Читать книгу: «Кувшин горечи», страница 4

Часть 10. Восход на Сатурне

Я стояла в центре большого сумрачного зала. За панорамным окном, словно в фантастическом фильме, нависала огромная, изысканная золотисто-белая планета. Казалось, стоит протянуть руку, и коснешься ее мерцающих колец. Коричневое, желтое, белое и золотое.

Сатурн.

Я люблю его больше других планет. Мне хотелось снова увидеть восход Солнца на Сатурне. Но я думала о планете, и не понимала, почему оказалась здесь, в этом странном зале.

Я осторожно стала осматриваться по сторонам. Зал напоминал скорее большой прозрачный шар, висящий в пустоте. Он совершенно не двигался и находился в одном и том же положении по отношению к планете. Звезды, необыкновенно яркие и большие, почти исчезли в ее сиянии, и все же казались не на своих местах. Единственным предметом в зале, достойным внимания, мне показался небольшой трон из черного камня. Он был пуст.

Я услышала неспешный разговор, легкие тихие шаги, и поняла, что не одна. Немного привыкнув к полумраку, я замела несколько высоких фигур. Темные одежды, расшитые серебром, тонкие бледные лица, сильные руки, покоящиеся на эфесах мечей – несомненно, это были первородные. Двое слуг разносили на маленьких прозрачных подносах плоские серебряные чаши с какой-то жидкостью. Один из них, пробегая мимо меня, поднял голову, споткнулся и с грохотом уронил поднос вместе со всем содержимым на матовый черный пол. В зале наступила тишина, но никто даже не повернул голову в мою сторону. Мгновенно остатки катастрофы были убраны, и все вернулись к неспешным тихим разговорам.

Теперь мне стало безразлично – понятно, что меня давно уже заметили— я пересекла зал, подошла к прозрачной стене и прошла сквозь нее.

Восход на Сатурне очень необычен.

Ты стоишь на подушке то ли газа, то ли жидкого облака, затаив дыхание. Всходит Солнце, но его не видно за полужидкой белой пеленой, похожей на воду. Постепенно этот белый мир окрашивался во все краски радуги, нежные и мягкие, похожие на акварель. Они разливаются вокруг. Ты плаваешь в них, касаешься руками, набираешь в пригоршни. Постепенно краски наполняются яркостью, становятся плотными и живыми, а мир вокруг – объемным, разноцветным и сияющим. Свет льется потоками, разгораясь все сильнее и, наконец, вспыхивает всеми оттенками света. И вот, совершенно ослепленный, ты видишь перед собой бесконечную белую равнину, на которой царит радуга, самая ослепительная из всех чудес.

Я вздохнула, вытирая слезы. И тут заметила, что не одна.

Рядом со мной, широко расставив ноги и сложив руки на груди, стоял Сатана. Его черный плащ и бархатный костюм того же цвета резко контрастировали с сияющим утром. На суровом бледном лице горели глаза, в которых тонули все цвета, кроме золотого.

–Я очень люблю это место, – сказал он тихо. —Здесь столько света и радости. Все это так не похоже на мой мир, пропитанный темнотой и болью.

Он повернулся ко мне и, схватив в охапку, крепко прижал к себе.

– Что ты делаешь? Ты обезумел.

–Это свет, —прошептал он. – Свет этого мира, в котором ты переливаешься и сияешь, словно тысячи радуг. И счастье, которое я испытываю рядом с тобой. Я только теперь понимаю, что живу.

Он коснулся губами моих волос и разжал руки.

–Твое место рядом со мной, —сказал он, немного помолчав. – Ты перевешиваешь чашу весов и нарушаешь равновесие. Если ты не вернешься, этот мир погибнет. Ты ведь не хочешь этого?..

– Отец?

– Что ты чувствуешь, когда стоишь между моими сыновьями?

– Они разные, совсем разные. С одной стороны – страсть и желание, с другой стороны —тепло и нежность.

– Они оба любят тебя. Сатана – с безумной всепоглощающей страстью, которая сжигает его, Христос – с нежностью.

