Читать книгу: «Развод в 45. Предатель, которого я любила»

Пролог

Стоит машине мужа с сыном и дочерью, сидящими в ней отъехать, я вздыхаю и, ухватившись за ободки коляски, качусь через весь дом в главную спальню. Лида – домработница и большая подруга, как раз находится там.

– Уехали? – спрашивает, убирая постель.

– Да.

– Ой, ну с богом, – взмахивает рукой и продолжает поправлять одеяло, прежде чем накрыть кровать покрывалом.

– В прошлый раз, когда год назад мы с сыном вдвоем поехали, бог сделал меня инвалидом.

Грубые и совершенно неправильные слова даже для меня само́й слетают с губ очень быстро.

– А ну-ка, перестань, – звонким сердитым голосом Лида заполняет тишину огромного дома. – Вина была не твоя. И не твоего сына. И не вздумай об этом забывать.

– Я просто переживаю, – поднимаю руки к лицу и тру его, немного резко.

– Что с тобой? – она оставляет постель в покое, смотрит обеспокоенно.

– У меня просьба, – сглотнув, начинаю издалека.

– Какая?

– Помоги собрать вещи Никиты в чемоданы.

Эти слова как кость в горле. Но я должна. Пришло время.

– То есть? Едет куда-то?

– Все его вещи. Абсолютно все.

– Зачем? – ее взгляд непонимающий и это нормально. Думаю, до этого момента каждый, кто с нами знаком, и не подозревал, что семьи, по сути, уже и нет вовсе.

Я замираю и, прочистив горло, произношу дрожащими губами то, о чем ни разу ни с кем не говорила.

– Мы разводимся.

– Что? – голос Лиды становится потерянным.

– Да. Это нужно было сделать еще несколько месяцев назад или больше. Но у Артура было поступление. И я не хотела, чтобы он думал о чем-то кроме учебы. А развод не та новость, что сто́ит озвучивать перед экзаменами. Я не могла быть такой эгоисткой. Теперь же он отправился учиться, и пора поставить точку в этом изжившем себя браке.

– Олесь… а что случилось? – она садится на край кровати, прямо напротив меня, сидящей в инвалидном кресле.

– У Никиты любовница, – голос сухой и безжизненный.

– Ах, – она хватается за сердце и вздрагивает, словно ей, как и мне, стало больно. – Как же так?

– Уже давно, – киваю ей.

– Как давно? Как ты терпела-то?

– Ты знаешь, каким был этот год для всех нас.

– Конечно, знаю, – она поджимает губы, опустив взгляд на мои ноги.

– Я просто… – запрокидываю голову, стараясь сдержать слезы обиды.

Сколько раз я задавалась этим вопросом. Сколько раз искала ответ, но не находила. Я не понимаю его поступка. Я просто… не понимаю. Двадцать лет. Не идеальных, но точно счастливых, чтобы закончить вот так?

– Я просто не понимаю, Лид, – озвучиваю свои же мысли, даю им жизнь, иначе свихнусь. – Как он осмелился сделать это, когда я изо дня в день ищу в себе силы встать на ноги и быть прежней? Ищу поддержки в каждом из вас. Как он вообще… Откуда в нем столько жестокости и безразличия. Это бесчеловечно. Мало его обвинений в произошедшем, которые как кислота разъедают мое сердце, так он еще дальше пошел. Любовница, Лида. Другая женщина… И когда? Сейчас, когда я… так уязвима и…

Всхлип все же срывается с моих губ, и единственная слеза катится по щеке, растворяясь на дрожащих губах.

– Ну-ну, тише, – Лида подходит и обнимает, наклонившись ближе. – Соберу. Прямо сейчас и займусь этим. Поплачь. Пусть сегодня ты поплачешь, Олеся. А завтра улыбайся. И каждый день после. Сегодня еще можно. Можно, – шепотом приговаривает, и я медленно успокаиваюсь в руках подруги.

– Спасибо, – вытираю влажные щеки.

– А как же Леночка?

