем больше злился мой благотворец. По ощущениям у меня как будто заложило уши от того, что я слишком много времени провела под водой.

– Этим правилам вас научил ваш отец? – спросила я, пытаясь не обращать внимания на ярость своего благотворца.

– В каком-то смысле, – наследник поправил очки. – Это в Болотах ты научилась использовать творцев без контрактов?

– А со своим грехотворцем вы обращаетесь так же, как и ведете беседы? А как же равноценный обмен информацией, как при сделках с нашими творцами? – спросила я.

– Не бывает такой вещи как «равноценный обмен», особенно когда речь заходит об осененных и об их творцах, – фыркнул наследник. – Творцы не разумны. Они не делают выводов, они не осознают. Они подчиняются.

Творцам была нужна не равноценная действию жертва. Они всегда требовали большего. Чтобы уничтожить жизнь, грехотворцу будет мало одной жизни. Банально было говорить, что творцы подчиняются, когда именно они решали, какой будет жертва.

– Я имела в виду – не в прямом смысле, – вздохнула я. – Мои творцы знают, что я им доверяю. Они могут понять, что мне от них нужно. Возможно, ваш так не может и ему нужны длинные контракты, потому что он знает, что вы ему не доверяете. Мы с моими творцами понимаем друг друга.

Если умру я, умрут и они.

– Они не могут знать, чего ты хочешь, – сказал наследник.

– То, чего мы хотим, не всегда совпадает с тем, что нам нужно, – я стояла, положив руки на спинку стоящего между нами стула, но он не садился. – Мы выживаем.

Вот почему я могу сделать так много и так быстро. Наследник не мог сделать что-то подобное тому, что он сотворил в Хиле, пока ему не будет дано разрешение двора и совета.

– Ты хочешь сказать, что оставляешь разрушение на усмотрение своего грехотворца? – сдержанно спросил он. – Мы годами изучаем язык контрактов, но каждый месяц осененные умирают, потому что их благотворцы находят лазейки в формулировках и позволяют себе вольности. Знаешь, сколько людей… – он сделал судорожный вдох и покачал головой. – Творцы – не люди. Они в лучшем случае дикие собаки, которых, возможно, можно надрессировать.

Я ощутила, как на мои плечи опускается тяжесть, и как кожу начинает легонько покалывать. Наследник поднял глаза, в уголках его глаз появились морщинки.

– Кажется, – медленно произнесла я, – вы обидели моего грехотворца.

– Он не человек, – наследник протянул мне бумаги, но все еще продолжал смотреть куда-то поверх меня. – Его нельзя обидеть.

Я села и молча прочитала контракт. Он вытащил из сумки книгу и начал делать пометки на полях. Я просмотрела контракт три раза, внимательно изучив формулировки, и постаралась заметить все, что могло быть истолковано неоднозначно. Если он мог четко сформулировать, что ему нужно от его грехотворца, он также мог, когда это было ему выгодно, выбирать расплывчатые формулировки.

– Что это значит? – я уже обдумала эти его слова, но хотела узнать, будет ли он мне лгать. Я указала на один из разделов контракта: «За исключением прав, предоставленных разделом двенадцатым настоящего контракта, наниматель сохраняет за собой права на знания, полученные во время работы, и не несет ответственности за полученный исполнителем ущерб, в течение бессрочного периода».

– Все открытия, которые ты сделаешь, пока будешь работать на меня, будут моей собственностью, – сказал он, изящным движением пальцев поправив очки. – Я просто защищаю свое исследование.

Какой же он ужасный лжец. Я вымарала это предложение, и он поморщился.

– Теперь мне придется все переписать, – сказал он.

Это было совсем необязательно, но его скрупулезность переходила все границы.

– Оба мы знаем, что значит этот пункт. Все, что я создам, будет принадлежать вам, а если я пострадаю, вы будете ни при чем. Так вы, по крайней мере, возместите мне ущерб.

Он ведь так и не объяснил, в чем суть его исследований.

– Полагаю, вы не скажете мне, чем именно я буду заниматься и насколько это опасно, – сказала я. – Сколько времени я буду работать над этими исследованиями? Я не подпишу этот контракт, если там будет сказано, что продолжительность контракта определяется нанимателем. А что, если я не смогу вам помочь? Наше соглашение станет недействительным?

– Ты слишком полезна, чтобы подвергать тебя опасности, – он так и не подошел к столу и так и не сел.

