Читать книгу: «Новый курс (в редакции 1924 г.)», страница 3

Но вернемся, однако, к вопросу о партийном преодолении разнородности отдельных частей и групп партии, разобщенных своими советскими функциями. Мы сказали и снова здесь повторяем, что бюрократизм в партии вовсе не есть отмирающее наследие какого-либо предшествующего периода, наоборот, это явление по существу новое, вытекающее из новых задач партии, новых ее функций, новых трудностей и новых ее ошибок.

Свою диктатуру пролетариат осуществляет через советское государство. Коммунистическая партия является руководящей партией пролетариата, а, следовательно, и его государства. И весь вопрос в том, как осуществлять это руководство, не сплетаясь слишком тесно с бюрократическим аппаратом государства и не подвергаясь в этом сплетении бюрократическому перерождению.

Коммунисты внутри партии и внутри государственного аппарата сгруппированы по-разному. В государственном аппарате они находятся в иерархической зависимости друг от друга и в сложных персональных взаимоотношениях с беспартийными. Внутри партии все они являются равноправными, поскольку дело идет об определении основных задач и методов работы партии. Коммунисты работают у станка, входят в завком, управляют предприятиями, трестом предприятий, синдикатом, стоят во главе ВСНХ и пр. Поскольку же дело идет о руководстве хозяйством со стороны партии, она учитывает – должна учитывать – опыт, наблюдение, мнение всех своих членов, размещенных на разных ступенях административно-хозяйственной лестницы. В этом и состоит основное, ни с чем не сравнимое преимущество нашей партии, что она имеет возможность в каждый данный момент взглянуть на промышленность глазами коммуниста-токаря от станка, коммуниста профессионалиста, коммуниста-директора, красного торговца и, сочетав воедино взаимно дополняющий опыт всех этих работников, определить линию своего руководства хозяйством вообще, данной его отраслью в частности.

Совершенно очевидно, что такого рода действительное партийное руководство осуществимо только на основах живой и активной партийной демократии. И, наоборот, чем больше преобладания получают аппаратные методы, тем больше руководство партии заменяется администрированием ее исполнительных органов (комитетов, бюро, секретарей и пр.). Мы видим, как при усилении такого курса все дела сосредоточиваются в руках небольшой группы лиц, иногда одного секретаря, который назначает, смещает, дает директивы, призывает к ответственности и пр. При таком перерождении руководства основное и неоценимое преимущество партии – ее многообразный коллективный опыт – отступает на задний план. Руководство получает чисто организационный характер и вырождается нередко в простое командование и дергание. Партийный аппарат входит во все более детальные задачи и вопросы советского аппарата, живет его повседневными заботами, подвергается его воздействию и из-за деревьев перестает видеть лес. Если партийная организация, как коллектив, всегда богаче опытом, чем любой из органов государственного аппарата, то этого вовсе нельзя сказать об отдельных должностных лицах партаппарата. Наивно, в самом деле, думать, что секретарь, в силу своего секретарского звания, воплощает в себе всю сумму знаний и умений, необходимых для партийного руководства. На деле он создает себе подсобный аппарат, с бюрократическими отделами, с бюрократической информацией, бумажными справками, и этим аппаратом, сближающим его с советским аппаратом, отгораживается от живой партии. И происходит по известному немецкому выражению: «Ты думаешь, что двигаешь других, а на самом деле двигают тебя». Весь переплет бюрократической повседневности советского государства вливается в партийный аппарат и создает в нем бюрократический сдвиг. Партия, как коллектив, не ощущает своего руководства, ибо не осуществляет его. Отсюда недовольство или недоумение даже в тех случаях, когда руководство по существу правильно. Но оно не может удержаться на правильной линии, поскольку разменивается на мелочи, не приобретая систематического планомерного и коллективного характера. Таким образом, бюрократизм не только нарушает внутреннюю спайку партии, но и ослабляет правильное воздействие ее на государственный аппарат. Этого сплошь да рядом не замечают и не понимают те, кто громче всего кричат о руководящей роли партии по отношению к советскому государству.

III. ГРУППИРОВКИ И ФРАКЦИОННЫЕ ОБРАЗОВАНИЯ

Вопрос о группировках и фракциях занял в дискуссии центральное место. На этот счет надо высказаться со всей ясностью, так как вопрос очень острый и ответственный. А ставится он сплошь да рядом фальшиво.

