Читать книгу: «Египтянин», страница 3

4

Номти выслушал инструкции Аль-Мири, а потом снял объемистый костюмный пиджак со своего абсурдного короткого торса: плечи с дверной проем шириной, грудь толщиной в два шлакоблока и нарост на спине – его грязная тайна, которая постоянно бросалась в глаза и определяла всю жизнь.

Горбун открыл дверь третьей спальни люкса и вошел. Стоило ему появиться, как Сити вскочил и отшатнулся к задней стене с поднятыми руками, и Номти вдохнул паскудный запах страха. Жестокий восторг промелькнул у него на лице.

Номти трижды ударил Сити: два раза по лицу и один – в солнечное сплетение. Сити упал на колени и всхлипнул. Он уже больше не старался прикрыться.

В первый раз он пытался сопротивляться, и Номти избил его до потери сознания. Во второй раз порезал пленнику бедро и поднес к ране зажигалку. В третий раз, когда сопротивление было уже весьма условным, Номти отрезал ему палец ножом.

На этом сопротивление закончилось.

Номти был кем угодно, но не глупцом. А этот человек, Сити, как раз был глуп, думая, что после содеянного сможет сбежать и спрятаться в каком-то укромном месте.

Горбун покачал головой. Для Сити вся земля стала теперь лишь преддверием смерти.

Тут Номти призадумался. Разве мир не всегда лишь преддверие смерти, где каждый из нас ждет одного и того же события, к которому невозможно подготовиться? Может, так оно и есть, но ведь продолжительность ожидания имеет решающее значение. А еще – краткость жизни, горькая ограниченность этого напитка и вытекающая отсюда самоуглубленность, приглашающая к запредельному эгоизму.

Номти наслаждался ходом своих мыслей, а Сити ждал перед ним, подобострастный от дурных предчувствий. Обойдись жизнь с Номти иначе, он, вероятно, стал бы философом. Но после детства, омраченного предрассудками и невежеством, он выбрал путь наименьшего сопротивления. Тот, который соответствовал другим его талантам.

Номти схватил Сити за шею своей громадной лапищей и отвел в гостиную люкса. Там, не убирая руки, он заставил пленника остановиться перед Аль-Мири.

Аль-Мири заслужил преданность Номти тем, что ни разу не посмотрел на него с жалостью. Взявшись за полы мантии, Аль-Мири печальными глазами наблюдал за пленником. Он считал Сити едва ли не членом собственной семьи: таково было его отношение ко всем своим работникам.

Сити ерзал в хватке Номти, но не пытался освободиться. Аль-Мири, подойдя, коснулся руки пленника и заговорил на родном языке:

– Жаль, что до этого дошло.

– Знаю, – ответил Сити. – Мне тоже жаль.

– Но ты меня вынудил, – заметил Аль-Мири.

– Да.

– Спрошу тебя в последний раз: где препарат?

– Не знаю. Клянусь, не знаю. Дориан отдал его тому человеку в Городе мертвых. Я могу его узнать. Я могу…

– И кому тот человек его продал?

– Я уже говорил вам, что не спрашивал об этом. Я ни за что не стал бы вам лгать.

Аль-Мири улыбнулся.

– У меня четверо детей, – продолжил Сити. – Я сделал это ради них. И готов все исправить.

– О твоих детях я позабочусь. И не расскажу им про твое предательство.

Сити задрожал.

– Почему вы так говорите? Слово даю, я помогу вам найти препарат.

Взгляд Аль-Мири обратился к закрытой двери в дальнем углу номера.

– Может, там ты станешь разговорчивее?

– Нет, – застонал Сити. – Клянусь вам, клянусь чем угодно – мне больше ничего не известно. Я предал вас. Это недопустимо. Но, пожалуйста, ради моих детей…

– Без такого отца, как ты, им будет лучше. Может, они восстановят честь твоего имени.

– Прошу вас, не надо.

Аль-Мири сделал знак Номти, и тот двинулся к двери в дальнем углу. Сити обмяк и уперся в пол пятками. Номти потащил его к двери, как ребенка. Аль-Мири заговорил снова:

– Ты нарушил единственное нерушимое правило. Я нанял человека, и он приведет меня к тому, что ты украл. Я вернусь в Египет, и после этого изменится лишь одно: ты будешь мертв. Зачем ты так поступил? Ради денег? Но что такое деньги в сравнении с тем, что есть у меня? С тем, что было тебе обещано?