Я чуть не сломала перо. Как будто моя ценность была неразрывно связана с пользой, которую я могу принести.

– У меня есть несколько вопросов, и прежде чем я буду что-либо подписывать, я хочу получить на них ответы, – сказала я. – И ответы эти я хочу получить в письменном виде.

Он вытащил чистый лист бумаги с прозрачным водяным знаком Лощины в центре, и протянул его мне.

– А знаете, эта красивая бумага появилась у вас благодаря Уиллу Чейзу, – сказала я.

Наследник хмыкнул.

– Поскольку у меня есть бумага, неважно, где именно я ее взял.

– Точно.

Я написала большую часть своих пожеланий: у Уилла и его спутников будет беспрепятственный доступ в Устье, до суда Уилл будет находиться в своем доме в Устье, нам будет предоставлен доступ к уликам против него, а если окажется, что он невиновен, он и жители Лощины не будут наказаны.

Мы просто должны будем доказать его невиновность суду и совету.

– А что, если вы нарушите условия контракта?

Скрипнули половицы. Я обернулась.

Он навис надо мной.

– Я никогда не нарушаю условия контракта, – сказал он, сжимая спинку моего стула.

Я наклонилась, отстраняясь от него.

– Вы наследник престола. Вы можете делать все, что захотите.

– Если кто-то из нас нарушит условия контракта, санкциями займется мой грехотворец, – сказал он.

Вот почему наследник так опасен. Грехоосененных было очень мало, а привязать частицы своего грехотворца к предметам мог только он. Он мог извлечь выгоду из контракта или начать спор по его условиям спустя многие годы после его написания. Его замыслы не ведали пощады.

Как только контракт будет составлен и мы его подпишем, мы будем обязаны следовать его условиям до самого конца.

Он стиснул зубы.

– На твоем месте я бы больше переживал о Чейзе. Что, если он сбежит?

– Он не сбежит, – сказала я. – Он меня любит. Что, если я не смогу вам помочь?

Я увидела, как он закатывает глаза, даже несмотря на его очки.

– А что, если он виновен? – спросил наследник.

– Он невиновен, – сказала я, вставая со стула. – Вот. Пишите новый контракт.

Он сел за стол и открыл новую баночку небесно-голубых чернил. Он написал контракт невероятно четким почерком, тихо задавая мне вопросы, прежде чем дополнять или изменять первоначальные формулировки старого контракта. Я стояла, прислонившись к столу, и говорила, какие формулировки хотела бы видеть в документе. На третьей странице он разбавил чернила водой.

– Ваша мать принесла в жертву и поставщика чернил? – спросила я.

Его плечи напряглись, а пальцы сжались.

– Можно и так сказать.

– Теперь меня все устраивает.

Джулиан, Уилл и остальные жители Лощины будут в безопасности, если они не нарушили какие-либо существующие – наследник не хотел добавлять это уточнение – законы. А если Уилл виновен, он будет принесен в жертву.

Но он не виновен.

Уилл всегда был законопослушным гражданином. К тому же ему нужно было думать о Джулиане. Он не стал бы подвергать опасности своего сына. Он бы так с нами не поступил.

Также я настояла, чтобы, по условиям контракта, жителей Лощины больше не приносили в жертву. Нас было очень мало, и город был слишком далеко, чтобы оно того стоило. Наследник согласился.

– Тогда договорились, – сказал он. – Копию ты получишь завтра утром. Сейчас от тебя требуется только биографическая справка и часть тебя, чтобы убедиться, что подписи скреплены должным образом.

– Слишком много страниц, чтобы сказать, что вы меня используете, – сказала я, выдергивая несколько прядок волос.

Наследник стянул перчатку и поцарапал тыльную сторону ладони кончиком пера.

– Ты можешь использовать своих творцев без ограничений. И ты используешь меня точно так же, как я использую тебя. Или я неправильно тебя понял?

– Нет, – сказала я. – Просто вы говорите об этом очень честно, тогда как этот контракт составлен совсем не за этим.

– Хорошо, – сказал он, снова обмакивая перо в чернила.

Со своего места я смогла заметить, как его губы скривились в едва заметной усмешке.

– В настоящее время ты проживаешь в городке Благой-Повержен-в-Лощине, да?

– Сейчас мы называем его просто Лощиной.

Он записал мое полное имя и спросил:

– Дата рождения?