Мы являемся единственной партией в стране, и в эпоху диктатуры иначе быть не может. Различные потребности рабочего класса, крестьянства, государственного аппарата и его личного состава давят на нашу партию, стремясь найти через ее посредство политическое выражение. Трудности и противоречия развития, временная несогласованность интересов разных частей пролетариата, или пролетариата в целом и крестьянства – все это напирает на партию через ее рабочие и крестьянские ячейки, через государственный аппарат, через учащуюся молодежь. Даже эпизодические временные разногласия и оттенки мнений могут выражать в какой-то отдаленной инстанции давление определенных социальных интересов; эпизодические разногласия и временные группировки мнений могут, при известных условиях, превратиться в устойчивые группировки; эти последние могут, в свою очередь, раньше или позже развернуться в организованные фракции; наконец, сложившаяся фракция, противопоставляя себя другим частям партии, тем самым более поддается давлению, идущему извне партии. Такова диалектика внутрипартийных группировок в эпоху, когда коммунистическая партия по необходимости монополизирует в своих руках руководство политической жизнью. Каков же вывод? Если не хочешь фракций, – не нужно постоянных группировок; если не хочешь постоянных группировок, – избегай группировок временных; наконец, чтобы оберечь партию от временных группировок, нужно, чтобы в партии вообще не было разногласий, ибо где два мнения, там люди всегда группируются. Но как же, с другой стороны, избежать разногласий в полумиллионной партии, которая руководит жизнью страны в исключительно сложных и трудных условиях? Таково основное противоречие, коренящееся в самом положении партии пролетарской диктатуры, и от этого противоречия нельзя отделаться одними только формальными приемами.

Те сторонники старого курса, которые голосуют за резолюцию ЦК в уверенности, что все останется по-старому, рассуждают, примерно, так: вот чуть-чуть приподняли над партией крышку аппарата, и сейчас же обнаружились тенденции ко всяческим группировкам; надо снова поплотнее привинтить крышку. Этой коротенькой мудростью проникнуты десятки речей и статей «против фракционности». Эти товарищи в глубине души считают, что резолюция ЦК есть либо политическая ошибка, которую можно замять, либо аппаратная уловка, которую нужно использовать. Я думаю, что они грубейшим образом ошибаются. И если что может внести величайшую дезорганизацию в партию, так это упорство в старом курсе под видом почтительного принятия нового.

Партийное общественное мнение неизбежно вырабатывается в противоречиях и разногласиях. Локализировать этот процесс только в аппарате, преподавая затем партии готовые плоды в виде лозунгов, приказов и пр., значит идейно и политически обессиливать партию. Делать всю партию участницей формирования решений – значит идти навстречу временным идейным группировкам с опасностью их превращения в длительные группировки и даже во фракции. Как же быть? Неужели нет выхода? Неужели нет места для партийной линии между режимом партийного «штиля» и режимом фракционного расщепления партии? Нет, такая линия есть, и вся задача внутрипартийного руководства состоит в том, чтобы ее каждый раз – особенно на повороте – найти, в соответствии с данной конкретной обстановкой. Резолюция ЦК прямо говорит, что бюрократический режим в партии является одним из источников фракционных группировок. Вряд ли эта истина нуждается сейчас в доказательствах. Старый курс был очень далек от «развернутой» демократии, и однако же он нимало не уберег партию не только от нелегальных фракционных образований, но и от того взрыва дискуссии, который сам по себе – смешно было бы закрывать на это глаза! – чреват образованием временных или длительных группировок. Для предотвращения этого требуется, чтобы руководящие партийные органы прислушивались к голосу широких партийных масс, не считали всякую критику проявлением фракционности и не толкали этим добросовестных и дисциплинированных партийцев на путь замкнутости и фракционности. Но ведь такая постановка вопроса о фракциях означает оправдание мясниковщины? – слышим мы голос высшей бюрократической мудрости. Разве? Но, во-первых, вся подчеркнутая нами фраза представляет собою точную цитату из резолюции ЦК. А, во-вторых, с какого это времени объяснение равносильно оправданию? Сказать, что нарыв явился результатом дурного кровообращения, вследствие недостаточного притока кислорода, вовсе не значит «оправдать» нарыв и признать его нормальной составной частью человеческого организма. Вывод только один: нарыв надо вскрыть и дезинфецировать, а кроме того – и это еще важнее – надо открыть окно, дабы свежий воздух мог лучше окислять кровь. Но в том и беда, что наиболее боевое крыло старого аппаратного курса глубоко убеждено в ошибочности резолюции ЦК, особенно в той ее части, где бюрократизм объявляется одним из источников фракционности. И если «старокурсники» не говорят этого вслух, то лишь по формальным соображениям, – как и вообще все их мышление проникнуто духом формализма, который является идейной подкладкой бюрократизма.