–Они в самом деле никогда не прикасаются друг к другу?

–Нет, конечно. Хотя связь между ними гораздо более прочная, чем ты думаешь.

–И как это понять? Равновесие?

–Да, равновесие. Шахматная доска с расставленными белыми и черными фигурами, висящая в пустоте. Нельзя потерять ни одной фигуры ни белому, ни черному королю, иначе доска перевернется. Все их шаги должны точно соизмеряться с законами равновесия —шах черной фигуры соизмеряется со скрупулезной точностью шагом белой фигуры. В этой игре гораздо больше правил, чем в простой шахматной партии.

Что произошло, когда ты вышла на доску и стала играть на стороне черного короля? Доска едва не перевернулась. Ты была новой фигурой в игре, которая ходит как хочет, нарушая законы равновесия. Это как точные весы, на одной чаше которых —черная половина доски, на другой белая.

– А где я теперь?

– Теперь? Ты держишь эти весы. Ты —мост, соединяющий два этих мира.

– Все так сложно.

–Это слова просты, а мир сложен. Казалось, что может быть проще—произнести слово «родился человек», но как сложен процесс этого рождения. Всего лишь слово «распустился цветок», а сколько обстоятельств сопряжено с его появлением на свет из семечка— земля, дождь, воздух, ветер, само появление семечка. Что значат слова «зажглась звезда в небе» или «потухла звезда», «родилась планета» или «погибла планета». Мир сложен, и нет ничего сложнее мира, в котором ты живешь. Произнести слово—это похоже на волшебство. Но как происходит это волшебство, знаю я один.

– Мне так жаль. Но люди ничего не замечают. Они полны ненависти. Они думают о войне и убийствах.

–Они не видят того, что видишь ты. Пустые города, в которых гуляет ветер, отчаянный жалобный плач детей, у которых украли целый мир и право на счастье, тихий усталый плач матерей без надежды и будущего. Они не видят пустынь, в которые превратились цветущие долины, одинокие группы людей, скитающихся, словно дикари, по миру, когда-то такому счастливому.

–Но я плачу не только поэтому.

–Я знаю. Ты не можешь смотреть им в глаза. Ты видишь в них смерть, видишь, как умирают их души, как они гниют заживо —такие цветущие люди уже мертвецы, потому что в них смерть. Ты ужасаешься тому, что видишь, и твоя душа болит и плачет. Но что же я могу поделать. Таков человеческий род. Он словно чаша с ядом, который переполнил ее до краев и уже выплескивается наружу.

Я впустил во вселенную Хаос. Я хочу, чтобы Хаос смешал все —живущих и умерших, праведников и грешников, ангелов и демонов, ад и рай. Чтобы он разрушил стены, превратил в прах города и небеса— чтобы все смешал в невероятную кучу доброго и злого, и, смешав, уничтожил все это.

Этот мир как опухоль на моем теле, как гнойник. Его нужно вычистить, убрать весь гной и прижечь рану, даже если будет очень больно. Потом рана закроется со временем. А сейчас я сделаю то, что сказал.

Послушай, дитя, слишком мало времени осталось для этой цивилизации и этого мира.

Ад все еще открыт для тех, кто входит, и закрыт для тех, кто хочет выйти.

Рай закрыт почти для всех, кто пытается войти. Выходят из него только избранные, которым предназначено встретить конец этого мира.

Ангелы смерти больше не приходят принять души грешников —демоны перегрызают серебряную нить, соединяющую душу и тело, и тут же забирают душу в ад, минуя все формальности.

Люди слепы и глухи. Это мое наказание и мое благодеяние для них.

–Но при чем здесь я? Сатана говорит, что я – причина всего этого.

–Так оно и есть.

– Но как такое может быть?

– Как маленькая деталь может стать причиной остановки огромного механизма. Маленький желтый цыпленок, убивающий целый мир, сам остается совершенной невинным.

–Но почему вы допускаете это?