– Сомневаюсь, что ему есть дело до дочери. Мне главное, чтобы он пошел на встречу и согласился на условия по поводу дома. Сама я его не потяну. Да и большой он для нас с дочкой и сыном, который теперь учится за тысячи километров отсюда. А Лена останется со мной, где же еще. Только бы Артуру никто не говорил. Хочу, чтобы он первый семестр отучился спокойно, а там уже поговорю.

– Ой, не знаю, Олеся, сложно будет сдержать такое втайне.

– В любом случае, – вытираю глаза, – я имею то, что имею. Ни больше, ни меньше.

Несколько часов, как Никита повез сына в аэропорт, проходят как пара минут. Все вещи мужа помещаются в четыре чемодана. Подумать только. Четыре пластиковых коробки, которые таят в себе все, что важно человеку. Память, вещи, безжизненные и не особо нужные безделушки.

Дочь поехала вместе с братом и отцом, поэтому мне удалось осуществить этот сбор вещей за раз. А я не смогла поехать. Да и обузой в длительной поездке быть не хотелось. Плюс мой страх, что все повторится, словно я проклята. Нет. Не хочу. Пусть Никита отвезет сына. Так, я буду спокойна.

В прошлом году мы ехали с Артуром вдвоем. Решили прокатиться на машине. Он сдал первый экзамен, и на обратном пути произошла авария, разделившая все пополам. Он не поступил, из-за того, что был суд, а я осталась прикованной к коляске.

Год действительно выдался чудовищным. Еще и такие новости от мужа. Это действительно больно. Держусь из последних сил на самом деле.

Услышав, как ворота во дворе пришли в движение, выкатываюсь в гостиную и встречаю улыбающуюся дочь.

– Ну как съездили?

– Супер. Тоже хочу полетать как Артурик.

– Окончишь школу, поступишь, как он, и полетишь.

– Ага, до этого еще целый век.

– А куда тебе спешить в твои четырнадцать.

– Ну, ма, – закатывает глаза и проходит мимо, быстро поцеловав в щеку.

За дочерью входит Никита. Для него улыбки у меня не остается. И когда он сталкивается со мной взглядом, смотрит, нахмурившись.

– Все в порядке? – оглядывает меня с деланным волнением.

– Да. Но нам нужно поговорить.

Дожидаюсь его кивка и развернув коляску, еду в свой кабинет, слушая глухие шаги, следуемые за мной «по пятам».

– Закрой, пожалуйста, дверь.

Он удивляется, но делает это. Затем садится в одно из двух кресел у небольшого кофейного столика.

– Олесь, я в душ хочу, поэтому можно…

– Можно, – киваю, даже недослушав его просьбу.

Сохраняя спокойствие, присущее моей натуре, приподнимаю плечи на вдохе и опускаю их на выдохе.

Собираюсь с духом и говорю:

– Пришло время нам с тобой развестись.

Я звучу уверенно и могу сказать откровенно, что горжусь собой.

Мои чувства к мужу долгое время, оставались сильными. Я знала о его другой жизни уже некоторое время и терпела ради сына. И пока это длилось изо дня в день, я все еще надеялась на что-то. Мое положение сильно уязвляло. Сейчас, конечно, тоже. Но больше нет мотивации для дальнейшего спектакля.

Больше нас ничего не может удержать в этом браке.

– То есть как это, Олеся?

Никита сглатывает и, нервничая, опускает обе ладони на колени, потирая их.

– Все просто. Я знаю о твоей любовнице. И я терпела все это слишком долго ради сына и его спокойного поступления в университет. Теперь, больше нет смысла сохранять брак. Можешь быть свободен.

– Я? Свободен? – он вскакивает на ноги и принимается ходить от стены к стене. – Ты терпела…

Он нервно смеется, запустив пальцы в волосы.

– Я свободен, – бормочет под нос. – Я просто… Нет, я в шоке. И… и что? – заикается. – Что дальше? Расскажешь всем, что я ушел к другой? Так выходит?

