Читать книгу: «Непридуманные истории», страница 3

Глава 9. Экзамен по охране труда

Самая последняя оценка в моей зачётке – это отлично по Охране Труда – последний экзамен перед выходом на диплом.

Ну, кто ходил на лекции по охране труда??? А если даже кто и ходил, так, кто слушал и писал лекции. Чего там говорит профессор??? Лично мы с Юрой играли в шахматы. У нас охрану труда читал декан Технологического факультета. А наш декан читал лекции по той же Охране труда у технологов. Короче, у нас по расписанию, экзамен по охране труда назначен на 25 Октября 1974 года. За неделю до выхода на диплом. К этому времени уже достаточное количество студентов поняли прелести досрочной сдачи экзаменов. Вот мы и организовали сдавать экзамен досрочно, за две недели. На экзамен пришло 25 студентов. Нас запустили в класс и раздали билеты. После чего профессор вышел, на десять минут по каким-то своим делам, или, давая нам возможность быстренько списать что нужно. Но оказалось, что все настолько оборзели, ну понятно же последний экзамен, что мало того, что никто ничего не знает. Мало того, что ни у кого нет лекций, что не удивительно, так как лекций никто не писал, это же Охрана труда! Но и учебников ни у кого нет! На что мы все на самом деле надеялись, было непонятно. Видимо умение играть в шахматы в Блиц, и в карты, помогло мне сделать правильное движение. Как только профессор вошёл и сел на место, я поднялся и спросил можно ли отвечать без подготовки? Конечно, заулыбался профессор.

Я сел за его стол и стал что-то там мямлить по поводу разных видов вентиляции, стараясь не сказать ничего крамольного, то есть ничего конкретного. Профессор с радостью кинулся мне на помощь. Как потом мне говорили ребята, выглядело это очень смешно. Профессор говорит: вентиляции подразделяется на ПРИТО чную, подхватываю я… и, продолжает профессор, после небольшого ожидания ВЫТЯ жную подхватываю я.

Что-то потом я ещё пытался лепетать по поводу противопожарных стен. В общем, если честно, сам бы себе я больше двойки не поставил.

Закончилось это так. Ну, говорит профессор и тащит к себе мою зачётку. «На троечку вы ответили Леонид Семёнович – на троечку! Открывает зачётку и видит, что там только отлично – «Да жалко зачётку портить», … продолжает профессор, … и вдруг добавляет. «Но вы первый, и потрясающий нахал! Наверное, ещё и в шахматы играете? Ладно, получите» … ставит мне отлично и протягивает зачётку улыбаясь.

Я пулей вылетаю из класса, и болельщики обступают меня и спрашивают: Ну как? Я им говорю: Мировой мужик!! Всё за меня рассказал и поставил Отлично!

Через 20 минут выходит отличница, одна из сестёр близнецов Гуревич – удовлетворительно! Ещё через 10 минут выходит вторая отличница, другая сестра Гуревич – удовлетворительно! А потом в течение 20 минут комнату покинули все остальные, принеся, двадцать две неудовлетворительных оценки!!! Правда, «Неуд» в зачётку не ставится.

Ну да, предел терпения есть у всех! Через пару дней я стал невольным, и к счастью, невидимым свидетелем, как два декана орали друг на друга матом, за закрытыми дверями в деканате нашего факультета. Закончилось все хорошо! Так как деканы читали Охрану труда перекрёстно – технолог у нас, а наш у технологов, то через неделю, зачётки со списком студентов и оценок, которые надо было им поставить, были переданы из одного деканата в другой… и проблема была закрыта. Так что сестры Гуревич получили свои законные отлично! А кому же ещё выдавать диплом с отличием?

Глава 10. Попугай

В предыдущей главе я писал, что в момент нашего переезда в Москву тётя Сима с Дим Димычем жили в доме на сваях, на Зубовской пощади. К этому времени, Сашенька уже жила отдельно, а в квартире жили ещё два члена семьи. Французская болонка, которую звали Грум (что означает слуга), хотя понятно, что Грум не прислуживал, а скорее наоборот. Грум был очень милым мальчиком белого цвета. Мохнатый, как и все Французские болонки. Где-то там, на морде, под шерстью скрывались глаза. Но Грум каким-то образом видел за этой занавеской из шерсти. Когда мы приехали в Москву, в 1972 году, Груму уже было, наверное, лет восемнадцать, и к этому времени я его знал столько же, сколько помнил себя. У меня с Грумом были замечательные отношения. Я всегда был готов с ним поиграть и его потискать, и ему это очень нравилось. Знаете, как говорят – маленькая собака и в старости щенок. Вот и Грум, и выглядел как щенок и вёл себя как щенок.