– Пожалуйста, – прошептал Сити.

Аль-Мири снова сделал знак, и Номти открыл дверь. Сити закричал и вцепился в своего мучителя. Тот затащил его через дверь в маленькую комнату. Сити булькал, всхлипывал и колотил горбуна кулаками. Номти еще раз ударил его в живот, и он согнулся пополам. Горбун посмотрел на единственный предмет в комнате: изукрашенный саркофаг, жутко и немо стоящий у дальней стены.

Номти толкнул Сити вперед, тот споткнулся о саркофаг и отшатнулся, словно от прикосновения целой ватаги прокаженных.

– Нет! – взвыл Сити.

Номти ухмыльнулся, а Сити рванулся к двери.

Однако горбун захлопнул ее и запер на замок.

5

Охранник изучил удостоверение Грея.

– Мне ничего об этом не известно.

– Разумеется, не известно, – согласился Доминик.

Лицо охранника покраснело.

– Могли бы хоть записаться на прием.

– Вы упускаете главное. Предварительная проверка безопасности и должна быть неожиданной. Мне нужно осмотреть объекты, а потом поговорить с начальником вашей службы безопасности и кем-нибудь из руководства.

По тону Грея охраннику стало ясно, что от дальнейших вопросов лучше воздержаться. Главы службы безопасности на месте не было, и Доминик сказал охраннику, что пока обойдется его обществом. Сперва тот повел гостя по территории вокруг здания. Грей делал пометки и записывал комментарии, как во время настоящей проверки. Собственно, это и была проверка. Ему требовалось оценить уровень безопасности, ведь корпорация, которая крадет технологии, наверняка примет усиленные меры, чтобы защитить свои тайны.

Они вернулись в помещение, и охранник повел Грея по гладким, скругленным коридорам, разделенным раздвижными перегородками. В открытых дверях Доминик мельком видел белые лабораторные халаты, компьютерные банки памяти, медицинское оборудование. Тех, кто тут работал, похоже, не тревожили протесты снаружи; ученые погрузились в собственные миры, как порой свойственно тем, кто занят наукой.

Охранник с Греем добрались до большого кабинета в конце ряда пустых отсеков с письменными столами и футуристических кофемашин. Табличка на дверях кабинета гласила: «Доктор Грэм Ист, президент». Кабинет, скудно обставленный и опрятный, как и рабочие отсеки, заставил Грея с запозданием предположить, что настоящий рабочий процесс идет в лабораториях.

Когда они вошли, к ним повернулся человек в незастегнутом белом халате. Застенчивая улыбка озарила мальчишеские черты его лица, хотя, подойдя ближе, Грей заметил морщины у глаз и седые пряди в копне каштановых волос. Покрытый пятнами галстук был небрежно повязан поверх мятой голубой рубахи. Ученый ответил Грею открытым, почти детским взглядом.

В кабинете была и женщина. Доминик предположил, что ей, наверное, лет тридцать пять или около того. Женщина выглядела очень эффектно: высокая, стройная, уверенная в себе. Прямые белокурые волосы задевали висевший на шее чехол фотоаппарата.

Охранник и доктор Ист переговорили в сторонке, а потом доктор подошел к Грею, глядя на его удостоверение как на гадюку.

– Почему я ничего не слышал о вашем визите?

– Скоро услышите. После проверки.

Доктор Ист пожал плечами, выражая почтение удостоверению Грея; тот знал, что так и будет.

– Я как раз собирался устроить Веронике экскурсию по лаборатории, – сообщил доктор. – Дайте мне минутку, чтобы с ней закончить, и я все вам покажу.

– Как насчет того, чтобы я к вам присоединился? – предложил Грей. – Тогда все мы сэкономим время, и я смогу при необходимости отделиться.

– Хм. Ладно, думаю, это хороший вариант. – Он махнул в сторону женщины: – Вероника Браун, Майк Худ. Вероника – репортер из ООН.

Покачивая бедрами, Вероника выступила вперед и взяла протянутую руку Грея. Ее стройную фигуру обтягивали красный пуловер и черная юбка-карандаш.

– Журналист-расследователь, – поправила она. – Внештатник.