– Я и мои братья? Не знаю, что тебе ответить. Из-за усталости. От безысходности. Может быть, из-за веры. А всего вероятнее, из-за любви. В нас живет надежда, что мир, который родится, будет лучше этого. И, кроме того, мы будем жить в тебе. Мы не умрем. То, что случится с нами, когда мы превратимся в каплю воды, которую ты выпьешь, может и будет настоящим волшебством. На самом деле ты никогда уже не будешь одинокой.

–Моя мать говорит, что я не буду одинокой, но никогда не стану счастливой.

Он промолчал. Я тоже молчала. Потом спросила:

– Скажи, ты в самом деле мог бы предотвратить гибель и смерть, если бы я попросила тебя?

– Конечно, ведь я подарил тебе этот мир. Но разве ты готова попросить меня об этом?

Комментарий к первой главе.

– Я ждал тебя.

– Отец.

– Тебя давно не было.

– Прости, я не могла.

– Не извиняйся, дитя.

– Расскажи мне сказку.

– Иногда сказки бывают легкими, невесомыми, как пух, и прозрачными, как глаза северного ребенка. Ты знаешь, только у людей, рожденных в северных широтах, бывают такие глаза – глубокие и бездонные, и, вместе с тем, необыкновенно светлые. Русалочьи. Они манят в глубины, из которых мало кто возвращается.

– О чем ты говоришь?

– Светлокожие и светлоглазые люди – самая старая раса на Земле. Они пришли на берег древнего материка, тогда еще единственного, из мира, более старого, чем Земля, но умершего внезапно и страшно. На Земле тогда жила другая раса. Они не были людьми в том смысле, что не походили на вас. Тонкие, смуглые, они больше напоминали кузнечиков. И высотой всего полтора метра. Но очень милые. Я любил их больше других моих детей. Они потерялись в веках, и даже кости их рассыпались в прах. Разве можно найти через несколько лет кости кузнечика, которого настигла смерть?

– Они были так уязвимы?

– Гораздо более уязвимы, чем ты себе представляешь. Мудрецы и философы, все свои знания и умения они потратили на то, чтобы совершенствоваться самим. В них отсутствовала та животная жажда жизни, наслаждений, утех, потребностей, которая всегда отличала человека на всех планетах, где бы он не появлялся. Как я уже сказал, они были очень-очень древней расой. Гонданги – так они себя называли. «Ищущие» – таков дословный перевод этого слова на язык человеческий. Тебя интересует, что с ними случилось? Почему они уступили свое место на Земле, так любимой и лелеяной ими, другой расе, гораздо более примитивной, чем они? Настолько примитивной, насколько кроманьонец мог бы отличаться от нобелевского лауреата 5004 года, если бы тогда давали премии за достижения в области молекулярной биологии или электрических мозговых полей.

Так всегда происходит, когда красота сталкивается с хаосом, нежное с грубым, мягкое с острым.

Человек нуждался в жизненном пространстве. Ему некуда было идти. Его планета погибла, корабли строить не из чего, да и некому. Он начал осваивать жизненной пространство так, как это делал до сих пор – быстро и безжалостно вытесняя то, что ему мешало, что отвратно, что не принимает его образ жизни или мышления.

Мои дети тихо умерли в своих легких невесомых городах, оставшись без пищи, воды, энергии. Они, знаешь ли, никогда не умели воевать. Марс, бог войны древнего мира, посмеялся бы над ними. Они просто растаяли, и в один прекрасный день белокожие варвары проснулись и не увидели хрустального блеска летающих городов – вода поглотила и скрыла все.

– Какими они были, эти белокожие люди?

– Холодными и безжалостными. Они пришли из мира, ведущего жестокую борьбу за выживание. Выживать – единственное, что они умели. Они были умны и, несомненно, красивы – по греческим канонам они получили бы отличную оценку – гораздо выше современного человека и, уж, конечно, гораздо образованнее его. К сожалению, в процессе деградации, я бы сказал, а не эволюции, они утратили свои знания, как и другие расы, пришедшие вслед за ними.

– Ты говорил о северных глазах.

– Прозрачных, обманчивых русалочьих глазах. Со всех точек зрения они – самое прекрасное, что есть в человеке. Именно этот обман, обещание счастья, так часто перенимают темные ангелы.

