Выбор

Присутствие удушливой петли чужого внимания, испытанное в образе совы, до сих пор не исчезло, напоминая, что рядом опасность.

Оборотник подхватил на руки Марфу, ощутив необычайную легкость девушки. Ее лицо было совсем близко, демонстрируя притворный гнев.

– Поехали, – Везнич произнес негромко, но настойчиво, поцелуем предупреждая возможное возмущение. Поняв, что его поцелуй не остается без ответа, волхв одним движением усадил Марфу на лошадь. Лошадка слегка присела, почувствовав на себе вес второго седока, когда Везнич запрыгнул на ее спину позади Марфы.

Волхв внимательно осмотрел лес, обступавший поляну, пытаясь разглядеть что-нибудь подозрительное. Он пожалел, что не может сейчас видеть так же отчетливо, как сова. Лес выглядел обычным, упрямо пряча в себе неизвестную опасность.

Оборотник направил лошадь вдоль реки к проезжей дороге, на которой их следы могли затеряться среди следов других путников.

На мгновение остановившись, он заметил любопытство, вспыхнувшее соблазнительной искоркой в глазах девушки, украдкой рассматривающей его еле шевелящиеся губы, произносящие несложное заклинание.

Трава на поляне выпрямилась, скрывая следы пребывания людей. Теперь никому – кроме опытного мага – не обнаружить, что они были здесь.

Необходимо быстрей выбраться на дорогу. Там, среди сотен отпечатков ног, копыт и колес повозок, даже магу не разобраться, где их следы.

Лошадь ступала осторожно, не издавая никаких звуков. Трава, примятая ее копытами, тут же распрямлялась как ни в чем не бывало, такая же свежая и нетронутая, какой была до того, как ее потревожили лошадиные ноги.

Везнич несколько раз оглянулся, пытаясь увидеть или почувствовать преследователей, но все было тихо и пустынно.

Каницар смачно выругался, уже не боясь быть услышанным, и подозвал свистом коня, мирно пасущегося за деревьями, вдали от любопытных глаз.

Место, где он оставил влюбленную парочку, было пусто. Мало того, поляна выглядела так, как будто на нее не ступала нога человека уже несколько месяцев. На свежей, словно только выросшей траве не было ни одной вмятины, ни одного сломанного стебелька. Влюбленные как будто не касались земли и все время парили в воздухе.

Угр погладил конскую шею, получая удовольствие от прикосновения к грубым волосам гривы. Конь доверчиво ткнулся холодным носом ему в щеку. Отчетливо представилось раздражение Буданы.

«Старый пень. Дохлая крыса. Теряю хватку», – обругал себя Каницар, настраиваясь на еще больший скандал. Оскорбления помогли, но ненадолго. Осталось противное чувство поражения, испытываемое довольно редко.

– Чего подлизываешься? – Угр легким движением руки шлепнул коня по морде. – Поехали уже. Хватит отдыхать.

Конь заволновался, почувствовав на себе возбужденного седока, часто-часто затопал ногами и сорвался в галоп, подчиняясь воле хозяина.

* * *

Неожиданно возникшая дорога выглядела неуместной проплешиной между плотных зарослей леса, ограждавших ее с двух сторон. Везнич облегченно вздохнул, с опаской глядя назад сквозь частокол деревьев.

– Что за вздохи? Ты словно ужасную отвратительную работу делаешь. – Марфа капризно посмотрела на волхва, поворачиваясь к нему лицом.

– Тебе показалось. – Везнич отвернулся не в силах выдержать пристальный взгляд девушки.

Лошадь оживилась, почувствовав плотно утоптанный грунт. Глухой стук копыт зазвучал нежелательной музыкой. Везнич вновь глубоко вздохнул, поспешно сдерживаясь, чтобы не заметила Марфа.

– Ага, опять! – тут же выпалила девушка, словно карауля оплошности волхва.

Оправдания Везнича, готовые поддержать начатую игру в капризную девчонку, остались невысказанными. Легкое поскрипывание плохо смазанных колес и негромкие голоса людей прозвучали совсем рядом, вплетаясь в равномерную дробь копыт Звездочки. Оборотник поспешно накинул капюшон на голову Марфы, прижав палец к губам. Она, поняв намек превратно, вновь сердито отвернулась.