«Прелесть какая», – подумал Грей. Вероника смотрела на него, словно ожидая, когда он тоже что-то скажет о себе, но Грей лишь кивнул доктору Исту. Журналистка покосилась на президента фирмы. Ее лицо было под стать фигуре: тонкое, породистое, с небольшим заостренным подбородком и умными голубыми глазами. Губы выглядели шаловливо и намекали на присущую их обладательнице широкую гамму чувств. Это уравновешивало остальные черты лица и делало женщину более досягаемой.

Доктор Ист повел их прочь из кабинета. В коридоре Вероника сказала:

– Спасибо, что согласились со мной поговорить. Мы понимаем важность вашей работы и ее значение для исследования стволовых клеток.

Глаза президента фирмы заблестели.

– Понимаете, нас ведь называют чудовищами, хотя мы на стороне человечности. Если бы наши хулители имели хоть малейшее представление о возможностях…

– О возможностях я полностью осведомлена, потому-то и приехала сюда. – Она поколебалась. – Это правда? У вас есть межвидовой эмбрион?

– У нас есть даже нечто большее. У нас есть бластоциста.

– Боже мой, – прошептала Вероника. – Об этом не сообщалось.

Доктор Ист ухмыльнулся, как школьник.

– Я думаю, общественность все еще не освоилась с мыслью о… об эмбрионе. Знаете, такое ведь уже делалось прежде, с яйцеклетками кролика, но не попало в журналы, потому что эксперимент был прекращен, когда эмбрион сформировался и начал делиться.

Казалось, они забыли о присутствии Грея, которого это вполне устраивало. Он прошел следом за ними в стильный лифт, после чего все спустились на нижний этаж, где располагалась громадная лаборатория и суетились люди в белых халатах. Ученые деловито перемещались между столами, кивая и тихонько переговариваясь. Тут слабо пахло формальдегидом. Грей окинул помещение взглядом, выискивая на лицах присутствующих предательскую нервную судорогу, выражение тревоги. Он уже решил для себя, что доктор Ист почти наверняка не предпринимал путешествие в Египет и не посылал туда кого-то из своих сотрудников с целью похитить корпоративные секреты.

– Освещение здесь приглушенное, чтобы удобнее было вести наблюдения через микроскопы, – объяснял доктор Ист.

Темноволосая женщина сгорбилась над микроскопом, зажав в руке похожий на карандаш инструмент и медленно производя им какие-то манипуляции на предметном стекле.

– Клара при помощи вакуума удаляет из яйцеклетки коровью ДНК. – Он показал на узколицего индийца через два стола от Клары: – Затем она обездвижит овоциты отсосом, а Рави поместит в цитоплазму единственную клетку человеческой кожи. Потом мы взбодрим нашу девочку электрическим разрядом, чтобы помочь ей не отторгнуть пересаженный материал, а дальше оросим – это способ ввести яйцеклетку в заблуждение и убедить, будто она оплодотворена. А это, знаете ли, непросто – заставить клетку смириться с пересадкой. И шансы, что эмбрион проживет девять или десять дней, чтобы достичь стадии бластоцисты… давайте просто скажем: еще несколько дней назад мы не были уверены, что такое вообще возможно.

Он подтолкнул их к углу лаборатории, где был установлен проектор. На экране виднелись очертания маленького, геометрически безупречного круга, наполненного пузырящейся студенистой массой. Доктор остановился, подбоченился и снова расплылся в улыбке:

– Вот она, наша малютка.

Грей долго вглядывался в изображение. Инстинктивная дрожь пробежала по телу – непроизвольная реакция на бесстрастные манеры ученых, производящих межвидовые генетические манипуляции. Доминик не возражал против исследования стволовых клеток, но не мог отрицать мрачное чувство вины, навалившееся при мысли, что люди – представители его вида, – возможно, совершали сейчас посягательство на Божественное, вторгаясь в тайны жизни и смерти, которые не следовало бы тревожить. Что ученые в этом расположенном в пригороде подземелье надкусили яблоко с современного древа познания добра и зла.

Вероника завороженно не сводила глаз с изображения на проекторе.

– А что дальше? – спросила она, не поворачивая головы.

