Читать книгу: «Когда засияет Журавль», страница 6

Распутная девка. Позор.

Вирься носилась, причитая, что закончились паучьи лапки.

– Я накинула тебе нить на шею при всех воеводах.

– Ах да! – Он едва заметно развел пальцы друг от друга. – Тогда вот столько.

Смех, тихий, но приносящий странную легкость, все же сорвался с моих губ.

Я опустила подбородок на колени и смахнула прядь волос с лица. Пальцы зацепились за обручальную ленту, и та соскользнула мне в ладонь. Она потускнела, но камушки агата не изменились: остались такими же прозрачными и темными, будто их надели только вчера.

Словно из иной жизни.

– Тифей говорил, мне смелости не хватит даже в подпол за картошкой спуститься. Что бы он сказал, узнав, что я с валгомцем якшаюсь? – Я сжала кулак с лентой. – Отказался бы от меня как пить дать.

Элюва плеснула в миску воды и метнулась к печи. Открыв заслонку, она кинула поленья в почти потухший огонь и пошурудила угли рукой. Пламя ее даже не коснулось.

– Твой жених? – спросил Торей.

Я согласно промычала.

– О нашей свадьбе родители условились, когда я еще ходить не умела. Отцу нужен был мужчина в доме, наследник, так что чем скорее он отдал бы меня замуж, тем лучше. Война в Иирдании разрушила его замысел. Пурез решил помочь и отправил туда дружинников и простолюдинов.

– Тех, кто не держал копья в руке?

– Он хотел помочь!

Зацепив пальцами прядь волос, я завязала ленту в два узла и стала обматывать ею прядь.

– А всем, кто вернется – место в дружине, почет и слава. Тифей вернулся в деревню только четыре зимы спустя. Тело вернулось, но не он. Этого человека я уже не знала. – Я докрутила ленту и завязала ее. – Бабы шушукались, мол, как мне свезло: первый парень на деревне, писаный красавец, и в хозяйстве умелец, и теперь на хорошем счету у правителя, да я бы бед с ним не знала. – С каждым словом мой голос звучал все громче. – Только мне одной было ведомо, каким он был на самом деле.

– Избивал?

Я с удивлением взглянула на него и покачала головой.

– Почему ты всегда думаешь о насилии? Шальной он стал, за юбками бегал. И говорил только про службу в дружине и про то, как ему повезло быть там. Еще любил, чтобы его хвалили, а сам слова доброго не скажет. Но на людях выкручивался так, что все ахали и восхищались. Не был он таким до службы. Я все надеялась, что он себе в Келазе получше невесту сыщет и разорвет сговор. А он каждый раз возвращался в деревню и сидел у моих ног, и когда молчал, казалось, что он тот Тифей, которого я любила когда-то.

Я не ценила этого и мечтала, чтобы все закончилось. Но теперь, умерев, желала его увидеть. Хотела уткнуться ему в плечо и расплакаться, посетовать, как несправедливо решил мою судьбу Кшай и как мне не хватает того спокойствия, когда Тифей оказывался рядом. Когда клал голову мне на колени, и мы молчали. На людях он был невыносим, но стоило нам остаться одним, и он становился другим: молчаливым, спокойным, задумчивым. Я понимала, что мое сердце уже не трепещет при виде него, но встречи все равно оставляли на душе сладость, будто он был родным человеком для моей души.

Как же я хочу тебя увидеть.

Торей тяжело опустил голову на скамью: казалось, терпеть боль ему становилось все труднее.

– А сама почему не отказала? Коль разлюбила, так и не выходила бы за него.

Я повернулась к нему полностью и заглянула в мутные от усталости глаза.

– Я не сказала, что разлюбила его!

– Так любила все-таки? Чего же страдала тогда?

Я фыркнула.

– Ты что, нежна девица? Кого волнует, есть любовь или нет? Все девки замуж выходят, так уж заведено! Да и как отказать – опозорила бы на всю деревню и его, и мать с отцом.

– Получается, терпела бы?

– Тебя ж терплю.

Торей усмехнулся и тут же поморщился, застонал. Кости обросли кожей у основания, но втягиваться даже не собирались.

– Дикарский устой у вас. Я думал, простолюдины свободнее тех, кому нести бремя ответственности за народ.