Был и ещё один член семьи. Это был огромный попугай. Огромный – это значит полметра высотой – без хвоста. Плюс хвост ещё, наверное, сантиметров 40. В общем огромная была птица. Что это был за вид попугая, я не знаю. Огромная разноцветная красивая птица с большими выпуклыми глазами. Клюв у попугая был громадный, добрых десять сантиметров. Это был самый старый член семьи Деловых. Дим Димыч говорил, что этого попугая привёз его дед (или прадед) и живёт он у них в семье уже больше 60-десяти лет. Я хорошо знал этого попугая всю свою сознательную жизнь и всегда боялся, или побаивался, не знаю как точнее, потому, что попугай относился ко мне всегда достаточно снисходительно. Брал у меня из рук морковку или нечищеные земляные орехи и никогда даже не ущипнул меня за палец. Видимо я боялся возможности, что он может, в принципе, ущипнуть меня за палец. А если бы вы видели, как этот гигант откусывал куски сырой морковки, то я думаю, что тоже бы его «слегка» опасались. Я помню, как тётя Сима протягивала мне Земляной орех и говорила: Сёмчик дай ему орешек, не бойся, он воспитанный. Я брал этот орех и с опаской протягивал попугаю. Попугай брал орех, причём не клювом, а лапой. И большой Земляной орех в скорлупе, утопал в его когтистой лапище. Когда семья тёти Симы жила ещё на улице Правда, попугай всегда сидел в кольце размером с хула-хуп, пристёгнутый к этому кольцу цыпочкой за лапу. А само это кольцо было подвешено к потолку. А так как потолки у них в квартире были метра четыре с половиной высотой, то попугай мог запросто летать по залу вместе со своим кольцом. Благо зал был квадратный и большого размера. Имя попугая я не помню. В принципе клетка у попугая тоже была, огромная, наверное, с меня ростом, но я никогда не видел, что бы он в ней сидел. Попугай был говорящий, причём ещё и полиглот в придачу. Он постоянно что-то не громко бормотал, чаще всего на неизвестном мне языке, но это точно были какие-то слова. Попугай говорил и по-русски тоже, и когда он переходил на русский, было полное ощущение, что он говорит не просто так, а по делу. Во всяком случае, когда я приходил к тёте Симе в гости попугай говорил тоном тёти Симы: наконец-то наш Сёмчик пришёл! А иногда, когда мы с Дим-Димычем садились играть в шахматы, попугай как будто начинал подсказывать, или издеваться над игроками: а… это…, был… Э…Э… неверный ход, м… молодой человек – тоном Дим Димыча, слегка заикаясь, говорил попугай.

У попугая с Грумом была какая-то совершенно необъяснимая трогательная любовь друг к другу. Нужно было видеть, какую возню затевали эти двое, когда им давали волю. А потом попугай, сидя на полу рядом с Грумом пытался его расчесать своим клювом. В общем, полная идиллия.

Когда тётя Сима и Дим Димыч переехали на Зубовскую площадь попугаю стали разрешать просто гулять по квартире. Потолки в доме на Зубовской были не низкие, чуть выше трёх метров, но цепочка, которая соединяла хула-хуп с потолком, была не больше метра длиной, и летать попугаю вместе с хула-хупом не получалось, уж очень маленькие были круги. Во всяком случае, смотреть на это было невозможно, так как тут же начинала кружиться голова. Поэтому попугаю и разрешали гулять и летать по квартире свободно. Несмотря на то, что размах крыльев у попугая был, как у маленького самолёта он ничего ни разу не разбил, или я просто об этом не знал.

И вот однажды попугай пропал!!!

Дело было летом. Видимо какое-то окно забыли закрыть, перед тем как дать птице вольную. Наверное, этот бедолага полиглот, решил вылететь на разведку наружу, и посмотреть, а как там снаружи!

Я могу себе представить ужас попугая, вылетевшего из открытого окна тринадцатого этажа огромного дома на Садовом кольце. Наверняка попугай был просто оглушён шумом Садового кольца, и видимо пару раз дёрнулся из стороны, в сторону пытаясь уйти от этого шума. А когда он развернулся, что бы вернуться назад… было уже слишком поздно! На него смотрело огромное количество совершенно одинаковых окон, и было не понятно, в какое лететь!!!