Да, фракции представляют собою величайшее зло в наших условиях, а группировки – даже временные – могут превратиться во фракции. Но совершенно недостаточно, как свидетельствует опыт, объявить группировки и фракции злом, чтобы этим самым сделать невозможным их возникновение. Нужна известная политика, нужен правильный курс, чтобы добиться этого результата на деле, применяясь каждый раз к конкретной обстановке.

Достаточно вдуматься, как следует быть, в историю нашей партии хотя бы за время революции, т.-е. за то именно время, когда фракционность стала особенно опасной, – и станет ясно, что борьба с этой опасностью ни в каком случае не исчерпывается одним только формальным осуждением и запрещением группировок.

Наиболее грозное разногласие возникло в партии в связи с величайшей задачей мировой истории, задачей захвата власти осенью 1917 г. Острота вопроса, при бешеном темпе событий, почти немедленно придала разногласиям остро-фракционный характер: противники захвата власти, даже не желая того, блокировались фактически с не-партийными элементами, опубликовывали свои заявления на страницах непартийной печати и пр. Единство партии было на острие ножа. Каким образом удалось избежать раскола? Только быстрым развитием событий и победоносной их развязкой. Раскол был бы неизбежен, если бы события растянулись на несколько месяцев, а тем более, если бы восстание закончилось поражением. Бурным наступлением партия, твердо руководимая большинством ЦК, перешагнула через оппозицию, власть оказалась завоеванной, и оппозиция, очень малочисленная, но высоко квалифицированная в партийном смысле, встала на почву Октября. Фракционность и угроза раскола были в этом случае побеждены не формально-уставным порядком, а революционным действием.

Второе крупное разногласие возникло в связи с вопросом о брест-литовском мире. Сторонники революционной войны сплотились в подлинную фракцию, со своим центральным органом и пр. Я не знаю, какое подобие основания имеет всплывший недавно анекдот о том, как т. Бухарин почти что собрался арестовать правительство т. Ленина. Вообще говоря, это немножко похоже на плохую майнридовщину или на коммунистическую… пинкертоновщину. Надо думать, Истпарт в этом разберется. Несомненно, однако, что существование лево-коммунистической фракции представляло чрезвычайную опасность для единства партии. Довести дело до раскола не представляло бы в тот период большого труда и не требовало бы со стороны руководства… большого ума: достаточно было просто объявить лево-коммунистическую фракцию запрещенной. Партия применила, однако, более сложные методы: дискуссии, разъяснения, проверки на политическом опыте, – мирясь временно с таким ненормальным и угрожающим явлением, как существование внутри партии организованной фракции.

Мы имели в партии довольно сильную и упорную группировку по вопросам военного строительства. По существу дела эта оппозиция была против построения регулярной армии, со всеми вытекающими отсюда последствиями: централизованным военным аппаратом, привлечением специалистов и пр. Моментами борьба принимала крайне острый характер. Но и здесь, как в Октябре, помогла проверка оружием. Отдельные угловатости и преувеличения официальной военной политики были, не без воздействия оппозиции, смягчены – не только без ущерба, но и с выгодой для централизованного строительства регулярной армии. Оппозиция же постепенно рассосалась. Очень многие ее активнейшие представители не только втянулись в военную работу, но и заняли в ней ответственнейшие посты.

Резко обозначились группировки в период памятной дискуссии о профсоюзах. Сейчас, когда мы имеем возможность оглянуться на эту эпоху в целом и осветить ее всем последующим опытом, становится совершенно очевидным, что спор шел вовсе не о профсоюзах и даже не о рабочей демократии: через посредство этих споров находило свое выражение глубокое недомогание партии, причиной которого был слишком затянувшийся хозяйственный режим военного коммунизма. Весь экономический организм страны был в тисках безвыходности. Под покровом формальной дискуссии о роли профсоюзов и рабочей демократии шли обходные поиски новых хозяйственных путей. Действительный выход открылся в уничтожении продовольственной разверстки и хлебной монополии и в постепенном высвобождении госпромышленности из тисков главкократии. Эти исторические решения принимались единогласно, и они целиком покрыли дискуссию о профсоюзах, тем более, что на основе НЭПа самая роль профсоюзов предстала в совершенно ином свете, и резолюцию о профсоюзах пришлось радикально менять через несколько месяцев.