– Нет у нас никакой свободы. У женщин – так точно нет. Да только за то, что я говорю с тобой без родителей рядом, меня бы погнали из дому и забросали камнями как распутницу.

– А здесь бы тебе и слова не сказали. Разве что к мужчинам из других сословий женщинам нельзя обращаться, пока не позволят, но ты бы вряд ли ждала дозволения.

Я разомкнула губы, но промолчала. Странные устои в Лесах.

Перед нами возникла вирься с миской в руках.

– Снадобье готово, снадобье, – проскрипела она.

Торей медленно выпрямился:

– Наконец-то! Давай сюда.

Он протянул руку, но старуха отступила и коварно искривила рот.

– Э н-е-ет, сперва плати, плати. А то кости на место встанут – мигом к двери шмыгнешь, и поминай как звали.

Княжич зарычал от негодования, но поморщился, схватившись за бок.

Элюва же раскачивалась на ступнях и вертела в руках миску. От той шел пар, и металл точно сохранял жар печи, но вирься держала его голыми руками и даже не охала.

– Срезай свою плату, – проворчал он и склонил перед ней голову. – Только шевелись, старуха, умоляю.

Взвизгнув от радости так, что у Торея пробежали мурашки по коже – я ощутила, – Элюва поставила миску перед ним, а сама бросилась за ножом.

Я встала, будто собиралась отбивать княжича, но на самом деле мне не хотелось находиться близко со снадобьем: выглядело оно омерзительно и, уверена, пахло так же.

Вирься подскочила к Торею и с ходу срезала большую прядь волос с его затылка. Темные завитки послушно легли в ладони старухи. Та заверещала, словно это был самый долгожданный дар в ее жизни, а затем шагнула ко мне.

Я стиснула губы, когда ее костлявая ладошка ухватила мою косу. Тонкий палец поддел прядку и вытянул ее из-под ленты. Чирк – и светлые волосы легли поверх темных.

Элюва прижала их к груди и запрыгала по комнате.

Упершись рукой в скамью, Торей поднялся. Стоять ему было трудно, но все же он выпрямился и приподнял подбородок, словно больше не хотел позволить себе казаться слабым. Другой рукой он ухватил миску.

Грозный взгляд заставил старуху смолкнуть. Она повернулась к нам боком и заботливо уложила волосы за пазуху.

– Сколько косточек торчит, столько глотков и надобно.

Торей с жадностью осушил посудину.

Элюва смотрела с восторгом пекаря, чью стряпню наконец-то согласились попробовать. От нее веяло безумием, и хотелось как можно скорее покинуть ее нору.

Торей отдал миску хозяйке и промокнул рукавом губы, красные от снадобья. От мысли, что это была беличья кровь, мне стало дурно.

Внезапно я ощутила боль в боку, словно когти медведя раздирали изнутри, желая вырваться на волю. Не в силах устоять, я рухнула на пол.

– Ава, – донесся обеспокоенный голос Торея.

Он был рядом и держался рукой за стену. Плащ открывал рану.

– Милостивая Светава, – через силу выдохнула я, наблюдая, как кости медленно втягивались в тело Торея, вставали на место.

Проклятое заклинание!

Я закусила губу и зажмурилась.

Терпи, терпи, терпи!

Я уперлась ладонью в пол, стараясь не думать о том, что почти валялась в ногах валгомского княжича и его знахарки-людоедки.

– Ава, извини меня. – Торей опустился подле меня, ему явно стало лучше. – Я ослаб из-за раны и не смог совладать с заклинанием. Не хотел, чтобы тебе было больно.

В его словах звучало сожаление, но я все равно не приняла его помощи и поднялась сама.

– Теперь можем уходить?

Торей внимательно посмотрел на меня, будто ждал, что я все же отвечу на его извинения, но затем кивнул.

Я двинулась к выходу, желая как можно скорее покинуть нору, где так и смердело смертью.

У двери стоял большой деревянный бочонок, в каком обычно хранили мед, и я застыла. Из него, как иссохшие ветви, торчали человеческие руки.

Дыхание сперло. Я разглядывала обглоданные, поломанные пальцы, рваную кожу, открывающую мясо и кости, и мне казалось, что я вот-вот рухну без чувств на пол. Руки были разные: тонкие и изящные, крепкие и жилистые, крошечные и хрупкие.