– Почему тебя удивляет причина? У тебя появилась любовница. Ты мне изменяешь. Ты, а не я. Другой причины я не могу озвучить, потому что ее нет.

– Но именно ты заговорила о разводе. Не я.

Его слова меня так сильно поражают, что я недоуменно смотрю на мужа. Он что, серьезно?

– О, так ты решил жить с двумя женщинами и не быть в разводе? Это вообще как? Может быть, ты запланировал ее переезд в спальню сына, раз он уехал?

– Не неси чушь.

– Тогда будь мужиком, раз уж пошел налево, – прикрикиваю на него, и он удивленно поднимает брови.

Привык к тихой и робкой Олесе. Признаться честно, я сама в шоке от своей храбрости.

– И как же ты будешь без меня, а? Как? Все эти твои попытки встать на ноги, массажи и… реабилитация. У тебя очередная операция в сентябре.

– Так тебя все-таки волнует мое состояние? От боли за меня ты нашел себе другую женщину? Или из жалости? Откуда в тебе столько лицемерия, Никит? Откуда? И откуда столько трусости сейчас?

– Это не трусость, – чеканит чуть ли не по слогам. – Это сопереживание. Сочувствие. Поддержка.

– Синонимами меня поддержать решил. Спасибо. Но на этом все. Наш сын уехал. Сдал экзамены и поступил. Больше я тебя не держу.

– Ты… Она меня не держит. Потрясающе, – снова смеется, разговаривая сам с собой. – Знаешь, что, прекрасно, – разводит руками. – Просто отлично. Но, – поднимает в мою сторону указательный палец, держа его ровно, – ты берешь на себя ответственность в этом разводе. Сыну и дочери расскажешь, что ты приняла это решение.

Смотрю на него и так горько сожалею, что вижу некогда своего мужчину, в которого была влюблена двадцать лет таким слабым духом.

– Посмотрим, что ты скажешь мне через неделю или месяц, Олеся.

– Просто уходи, – разочарованно произношу. – Уходи. К ней.

Он кивает и, одарив странным, сожалеющим взглядом, вылетает из кабинета, громко хлопнув дверью. А я вздрагиваю от этого удара. Словно кто-то сжал мое сердце настолько, что оно взорвалось, как воздушный шарик в тисках.

Глава 1

Несколько месяцев назад

Апрель

Проверив время, включаю ноутбук. Набираю номер своей ученицы и когда она принимает вызов, улыбаюсь в камеру.

– Карина, здравствуй.

– Здравствуйте, Олеся Ивановна.

– Как у нас сегодня дела?

– Все хорошо, недавно пришла со школы. Сделала уроки и сидела, ждала вашего звонка.

– Твое горло в порядке? Что сказал врач?

– Что я готова продолжать заниматься. Но оставила прогревания.

– Это очень хорошо. До концерта осталось три недели. Этого достаточно подтянуть то, что не получалось. Насчет игры ты уверена? Это может отвлекать от вокала. Требуется подготовка.

– Мама уже заказала синтезатор.

– Что ж, я только за, – улыбаюсь и поднимаю руки в знак согласия.

– Тем более у вас же получается.

– Мне не тринадцать лет, но я уверена, что ты тоже сможешь. Итак, начнем.

Девочка с улыбкой на лице садится прямо и ждет начала занятия. Я кладу руки на клавиши и киваю, дав понять, что мы начинаем.

Коротко перебираю ноты пальцами и вхожу в ритм.

– Давай-ка распоемся, – провожу по черно-белым полоскам пальцами, разминая их. – Подышим, – напеваю и тяну: – М-м-м… Повторяем.

Она делает следующие повторения за мной в точности. Я не веду с ней диалог. Я пропеваю его.

– Ла-ла-ла, открываем пошире рот. Тянем последнюю букву.

Ученица повторяет, и я киваю, слушая, как хорошо у нее получается. Перехожу на октаву выше, и мы пропеваем по кругу эти прекрасные: «ля», «но», «да».

– Молодец. Попробуем уйти вниз.