– Так кем же они были?

– Тем же, что и сейчас – предателями и обманщиками.

– Не слишком ли жестоко…

– Судить их? Жизнь жестока, дитя мое, и всегда была такой.

– Ты говорил о других расах.

– Они пришли позднее. Белокожие люди жили уже некоторое время на Земле. Их жизненный цикл за счет метаболизма и иной атмосферы составлял около пятисот земных лет. Их насчитывалось немного, и дети почти не рождались из-за повреждений, которым они подвергали себя по канонам своей расы – каждый второй мальчик и каждая третья девочка становились жертвами кастрации. Они принесли свою религию с собой из мира, страдающего перенаселением, и не скоро отказались от нее. Они строили города из камня, но все их постройки унесла в себя планета при череде катаклизмов. Но они строили снова. Им не откажешь в целеустремленности или упрямстве. В конце концов, они прижились здесь. Но в совершенном, законченном, так сказать, виде, образ белого человека отражен только в скандинавских сагах.

Пока белые люди сражались за свое место под желтым солнцем, на другом конце материка высадились черные люди. Они пришли из будущего, очень далекого будущего этой планеты. Из мира, сожженного солнцем и ненавистью оставшихся в живых. Надо ли тебе говорить, дитя мое, что черный человек – единственный житель будущей Земли? Когда солнечный свет станет неярким и слабым, а ультрафиолет могучим и сильным, родится новое поколение людей. Эту будут потомки генетических уродов, так бы сказали твои современники. Но я говорю – генетически новое поколение. Между ними и вами миллионы лет. Они, надо сказать, понятия не имели о существовании какой-либо расы, кроме них самих. Но жить у умирающего солнца, в угасающей вселенной – самоубийство, а жажда жизни слишком велика в человеке, как я уже говорил.

– Значит, путешествия во времени возможны?

– Не всегда. И только в одну сторону. И те, что предначертаны. В этой вселенной время движется по кругу и замыкается на себе самом. Потомки и предки ассимилируются, чтобы дать жизнь нескольким расам сразу, но все они погибнут в бушующем огне катастрофы, которая ожидается вскорости на Земле. Все, кроме одного черного мужчины и одной белой женщины – Адама и Евы нового мира.

– Но были еще одни…

– Я помню, девочка. Твои любимые. Люди-цветы, нежные и благоуханные, задумчивые и веселые, как дети. Счастливые обладатели чувственности, мечтательности и красоты. Они принесли любовь, и это до некоторой степени оправдывает их за то, что они поселились на планете, на которую не имели права. Их религия и их законы запрещают смешиваться с другими расами и заселять обитаемые миры.

– Ты говорил, что при катастрофе выжила только одна девочка.

– Это так и, думаю, ты понимаешь, почему.

– Думаю, да. Но скажи, зачем ты снова рассказываешь мне все это? Я столько бродила, натыкаясь на представителей разных рас, слушая их истории, что, пожалуй, знаю историю прошлого и будущего лучше, чем свою собственную.

– Ты собирала историю из обломков. Она, как и твоя собственная, построена на крови и страданиях. Странно, что пришло время снова говорить об этом. Собственно, времени почти не осталось.

– Я бы не хотела…

– Я знаю. Пророчество – дурной тон в мире, перенасыщенном пророками. Мы сбережем наш секрет. Ты и я. Только времени все равно уже не осталось.

– Скажи мне, что случилось сегодня?

– Случилось? Происходит. Он все еще идет, красный дождь, дождь цвета крови. Дождь из крови праведников, омывающий мертвецов. Это как пятно, как отметина. От него не защищают стены домов, крыши и покрывала. Он вгрызается в кожу, разъедает глаза, разрушает души. Первая и последняя жертва, нарушающая все законы и все обеты. Мир, в котором больше нет законов, отличающих добро от зла, погрузился в пучину безумия.

Безвременье – время царства для сына дьявола, который теперь правит Землей. Пусть он еще мал, но его дух приходит в сны и мысли живущих людей, разъедая их совесть, убивая любовь, рождая подозрение, нечестие, аморальную низкую жажду.