Трагедия была ужасной! И как вы понимаете не только для попугая. Это произошло в тот год, когда я закончил институт 1975. Объявления о пропаже попугая были расклеены нами в радиусе километра от Зубовской площади. Листочек с отрывными номерами телефона. Можете себе представить, что были даже напечатаны объявления в центральных газетах, Дим-Димыч там раньше работал, а Сашенька в тот момент уже была первым секретарём комитета комсомола издательства Правды (на правах райкома). Была даже объявлена награда, за возвращение блудного попугая!

Все было впустую! Попугай пропал!

Нужно ли описывать переживания в семье, когда пропадает её член, который был в этой семье всегда! Очень долго, когда родственники где-то собирались, заводить разговоры на это тему не полагалось, и каждый раз тётя Сима или Дим-Димыч не могли удержаться чтобы не начать горевать о попугае.

У моей бабушки было две сестры. Старшая сестра тётя Аня и средняя сестра – тётя Сима. У тёти Симы была только приёмная дочь Саша. А у тёти Ани было трое сыновей: – дядя Алик, он был на один год старше моего папы, то есть 1924 года. И два брата близнеца дядя Серёжа и дядя Реня 1927 года. Как вы понимаете все они двоюродные братья моего папы. Все братья воевали. У дяди Рени было осколочное ранение в ногу, и периодически он ложился в госпиталь удалять очередной зашевелившийся осколок. Дядя Серёжа и дядя Реня были полными близнецами. То есть они были абсолютно одинаковыми даже в возрасте 50 лет и постоянно разыгрывали родственников. На каком-нибудь семейном торжестве моя мама обнимается с дядей Серёжей – Серёжа как я рада тебя видеть! Серёжа отходит и появляется другой брат – Ой, Реня как я рада тебя видеть, моя мама целуется с Реней. В этот момент заходит второй брат и говорит: ну вот, вечно так, с Серёжей дважды, а со мной ни разу!

Или… мы с дядей Серёжей едем в гости к дяде Рене на трамвае от ВДНХ. В трамвай заходят разные люди, и время от времени кто-то обращается к дяде Серёже: о привет, ну ты как? И так далее. И дядя Серёжа постоянно отвечает: привет – привет, да все в порядке, и т.д.. Я его спрашиваю: а это кто? Он мне говорит: а я не знаю! Но если я не отвечу – обидятся на Реню. Понятно! Братья были абсолютно одинаковые внешне, и различали их только их мать – тётя Аня и я. Мы с дядей Серёжей были ближайшими родственниками! Ну, во-первых ближе дядьки по родству у меня не было, а во-вторых от нашей квартиры до их квартиры было 5 минут пешком. Мы жили на улице Бутлерова, а они на улице Волгина, и мы частенько с дядей Серёжей пили вместе пиво.

Ну, так вот. В 1977 году дяде Серёже и дяде Рене исполнялось по 50 лет. Большой юбилей было решено отмечать у дяди Рени в квартире. Нужно добавить, что оба брата были женаты на Раях. У дяди Серёжи была тётя Рая маленькая, у дяди Рени тётя Рая большая. Тётя Рая большая была уникально гостеприимным и тёплым человеком. Она была крупной красивой женщиной. И абсолютно не обидчивой. У них была малогабаритная квартира. Маленькая совмещённая туалетная комната с сидячей ванной, кухня 5 метров, большая комната 20 метров и маленькая спальня 9 – 10 метров. Но у них всегда было приятно. Однажды подвыпивший дядя Реня пошутил: в малогабаритной квартире есть свои плюсы: во-первых можно до всего дотянуться, не вставая с кресла, а во-вторых когда Рая идёт и садится в ванну, мы наливаем одно ведро воды… и ей как раз по шею!

Так вот, ближайшие родственники собираются на двойной юбилей к дяде Рене на квартиру. Обычно это происходило так. Все родственники встречаются на выходе станции метро ВДНХ. И уже оттуда дружным кагалом едем на трамвае в Медведково. И вот мы все дружно выходим из трамвая и все вместе потихоньку перемещаемся к дому дяди Рени. А все вместе, это: мои бабушка с дедушкой, тётя Рая с дядей Серёжей, тётя Сима с Дим-Димычем и Грумом, мои мама и папа, и я с женой. Мы, медленно продвигаемся вдоль улицы… и вдруг!

Вдруг, откуда-то сверху, раздаётся истошный вопль: Грумчик! Моя любимая собачка! Грумчик! Моя любимая собачка!!!