Дорога, сделав крутой поворот, выпрямилась в узкую просеку, уходящую к горизонту. Впереди, в нескольких десятках шагов, показалась телега, нагруженная каким-то барахлом, укрытым сверху куском холщовой ткани. Повозка тихо поскрипывала, вздрагивая на редких камнях, попадавшихся на идеально ровной в это время года поверхности дороги. Слова людей сливались в непонятное бубнение, прерываемое лишь радостными возгласами и смехом.

Громче всех хохотал всадник, едущий рядом с телегой. От смеха и активной жестикуляции его мотало так, что казалось, он сейчас вылетит из седла. В очередном приступе безудержной радости он обернулся и тут же замолчал, заметив Везнича и Марфу.

Скрываться не было смысла. Везнич попытался рассмотреть людей в телеге. Лошадью управлял бородатый мужик, похожий на земледельца или ремесленника. Скорее всего, он вез свой товар в Киев. Сзади сидел парень, даже в темноте обращавший на себя внимание гладким, не носящим следов растительности лицом. Парня болтало из стороны в сторону на ухабах, но это не мешало ему постоянно что-то говорить. Компания выглядела миролюбивой.

Все еще чувствуя некоторое внутреннее напряжение, волхв направил Звездочку в сторону случайных попутчиков. Возникшая идея затеряться среди чужих людей показалась удачной. Еще один шанс запутать лесных преследователей.

Путники, обескураженные неожиданной встречей, растерянно замолчали.

– Здравствуйте, люди добрые. – Везнич попытался придать голосу как можно больше миролюбия.

– Да и вы, здравы будете… – Всадник подъехал ближе к влюбленной паре, пытаясь заглянуть в лицо Марфе, скрытое капюшоном. – Не думал я, что ночью на дороге попадутся попутчики.

– Да и мы никого не ожидали встретить. – Везнич снова попытался быть миролюбивым, хотя чувствовал в голосе всадника скрытую агрессивность. – Что за нужда заставляет вас путешествовать по ночам?

Мужчина неловко поежился. Ему явно этот вопрос был не по душе.

– Везем кое-какой товар в Киев, надеемся выгодно продать, да вот самую малость не рассчитали до постоялого двора. Застала нас ночь в пути. – Он выглядел внешне спокойным, но легкая нервозность выдавала внимательному глазу волхва глубоко спрятанное напряжение.

Мужчина казался невооруженным. Во всяком случае, на нем не было ни меча, ни сабли. Если и имелось какое-нибудь оружие, то оно находилось далеко под одеждой и не превышало размеров ножа. Разбойников, слава богам, на этих дорогах не замечали, так что риск путешествия был небольшим.

– А вы далеко ли путь держите? – спросил мужчина тоном, говорящим скорей о вежливости, чем о любопытстве.

– К родственникам с женой погостить в Киев едем, а ночью – по той же причине, что и вы. – Теперь уже пришла очередь напускать на себя спокойствие Везничу.

– Устала, поди, женка-то верхом маяться. Сади в телегу к моей, пусть отдохнет, – мужчина любезно указал на повозку.

Везнич удивленно посмотрел на молодого обитателя повозки, принятого им за юношу, все еще сомневаясь в правдивости услышанных слов.

– Пускай садится со мной, – женщина подала первый раз голос, который оказался весьма приятным, да и лицо – несмотря на мужскую шапку и спрятанные под нее волосы – выглядело довольно миловидным.

– А что это твоя жена в мужской одежде? – спросил Везнич, не думая, а потом понял, что этот вопрос был, пожалуй, лишним.

– Удобней так в дороге… – Мужчина явно нервничал от расспросов. – Я же не спрашиваю, почему твоя жена лицо прячет, как басурманка какая?

– Стеснительная она у меня, – теперь Везничу пришлось выворачиваться.

– Я сяду в телегу, – Марфа сама приняла за него решение, то ли пытаясь разрядить возникшее недоверие, то ли из вредности.

Вся компания притормозила, и Марфа, соскользнув с лошади, перебралась в телегу, устроившись рядом с женой хозяина повозки.