Наслаждение – основа благополучия, возможность получить все блага мира, которую дают только деньги, власть, положение. Править, владеть, распоряжаться – вот то, что теперь значит гораздо больше приторных слащавых стишков и песенок о добре, вечной любви, преданности и верности.

Даже вера становится частью, атрибутом наслаждения. Получить прощение, исповедавшись в нужное время в нужном месте модному священнику или в модной церкви – тоже символ наслаждения. Быть причастным к вере – то же самое, что быть причастным к славе, правлению, распоряжению, собственности. Священники воюют за прихожан так же рьяно, как политики за свой электорат. Победивший получает славу, власть и неплохое вознаграждение за свои усилия. Бедное овечье стадо терзается волками и гиенами в отсутствии пастуха, и некому защитить его.

Ты видишь свой мир, дитя мое, так, как вижу его я?

Я иду по темным тихим улочкам и широким проспектам.

Падает дождь. У него вкус голубики, дикой северной ягоды, таящей обман.

Идет снег, и метель воет как рожающая женщина, переспавшая с десятью бесами. Какого ребенка произведет она на свет?

Светит солнце, и камень плавится под его лучами. Он скоро растечется, превратив землю в сплошное выжженное поле.

Я иду очень-очень тихо. Я прислушиваюсь изо всех сил.

Где-то плачет ребенок, и мама склоняется над колыбелькой. Я плачу от жалости к ним и их мечтам, которым не суждено сбыться.

Где-то мужчины и женщины, набычившись от собственной значимости, сидят за стеклянными витринами знаменитых ресторанов, поглощая вино и десерты, разрезая тушки птиц и нежное мясо свиней, своих ближайших родственников. Я смеюсь над ними, отирая еще не высохшие слезы. Они не достойны моих слез. Они не достойны даже моего внимания.

Я вижу бездомного, спящего в картонной коробке, и жалею его. Я бросаю ему монетку или бумажник, который краду у толстого старого дядьки, обхаживающего дешевую шлюху, притворяющуюся порядочной женщиной. Я не забираю у него все. Я же все-таки Бог, а не негодяй. Ему хватит заплатить за обед, а шлюха подождет с подарком до следующего раза.

Я иду дальше.

Я целую маленького котенка, сосущего у своей мамы, и кошку, которая кормит его.

Я целую в глаза олененка, которого встречаю в лесу. И волка, который несется по лунной траве навстречу поднимающемуся диску и воет, переполненный счастьем и щенячьим восторгом.

Я обнимаю мир, который хорош там, где нет человека.

И я жалею его. Потому что этот мир, невинно пострадавший от человека, которому никогда не было в нем места, единственный, чего мне по-настоящему жаль.

И, знаешь, я прощаюсь с ним.

Уже попрощался.

Глава вторая. Возвращение к началу

Часть 1. Последние люди

Сначала пришел свет. Он дрожал и дробился в сотнях прозрачных ячеек. Большие залы из светящегося полированного камня отражались друг в друге, словно бесконечный коридор магических зеркал. Хрусталь, золото, сплав, блестевший как стекло – во все предметы художник вложил мастерство и душу.

Я встретила хозяев в одном из дальних залов, где рассматривала полотна в золотых рамах, пытаясь понять, что же скрывается за переливами странных мерцающих красок. Несколько красивых мужчин и женщин в белоснежных одеждах, с безукоризненными манерами, молча стояли у резной колонны из белого мрамора и смотрели на меня. Я почувствовала себя неловко под их холодными оценивающими взглядами.

– Нужно искать гармонию, а не смысл, – сказала женщина. – И тогда ты услышишь музыку красок.

Тонкая, нежная, с большими бархатными глазами, она словно сошла с полотен Боттичелли. Только матово-черная кожа и высокие скулы говорили, что я ошибаюсь в месте или во времени.

– Кто вы? – спросила я, отступая.

Они беспокойно зашевелились.

– Мы люди Земли, – ответил мужской голос.

– Я тоже с Земли. Но мы совсем не похожи.

