Читать книгу: «Опасно любить»

Глава 1. Я влюбилась

Ах, дорогой Дневничок! С чего бы начать! Начну с извинений! Извини, что целый день провела без тебя – просто не хотела тащить на лекцию ноутбук, который не подошёл бы к моему наряду. Сегодня я была милой девушкой-загадкой, с маленькой красной сумочкой на тонком металлическом шнурке, которую я подобрала к жёлтому воздушному платью, которое нарочито показывает мои гладенькие ножки, которые я так люблю… Который, которые… Неужели сегодня это моё дурацкое слово?

Ну вот я и извинилась, а теперь перехожу к главному! Сегодня был замечательный день. И я, кажется, влюбилась. Кажется? Нет, не кажется. Я влюбилась! Влюбилась безнадёжно… в того, в кого мне не стоило влюбляться. Но что я могу с собой поделать? Сердцу не прикажешь. Он женат, у него двое детей. И он мой новый преподаватель по литературе. Илья Сергеевич Харевский… Про жену и детей я узнала от соседки по комнате Тани – она сплетница ещё та, тебе ли не знать. И всё равно – я бы отдалась ему без колебаний. Это именно тот человек, с которым я хотела бы быть. Любовь она такая.

Сегодня был замечательный осенний день, один из тех дней, которые светятся в памяти, как кадры из старой киноплёнки – прозрачный, жёлтый, немногословный. Я думала, что в общежитии МГУ сойду с ума. Но вот уже десять дней – и всё нормально. Танька оказалась отличной девушкой- соседкой, и я её всем сердцем полюбила. Уверена, мы станем подругами, настоящими подругами. За окном уже вечер: грустные синие огни, редкий дождик по стеклу, а Таня куда-то пропала и всё не приходит. Может на свидании? Она красавица, красивее меня. И я ей чуточку завидую. Губки у неё пухленькие, грудь третьего размера. Высокая, стройная. Я тоже стройняшка, но пониже её. Ты ведь знаешь – мои 170 всегда казались мне и силой, и слабостью одновременно. А волосы у Тани пушистые, чёрные, смоляные, как и глаза. Таких девушек парни любят. Я же со своими светло-жёлтыми прядями чуть ниже плеч смотрюсь на её фоне невыигрышно. Танька мне сказала, что познакомилась с Вадимом с третьего курса и даже целовалась с ним. Он пытался залезть ей под юбку, но она отстранила руку, хотя, говорит, страстно хотела, чтобы он продолжил. Наверно, и сейчас она с Вадимом, целуется. Ах, девушки, говорят одно, а думают другое. Ну так уж мы устроены: скрываем за словами правду, но чувства не скроешь, как бы ни хотелось.

Ладно. Сейчас я одна сижу за столом под жёлтой лампой, свет стелется мягко и заливает клавиатуру. Я набираю на ноутбуке эти буквы, слова, предложения. Этот бессмысленный поток мыслей, который, наверное, никто никогда не прочитает, который (опять этот который?) никому не будет нужен. Ну разве мне, дурашке, когда я повзрослею, обзаведусь семьей, мужем, когда у меня будут дети, много детей, и мальчики, и девочки, и я буду собирать хрустящие огурчики в теплице. Буду ли читать? Вспомню ли о тебе, дорогой Дневничок? И если вспомню, то как восприму эти строки. С улыбкой ли? С печалью?

Харевский… Ему на вид тридцать семь. И мне лень идти на сайт МГУ и проверять, сколько ему на самом деле. Пусть будет столько, сколько вижу. Он высокий, красивый, подтянутый. Голубые глаза, а может, синие, лучезарные взгляд (да, я снова пишу штампами, дорогой Дневничок), но главное – голос. Я влюбилась в Харевского из-за голоса! И хочу, хочу, хочу слышать этот голос снова и снова. На следующей неделе в понедельник будет снова его пара, я запишу его голос на телефон, и буду слушать его по вечерам. Почему же я сегодня не сделала этого, эх?! Вот я дурачка! Теперь буду целую неделю страдать и ждать лекции с моим любимым преподавателем. Нет, просто с моим любимым.

Мало кто любит понедельники. А для меня теперь это любимый день недели. И хорошо, что он преподаёт не историю или математику, а литературу. Значит, мы с ним родственные души. И я люблю то, что любит он. Интересно, что он думает о «Мастере и Маргарите»? Может при случае удастся показать стихи или рассказы. При случае.