– Прямо сейчас – ничего, – ответил доктор Ист. – Есть судебный запрет, и суд решит судьбу клетки к завтрашнему дню. Полагаю… полагаю, в самом лучшем случае нам велят ее заморозить. И это, знаете ли, глупость несусветная, ведь она, конечно же, не сможет развиться до стадии жизнеспособного плода. Мы хотим всего лишь собрать ее эмбриональные стволовые клетки, изучить влияние эксперимента на трансгенную теорию. Нам даже неизвестно, запустится ли процесс и окажутся ли эмбриональные стволовые клетки, взятые от межвидовой бластоцисты, пригодными для человека. Но если да, только вообразите возможные перспективы. Все этические проблемы, связанные с подобными работами, возникают из-за использования человеческих овоцитов. Если мы сможем обойти их при помощи яйцеклетки коровы…

– Простите, что перебиваю вас, доктор, – сказал Грей, – но, думаю, в лаборатории я видел все, что мне нужно. Позвольте я задам вопрос, прежде чем двигаться дальше. Если бы вы беспокоились насчет угрозы вашей безопасности, то какие конкуренты или ненавистники волновали бы вас в первую очередь?

Вероника резко повернула голову, взметнув волосами, и посмотрела на Грея. Доктор Ист явно пришел в замешательство, а Доминик добавил:

– Моя работа – оценивать потенциальные угрозы безопасности, даже самые слабые. Мы не можем допустить, чтобы в процессе дипломатического визита или хотя бы в то же самое время тут что-нибудь взорвалось. Есть ли те, к кому вы предпочли бы не поворачиваться спиной?

Взгляд Грея снова скользнул к Веронике, которая теперь с любопытством взирала на него. Пора было заканчивать экскурсию. Доктор Ист перевел глаза на изображение с проектора: его до абсурда увеличенное детище парило над помещением.

– Извините, но я действительно не знаю. Если бы пришлось выбрать только одну организацию, я остановился бы на «Армии жизни».

Грей оставил Веронику и доктора Иста обсуждать проблемы межвидового переноса ядер соматических клеток, а сам закончил осмотр здания, не обнаружив больше ничего интересного. Двое полицейских сопроводили его через толпу перед воротами.

* * *

Грей с удивлением обнаружил, что Вероника ждет его в конце подъездной дорожки, одетая в красное пальто ниже колена. Когда она шагнула к нему, удивление сменилось раздражением. Вероника коснулась его руки и улыбнулась.

– У вас найдется минутка?

– Простите, нет.

Грей даже не сбавил шаг. Свернув за угол, он выругался. Толпа на задах здания разрослась так, что заполнила всю улицу. Грей протолкался сквозь бурлящую человеческую массу, но Вероника, к его огромному недовольству, не отстала. Добравшись до противоположной стороны улицы, Доминик обернулся:

– Послушайте, у меня сегодня еще ряд дел. На болтовню нет времени.

– Почему бы нам…

Она запнулась. От толпы отделились несколько мужчин и направились к ним. Тот, что в центре, здоровенный детина с татуированной шеей и собранными в хвост волосами, схватил журналистку за локоть и попытался всучить ей плакат. От детины несло спиртным, а под байкерской курткой виднелась футболка с эмблемой «Армии жизни». Вероника попробовала вырваться, но он держал крепко.

Грей прижал большой палец к ямке на горле детины, тот поперхнулся и выпустил журналистку. Однако тут же выругался, замахнулся и попер на обидчика. Грей отступил, но детина только входил в раж. Доминик увернулся от следующего удара и пнул противника в пах. Тот переломился пополам, втягивая воздух. Грей, который уже начал выпрямляться, впечатал нос детины в свое колено, потом схватил его за волосы и одновременно подставил подножку. Соперник грянулся оземь и остался лежать. Вперед выступил тип с толстыми руками и пивным животом, проверяя, как там его товарищ, а к Грею уже спешили новые громилы в байкерских куртках. Он взял Веронику под локоть и повел за собой.

– Идите себе спокойно, – пробормотал он. – Банды – как собачьи стаи: если обезвредить вожака, их парализует.

Они отступали, пока не свернули за угол. После этого между ними и толпой образовалась некоторая дистанция. Грей поразился, увидев, что Вероника по-прежнему невозмутима.

– Спасибо, – сказала она. – Теперь обратно на Манхэттен?

Грей кивнул, и они, не снижая темпа, бодро двинулись к железнодорожной станции. Шум толпы стих, сменившись искусственным спокойствием пригорода.