Бородач, управлявший телегой, оглянулся, внимательно разглядывая Марфу.

Марфа по-прежнему прятала лицо, стараясь как можно меньше светиться перед незнакомыми людьми.

– Настасья, – представилась соседка, мило улыбнувшись.

В ее голосе чувствовалось расположение к Марфе, как будто она понимала все происходящее – возможно, даже сама находилась в подобной ситуации.

– Марфа.

Везнич бросил недовольный взгляд в сторону любимой, опрометчиво вынырнувшей из-под глубокого капюшона, показывая попутчице свое лицо в знак взаимного доверия.

– Накрой голову, замерзнешь. – Слова волхва прозвучали необычайно глупо на фоне теплой летней ночи, заставив всех замолчать. Марфа даже не повернулась в его сторону.

На какое-то время воцарилась неловкая тишина, которую рассеяли звуки копыт. В свете луны отчетливо виднелись силуэты трех всадников, напоминавших княжеский разъезд и движущихся им навстречу.

Везнич, уже начавший успокаиваться, пожалел, что позволил Марфе пересесть в телегу, лишившись возможности быстро скрыться в придорожном лесу.

Не пытаясь больше изображать спокойствие, Везнич протянул Марфе руку, чтобы втащить ее на лошадиный круп.

– Руку! Быстрей! – Он не узнал свой голос, прозвучавший сдавленно, с неприятной хрипотцой.

– Не надо, – верховой спутник коснулся плеча Везнича.

Волхв был готов выхватить нож, висевший на поясе. Он крепко сжал костяную рукоятку, но слова незнакомца остановили последнее движение руки.

– Настасья, спрячь девушку под холстину. – Мужчина казался даже более спокойным, чем в тот момент, когда отвечал на вопросы Везнича.

Он скинул с себя кафтан и бросил его на телегу.

Везнич заметил закрепленную у него на спине короткую саблю, которая была спрятана под верхней одеждой и теперь стала доступной для сражения.

Марфа смотрела снизу вверх на волхва. Спокойный взгляд и ровный тон голоса подействовали на Везнича успокаивающе.

– Я спрячусь здесь, не волнуйся. – Девушка нырнула под ткань, сливаясь с барахлом в телеге.

– Чего по ночам шляемся? – крикнул один из встречных всадников, находясь еще на приличном удалении. Все молчали.

Не получив ответа, дозор направился к путникам.

– В Киев торговать едем. – Хозяин телеги говорил негромко, дождавшись, когда всадники приблизились вплотную. Его физиономия выглядела глупейшим образом.

– Чем торгуете? – Дозорный направился к повозке, показывая всем своим видом, что намеревается проверить ее содержимое.

– Так ведь ясно чем – девицами прекрасными. Показать? – Спутник вытащил саблю и нагнулся к телеге, демонстрируя своим видом, что концом клинка готов откинуть ткань, укрывающую ее содержимое.

Везнич взялся за нож, полный решимости прыгнуть и разорвать любого, кто осмелится причинить вред Марфе. Он уже ненавидел своего случайного спутника.

– Хочешь меня? – раздался скрипучий жуткий голосок вместе с появившейся из-под полога головой Настасьи. Ее лицо было грязно и искажено нелепой гримасой, от которой одновременно хотелось смеяться и плакать.

– Тьфу на тебя! – дозорный отпрянул в сторону. – Это что? Баба, что ли? Или пацан-недомерок?

Везнич и сам растерялся, видя такое преображение еще совсем недавно миловидной девушки.

– А я и сам не знаю… – торговец сделал недоуменное лицо. – Но оно злое, как собака. Охраняет имущество.

Дозорный махнул рукой, выругался, досадуя на себя за испуг, и направил коня прочь, следуя своей дорогой.

* * *

– Тормози, родимые! – Бородач натянул поводья, останавливая влетевших на постоялый двор лошадей, чувствующих отдых и кормежку.

Колеса телеги расплескали похожую на кукиш лужу, на мгновение оголяя покрытое слизью дно.

Шум стекающей воды еще некоторое время заполнял пространство звуками, уступающими место необычной для постоялого двора тишине.

– Вымерли все, что ли, – недовольно буркнул хозяин телеги.