Грумчик, несмотря на свои 20 лет, издаёт звонкий пронзительный лай! И начинает нас тянуть в сторону пятиэтажки. Дим-Димыч, как будто ему не 70, а 25 бежит в подъезд дома и через ступеньку на пятый этаж к квартире, на балконе которой красовалась клетка с попугаем!

Переговоры с хозяевами, к счастью были не очень долгими, никаких дополнительных доказательств родства было не нужно, всё было абсолютно ясно. Все родственники скинулись, у кого, сколько было, и попугай был выкуплен вместе с клеткой!

Юбилей прошёл на славу!!!

Грум не покидал клетку попугая!

Было полное счастье!

Глава 11. Горбатый Запорожец

У любого автолюбителя с большим стажем наверняка есть много занятных историй, которыми можно поделиться. Вот и у меня таких историй куча.

Я стал «большим» автолюбителем в 1965 году, когда мой папа купил «Горбатый» Запорожец. Наш сосед снизу, капитан Фательсон, как бы невзначай подарил мне альбом с фотографиями Американских автомобилей (до сих пор загадка, где он его достал в то время). Моя мама потребовала альбом вернуть и сильно обиделась на Фательсона, а капитан потом очень долго перед мамой извинялся, и говорил, что ничего такого в виду не имел. Сейчас-то я понимаю, что ещё как имел!

Мне тогда было 12. Запорожец был уникальный автомобиль. 27 лошадиных сил. Топливный бак на 30 литров. Бензин тогда стоил три с половиной копейки за литр, поэтому вся заправка автомобиля стоила один рубль!

Первая поломка случилась где-то месяца через 3. Двигатель перестал работать, совсем. Он даже не проворачивался кривым стартером. Если кто не знает, так это ручка для заводки машины, если аккумулятор сел, а также для регулировки двигателя, когда надо. Дело было зимой в Омске. В то время не было никакого автомобильного сервиса. Если ты авто-владелец, то ты и автомеханик и всё остальное. Мы с папой, в само построенном гараже, при температуре -10 сняли мотор с машины, и на моих санках привезли его домой, и подняли на второй этаж. Поломка случилась серьёзная. Сломался поршневой палец, который соединяет поршень и шатун.

Палец был послан в Запорожье, и полностью разобранный двигатель являлся украшением большой комнаты в течение следующих двух месяцев, пока мы ждали замену. Потом все было собрано, поставлено на машину и… заработало как часы. Самое занятное, что больше не было никаких серьёзных поломок.

Автомобиль, как ни странно, оказался очень вместительным – мы ездили на нем за грибами вшестером. Мама, папа, Наташка, я и ещё бабушка с дедушкой, которые приехали к нам в гости из Ленинграда. Где-то даже есть фотография, где мы на фоне машины.

Как вы понимаете, я стал приставать к папе, что бы он научил меня водить машину. Сначала, папа был категорически против, но скоро он сдался. Теперь-то, когда я сам дедушка, я понимаю, что папе, наверное, хотелось научить меня водить машину больше чем мне самому научиться водить машину.

Первый раз папа усадил меня за руль на «дороге» по кукурузному полю. Зелёная кукуруза в три или четыре раза выше машины и «дорога» пробитая в ней грузовиками. Сцепление, газ! Трогаться я научился в течение 5 минут и больше не глох на старте. А вот ехать по-прямой – было проблемой. То правым крылом, то левым крылом я вгрызался в заросли кукурузы. Но и вращение руля было освоено, где-то минут за 40. На большее у папы терпения не хватило, ну а я был на седьмом небе от счастья.

Ну а дальше папа выбрал место, что бы меня тренировать. Это была городская свалка. Условие было простое – все проколы в колёсах я чиню сам. Через месяц тренировок на свалке, я стал очень неплохо крутить руль и управлять Запорожцем, и одновременно стал классным специалистом по заклеиванию колёс.

Глава 12. По грибы

С этой машиной было много смешных историй.

Обычно мы ездили за грибами не далеко – в Чернолучье – это 60 километров от города на север. Все были довольны, привозили сыроежки, подберёзовики, валуи или коровники и огромное количество опят. По опятам самым большим специалистом был папа.