– «Армия жизни» – это просто анекдот, – не сбавляя шага, заявила Вероника. – Мне известно название компании, которая вам нужна, но я хочу знать, зачем вы ее ищете. Это как-то связано с минотавром или дело в другом?

– Что вы имеете в виду?

– Во время драки у вас пиджак задрался, и я невольно заметила, что вы без пистолета. Я не знаю ни одного федерального агента, который не брал бы на задание оружие. А еще ни разу не видела, чтобы они приезжали на поезде, пусть даже с Манхэттена.

– Теперь видели, – на ходу бросил Грей.

Вероника коснулась его руки:

– Я знаю мир биотехнологий. Давайте встретимся, выпьем и, возможно, обменяемся информацией.

Грей заметил вдалеке железнодорожную станцию. Ему не терпелось как можно скорее покинуть это безликое место с безупречными газонами. Вероника сунула ему в карман визитку.

– Пересечемся буквально на полчаса, и я скажу вам название компании, независимо от того, поделитесь вы со мной информацией или нет. Мне плевать, зачем вы сюда приехали и на кого работаете. Вы не прогадаете в любом случае. – Развернувшись, журналистка двинулась туда, откуда они только что пришли.

– Вы не на поезд? – окликнул ее Грей.

– У меня машина в паре улиц отсюда стоит.

Грей понаблюдал, как Вероника плывет по тротуару. В сапогах на высоких каблучищах она шла быстрее, чем большинство ходит в обуви на плоской подошве. Компетентность, подумалось ему, вот что излучает эта женщина.

Еще он подумал, что подобная дамочка не станет разбиваться в лепешку, чтобы пройтись с незнакомым мужчиной до станции железной дороги. Разве что у нее будет очень веская причина.

6

В самолете соседка спросила Джакса, всегда ли тот летает первым классом. Перед тем как ответить, он подвинулся поближе и заглянул ей в глаза, чтобы установить доверие.

Венесуэла создавала порой замечательные образчики женского совершенства, к которым относилась и его соседка: кремово-бежевая кожа, рука, покоящаяся на внутреннем изгибе упругого бедра, трепещущие ресницы скрывают глаза с поволокой, похожие на две луны, грудь под блузкой вздымается и опускается в такт жестикуляции.

– Я впервые лечу первым классом с такой прелестной попутчицей, – расплылся в улыбке Джакс. – Обычно рядом со мной сидят тучные гринго.

– А сами вы разве не гринго?

– Только по рождению. – Он протянул руку. – Джакс.

– Грасиэла, – улыбнулась спутница.

Может, дело было в ее карих глазах, но Грасиэла напомнила Джаксу Лизу Делакруз, единственную не белую ученицу в те времена, когда он был старшеклассником. Потрясающая девушка, настоящее украшение школы, но в их крошечном городишке все, кроме Джакса, ее игнорировали.

Мысли о Лизе навели на воспоминания о Дэвиде Джеймсе Смите. Так при рождении нарекли Джакса в больнице, но эта личность осталась в далеком прошлом. Да и кому, скажите на милость, захочется зваться Дэвидом Джеймсом Смитом? Имечко разве что для адвоката по делам налогообложения.

– Очень приятно, Грасиэла, – сказал Джакс. – До чего красивое имя!

– Gracias. Спасибо.

– У вас в Майами родственники?

– Si. Дядя и двое его детей. У вас тоже?

Ах, милая Грасиэла, подумалось ему, моя печальная история шаблонна: бесчувственные биологические родители, временные пристанища в детстве и отрочестве в засушливом уголке Оклахомы, череда приемных семей, способных шокировать своей провинциальностью даже квакера.

– Нет.

– А где ваша семья?

Моя семья, думал он, это прекрасные голубки вроде тебя, разбросанные по всему свету, будто живые сокровища. Я ничего не знаю о своей настоящей родне, плевать на нее хотел, пусть идет ко всем чертям. А если речь о последних приемных родителях, то я расстался с ними, когда уезжал из Оклахомы, записавшись в армию. Через пять лет оба умерли от рака легких, тут и сказочке конец.

– В Монтане, – соврал он.

– Монтану я совсем не знаю. Бывала только в Майами, Нью-Йорке и Чикаго. – Первое название она произнесла по-испански, «Мьями», а остальные по-английски. – Как вам моя страна?