– Ага. – Бородач чихнул, смачно размазывая слюни по лицу. – Хоть бы лошадей приняли.

Отвратительно скрипнув, распахнулась дверь, из-за которой вслед узкой полоске света выглянула белобрысая голова сонного мальчугана.

– Тришка, кого там черти среди ночи принесли? – Интонация голоса, звучащего из глубины здания, не оставляла сомнений в том, что здесь люди не только спят, но и пьют.

– Люди тут, – ответил не оборачиваясь парень и, поеживаясь, нехотя выполз в ночную прохладу.

– Лошадей прими. – Бородач сморщился в предчувствии чиха, от чего его голос прозвучал жалобно.

– А се так. Сами не можете, сто ли? – Тришка потянулся до хруста в позвоночнике, явно не собираясь принимать лошадей.

– Ах! – Издав чих, похожий на вопль, Бородач без паузы продолжил его ругательствами: – Я тебе ноги из зада выдеру, картавый хреночес!

Тришка тут же проснулся, бросаясь к лошадям.

– Кто это моих работников смеет ругать, кроме меня? – Шароподобный силуэт человека, отмеченный блестящей лысиной, темным пятном возник на фоне дверного проема, тускло светящегося изнутри.

– Матвей, не возмущайся, это я, Идан, – хозяин повозки приветливо махнул рукой силуэту.

– Вижу-вижу морду твою хитрую. – Трактирщик колобком выкатился во двор, широко раскинув руки для объятий.

Далеко выпирающий живот позволил Матвею обхватить Идана только за края плеч.

– Что, и Прибыша с тобой? – Матвей уже не столь радостно покосился на бородача.

– И Прибыша, и Настасья. – Идан, обхватив Матвея за плечо, повел в сторону, что-то шепча на ухо. Матвей посерьезнел и удовлетворенно кивнул.

– Старые друзья? – спросил Везнич Прибышу, указав в направлении Матвея.

– У этого колобка с ножками одни только друзья – звонкие монетки, – пробубнил Прибыша, проверяя, крепко ли мальчишка привязал лошадь.

Везнич, подхватив под руку Марфу, покорно стоявшую в сторонке, шагнул внутрь трактира, совмещенного с комнатами для постояльцев.

В помещении царил полумрак, слегка разбавленный желтыми отблесками свечей. Кислый воздух обжег ноздри, заставляя морщиться. Хаотично расставленные столы пестрели разноцветными пятнами впитавшихся напитков. Сонная тишина нарушалась посапыванием и причмокиванием не очень трезвых посетителей, пристроивших головы рядом с неубранными мисками.

Тришка, вновь ставший медлительным, лениво вытирал один из столов, сидя перед ним на лавке.

– Нам бы комнату, – Везнич вполголоса обратился к пареньку.

– Туда ступай, – Тришка махнул рукой в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.

– Спать захотелось, сладенькие. – Старушечий голос, наполненный елеем, проскрипел из ниши, образованной стеной и лестницей. Раздался грохот падающего предмета, и показалась старуха, одетая слишком чисто для такого места.

– Ночь уже, бабуля. Устали с дороги. – Везнич смутился под пристальным взглядом бабки.

– Пойдемте, родненькие. – Бабка кряхтя зашагала вверх по крутой лестнице. – У тебя коленки не болят? – неожиданно спросила старуха, останавливаясь посреди дороги.

– Рано еще, – ответил Везнич, не понимая, зачем это нужно знать старухе.

– Ну-ну, – промычала бабка, продолжая движение.

– Здесь спать будете, – старуха толчком распахнула дверь комнаты, вопросительно посмотрев на парочку.

Комнатка была небольшая, но на удивление чистая и уютная.

– Смотрите, еще больше не устаньте, – буркнула старуха, не поворачивая головы при спуске вниз. Везничу послышался легкий смешок в конце ее слов.

Грубая деревянная кровать, застеленная простынями, претендующими на звание белоснежных, приглашала к безмятежному отдыху. На столе у окна стоял глиняный кувшин, наполненный водой. Его отполированный пузатый бок отражал огонь тусклой свечи.

Везнич задвинул массивный засов, испортив отвратительным скрипом почти идеальную картину.