Стихи… Хм. Ну вот давай напишу что-то прямо сейчас. Несколько строк. О любви.

Попробую. Поток сознания. Бред. Но я в настроении. Может получится? Вот… Но сначала закрою глаза, дотронусь пальчиком до губ и представлю, как он меня целует… Это сладко, это трепетно. Это волнующе. Это необычно. Ой, я поцеловала свой указательный пальчик. Засунула его глубже в лоно рта. Чёрт. Измазала клавиатуру слюной… Пошла за салфеткой. Вернулась, протёрла и дневник чуть не закрылся. Впредь буду осторожней, а то мои мысли имеют свойство стираться, если их не записать.

Так, я обещала тебе стихи, дорогой Дневничок, но пока вытирала клавиатуру, настроение совсем пропало, я расстроилась, мне больно и грустно.

 
А если чувства обманули?
А если не было любви?
Но губы милые прильнули…
 

Прошло десять минут. И у меня не получается придумать следующую строчку («И растворилися мечты» – не в счёт ха-ха). Давай попробуем что-то другое.

 
Я бреду во мраке чувств. (Какая пошлость!)
Проживаю жизнь с нуля.
И теперь в огне безумств
Плавится моя душа.
Я, наверное, другая,
Я, наверное, немая.
Визави за чашкой чая
Докучает, докучает.
Губы облизав и плечи
Поднимая хохочу.
Этот вечер так не вечен,
Не сходить ли мне к врачу?
И приходит откровенье,
Моя жизнь предрешена:
Лишь любовь – моё спасенье,
И проклятие – она.
 

Глава 2. Схожу с ума

Дорогой Дневничок! Прости, что долго тебя не открывала. Я грустила. А грусть – такое чувство, с которым нужно побыть наедине и ни с кем не делиться, даже с тобой.

Грустила я недолго, сама себе надоела, но что поделать? Прошла неделя, и сегодня на лекции Илья Харевский был мил. Я даже улыбнулась. И осенняя хандра, наконец, отступила.

Я совсем не подготовилась к нашей второй встрече. А накануне приболела: шмыгала носом и чувствовала себя неважно. Надела старый вязаный свитер, красный, с большим неуклюжим воротником – тот самый, который мама положила мне в дорогу со словами: «Это бабушкин подарок мне, а я тебе дарю». Я тогда возмущалась, что не ношу свитеров. Однако вот пригодился. Юбку надевать не стала, хоть и хотела. Вчера в этой аудитории на истории я озябла, а сегодня день ещё холоднее. Так что я выбрала синие джинсы. Решила: будь что будет. Захочет – полюбит и такой, в этом дурацком красном свитере, из которого лезут шерстяные нити. А не захочет – пусть продолжает любить свою жену…

Пару дней назад я спросила у соседки Таньки о его жене, и она так на меня странно посмотрела и спросила: «А ты что, Анечка, хочешь её место занять?» – и этим смутила меня. Я старалась не подать виду, но мои красные уши выдали всё. Ненароком посмотрела в зеркало, которое висит на дверце шкафа в нашей комнате. И уши, и нос были красные, а глаза выражали тревогу. Какая же я предсказуемая. Но Танька – это Танька. Верю, не выдаст. Да и если расскажет кому, то про что? Илья Сергеевич красавчик. Ну понравился студентке. Мало ли кто на него западает. Так что тот факт, что он женат, даже хорошо, даже мило. Жена и дети… защита от домогательств моих соперниц.

Я его полюбила, Дневничок, но разве теперь это запрещено – любить других? Я же не разрушаю его семью, не признаюсь ему в своих чувствах. Я просто молча страдаю. Мои мысли уносят меня, уносят. Мысли ведь можно думать, можно? Вот и я так думаю. А делиться я ни с кем не хочу, только с тобой. Чтобы никто не прознал, прячу тебя в далёкую папку, а на ноутбуке стоит пароль. Так что тайна останется только между нами. Мы же никому не скажем, верно?