Мои пальцы порхают не сбиваясь. Сердце подпевает нам обеим, а тело словно плывет по волнам звучащих нот.

– Теперь вытягиваем шею и берем самую низкую ноту. Ищем ее глубоко внутри, расслабляем горло и позволяем ей выйти наружу. Не сгибаем шею, а держим подбородок ровно девяносто градусов по отношению к своему телу.

Она делает, и я повторяю снова:

– Умница. Ниже.

Когда у нее получается, я мягко заканчиваю и убираю руки с клавиш.

– Мне нравится то, как ты умело играешь со своим голосом. В качестве тренировки ты можешь ходить по дому и играть. Как по лесенке «А-а-а-а», – жестикулирую от нижней к верхней. – От низкой к высокой и обратно – а-а-а-А.

Показываю ей без музыки, чтобы она хорошо слышала эти переходы, когда из-за приоткрытой двери доносятся голоса двух разговаривающих женщин, проходящих мимо комнаты Карины.

– Ну а куда Никита уйдет? Она инвалид, Даш.

Первое, на что я обращаю внимание, – мужское имя «Никита», а второе сочетание слов «она инвалид».

Я не знаю, почему заостряю на этом внимание. Но голос матери Карины я узнаю́ сразу. Второй нет. Он даже не кажется знакомым.

– Ну он же ее не любит? – продолжают женщины.

– А какая разница? Старший Артур скоро поступит, а младшей дочери четырнадцать вроде, – вот на этом мое горло сжимает в тисках и кажется, что я больше ни одной ноты пропеть не смогу в своей жизни.

Артур – наш девятнадцатилетний сын, Лене действительно четырнадцать. Все верно. Я инвалид с некоторых пор, а моего мужа зовут Никитой.

Но кем является та женщина, которая знает такие подробности нашей, пока что тяжелой жизни.

– Плюс за ней нужен уход, – между тем полосует та другая, острыми как бритва словами мою душу. – Никита так и сказал, что пока никуда не уйдет. Жалко ему жену.

Вот в чем дело? Он так «добр» ко мне, что не собирается оставлять свою не ходящую жену? А что потом? Что, если я в итоге так и не смогу ходить? Куда он денет свою доброту?

Глаза увлажняются оттого, что я слышу такие вещи. И я почему-то верю. К сожалению… верю, что он их говорил.

Его отстраненность, нарочитая нежность и минимум объятий, с отмашкой на боязнь мне навредить. Так много всего, что я считала заботой, оказалось банальным наличием другой женщины и жалости уйти по-честному. А я так не хотела в это верить.

– Она в аварии пострадала, да? – спрашивает мама Карины, а я замираю в очередной раз.

– И сына их, чуть не угробила, представляешь? – сердце крошится, как ломтик хлеба в ее черствых руках. – Теперь вот еще мужика держит рядом с собой неходячей. А оно ему надо? Взрослый человек, сама разве не понимает, что ему жить хочется, а не с ней носиться. Сегодня ему снова обо всем скажу.

– Мам, – кричит моя ученица и в дверь заглядывает Дарья.

– Что? Ой, у вас же урок, забыла. Добрый день, – она прикрывает дверь, и мне в итоге так и не удается увидеть эту женщину.

– Добрый день.

– Как дела у Карины?

– Должна сказать вам спасибо, – проглатываю ком в горле, чтобы не выпустить слезы боли и обиды, сохраняя их в себе на ближайший час занятий. – Спасибо, что показали ее хорошему лору и провели лечение. Это важно для связок и ее дальнейшей карьеры певицы.

– Ну что вы, – она улыбается, и я не могу не сделать этого в ответ.

Она хорошая мама, и всегда нравилась мне как женщина. Ошибалась ли я в своем мнении? Или же у нее просто подруга – такая стерва?

Оставив нас одних, женщина выходит за дверь, и мне с трудом удается закончить занятие через час, а не раньше.

– До встречи.

– В четверг, да, Олеся Ивановна? – спрашивает с надеждой, Карина.

– Конечно.