– Ну и что мы будем делать, повелитель всего живого? – Марфа плюхнулась на кровать, озорно посматривая на волхва. – Насколько сильно ты намерен устать?

Везнич смутился, понимая, что сейчас будет вынужден разочаровать любимую. Его взгляд стал слишком серьезным, и это заставило Марфу сесть.

– Мне нужно сказать тебе что-то важное. Ты готова слушать? – Нелепость этой фразы еще больше смутила волхва.

– Да, конечно. – Марфа попыталась изобразить на лице пристальное внимание, но ей это удалось с трудом.

– Я очень люблю тебя, ты единственный человек в мире, ради которого я готов на все: умереть, убить, терпеть страдания. Я люблю в тебе все твои достоинства и недостатки. Твое счастье для меня важнее всего…

Марфа закрыла глаза после этих слов, светясь счастьем и спокойствием.

– Говори, говори. Я слушаю, – вставила она во время возникшей паузы.

– Но… именно поэтому… – Везнич продолжил речь, дававшуюся ему все с большим трудом. – Мы должны прекратить наши встречи. Я с ужасом думаю о том, как тебе приходится врать и изворачиваться, общаясь с мужем. Я чувствую твои страдания от угрызений совести, осознавая всю преступность наших встреч. Я вижу глаза твоего сына, который каждую ночь приходит ко мне во сне, глядя с укором. Что может дать тебе простой волхв по сравнению с великим князем? Святослав боготворит тебя, и он не заслужил к себе подобного отношения.

Марфа вздрогнула, открывая глаза. До нее сквозь музыку любимого голоса постепенно доходил смысл слов Везнича. Она начала осознавать, что это – прощание. Игривая маска уступала место на лице гневу. Она говорила твердо, резко, с каждым словом все громче и громче:

– Ты неправ, любимый. Святослав в первую очередь мне друг. Мы дружили с детства и принимали эту дружбу за любовь. Нам хорошо было вместе играть, носиться по лесам, охотиться, болтать, рассказывая друг другу самые сокровенные тайны. Но не больше того. Я первый раз задумалась о нем как о мужчине только тогда, когда мой отец и его мать уже решили все за нас. Мы просто подчинились их воле, не думая о любви. Святослав очень хорошо ко мне относится, и мне правда очень стыдно изменять ему, но я люблю тебя. Впервые с тобой я поняла, что такое любить и быть любимой. Я все стерплю ради нашей любви. Я не представляю, чем смогу заполнить место в душе, принадлежащее тебе.

– Любая рана заживает, и любая болезнь проходит… – Везнич пытался говорить сухо, но у него это не получалось. Его голос был насквозь пронизан нотками любви. – Пройдут и чувства ко мне. Ты обретешь покой в семье. Это большое счастье жить с прекрасным мужем, растить детей, которых, я думаю, у тебя будет еще много, честно смотреть ему и детям в глаза, не переживая за свое будущее и будущее детей.

Марфа снова попыталась возразить Везничу, но он прикрыл ей рот ладонью, боясь, что девушка сорвется на крик.

Марфа больно куснула пальцы, закрывающие ей рот. Везнич сморщился от боли, но стерпел. Девушка, опомнившись, начала целовать укушенное место, опустив лицо и пряча глаза. Везнич почувствовал, как мокнет ладонь от поцелуев, смешанных с горячими слезами.

Он провел рукой по вздрагивающей голове Марфы, чувствуя себя абсолютным идиотом. Еще недавно решение, казавшееся правильным, сейчас выглядело нелепым и безрассудным. Везнич начал целовать возлюбленную в мокрые щеки, в припухшие от соленой влаги веки, натыкаясь губами на жесткие реснички.

Он потерял контроль над собой, погружаясь в сладкое небытие, когда ничего не существует вокруг, кроме двоих влюбленных.

Глава 2

Торжественная процессия, состоящая из десятка людей в пышных, но изрядно запыленных одеждах, остановилась перед распахнутыми воротами, дружелюбно приглашавшими путников в Киев.