– Потрясающе, – признал Джакс. – Уже по ней скучаю.

– По работе приезжали или отдохнуть?

– Небольшой отпуск себе устроил, Грасиэла. Каждому время от времени нужно немного свежего воздуха и солнышка.

– Значит, вы живете не в Майами, там-то солнышка в избытке. А где же тогда?

Грасиэла была дьявольски сексапильна, но была в ней какая-то… невинность, что ли, которая загоняла в угол физическое влечение и открывала клапан для размышлений, остановить которые никак не удавалось.

Где я живу? Да много где, прелесть моя. Много где. О местах, где я обитал до Оклахомы, даже думать не хочется, уж слишком плохие воспоминания. Я мог бы остаться в Оклахоме. Я был хорош в футболе, лихо пил виски и волочился за женщинами – как раз это и приветствовалось в нашем городе. Но меня душила перспектива будущего, которое там открывалось: черная дыра банок из-под пива, торговых центров и слишком знакомых лиц. Нет, Грасиэла, это не для меня. Совсем не для меня.

Поэтому я завербовался в армию, научился там выживать и убивать. Добровольцем поехал за границу, повидал мир, пусть даже и мельком, и достаточно попробовал его на вкус, чтобы понять: мне удалось найти свою истинную любовь – к свободе и приключениям. Целый мир лежал передо мной, и его можно было исследовать! Я мог выбрать любое имя, любое хобби, любой дом – все, чего только пожелает душа.

Когда командировка закончилась, я вышел из автобуса в Далласе, одновременно вымотанный и полный сил. Мне было двадцать два, я скопил пятьсот долларов и в течение месяца снял с кредиток четыре тысячи. Разве важна испорченная кредитная история для того, кто не страшится никогда больше не увидеть родины? Я продал все, что у меня было, и купил билет до Лондона.

Но я отвлекся. Где я живу? Везде. Нигде. Я жил в Париже, Токио, Риме, Окленде, Дар-эс-Саламе, Мумбаи, Рангуне, Пекине и Танжере. Я жил на яхте в Индийском океане, в кенийской хижине, под мостом в Праге, в гамаке в Баие, в израильском кибуце, в…

– Джакс?

Он моргнул.

– Простите, голубушка. Отвлекся на вид.

– О да, si. Люблю пролетать над Майами: острова внизу похожи на зелененькие печеньки.

– Хороший город.

– Вы так и не сказали мне, где живете, – напомнила Грасиэла.

– На данный момент – во Флоренции.

– В Италии? – задохнулась она.

– Совершенно верно.

Девушка схватила его за руку.

– Я мечтаю об этом городе, сколько себя помню! Когда я была маленькой, у нас на – как это у вас говорится? – на журнальном столике лежала книга с фотографиями Флоренции. Прекрасные виды, как в магической сказке.

– Как в волшебной сказке. Флоренция до сих пор такая. Вам обязательно надо туда съездить, и поскорее. Нельзя не побывать в городе своей мечты.

Грасиэла задумчиво посмотрела на него и снова улыбнулась.

– Хороший вы человек.

Хороший? Да если бы ты знала, какой я на самом деле, попросила бы, чтобы тебя пересадили на другое место. Нет, в другой самолет.

– Счастливчик вы, во Флоренции живете. Чем вы там занимаетесь?

Ага, подумалось ему, неизбежные расспросы. Чем я занимаюсь? Я наемник. Работаю на тех, кто платит, ни больше ни меньше. Я любил, воевал, плакал, пытал, убивал. Мое место в тюрьме, я совершил тысячи проступков, о которых сожалею, и изменил бы в своем прошлом миллион вещей.

Но я жил, голубка моя.

Я жил.

Джакс просиял улыбкой, полной буржуазного обаяния:

– У меня бизнес, связанный с импортом и экспортом.

* * *

В международном аэропорту Майами Грасиэла ни с того ни с сего обняла Джакса и пожелала ему всего хорошего. Не будь у него стыковочного рейса, его ждали бы арендованный «бентли», напитки у бассейна и привычный номер люкс в «Делано». Он не сомневался, что зажатое либидо высвободилось бы под воздействием парочки джин-тоников.

Приходилось признать, что он любил Майами. Передовая правоохранительная система Америки мешала его деятельности, зато у бесконтрольного капитализма имелись свои преимущества. Однако первым делом работа. Он взял двойной эспрессо и раскрыл ноутбук.