Ладонь Торея сжала мне рот прежде, чем я закричала от ужаса. Нить коснулась губ, а поверх была его рука. Он оказался позади меня и, ухватив за пояс, притянул к себе.

– Не дай ей причину наброситься на тебя, – прохрипел он мне на ухо. – Хищник. Помнишь?

Она сожрет нас, если я закричу.

Я кивнула.

Торей с облегчением выдохнул, явно радуясь, что подоспел вовремя. Заслонив от меня бочонок, он убрал ладони и посмотрел на вирьсю.

– Благодарю, что выручила, Элюва. Надеюсь, больше не увидимся.

– Тю! Заходите еще, я всегда рада гостям, – добродушно протянула старуха.

– Вот уж нет уж, – буркнула себе под нос я и вышла сквозь закрытую дверь.

Лес тонул в вечерних сумерках. Где-то вдали галдели вороны. Ветер трепал ветви, стряхивая с них последний снег, и качал под безмолвную колыбельную висящие тела.

Тьма дремал возле входа в нору, и мое появление его ничуть не встревожило.

– Уже вечер? – удивилась я. Когда мы входили к старухе, солнце только поднималось над землей.

– В местах, где живут вирьси, время течет иначе. Так люди и теряются в лесу.

Голос Торея заставил коня открыть глаза и недовольно фыркнуть, мол, сколько можно вас ждать. Княжич улыбнулся ему и потрепал по загривку, приговаривая извинения.

Элюва показалась в дверном проеме, и я отступила от нее на несколько шагов. Она улыбалась во все свои гнилые зубы, а глаза сверкали недобрым огоньком, словно ей хотелось успеть отхватить от нас что-нибудь еще, пока не ушли.

Торей взобрался на коня и протянул мне руку.

– Если дашь Журавлю засиять, эти земли вновь погрузятся в хаос.

Его ладонь так и замерла, не коснувшись моей. Он повернулся к вирьсе.

– Что?

Она склонила голову к плечу, и теперь ее улыбка выглядела еще страшнее.

Я посмотрела на Торея. Он не выглядел удивленным, скорее, не понимал, к чему она говорила об этом. Что еще за журавль?

– За целый век двое уже были виновны в этом, и третий тоже скоро найдется, так и знай. Я сразу тебя узнала, как только коснулась волос, их же Верава каждой вирьсе раздала, чтоб мы вас искали. Всех собрали, только тебя не хватало. Беда-беда. – Теперь она запричитала, приложив ладони к щекам. Лицо было искажено горем. – Кшай тебя потому и пытался прибрать, да не вышло, черное колдовство всегда мешает божьим замыслам. Дашь Журавлю засиять – земли погрузятся в хаос.

Кшай пытался? Торей когда-то был при смерти? Или…

– Кому ты это говоришь? – спросила я.

Элюва снова улыбнулась так, что ее губы растянулись, оголяя десны.

– Тебе-е-е, – недобро пропела она и засмеялась, как ополоумевшая, повторяя одно и то же слово.

Я коротко выдохнула и вновь посмотрела на Торея. В его глазах виднелись смятение и… беспокойство? Он требовательно протянул ко мне ладонь, но я не двинулась с места.

– Ава.

– Что ты говоришь? Я не понимаю. – Я вглядывалась в безобразное лицо Элювы и чувствовала, как в душе разгорался костер злобы.

Вирься же затянула себе под нос песню и вприпрыжку понеслась к телам на деревьях.

– Ты знаешь, почему я оказалась в лесу? – Я сделала к ней шаг, другой, но она не замечала. Ее занимала рука, торчащая из мешка: Элюва вонзила в плоть зубы, как в мягкий хлеб, и принялась жевать.

Я почувствовала тепло: Торей ухватил меня за локоть.

– Да что с тобой? Сама просилась скорее уйти, а теперь…

– Почему я оказалась в лесу? – Я освободилась из его хватки, взгляд был прикован к вирьсе. Мой голос дрожал, ведь стоило вспомнить ту ночь – и слезы были тут как тут.

– Так ведь велено было вас вытащить из дому и сожрать. – Элюва все еще жевала мясо.

– Да говори уже все как есть! – рявкнул Торей.