Иаков Бен Элиэзер с интересом разглядывал срубленное из дерева грандиозное сооружение, уходящее вверх на два яруса, каждый высотой в четыре человеческих роста. Шея хрустнула от сильно запрокинутой головы в попытке разглядеть деревянную башню, сурово оскалившуюся бойницами. Ругательство замерло во рту, сдерживаемое природным благочестием.

– Вы что-то сказали? – мар Саул с любопытством посмотрел на проглотившего ругательство спутника.

– Нет, ничего. – Иаков направил лошадь в ворота внушительной ширины, через которые одновременно могли проехать четыре, а то и пять телег.

Он с удивлением смотрел на проходящих мимо людей, абсолютно равнодушных к чужестранцам. Их реакция на новое вызывала недоумение.

Вокруг путников не собирались зеваки, не бегали дети, разглядывая непривычную одежду. Все было обыденно и спокойно.

– Нам нужно найти купеческий квартал, кажется, его называют здесь Козар, – произнес приблизившийся вплотную к Бен Элиэзеру мар Саул, дохнув в лицо пожилому еврею «ароматной» смесью лука и порченых зубов.

– Хорошо, – Иаков согласился со спутником, невольно отворачивая лицо. – Надеюсь, нас достойно примут братья купцы и окажут посильную помощь.

Иакову, несмотря на недовольство и возмущение, рахданитская община Аахена поручила доставить посланников могущественного кордовского сановника Хасдая ибн Шафрута к хазарскому беку Иосифу.

Мар Саул и мар Иосиф, как и он сам, были подданными короля Оттона, а не кордовского халифа, но выработанная веками и впитанная с молоком матери привычка помогать единоверцам не позволила отказать достопочтенному Хасдаю в его просьбе.

На Иакова выбор пал потому, что он неоднократно бывал в стране русов и торговал с ними. Он с трудом, но все же понимал их язык и поэтому легко мог провести посольство до Итиля через земли, подконтрольные киевской княгине. Кроме того, в Киеве имелась обширная еврейская община, которая – как посчитали братья – непременно окажет помощь в столь нелегком переходе.

Иаков не раз бывал в Козаре, но это было давно. Сейчас Киев смотрел на него незнакомыми домами и новыми улицами, вызывавшими растерянность.

Распрямив спину и принимая невозмутимый вид, Иаков попытался сообразить, в какую сторону им двигаться, но, поняв тщетность своей попытки, стал разыскивать глазами человека, способного им помочь.

Людей на улицах появлялось все больше. Начинался трудовой день.

Иакову показалась достойной его внимания приличного вида женщина, судя по одежде – зажиточная горожанка, возможно, торговка, что было более близко купеческой душе.

Толстая старая лошадь, предоставленная ему для путешествия, послушно остановилась, позволяя спешиться.

Иаков, изобразив на лице почтительную улыбку, направился к женщине, волоча под уздцы недовольную лишними шагами лошадь.

Женщина, смущенно отводя глаза, все же с любопытством вслушивалась в нескладную речь еврея, пытавшегося спросить, как добраться до иудейского квартала. Наконец, разобравшись, в чем дело, приветливо заулыбалась, кивая головой, жестикулируя руками и произнося незнакомые для Иакова названия.

Иаков, очарованный грациозными жестами, засмотрелся на ярко-красные губы, из которых лились звуки мелодичного голоса, но не понял ни слова и попросил повторить сначала.

Женщина с досадой махнула рукой, сказав, как показалось Иакову, что-то обидное, и потянула его за рукав, собираясь, по всей видимости, показать дорогу.

Лошадь Иакова натянула поводья, демонстрируя свое нежелание двигаться вперед. Иаков дернул уздцы излишне резко и зло, боясь показаться в глазах женщины нескладным. Лошадь сдалась и нехотя зашагала, увлекая за собой остальную процессию.

В пешем виде делегация стала привлекать к себе больше внимания.

Иаков не любил повышенного интереса к своей персоне, потому нервничал. Зеваки останавливались и, ничуть не смущаясь, пристально разглядывали путников.

Начала собираться толпа.

– Вам не кажется, что мы привлекаем к себе излишнее внимание? – недовольно проворчал мар Саул через плечо Иакову, шагавшему впереди.