Нажав на красную кнопку, закрываю ноутбук. А на телефон приходит сообщение от Никиты:

«Сегодня задержусь. Работы уйма. Если что-то срочное будет нужно – пиши или попроси Лиду немного задержаться».

Все мои подозрения оказались правдой. Я думала, что сошла с ума. Боялась выдавать свои сомнения за правду и рушить отношения. Но должна была прислушаться сильнее к голосу разума. Однако… и для молчания повод тоже есть.

– Слышала я твою работу, – разочарованно произношу вслух и опускаю голову, чтобы в очередной раз посмотреть на свои бесчувственные ноги. – Уж лучше я, чем сын, – как мантру повторяю эти слова и, схватившись за металлические ободки, выезжаю из моего импровизированного кабинета.

Теперь я преподаю только онлайн, а не в школе. Иногда приглашаю к себе, потому что онлайн всего не покажешь. Потому что именно работа и любимое дело спасают от дикого и ранящего душу одиночества.

Глава 2

Июнь

Мама говорила мне, что женщина – хранительница очага. Женщина – опора семьи. Думаю, многие девушки слышали то же самое в свое время. На самом деле это странные понятия. Ведь мы всего лишь женщины, нам полезно быть стойкими, сильными, но становиться опорой и держать груз и вес семьи? Нет уж, увольте. Отбросим эти стереотипы, мама была старой закалки. Поэтому, когда меня все доставало, я просто опускала руки и говорила своим детям и мужу: «Папа опора семьи на все выходные, а я устала и беру отгул!».

Однако кое-что она говорила очень правильно.

«Олеся, у каждого есть чаша терпения, чаша любви и главное, самоуважения. Думаешь, откуда пошел миф о трех слонах или китах, держащих этот прокля́тый мир? От нас! – она шутила, и я любила ее юмор. – Когда одна чаша перевешивает, остальные три, наполняясь или, наоборот, баланс нарушается. Значит, пришло время, что-то менять. Никогда не выпускай из вида эти чаши и следи за тем, чтобы каждая была наполнена достаточно. Одинаково».

Мне было пятнадцать. Мои гормоны начинали бушевать, и слова мамы, я воспринимала никак иначе, чем закатыванием глаз или цоканьем. Я думала это очередная лекция. А я была сорванцом и ненавидела лекции, прежде чем стать ее поклонницей и полюбить музыку.

Эти слова мне вспомнились не так давно. На самом деле, это первое, что пришло на ум, когда мой муж впервые задержался на работе и не потрудился сообщить о причинах. Это было до того, как я услышала разговор матери моей ученицы и ее подруги. Теперь я о них знаю, об этих причинах. Уже, как несколько месяцев знаю.

Проблема в нашей семье была. Есть. Не повод для измены или наличия любовницы. Именно проблема. Испытание, с которым мы уже по факту не справились.

Одна чаша медленно перевешивает остальные, и я боюсь, что весь баланс в итоге нарушится.

Я смотрю на Никиту. Слежу за его передвижениями по комнате: от гардеробной, где он надевает пижамные штаны, до комода, где наносит на лицо лосьон.

– Рада, что ты пользуешься моим подарком, – улыбаюсь иронично и жду его реакции.

Этот факт тоже не ускользнул от меня, потому что в памяти жили его слова: «Я не буду пользоваться этой фигней, Олеся. Это у вас – у женщин всякие штучки для кожи и прочего, мне это не нужно».

Очевидно, сейчас мой муж изменил свое мнение на этот счет к сорока пяти годам.

Он улыбается мне в зеркало настолько криво, что это вызывает нервный смешок.

Женщины чувствуют все. Когда им это важно – они чувствуют и замечают абсолютно все в своем муже. Не замечают только те, кто хочет остаться слепой или когда просто наплевать. У меня не вышло окунуться в забвение. Не после услышанного мной разговора. Видя, как моя семья медленно погибает, ты ранишь себя попыткой оставить все как есть или изменить к лучшему.

У нас определенно есть проблемы. Но скоро они закончатся. И станут только моей проблемой. Проблемой моего сердца. Я его от нее освобожу.