– Ты находишься далеко в будущем, – пояснил тот же голос. Потом спросил: – Как твое имя?

– Лариса.

Они переглянулись.

– Мы ждали тебя, – сказал высокий темноволосый мужчина и махнул кому-то рукой. – Пойдем. Не беспокойся. Мы не причиним тебе никакого вреда.

Сопровождая свое приглашение жестами и безжизненными улыбками, они провели меня в небольшой круглый зал, вдоль стен которого на невысоких пузатых тумбах из белого матового стекла, форму которых я даже не пыталась понять, стояли низкие черные вазы с белыми и синими цветами. Меня усадили за полированный стол из серебристого металла, и невысокая черноволосая женщина в белой накидке, похожей на греческую тунику, поставила передо мной металлический кубок с двумя ручками, украшенный золотом и хрусталем.

– Мы слышали, что твои путешествия забирают силу и жизнь. Выпей это. – Женщина легко коснулась кубка тонкой рукой, украшенной татуировкой в виде двух сплетенных хвостами змей. – И осень твоей жизни превратится в весну, молодость, красота и здоровье вернутся к тебе.

– Я не стану пить.

– Но почему? Разве ты не хочешь снова стать молодой и красивой?

Я не ответила. Они не стали настаивать. Просто стояли, рассматривая меня.

– Мы долго добивались этой встречи, – заговорил, наконец, мужчина, голову которого украшал обруч с фиолетовым камнем, – пока нам было дозволено позвать тебя.

– Вы очень красивы, – сказала я, всматриваясь в лица, полные здоровья, жизни и молодости.

– Это только физическая оболочка, – возразила женщина. Мне показалось, именно она заговорила со мной первой. Идеальные черты делали их почти близнецами. – Другое дело – ты. Твой путь выжжен, словно сверкающая комета. Мы не встречали никого красивее тебя. Хочешь посмотреть наш мир?

Я кивнула.

Они повели меня по сверкающим залам, источником света в которых служил зеркальный камень. В одном из помещений мы задержались.

–Это машина перемещений. – Мужчина, напоминающий английского лорда манерами и идеально сидящим костюмом, подвел меня к небольшому предмету. Предмет имел форму овала, обрамленного в серебро и золото, внутри которого переливалось и слабо мерцало нечто газообразное. – Но мы перестали ею пользоваться после того, как изобрели вот это.

Второй предмет напоминал приплюснутый шар, в центре которого яркой точкой сходились концентрированные круги.

– Этот аппарат, все равно, что лупа, увеличитель, – пояснил мужчина, словно подбирая слова для неполноценного или ребенка. – С его помощью мы научились видеть любую точку вселенной так близко, что можно различить самые мелкие детали. Мы выбирали полюбившиеся места, отдельные личности или семьи – у каждого были свои любимцы – и наблюдали за их жизнью день за днем, минута за минутой. Но мы так привязывались к ним, что у многих возникало непреодолимое желание поговорить с ними, встретиться. Это приводило к многочисленным нервным расстройствам, и мы отказались от использования этого аппарата.

– Но почему вы не полетели к ним?

– Ты не понимаешь, – ответил мужчина.

Я молча пошла дальше. Сменяющие друг друга залы и коридоры с колоннами, прекрасными статуями и предметами с тонкой отделкой из золота и драгоценных камней, напоминали дворец или музей. Особенно меня поразила статуя дракона величиной с человеческий рост, отлитая из золотисто-черного сплава так искусно, что казалась живой.

Я продолжала свою странную экскурсию. Безукоризненные белые фигуры неотступно следовали за мной. Словно мимоходом, то один, то другой, задавали мне вопросы. Мне они казались бессмысленными, но, вероятно, для них мои ответы много значили. Это мало походило на разговор. Прошло довольно много времени, прежде чем я осознала его смысл.

– Это Земля, – говорила темноволосая женщина, – но так далеко в будущем, что не только память, но и память памяти о вашем поколении стерлась – никто не знает и не помнит о вас.

– Вы воспринимаете меня как дикаря.