– Не надо наступать на больную мозоль. Можно подумать, я в восторге от столь пристального внимания. Давайте станем невидимками, и проблема решится. – Иаков не любил, когда ему указывали на очевидные проблемы, не имеющие решения.

– Может, нам помогут и отгонят зевак эти достопочтенные рыцари? – Саул указал на находящихся неподалеку дружинников с изображениями воронов, украшавшими одежду.

Иаков перехватил тяжелый взгляд пожилого мужчины, по всей видимости старшего, с подозрением осматривавшего их процессию.

– Да-да! Эти скорее помогут нам расстаться с головами, чем найти сородичей, – все больше злился Иаков.

Он вздрогнул, инстинктивно втягивая голову в плечи, от резкого рывка за широкий рукав кафтана.

Шустрый мальчишка бродяжной наружности дергал Иакова с непостижимым неистовством, торопливо выкрикивая слова. Он говорил так быстро, что Иаков не успевал разобрать ни одного слова. Ничего не добившись, мальчишка оставил непонятливого иудея и направился к собравшейся толпе из нескольких десятков горожан.

– Что ему было нужно? – спросил Саул.

Его голос звучал так нудно, что начинал вызывать у Иакова отвращение, которое примешивалось к устойчивому раздражению, несвойственному обычно спокойному еврею.

– Почему ты считаешь, что я знаю обо всех желаниях этих прохожих? Наверное, хотел милостыню попросить. – Иаков еще раз взглянул вслед уходящему мальчишке, краем глаза заметив знакомый предмет, который тот прятал в складках одежды.

Ступор, вызванный догадкой – упорно не признаваемой рациональным умом торговца, – сменился ужасом от осознания, что этот предмет – его расшитый золотом кошелек с немалой суммой, приготовленной на содержание посольства в дороге.

Иаков услышал свой собственный голос, звучащий где-то далеко, как будто со стороны:

– Держите вора!

Лошадь довольно фыркнула, чувствуя брошенные поводья.

Иаков бежал, неуклюже переставляя ноги и путаясь в длинных полах тяжелого кафтана, обильно украшенного вышивкой, боясь растянуться на мостовой и оттого двигаясь нереально медленно.

Малый, наоборот, мчался по улице со всех ног, ловко маневрируя между прохожими.

Злость, досада, отчаяние и безмерное горе выплеснулись в истошный вопль, брошенный в удаляющуюся спину мальчишки:

– Держите его!

Помощь пришла с той стороны, откуда ее ждали меньше всего.

Хмурый дружинник, недоверчиво всматривавшийся в их процессию пятью минутами ранее, ухватил мальчишку за край одежды.

Малец вывернулся, оставляя в руках преследователя кафтан и теряя на бегу шапку.

Всеобщий вздох ощутимо ударился в лицо Иосифа, сливаясь с его собственным:

– Ах!

Роскошные волосы, освободившиеся от головного убора, превратили мальчишку в очаровательную девушку.

Преследователя это нисколько не смутило. Он ловко ухватил беглянку за гриву, наматывая на кулак прядь за прядью.

Девушка взвизгнула от боли, бранясь, как прожженный бродяга, и вырываясь.

Дальнейшие события развивались стремительно, сопровождаемые дружным аханьем толпы.

Раздался свист короткой сабли, больше похожей на длинный нож, находящейся в руке мужчины, выскочившего из гущи народа.

Свист сменился криком дружинника, растерянно разглядывающего лежащие на мостовой пальцы с намотанными на них волосами, отсеченные острым клинком.

Девушка благополучно скрылась между домами в узкой улочке, отходящей в сторону от центральной дороги.

И это было именно то, что не должно было произойти ни при каких обстоятельствах!

Иаков как во сне наблюдал за происходящим, уже не испытывая никаких эмоций.

На помощь раненому поспешили товарищи, до этого исполнявшие пассивные роли зрителей.

Нападавший попытался убежать, но воины ловко перекрыли ему все пути к отступлению. Мужчина покорно бросил саблю на дорогу, признавая себя побежденным и предпочитая сдачу дальнейшей борьбе.

Дружинники скрутили ему руки за спиной, связывая их веревкой, не упустив возможности смачно ударить несколько раз между ребер.