Старуха недовольно заверещала, и на миг я решила, что она бросится на нас, но та только плюхнулась на землю.

– Говори, говори, а как мясца дать, так неразговорчивые сразу, ишь ты!

– Я тебе все волосы отдам, – взмолилась я. – Только скажи, что произошло?

На глаза все же выступили слезы, и пришлось утереть лицо рукавом платья.

Было холодно, я знала, но больше этого не ощущала. Ни холода, ни лучей солнца на коже, ни ветра, ни запаха еды, ничего. Я умерла так глупо, так быстро и так странно. Как я оказалась в лесу? Кто привел меня туда?

– Кшай велел богиням собрать по своим владениям людей, из-за которых засиял бы Журавль, но Светава и Ведава ослушались. Тогда моя богиня решила, что непременно угодит всевышнему. Велела нам, своим прислужницам, всех нужных в леса выманить и съесть. Волосы ваши нам дала, чтоб унюхали. Ну вот мы и сожрали всех, а тебя не успели. Сестрица моя, Каурка, тебя в лес-то выманила спящую, сожрать хотела, а ты возьми и проснись! – Элюва раздосадованно хлопнула себя по коленям. – Но ты нам помогла – сама себя убила, когда к костру побрела.

И старуха рассмеялась громко и жутко.

Деревья скрипели от ветра, и мне казалось, они тоже смеялись.

И те мужчины в ночи – тоже смеялись.

Все смеялись над моей смертью.

Торей взял меня за руку и потянул на себя, и я не противилась. Мне хотелось просто лечь на землю и не шевелиться, упасть и не подняться. Силы разом покинули меня, и пусть телом я этого не ощущала, моя душа горела. Сгорала.

Тьма вывез нас из леса, но я еще долго слышала смех вирьси. Он звенел в моей голове, смешивался со смехом незнакомцев, со смехом человека, отнявшего у меня жизнь. Я мешала кому-то и оказалась в лесу. Я мешала кому-то, и меня убили.

Я закрыла лицо ладонями и разрыдалась – нет, завыла, оплакивая саму себя и жизнь, которую мне не суждено было прожить.

Слезы душили, но не прекращались, и мои всхлипы разлетались над пустой дорогой.

Торей молчал.

10. Лагерь

Лес был валгомским щитом. Густые ельники окружали Овтай там, где не было воды, тянулись по обе стороны дороги, и возле этих же елей был разбит военный Западный лагерь.

Я умолкла на полпути к лагерю и была благодарна Торею за то, что он не проронил ни слова. Должно быть, он и сам посмеялся бы надо мной, но не до того было.

По земле стелился густой туман, клочками вздымаясь вверх от копыт Тьмы.

Подле деревьев раскинулись серые шатры. Большие и поменьше, они были расставлены рядками и уходили вглубь лагеря. У входа стояли двое дозорных всё в тех же черно-бурых одеяниях и в темно-синих плащах, тяжелых с виду. В руках стражники держали копья и сразу наставили их на нас.

Торей стянул капюшон и пустил коня в галоп.

Дальше расположение шатров напомнило мне загоны в родительском коровнике. Между ними сохранили расстояние, чтобы проехала телега или проскакал всадник. Я поняла, что заблудилась бы среди серых холмиков – настолько они походили друг на друга.

Наше появление наделало шуму: весь лагерь замер при виде будущего князя.

Торей знал, куда ехать. Он направил Тьму меж шатров и вывернул на свободное место возле высокого серого шатра, который тянулся до самого леса, цепляясь за деревья боками.

Тьма остановился и ударил копытом еще не оттаявшую землю.

Люди глазели на нас как на явление Кшая народу. А вот кто их удивил больше – Торей, которому было велено сидеть в замке, или полупрозрачная девка со светлыми волосами, – неизвестно.

Княжич спрыгнул с коня, перехватил нить, подал мне руку и помог спешиться.

Я каждый раз ощущала неловкость от его невесть откуда взявшейся учтивости, но почему-то съязвить не выходило.

– Где воевода? – Торей окинул всех взглядом, но ответить никто не успел.

Из шатра показалась знакомая огненноволосая голова.

Кисей выглядел недовольным, и уверена, что дело было в нашем появлении. Но навстречу нам он шел с улыбкой. На нем была все та же одежда, к которой я привыкла в замке, но поверх был накинут синий плащ с меховым воротом. Должно быть, он сам только недавно вернулся.