– Мне семнадцать, я родилась зимой. Точнее сказать не могу, – я пожала плечами на его вздох. – Скорее всего, я родилась в первый день бирдаффина. Я всегда говорю так, но, возможно, я родилась в предпоследний день года. Выбирайте любой на ваш вкус, у вас есть целых пять вариантов.

Он поднял глаза. Чернила капнули с пера на страницу.

– Моя мать записала мою точную дату рождения и даты рождения моих братьев и сестер.

– Моя мать работала по шестнадцать часов в сутки на заводе боеприпасов Норткотта, а бумага стоила дорого.

Больно осознавать, что я помню этот простой факт, но забыла, как она выглядела и какой у нее голос. Я пожертвовала воспоминаниями об этом за те годы, что жила в Лощине, чтобы сохранить жизнь ее жителям. Я сохранила свои воспоминания о пэре, на которого она работала. Она работала на Ланкина Норткотта по шетнадцать часов в сутки на протяжении десяти лет – и погибла после несчастного случая, которого можно было избежать. Норткотт не хотел платить за обслуживание оборудования, так что моя мать и еще с десяток человек вместе с ней лишились из-за этого жизней.

Когда-нибудь Норткотт за это заплатит.

– Жительница Болот, которая связана с Лощиной и у которой есть двуосененная дочь? – спросил он. – Кто-то совершенно бесхитростный предположил бы, что ты попала туда, где ты сейчас, с помощью своих творцев.

«Возьми пятно с бумаги и, если понадобится, чернила с пера, – взмолилась я. – Он очень их любит. Уничтожь его воспоминания о том, что я сказала о своей матери».

Конечно, этого хватит, чтобы стереть из памяти всего шестнадцать слов. Моя мать принадлежит мне и только мне. У меня так мало воспоминаний о ней. Нельзя, чтобы наследник о ней думал. А если он будет о ней думать, я заставлю его о ней забыть.

Мой худотворец сделал выпад, Наследник вздрогнул, а затем обмакнул свое теперь пустое перо в бутылку и позволил чернилам наполнить его.

– Напишем, что в первый день года.

Я улыбнулась.

Вот почему концепция нефизических жертвоприношений была такой революционной и никогда никому не преподавалась. Поэтому наследника связали знаком, как только он вернулся из Хилы. Никто не знал, когда осененный заключает такой контракт, и такие контракты не требовали от осененного видимых действий. От крови оставались пятна. Но было непонятно, когда в жертву приносилось чувство.

Никто не знал, что Алистер сделал в Хиле, пока не стало слишком поздно.

Поскольку я не была связана и могла приносить нефизические жертвы, я могла использовать своих творцев без чьего-либо ведома.

Чтобы принести в жертву кровь наследника, мне пришлось бы его убить. А чтобы манипулировать его воспоминаниями, мне нужно было всего лишь находиться рядом с ним.

Наследник макнул перо в царапину с тыльной стороны ладони и подписал свой контракт. Потом он протянул мне новое перо с острым кончиком и заставил и меня расписаться собственной кровью.

– Мне понадобится твоя помощь во время жертвоприношения.

Я искоса взглянула на него.

– Что вы задумали?

– Мне нужно либо совсем немного крови, – сказал наследник, – или какое-нибудь очень ценное воспоминание. Более ценное, чем то, которое ты уничтожила… Думаю, оно было о твоей матери.

Я оцепенела. Он улыбнулся.

– Воспоминание о том, как я впервые попробовала ежевику. – Я протянула ему руку. – Это было летом, мне было десять, и я впервые была за пределами Устья.

– Подойдет, – он взял меня за руку, его голые пальцы, холодные и сухие, прижались к моим, и усмехнулся. – В Лощине ты истощила себя.

Я это знала, но отсутствие воспоминаний там было лучше опасности здесь. Хотя теперь я могла помочь что-то сделать.

– Неужели за Уиллоуби Чейза действительно стоит умереть? – спросил наследник, поднимаясь со стула. Он все еще крепко сжимал мою ладонь. Он усмехнулся, и трещина у него на губах закровоточила. – Уничтожишь мое воспоминание еще раз, и можешь забыть, что у тебя в принципе есть творец, – он отпустил мою руку и отвернулся. – Запри за мной дверь. В этом дворце есть вещи и похуже меня.

Я спала крепко, проснувшись только тогда, когда Хана громко постучалась в мою дверь.

По моей кровати была разбрызгана кровь, она спеклась у меня в носу. Чернил, которыми я пожертвовала, не хватило. Я чувствовала тяжесть своего грехотворца у себя на груди.

Ему всегда было мало.