– Спокойнее, – осадил разошедшихся дружинников седоусый пожилой воин со шрамом на лице. – Воевода разберется и примет правильное решение.

Иакову показалось, что связанный мужчина, подгоняемый пинками, хитро подмигнул, но это не могло ему вернуть пропавший кошелек. Шустрая девица, переодетая мальчишкой, исчезла в недрах города, и шансов на ее поимку не было никаких.

– Господа рыцари, господа рыцари… – Иаков попытался остановить стражников.

– Чего тебе? – Седоусый дружинник бегло глянул через плечо, демонстрируя, что не расположен к продолжительным разговорам.

– Сбежавшая девушка украла у нас деньги. – Иаков вложил в эти слова все возможное почтение, но голос звучал скорее заискивающе.

– Так ловите ее, – с усмешкой бросил дружинник, собираясь идти дальше, но потом неожиданно спросил: – А что? Денег было много?

Иаков замялся, не зная, как ответить.

– Ну, это смотря с чем сравнивать. Император или ваша княгиня скажут, что это незначительная сумма. Нищий скажет, что это очень много.

– Не темни! – резким голосом прервал стражник.

– Сто солидов, – торопливо выпалил Иаков, проглатывая слова, в смутной надежде, что стражник не расслышит.

Седоусый переменился в лице. Его голос зазвучал заинтересованно и деловито:

– Я думаю, мы примем все меры для поимки преступницы.

В глазах стражника Иосиф прочитал то, из-за чего так неохотно озвучил пропавшую сумму: корысть и жадность. Покорно кивнув головой, еврей побрел к оставленной процессии.

– Что, наши дела так плохи, как выглядит твое лицо? – спросил, хмурясь, обычно молчаливый мар Иосиф.

Иаков, уважая невозмутимого еврея и предпочитая его суетливому Саулу, ответил как можно почтительней:

– Нет. Наши дела выглядят как совсем другое место – противоположное лицу.

– Что? Как?.. – попытался уточнить наивный мар Саул.

– Именно так! Как жопа! Большая грязная еврейская жопа! – Тон, которым произнес эти слова Иосиф, заставил замолчать всю процессию.

«Какие-то лица у них у всех похожие…» – отметил про себя Иаков, взглянув на спутников, которые медленно, словно на похоронах, продолжали путь к купеческому кварталу, подозрительно оглядывая попадавшихся навстречу людей.

* * *

Пробуждение произошло быстро, как будто сна совсем не было, хотя ощущение хорошего отдыха наполняло тело.

Рядом с кроватью стоял Каницар, возвышаясь темным силуэтом на фоне окна, за которым первые лучи играли в прятки с утренним туманом.

Все равно уже надо было вставать, поэтому появление земляка пришлось кстати. Ольга просыпалась рано и не любила, когда Будана – в обязанности которой входило помогать княгине с утренним туалетом – опаздывала.

В зеркале отразилось слегка припухшее со сна лицо. Будана провела пальцем под глазом, тщетно пытаясь расправить ненужную морщинку. Потом неторопливо взяла деревянный гребень, не обращая внимания на Каницара.

– Рассказывай, – бросила через плечо Будана и с удовольствием провела по волосам расческой, наслаждаясь их шелковистостью и густотой.

– Все как всегда с вами, бабами. – Каницар сморщился и покрутил головой, небрежно разминая затекшую шею.

– Ты что, спал, что ли? Шея затекла? – перебила воина Будана, стараясь вложить в голос металлические нотки начальника, часто слышимые в речи Ольги.

– В общем, к мужику она бегала… – продолжил как ни в чем не бывало Каницар, игнорируя демонстрацию вышестоящего положения. – К кому – не знаю. Не удалось разглядеть. Зато хорошо разглядел другого…

Каницар выдержал небольшую паузу, но Будана не стала его торопить, предпочитая спрятать разгоравшееся любопытство.

– За княжной следил человек из дружины Свенельда.

Будана прекратила на минуту расчесывать волосы, пытаясь вспомнить малейшие намеки в дворцовой жизни на то, что Свенельд интересуется женой Святослава. Самим Святославом – скорее да, чем нет. Молодой князь постоянно задирает воеводу, испытывая к нему неприязнь.