Я уже под своим одеялом, когда он ложится на свою половину кровати и берет в руки журнал, надев очки для чтения.

Вздохнув, я тоже решаю почитать, так как диалог никак не получается, но мои очки остались наверняка в гостиной.

– Дорогой, ты не мог бы принести мне очки? Составлю тебе компанию.

– А ты… – начинает он и тут же замолкает.

Да, привычки остаются с нами навсегда.

– Конечно, – поправляет себя и встает, выходя из спальни.

Оставшись в тишине на целых три минуты, не меньше я запрокидываю голову к потолку и начинаю часто моргать.

Вот что я уяснила для себя: жалость – это не мое. Однако любая сильная душа способна плакать и быть слабой, особенно в минуты одиночества, которых в моей жизни стало слишком много.

Я люблю его. Так иронично, ведь я пытаюсь взрастить внутри что-то еще. Что-то, что поможет моему дикому сердцу перестать стучать. Но видимо, когда любовь настоящая и искренняя… ее слишком тяжело убить.

Когда Никита возвращается, я уже в порядке и улыбаюсь, протянув руку.

– Спасибо.

– Может, принести что-нибудь еще?

Забота. Она тоже обезоруживает. Обнажает и ставит в тупик. Особенно когда неискренняя.

У него есть другая. Женщина, которой он посвящает очень много времени, обделяя и обкрадывая свою семью. А когда он дома – забвение, все же наступает. Ненадолго, но оно есть.

Он мил, учтив и добр ко мне и своим детям.

Невольно сомневаешься. Думаешь, что все это ложь и твои подозрения ужасны и глупы, услышанное ранее вообще не имеет к вам никакого отношения. Пока не наступает новый день. Он выходит в парадные двери и уходит к ней. Оставляет позади жену инвалида, детей… семью.

– Нет, у меня есть все, что нужно, – отвечаю спустя длинную паузу.

Я не понимаю ни строчки из прочитанного объема и ложусь «спать» раньше мужа. Никита увлеченно листает страницы еще очень долго, затем выключает свет и на миг застывает.

Очередная привычка. Объятия, которых больше нет и которые меня задушат, если он прикоснется ко мне хоть раз.

У него есть официальное оправдание – мое состояние. Но это ложь.

С появлением проблем, лжи становится так много, что она проникается в каждую щель и заполняет собой даже крошечные уголки. Марает и марает остальное.

Утром, когда я открываю глаза и поворачиваюсь, Никита все еще спит.

Смотря на его спокойное выражение лица, я вспоминаю нас. И эти воспоминания прекрасны.

Теперь же, я выискиваю остатки любви в нем и все, что нахожу – это забота, терпение, доброжелательность, понимание и ложное уважение, потому что у него есть другая женщина, что перечеркивает это слово, да и многие из вышеперечисленных. Так странно ощущать любовь, но в то же время не понимать и задаваться вопросом «Почему же он разлюбил? Куда делась та сильная и крепкая любовь так скоро?»

К сожалению, сама я люблю его неизменно, а это большая глупость. Ведь он попрал все семейные ценности и не признался в этом. Наверное, даже не подумал, что стоило это сделать сразу.

Я встаю раньше мужа. Потому что не хочу под его наблюдательным взглядом пытаться быть прежней. Нормальной…

В мыслях, словно это было не год назад, всплывает его лицо и сказанные тогда слова: «Ты могла угробить нашего сына… как ты могла?»

Вздрагиваю от боли и перекатываюсь на край постели. Сажусь, отталкиваясь от матраса, держась за специальный поручень и подтянув коляску ближе, стараясь не пыхтеть, пересаживаюсь в мое средство передвижения.

Убедившись, что муж спит, я кручу колеса руками и закрываюсь в ванной комнате.

Может быть, мои ноги меня подвели, но я остаюсь женщиной. Красивой и ухоженной женщиной.

Никита просыпается, когда я заканчиваю все косметические процедуры.