Джакс начинал наемником по объявлениям. В Сети и некоторых газетах и журналах есть места, где предлагают свои услуги наемники всех сортов, включая даже киллеров. Неважно, какую грязную работу требуется сделать, исполнители для нее неизменно найдутся, если знать, где искать.

Увы, места эти были известны и полиции. Джакс ни разу не сидел в тюрьме и делал все, чтобы впредь избежать подобной участи. Больше всего на свете он боялся потерять свободу, поэтому избегал браться за дело в странах с современными тюрьмами и относительно неподкупными должностными лицами. Если он вдруг окажется за решеткой в какой-нибудь сраной дыре третьего мира, его друзья и деловые партнеры знают, что на такой случай у него заготовлен миллион долларов в качестве вознаграждения за освобождение. Это половина его сбережений, но такое дело стоило бы каждого потраченного пенни.

Джакс считал себя наемником – не классическим солдатом по найму, а наемником во втором значении этого слова: тем, кто служит или работает исключительно ради денежного вознаграждения.

Как и любой деловой человек.

В поисках очередного задания Джакс размещал частное объявление в лондонской «Таймс». Потенциальный клиент отправлял ему электронное письмо с упоминанием импорта мебели и оставлял свой электронный адрес для ответа. Джакс отвечал, получал номер телефона и связывался с клиентом по спутниковому телефону, отследить который было практически невозможно. Если Джакса все устраивало, он по своему усмотрению назначал место встречи.

Задание в Венесуэле доставило ему массу удовольствия; там присутствовал элемент опасности, а Джакс как раз переживал, что становится мягкотелым. В последнее время его работа слишком уж часто напоминала миссию в Каире: встретиться с посредником и поставщиком в каком-нибудь неприглядном месте, а потом тайно доставить товар через полмира супербогатенькому покупателю.

Каирским заказчиком был лощеный восточноевропейский ученый, который выглядел как школьный староста. У Джакса возникло ощущение, будто он везет продукцию частной пекарни.

Что ему требовалось, так это хорошая старомодная оружейная сделка в какой-нибудь терзаемой войной республике, где ради доставки товара придется, опережая на шаг полевое командование противоположной стороны, прыгать с парашютом из вертолета в полыхающий каньон.

А сейчас Джакс вел переписку с неким Мохаммедом, который хотел встретиться с ним в Нью-Йорке и обсудить перевозку неназванного, но ценного предмета. Обычно Джакс не выходил на клиента лично, но на этот раз Дориан, похоже, слил его имя. В Нью-Йорке ему все равно предстояло сменить самолет.

Мохаммед упорно боролся за выбор места встречи. Он попытался убедить Джакса прийти к нему в номер отеля, но тот поднял его на смех и сказал, что согласен явиться в кафе на Центральном рынке. Или пусть Мохаммед ищет исполнителя подешевле. Наконец они договорились о дате. Джакс велел прийти к восьми вечера и оставить на столе развернутую газету с некрологом.

Встреча должна была состояться сегодня. Справившись с этим заданием, Джакс планировал где-нибудь отдохнуть. Может, на Сицилии. Поменять обстановку на тамошнюю было бы приятно: ему нравились утренний сицилийский свет, безупречная кухня и то, что закон вовсе не правил там бал.

Самолет сел в Нью-Йорке в пять. Джакс забросил сумку в отель «Пенсильвания» и перехватил по пути к Центральному рынку рулетик с начинкой. Он прибыл на место в семь тридцать, сел за стол, откуда кафе хорошо просматривалось. Садясь, он ощутил, так трется об икру нож в ботинке. Отсюда Джакс при необходимости за считаные секунды мог переместиться в такси, в автобус, метро, неприметный переулок или в поезд.

В восемь в кафе явились двое мужчин, внешность которых сразу же произвела на Джакса впечатление. Один – высокий, лысый, в зеленом пальто до пят и с газетой – казался арабом. Он вошел, сделал заказ, положил на стол газету и развернул ее.

Его спутник сел рядом. Мохаммед сообщил, что заказчик никогда не выходит без телохранителя. Джакс понимал такие привычки и согласился. Один телохранитель его не смущал.

Как ни забавно, спутник заказчика оказался всего пяти футов роста. Такие телохранители Джаксу еще не попадались.