– Княжич Торей, вот так удивил! – Он раскинул руки, будто собирался разом обнять всех. – Изволил осмотреться и нас проверить?

«Сбежал из дома, детина ты неповоротливая?» – прозвучало в его голосе.

– Изволил, – буркнул тот.

– Пойдем, я доложу обо всем. – Кисей поклонился и указал рукой в сторону шатра.

Я впервые видела, чтобы Кисей кланялся ему. Обычно они по-дружески спорили и толкались, но на глазах у всего отряда воевода не забывал, кем был рожден его друг.

Торей невозмутимо кивнул, будто и взаправду приехал с проверкой, и зашагал в нужную сторону. Я плелась позади него и с каждым вдохом ощущала повисшее в воздухе замешательство.

Кисей отодвинул широкую плотную ткань и пропустил нас.

В шатре горели масляные лампы, вбитые кольями в землю. На одной из стен были растянуты такие же карты, что лежали на столе картографа. Они были размечены, и я снова увидела черные точки возле моей Радоги.

Три со стороны Лесов, два со стороны Келазя.

Посреди шатра стоял круглый деревянный стол, за которым сидели дружинники. При появлении Торея они вскочили со своих мест и поклонились.

– Уйдите.

Кисей был не в духе, это слышалось в его низком голосе.

Мужчины молча покинули шатер. Только входное полотно коснулось земли, Кисей схватил Торея за грудки, сбил с ног и повалил спиной на стол. Как его защитник я сплоховала, потому что оставалась на месте, наблюдая за тем, как Кисей вжал локоть в горло друга.

– Ты с головой в ссоре? – прошипел Кисей, разглядывая ухмылку на лице Торея. – Жить надоело, княже? Ты же знаешь, что на наших землях враги, и все равно прискакал сюда без защиты!

– Она моя защита, – Торей кивнул в мою сторону, но Кисей продолжал пожирать его глазами.

– Ты сам знаешь, что хуже защиты ты придумать не мог. Извини, Ава, – бросил он мне.

Я же развела руками, мол, согласна.

Почему он сказал, что в Лесах враги? Шиньянцы вторглись сюда?

Торей ухмылялся в лицо Кисею. Казалось, он ожидал этого разговора.

– Так нравится душить меня? Или дашь отдышаться с дороги? – прохрипел он и хлопнул Кисея по плечу.

Тот сузил глаза, размышляя, но все же отпустил друга. Стоило тому встать и выпрямиться, Кисей зарядил ему кулаком по щеке. Судя по тому, как заболела моя щека, – не сильно. Или же Торей вновь оградил меня от боли?

Во рту появился солоноватый привкус.

Торей приложил пальцы к губам – на них была кровь.

– Я, значит, здесь пропадаю, чтоб твою шкуру защитить. – Кисей быстро провел указательным пальцем вокруг. – Учусь всему на ходу, через силу, потому что, сам знаешь, военное дело мне не по нраву. Но я все равно здесь, потому что обещал тебе. И вся твоя благодарность – выставить свою тушу под стрелы?

Торей промокнул рукавом губы и лучезарно улыбнулся. На зубах тоже была кровь.

– Я уже здесь, смирись. – В его словах слышалась издевка. – Лучше к пленным отведи.

Кисей шумно вздохнул и направился к выходу.

– Извини, пожалуйста, – сказал он мне и вышел из шатра.

Я повернулась к Торею. Он стянул со стола кувшин, набрал в рот воды и сплюнул под ноги. А затем повторил.

– Пленные?

– Те, кто даст нам ответы, – спокойно отозвался он.

– И кто же эти пленные? Откуда взялись?

– Если бы они всё сами нам рассказали, я был бы им благодарен, но молчат.

Торей развел руками: мол, что поделать.

– Могут быть и шиньянцы? Хочешь показать им, что я в твоей власти?

Он поставил кувшин на стол.

– Хочу понять, что творится, я ведь уже сказал.

За всю дорогу мне не пришло в голову, что в лагере мне придется защищать Торея и биться со своими. После того как я увидела наголовник с отцовской отметкой, я почти перестала надеяться, что шиньянцы были непричастны к нападению на валгомскую деревню.