– Это так, – кивал высокий мужчина, походивший на индийского раджу. – Твой мозг и твое поведение примитивны.

– Зачем же вы тогда позвали меня?

Они не отвечали.

За разговором мы подошли к огромному хрустальному шару, занимавшему почти весь зал. В то время далеко, дома, мой кот забеспокоился. Связь очень тонкая – эти люди моментально почувствовали перемену.

– Что происходит? – спросила одна из женщин.

– Это мой кот.

– Кто это? Я тебя не понимаю.

– Живое существо. Животное, маленькое и пушистое, с ушками, хвостом, лапками и живыми глазками.

– Зачем ты держишь его? Какая от него польза?

– Никакой. Просто я его люблю.

– Любовь, – задумалась женщина, и вся группа уставилась на меня с удивлением. – Что такое любовь?

Я посмотрела на чистые одежды, высокие лбы, блестящие волосы, сияющие глаза и наконец, поняла, что меня так беспокоило в них. Они напоминали ожившие статуи, прекрасные и безжизненные. Ни одной эмоции, ни единого порыва или движения души – только холодное любопытство. Они действительно не знали, что это такое – любить.

– Мы ухаживаем за ними, кормим, следим за их здоровьем, делим с ними свой дом и ничего не ждем от них, кроме любви. И они любят нас, платят нам своей любовью и преданностью.

– Не понимаем, – задумалась женщина. – Разве вы знаете, о чем они думают и как мыслят?

– Нет, – ответила я. – Мы просто любим их.

Люди молчали. Я вдруг подумала о пропасти, разделяющей нас. Она лежала не во времени, а в душе. Внешнее сходство – те же глаза и осанка, что и у людей нашего мира, только кожа очень темная и лица слишком уж совершенные – только внешнее сходство. Они мне не нравились. С ними было неуютно и неинтересно.

Отвернувшись, я нырнула в коридор времени и исчезла из их мира. Но голос снова позвал меня, и я уступила, понимая, что причина, по которой эти люди звали меня, должна быть очень важной для них. Я вернулась так неожиданно, что их машина чуть не сломалась. Последовала вспышка, и одна из женщин безжизненно упала на пол. Я бросилась к ней, пытаясь помочь.

– Оставь ее, – сказал равнодушно мужчина, возясь с машиной. – Зачем ты это делаешь? Все равно ее трудно будет спасти. Скорее всего, она умрет.

– Вы не знаете, что такое жалость.

– О чем ты говоришь?

– О жалости, сострадании, стремлении помочь.

Мужчина только пожал плечами и отвернулся. Меня охватило отвращение и отчаяние. Единственным моим желанием было вырваться из этого стеклянного рая на свет, к солнцу. И я побежала. Вслед мне неслись крики и просьбы остановиться, но я не прислушалась к ним. Дверь нашлась очень быстро —не из стекла, а металлического сплава – и я прошла сквозь нее в смутной надежде увидеть солнце и яркий мир будущего.

Меня встретила ночь. Я чувствовала землю под ногами, слышала шорохи, но ничего, абсолютно ничего, не видела. На ощупь я дошла до дерева, дотронулась до ствола, и поняла то, о чем уже догадывалась.

Прекрасные залы без окон. И без солнечного света.

Дерево было мертвым, окаменевшим. Остатки атмосферы, все еще удерживающиеся вокруг Земли, не давали ему рассыпаться в прах. Я подняла голову и увидела звезды, но их оказалось на удивление мало. Сзади открылась дверь. В простыне света появилась темная фигура в скафандре.

– Напрасно ты не послушала нас, – сказал мужской голос. – Солнце мертво, и Земля мертва вот уже полстолетия. Мы иногда слышим какие-то звуки, говорящие о том, что жизнь еще не умерла – но это все. – Он надолго замолчал, потом, видя, что я не двигаюсь с места, добавил: – Солнце гасло постепенно, пока не превратилось в мертвый черный шар. Электромагнитная сила все еще осталась. Земля продолжает вращаться вокруг орбиты и вокруг Солнца.