Когда мы приезжали на место, мама, Наташка и я разбредались в поисках грибов, в зоне прямой видимости или громкого крика от машины, а папа закрывался в машине от комаров и читал книгу. Так как папа читал с обалденной скоростью в 250 страниц в час, то книга скоро кончалась, и он был вынужден вылезти на природу. А дальше в течение 15 минут, он находил какой-то старый упавший берёзовый ствол. Который был покрыт опятами – как шерстью. Никакие корзинки такое количество опят вместить не могли. Приходилось собирать опята в огромные мешки. Приезжали домой и привозили такое количество грибов, что приходилось делать объявление по радио. Мы жили в воинской части, которая располагалась практически в центре Омска. Папа был офицером.

Так вот любители грибов приходили и всё разбирали. Себе оставляли только то, что мама могла сама переработать. Мама делала потрясающие маринованные опята.

…

Так вот однажды нас позвал за «Настоящими» грибами подполковник Ливинец. У него был полно приводной ГАЗик – один из первых, и даже с лебёдкой. Короче – все нипочём. Поехали мы на восток за 150 километров от города, где и дорог-то толковых не было. Уже близко к месту мы проезжали деревню в одну улицу, с совершенно разбитой дорогой. Да я совсем забыл сказать, в то время, асфальтированных дорог было не много. И эта деревня была в 20 километрах от асфальтовой дороги. Грунтовка или грейдер, как её ещё называли. Так вот, внутри деревни, видимо из-за того что по этой дороге ездят и грузовики и колёсные трактора и гусеничные трактора, и коровы ходят, эта самая «дорога» была дико разбита. Несмотря на сухую погоду, посередине дороги красовалась бескрайняя лужа, которую мы форсировать были не в состоянии.

Ливинец на своём Газике смело ринулся вперёд… и застрял. Сел капитально, по оси, никакие 4 ведущих не помогли. Вылезли они покалено в грязь, растянули лебёдку, зацепили её за столб и… вытащили машину. Грязные счастливые и довольные.

У нас такой возможности не было. А в деревне на улице был тротуар или что-то на подобие. Брёвна, вбитые в землю одно к другому. Папа промерил ширину тротуара, и оказалось, что Запорожец помещается! Въехали на тротуар и проехали по нему вдоль всей деревни.

Не помню ничего про грибы в этот раз. Помню, что в середине дня погода сильно испортилась, и пошёл дождь. Папа сказал, что не хочет рисковать и ехать по грейдеру 30 километров. И мы поехали домой.

А Ливинец вернулся в часть в среду. Дорога стала непроходимой даже для его Газика.

Глава 13. На рыбалку

Ни папа, ни я не были «рыбаками». Наверное, поэтому нам везло с рыбой.

Однажды, капитан Вязгин позвал нас на рыбалку. У него на севере области в 250 километрах от Омска жил брат. Вот туда мы и поехали.

Рыбачить на озере с лодкой и все как положено. С вечера поставили сеть, и часа два плавали на лодке с боталом и гоняли рыбу. Ботало – это такая хрень, типа перевёрнутого кувшина на длинной палке. Когда его с силой засовываешь в воду, Ботало издаёт звук фыррррр. У меня папа не любитель выпить, а Вязгин с братом набрались крепко. Утром, когда все проспались, мы вытащили сеть. В сети оказалось два маленьких карасика. Причём они просто запутались, потому. Что размер ячейки был больше чем карасики.

Брат предложил отвязать от сети центральную часть и походить с ней как с бреднем вдоль берега. Два весла по краям и вперёд. Вязгин дальше от берега, где ему по шею, и я у берега, где мне по пояс.

Первый же заход дал потрясающий результат. Разная рыба – самая маленькая в ладошку, самая большая килограмма по полтора. За один заход килограмм 10 – 15 рыбы. Через полтора часа такой рыбалки у нас было, наверное, 120 – 150 килограммов рыбы. Два огромных мешка, которые не могли поместиться на верхнем багажнике, и один пришлось положить на заднее сиденье рядом со мной. За три часа дороги я провонял рыбой насквозь, и у меня начисто отшибло обоняние.

Наш улов вызвал ужас у мамы, но опять-таки объявление по местному радио осчастливило всех соседей. Мама, правда, отказывалась садиться в машину из-за запаха в течение недели.

А про папу потом говорили, что он привёз с рыбалки полтонны рыбы и двух жареных раков. Жареные раки это я и Вязгин. Вязгин лысый, и у него сгорели лысина и плечи – он ходил по шею в воде. Я сгорел до тла выше колена. У меня пару дней была температура под 40. Я не мог ни стоять, ни сидеть, ни лежать. И меня каждый час обмазывали сметаной, на которую даже Мурзик не претендовал.