Я не ответила Торею и вышла сквозь полотно на поляну. Мне начинало нравиться быть духом. Особенно забавляли лица людей при моем появлении. Вот и теперь жизнь в лагере замерла. Мимо проходили два человека с ведрами воды, и стоило мне показаться, один из них уронил свою ношу. Стихли и приказы «покормить лошадей», «готовить еду».

Почему я их понимаю? Я понимаю валгомскую речь!

– Торей!

Я влетела в шатер, и мир смолк, а я оказалась уже позади Торея. Он был у входа и так и замер с протянутой к полотну рукой.

– Когда мы въехали в лагерь, ты говорил на валгомском?

Он дернул плечами, словно на них усадили пауков, и несколько раз отряхнул грудь, как от паутины.

– Перестань пролетать через меня, это неприятно!

– На каком языке ты говорил?

– На валгомском!

– И спросил, где Кисей, – тоже?

– Да.

– Но я все поняла! Каждое слово! – Я приложила ладони к груди, будто клялась в верности князю. – Вот сейчас кто-то кричит, что закончился овес! На валгомском ведь?

– Да. – Теперь уверенности в голосе Торея поубавилось. Он покосился в сторону лагеря. – Как такое возможно?

Я пожала плечами. Но меня до безумия радовало это! Теперь я смогу понять, о чем говорят на военном совете и какие козни строят против моего народа!

– Должно быть, когда в лесу я поделился своей болью с тобой, – задумчиво протянул Торей себе под нос, – тебе передалась какая-то часть меня.

– Валгомская часть, – поморщилась я.

Торея это рассмешило.

– Но говоришь-то ты все еще на давигорском.

– Правда? И не заметила.

– Скажи что-нибудь на валгомском.

Я открыла рот, но слов не знала. Ни одного словечка.

Вместо ответа Торей получил лишь мое удивление.

– Ты не представляешь, как я рад, что больше не нужно говорить на давигорском. Терпеть не могу этот язык, – честно признался он и толкнул входное полотно. – Идем за мной.

Как я и думала, стоило нам свернуть за шатры – и я растерялась. Они казались одинаковыми, и здесь бы заплутал любой чужак.

Спокойствие быстро вернулось в лагерь, и казалось, уже никому не было дела до появления княжича. Дружинники занимались своими делами: варили похлебку, штопали одежду, стреляли из лука, скрещивали мечи в учебных поединках.

– Сюда ты и хотел вернуться?

Я поравнялась с Тореем.

– Да. – Он с улыбкой огляделся. – Здесь я чувствую себя лучше, чем в замке. Я дал слово, что вернусь, а у валгомцев, знаешь ли, держать слово – дело чести.

Он припомнил мне мои же слова в первую встречу. Это было… кажется, что тоже в иной жизни.

– Ой, ты все-таки иногда меня слушаешь, – хихикнула я и махнула на него рукой.

– Ты столько болтаешь, что хочешь не хочешь, а иногда приходится.

– Грубиян.

Я продолжила рассматривать лагерь и ахнула, когда заметила женщин в таких же одеждах, что и у остальных.

– Торей, это женщины!

– Да, Ава, я знаю, как выглядят женщины.

– Женщины служат в дружине?

Мои возгласы привлекли внимание, и теперь нам смотрели вслед.

Мы завернули за шатер и почти враз охнули.

– Куда идете? – полюбопытствовал Кисей, скрестив руки на груди.

Казалось, в лагере улыбаться ему не полагалось. Он хмурился, говорил почти басом, и поглядывали на него так же, как я на Торея после его попытки удушить меня.

– Ава теперь понимает валгомский, можно говорить на нем, – отмахнулся Торей и пошел дальше.

Кисей удивленно взглянул на меня, а я пожала плечами.

– А идете-то куда? – повторил он.

– А не скажу – ударишь? – съязвил Торей, остановившись.

Кисей упер руки в бока.

– О, я задел твои чувства?

– Не чувства, а щеку. – Торей ткнул себя пальцем в место удара. – У меня во рту такой вкус, будто я медную ложку вылизывал.

– Поешь рыбы.

Я поджала губы, чтобы не хихикнуть.

– Вы мне и так переполох в лагере устроили. Двое молодых грохнулись в обморок при виде Авы. Не обижайся, – добавил он, обращаясь ко мне.