Он смотрит сонно, но удивляется, будто так не происходит каждое утро.

– Не понимаю, зачем ты встаешь так рано каждый день, – бормочет, протискиваясь мимо меня в ванную комнату.

– Потому что я женщина, которая любит себя и хочет хорошо выглядеть. Так было всегда, – вскидываю бровь и качусь на выход из спальни, задрав подбородок.

Раньше, я вышагивала красивой походкой перед своим мужем и наслаждалась тем, как он провожает меня взглядом. Теперь же, я не успеваю доехать даже до двери, как он закрывается в ванной.

Остановившись в коридоре, касаюсь области сердца, где внезапно стало печь и больно стучать. На пару секунд закрываю глаза. Выдыхаю эту боль, затем качусь дальше.

На кухне уже вовсю готовит завтрак моя неизменная домработница.

– Доброе утро, – улыбается Лида и пристально оглядывает меня ухмыляясь.

– Что?

– Выглядишь так, будто у тебя была прекрасная ночь, да и утро тоже, – ее намек заставляет улыбнуться, потому что иначе я пущу слезу.

Ни с одной душой я не говорила о том, что знаю о любовнице мужа. О том, что она вообще у него имеется. И я не понимаю, как я могу выглядеть для нее сейчас так, словно у меня был секс с утра пораньше.

– Быть может, так и было, похотливая сплетница, – она задорно смеется и заставляет меня делать то же самое. – Доброе утро, Лида, – говорю ей отсмеявшись. – Мои дети, как обычно, хотят спать, а не трудиться?

– Как обычно. Это были вторые пять минут.

Усмехаюсь и подъезжаю ближе к столу, который практически ломится от вкусной еды… в очередной раз.

– Мне задавать вопрос?

– Нет, – отвечает так, словно ее ничего на свете не заботит. – Потому что и завтра я приготовлю так же много. Не ворчи и быстро за стол, твой кофе тебя уже ждет, а я пошла за Артуром и Леной.

– Ты лучшая, – говорю вдогонку.

– Поэтому больше никаких вопросов и препирательств, цени меня.

Я хохочу, останавливаясь там, где обычно завтракаю. Господи, если и есть что-то прекрасное, помимо детей, в моей жизни, так это она. Лида – это как второе сердце в моей груди. Она подруга, она защитник и опора. В какой-то степени мне порой хочется рассказать ей обо всем. Но тогда мне придется расплакаться, а я этого делать не хочу. Она все узнает потом. Просто еще не время.

У стола я фиксирую колеса ограничителями на всякий случай, да и чтобы не елозили туда-сюда, предпочитая безопасность, и тянусь к чашке кофе. Мне несложно пересаживаться на стул, я уже научилась. Помогло мне в этом стройное и миниатюрное телосложение и постоянные занятия до аварии и после тоже. В отличие от Никиты, который выше меня на полторы головы. Но мы купили специальный, невысокий стол, который удобен в пользовании не только мне, но и всем членам семьи. Поэтому, зачем мне это, если я, итак, чувствую себя комфортно?

Отпив немного бодрящего напитка, я слышу, как по коридору блуждают сын и ворчащая дочь, меняясь поочередно в общей ванной комнате. А приближающиеся шаги, с характерным шарканьем, позволяют подготовиться к тому, что на кухне появляется Никита.

– Лида, как всегда, постаралась, – комментирует он, садясь за стол, рядом со мной.

– Ты прав.

– Приятного аппетита.

– И тебе, – отвечаю и, дотянувшись до чайника, наливаю мужу кофе.

– Я мог бы сам…

– Лида не зря ставит его так близко ко мне, Никита, – говорю очевидное, потому что он каждый раз бросает подобные высказывания.

– Спасибо, – бормочет и нас прерывают вошедшие сын и дочь.

Лена, в своей манере целует меня в щеку, затем отца и падает на стул рядом с ним. Артур задерживает свое внимание на мне, затем просто занимает место за столом, опустив глаза.

«Когда-нибудь он себя простит», – говорю себе в очередной раз и начинаю завтрак.