– Почему вы не оставили Землю и не переселились в какое-нибудь другое место?

– Мы думали о этом. Но нам некуда идти. Не только наш мир – вся вселенная умирает.

Мертвый мир. Мертвая планета.

Я опять сбежала. К чувству потерянности и недоумения примешивалось понимание того, что мое бегство – только передышка, возможность собраться с мыслями. Я вернулась на следующий день через другие двери. Это оказалось откровением.

Я стояла в темном коридоре, который соединял множество помещений, закрытых решетками с толстыми прутьями. В этих помещениях без дверей, залитых багровым светом, больше похожих на камеры, находились люди. Они спали, ели, справляли нужду, занимались своими делами без всякого стеснения, безразличные и вялые. Я побежала вперед, беспокойно вглядываясь в чужую жизнь, не прикрытую стыдом. Коридоры и залы, заваленные хламом и ветошью, имели такое же расположение, как и верхние этажи, но только здесь стоял запах плесени и смрада. Иногда мне навстречу попадались оборванные сонные фигуры с грязными лицами и нечесаными волосами. Контраст с верхними этажами ужасал.

Огибая кучу мусора, я столкнулась я изнеможденным мужчиной, лицо которого сохранило остатки былой красоты. Глаза, словно мертвый пруд, безразлично скользнули по мне, и я, отшатнувшись, побежала по упругому теплому полу, не разбирая дороги.

Кто эти люди? Кто живущие наверху? Почему они позволяют остальным жить в грязи, нищете и отчаянии? События последних дней, или часов, или минут, или лет – кто знает – гнали меня вперед, но еще сильнее меня подстегивали мертвые глаза и пустота за ними.

Я нашла хозяев верхних этажей в зале с машиной перемещений. Их собралось немного, человек двадцать – двадцать пять, сияющих, чистеньких, ухоженных. Ни одного темного пятна в одежде, ни одной тени на лицах. Что я испытывала, глядя на них? Отвращение? Ужас? Недоумение? Ничего, кроме страдания.

– Кто вы? – заговорила я. —Люди ли вы?

– А что ты понимаешь под понятием «люди», «человек»? – спросил английский лорд.

– Человек не только мыслит, но и чувствует, – ответила я. —Это способность к любви, жалости, состраданию. Это ум и стремление искать. Это взаимопомощь и чувство справедливости. Вы не умеете любить и сострадать.

– Да, не умеем. Но в нас есть сила жизни и величие духа. Мы пытаемся спасти все самое лучшее, что осталось от нашего мира.

– Любовь и есть самое лучшее в человеке. В вас нет любви.

– Ты не понимаешь. Ваша раса была последней, кого Господь наделил душой. В нас нет души. Мы получили бессмертие и стали такими же, как большинство живущих во вселенной. Поэтому единственное, о чем мы заботимся – это достойно встретить конец. Мы звали тебя, потому что ты одна можешь спросить у Него, ошибаемся ли мы. Может, в нас есть душа и, значит, надежда на спасение.

Я посмотрела на прозрачные стены, из которых лился свет. Этот мир избавил человека от вечной проблемы добывать хлеб насущный. Пищу, одежду, воду и воздух синтезируют машины. Солнечный камень дает тепло и свет. На что можно потратить свое бессмертие? Искать совершенную линию? Идеальную ноту? Музыку в словах и красках? Но у меня перед глазами стояли только багровый свет и опустившиеся люди, которые потеряли смысл в жизни. Только грязь и мертвые безжизненные глаза.

– Хорошо, – сказала я, наконец, – хорошо.

Я пошла по пустынным залам и в одном из них упала на колени.

– Отец.

– Я слышу тебя.

– Сказали ли они мне правду?

– Да, они сказали тебе правду. Я сеял в них семена, но они погибали еще быстрее, чем в вашей расе. И чтоб не распространять зло, вот уже десять поколений я не сею в них зерен души. Тех, что остались, можно пересчитать по пальцам. Круг замкнулся, и мне больше ничего не нужно. Раса, поделенная на свет и тьму —это квинтэссенция ада. Уходи. Возвращайся домой.