Я лишь хмыкнула.

– А когда в той деревушке, про которую ты рассказывал, будут топить бани?

– Что? В Коновке?

Торей закивал, зато Кисей поднял глаза к небу.

– Да ты только приехал в лагерь, а уже думаешь, как бы помыться? Какой же ты неженка.

– Да-да, – безразлично согласился княжич. – Где сидят пленные, про которых рассказывали на совете? Хочу показать их Аве.

Кисей перевел внимательный взгляд с Торея на меня.

– А ты, видать, все ей уже рассказал?

– Ой, да не до того было, – отмахнулся княжич. – Пока сбежали, пока проклятие пережили, пока с вирьсей встретились, вот совсем было не до того.

С каждым словом глаза воеводы округлялись. Он прикрыл глаза ладонью и вздохнул, будто перед ним сидело его чадо, вымазавшееся в грязи.

– Коль теперь не торопишься, посвяти уж.

Он ухватил друга за рукав и утянул в закуток между шатрами. Здесь в ящиках лежала разная утварь: лопаты, ведра, веревки и прочее. Сам же Кисей встал чуть поодаль следить, чтобы никто нас не подслушал.

Торей с укоризной посмотрел на друга, а затем на меня.

– Только сначала выслушай меня, не перебивай.

– Да рассказывай уже! – Я потеряла терпение, еще когда слушала их разговор.

– По поздней осени наши рыбаки отправились к соседним берегам вдоль Велей-реки делать запасы. Это было большое плавание, они должны были наловить много рыбы для народа. Но шли дни, а они не возвращались. После отряд дружинников нашел лодки и сожженные в них тела.

Я ахнула.

– Следы привели к границе с Равнинами.

Он уперся рукой в стоящую рядом телегу, а я почувствовала усталость. Торей все еще был слаб после обращения. Видимо, потому и позволял Кисею шпынять себя. А может, и побаивался его.

– Поздняя осень? Но ведь тогда уже был уговор о свадьбе между Тонаром и княжной Раксой, разве нет?

– Я чего просил не делать? – буркнул он.

Я примирительно подняла ладони и приложила их к губам.

Он вздохнул и продолжил:

– Да, о свадьбе уже договорились. И не все восприняли эту новость с радостью. Многие валгомцы решили, что такой союз между народами обяжет нас соблюдать мир, но от голода и нищеты не спасет. Люди уверены, что только наш народ может полноправно пользоваться давигорской землей, без полумер, и ее поделили несправедливо, оставив нам бесплодные края.

– А то, что у нас земель куда меньше, чем нужно, чтобы прокормиться, – это их не возмутило?

– Ну что ты за дух такой! – проворчал княжич и тут же отмахнулся. – Ладно, неважно. Если коротко, в деревнях Великих лесов начались бунты. Люди не хотели свадьбы Тонара и Раксы, требовали захватить Равнины и вернуть валгомскому народу власть над Давигором.

– Давигора давным-давно нет стараниями валгомцев!

– И они хотят его вернуть.

Я отпрянула. Что? Они… что?

– Чем ближе был день свадьбы, тем громче звучал ропот. После торжества Ракса поселилась бы в нашем замке, и поэтому Тонар хотел подавить все мятежи скорее. Для этого нужно было найти зачинщиков, тех, кто снова и снова раздувал костер вражды.

Тут голос Торея дрогнул, но он будто не заметил.

– Союз через брак означал, что народы будут обмениваться: валгомцы – рыбой, древесиной, мехом, а шиньянцы – зерном, урожаем, сеном. Вместе у нас было бы больше возможностей победить голод, но не всем это было по нраву. Я тоже не был в восторге от женитьбы брата на шиньянке, но я верил, что его решение спасет наш народ. Но только… Ава, твой жених был дружинником. Умоляю, скажи, он говорил что-то о Тонаре?

Я удивленно приподняла брови. Внезапный вопрос ошарашил, и память тут же отказалась выдавать любое воспоминание о Тифее. Я нахмурилась.

– Что-то – это что?

– Любое слово.

– Думаешь, если бы дружинники готовились напасть на будущего князя Лесов, Тифей бы решил обсудить это со мной? – Я фыркнула. – Нет, не говорил! На Равнинах все ждали свадьбу, потому что устали жить в ожидании войны.