Сегодня тема лекции была «Поэты серебряного века». Илья Сергеевич был одет с иголочки. Синий костюм-тройка сидел на нём безупречно: узкий жилет подчёркивал подтянутую фигуру, а приталенный пиджак с мягкими лацканами делал его образ элегантным. Тонкая серебристая цепочка для часов выглядывала из кармана жилета. Он часто доставал часы и сверялся, и я чувствовала, что будто полетела на машине времени в стародавние времена, когда по двору ходили джентльмены, а дамы кланялись и делали реверанс, размахивая веерами. Они закрывали ими нижнюю часть лица, и только по глазам можно было догадаться, что под веером спрятана улыбка. Белоснежная сорочка оттеняла пурпурный галстук в едва заметный диагональный ромб. А его холодно-голубой взгляд казался ещё более пронзительным на фоне всей этой безупречной классики.

На пальце – обручальное кольцо, которое почему-то делало его ещё более желанным. Из кармана пиджака выглядывал уголок жёлтого шёлкового платка, и эта мелочь казалась продуманной до совершенства.

 
«Там у них такая ж осень,
Клён и листья в окна комнат,
Ветки лапами забросив,
Ищут тех, которых помнят».
 

Такие стихи Есенина читал Илья Сергеевич, а я облизывала губы, и мне хотелось пить. В свитере становилось жарко. И я ловила себя на том, что очарована не словами поэтов, а тем, как он двигается в этом костюме: чуть наклоняется, поправляет галстук, проводит рукой по лацкану. Даже самое простое его движение было исполнено сдержанной силы и роковой мужской притягательности. Хочу, хочу, хочу. Ах, зачем я вбила себе в голову эту дурацкую любовь! Ну зачем, Аня?

Я сидела прикованная к парте и боялась сделать лишнее движение, чтобы никто не заметил, как дрожат мои пальцы. Мне казалось, что весь этот пурпур его галстука горит только для меня, что кольцо на его руке сияет упрёком лично мне, а его глаза читают мои мысли.

Я видела, как другие девчонки украдкой перешёптывались, бросая взгляды на него, и сердце моё сжималось от ревности. Какая глупость! Он женат, он отец, он мой преподаватель… и всё же я не могу отвести глаз.

Дневничок, мне хочется спрятаться от самой себя. Ведь я понимаю – это безумие. От мысли о нём кружится голова. Я знаю, что для него я всего лишь студентка в нелепом красном свитере, а для меня он – целая вселенная.

В какой-то момент он задержал взгляд в моём направлении, и я так засмущалась, что почувствовала жар на щеках. Испугалась, что он поймёт! И в этот момент он подошёл и прошёл мимо моей парты так близко, что я уловила запах его парфюма. Запах терпкий, с нотками дуба, как осенние листья после дождя. Я затаила дыхание. И тут он посмотрел прямо на меня. Я не знаю, заметил ли он моё смущение, но этот взгляд пронзил меня насквозь.

 
«Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного не красив?
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
Мне на плечи руки опустив».
 

Он прочёл эти строки и спросил: «Что для вас любовь?» В тишине раздавались смешки. Но никто не посмел ответить или пошутить. Он обвёл глазами аудиторию, задержавшись на мне дольше (а может, мне показалось?), и сказал:

– Любовь… Для кого-то это волнение, игра гормонов, вспышка. Для кого-то – привычка и долг. Но если говорить честно, любовь – это всегда страдание. Страдание от невозможности обладать или из-за страха потерять. Но в страдании и есть её красота. Она может быть ответной, а может – безответной. И если меня спросят: что ты выберешь – любить или быть любимым?.. Я выберу быть любимым. Чтобы не страдать. Подумайте об этом на досуге.

Дневничок, я знаю, он говорил для всех. Но в тот миг мне казалось – только для меня. Его голос дрогнул, и я почувствовала, что в груди что-то оборвалось. Я даже уронила ручку и испугалась, что кто-то заметит, как у меня дрожат руки.

Сегодня мне вовсе не грустно. Я долго гуляла после лекции по Арбату и наслаждалась жизнью. Мне всего восемнадцать лет, я молода и красива, вся жизнь впереди, и эта любовь пройдёт. Умом я это понимаю, но сердцем – нет. Я страдаю безмерно.

А Таня ещё не пришла. Наверное, опять у Вадима. До того как открыть тебя, Дневничок, я лежала одна в комнате без света, смотрела в незанавешенные окна на краешек неба, слушала шум дождя и мечтала. Представляла, что Харевский идёт ко мне, снимает пиджак, садится рядом и тихо читает стихи. Ах, Дневничок… Кажется, я начинаю сходить с ума.