– Но на наших землях война уже идет. Отец уверен, что шиньянцы нападают на деревни и жгут их. Нет доказательств, только вера его и совета. Дружинники стоят на границах, никто не должен пройти, но на нас все равно нападают. Мы с братом уверены, что это мятежники. И когда ты сказала, что слышала перед смертью валгомскую речь, я задумался: что, если они перешли в наступление на Равнины? Что, если они хотят стравить народы, убедить князей послать дружинников топтать земли друг друга?

Торей запустил пальцы в волосы.

Я же пыталась понять, о чем он говорил. Мысли путались, сменяли друг друга прежде, чем я их разбирала, пока не произнесла:

– Так на Равнинах все же начнется война?

Княжич медленно выдохнул и переглянулся с Кисеем.

– Если мы не найдем доказательств, что на землях Лесов есть мятежники, то да. Да, война начнется.

У меня вырвался стон, и я закрыла лицо ладонями.

Нет, нет, нет, нет…

В груди жгло, и мне казалось, что это было единственным, что я могла испытывать. Слишком много всего открылось. Слишком многое оставалось неясным.

– Кисей предположил, что среди простого люда могли ходить разговоры, поэтому предлагал рассказать тебе все. Так ходили?

– Сказала же, я росла в страхе, что война начнется. Всегда ходили слухи, но разговоры – о чем?

– Я думаю, что валгомские мятежники могли объединиться с шиньянскими, – подал голос воевода.

Он стоял поодаль от нас и следил, чтобы никто из дружинников не подслушивал.

– Мятеж могут затевать лишь те, кому нечего терять, кто и так уже многого лишен. Простой люд, разжалованные слуги, торговцы. Ты не слышала ничего такого от своих?

Я устало покачала головой. Я запуталась.

– Хватит. Не втягивай меня в это. – Я посмотрела на Торея. – Хочешь, чтобы я поверила, будто мой народ решил восстать против Пуреза? Чтобы… что? Объединить валгомские и шиньянские земли в единое царство? А чьи порядки будут главенствовать? Чьим народом мы будем? Кто станет нашими богами? Объединить народы – то же самое, что извести их.

– О том и речь. Брат никогда не верил, что шиньянцы могут напасть на нас, и я знаю, его убили мятежники, на чей след он вышел. Его смерть подкосила отца – все на руку тем, кто хочет захватить престол. Когда его не станет, на их пути останусь только я.

Его слова напомнили мне наш разговор в замке, и теперь Торей уже не казался одержимым властью.

– Пока власть в Овтае будет в моих руках, я не допущу войны между нашими народами и не дам кому-то объединить их в единое царство, – твердо заявил он. – Да, у нас общее прошлое, но уже давным-давно мы – это два разных народа со своими устоями и богами. Объединить нас – значит уничтожить. Я уверен, у нас общий враг, а вот кто – валгомец или шиньянец, – нам предстоит выяснить.

Но ведь я видела отцовский знак на наголовнике. А если мятежники своего добились и война уже на пороге? Если дружинники Пуреза уже совершают нападения на валгомцев?

Я закрыла лицо ладонями.

Почему я должна с этим разбираться? Зачем он мне все это рассказал? Что я могу с этим поделать?

Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Будь я жива, ощутила бы запах леса и еловых шишек. Им наверняка были пропитаны шатры, одежда дружинников и гривы лошадей. Почувствовала бы вечернюю прохладу, дышала бы на ладони, пытаясь согреть их, и прятала бы нос в пуховый платок. Но меня лишили этого. Всего лишили. Я больше не была частью этого мира, все, что мне оставалось, – созерцать то, чего уже никогда не почувствовать.

– А на пленных мне зачем смотреть? – нарушила я тишину. Рука дернулась к обручальной ленте, но я остановила ее и запустила в растрепанную косу. – Если это валгомцы в одеждах шиньянцев – так вы легко их по внешности узнаете. Среди наших нет темноволосых и кареглазых.

– Крови смешиваются, Ава. Кисей тому доказательство. – Торей кивнул в сторону друга, имея в виду его цвет волос.

Я попыталась вспомнить лицо моего убийцы. Каким оно было? Какие были черты лица? А кожа? Цвет волос? Но перед глазами была только пелена.