Растут ли дети как трава? Материалы сайта «Детская комната»

А вот если вы сядете рядом с ним, и будете вместе с ним яростно чесать в затылке, думая, как же соотносятся пять цифр с семью цветами и круговым замком, и зачем внутри раструба тромбона нарисован светящейся в темноте краской знак процента… Будете спорить, и экспериментировать, и обосновывать свои идеи, и выслушивать его… И он научит вас свежему взгляду (это наверняка!), а вот вы-то тут и научите его и исследованию задачи, и стратегиям, и накоплению информации, и методам логического мышления. А главное – он научится с огромным удовольствием!!! Он будет не просто впитывать – он будет буквально рвать у вас изо рта и из рук эти навыки, чтобы в следующий раз попробовать справиться самому.

Что мы упустили и недоделали?

Четыре обещанные ситуации я описала, а теперь, раз уж у нас зашла речь о качестве общения, я тут потопчусь еще немножко.

С недавнего времни в специальной литературе довольно часто акцентируется тема «низкого качества времени, проведенного родителями с ребенком»; это вовсе не я придумала использовать такой термин в данном контексте. Проблема, к сожалению, в том, что, как обычно в педагогических камланиях, поговорить все горазды, но никто не понимает, о чем речь. Напоминаю самое начало данной статьи, самоцитата:

«Стереотипы родительской самооценки: принято напихивать в ребенка содержание.

Если мы не напихиваем в ребенка правильное содержание, мы считаем, что не занимаемся с ним.»

«Продвинутые» родители ахнули, и принялись густо унавоживать² время, проводимое с ребенком, очередными содержательными впрыскиваниями. Так вот, господа: речь не об этом. Качество общения определяется его полезностью для дальнейшего развития ребенка. То есть, это критерий не содержательный, а скорее инструментальный. Потому что для развития ребенку более всего нужно уметь думать. Об этом мы тоже договорились в самом начале статьи.

Так почему же, почему у умных родителей иногда получаются умные дети, а иногда – ээээ… не получаются? Более того, рискнем спросить даже: почему у одних и тех же родителей может получиться один ребенок – умный, а второй – … не получиться таковым?

Те же люди. То же время уделяется каждому из детей. Но уделяется оно – по-разному. Ну я не знаю, почему. Может быть, за прошедшие между двумя детьми пять лет папа начитался про педагогику, и вместо того, чтобы просто жить рядом с сыном и получать удовольствие, как он делал с первым, начал активно «запихивать» в младшего «полезные знания». Может быть, наоборот, старшего помогала растить молодая бабушка, которая, в отличие от родителей, умела придать качество своему общению с внуком… А может быть, старшие-удачные дети росли в гораздо более спартанских условиях, и молодые родители просто не имели возможности оградить их от участия в решении массы своих реальных проблем, – а младших уже могли и оградили, на свою голову?

Жизнь многообразна. И уж совсем по-разному происходит общение с детьми в разных семьях. Каждый из нас оглядывается на себя. Хорошо беспечным родителям, у которых «сами по себе, как трава» выросли умные дети. Повезло: у них качественное общение получается естественно, о чем тут думать, к чему рефлексия?

Но те, кому повезло меньше, никогда не смогут понять, где «не получается».

Потому что, придирчиво оглядывая свою антикварную лавку в поисках ошибки, ищут не то, что на самом деле имеет значение. Ищут недостающую мебель и недоописанный исторический стиль.

Но на этих паркетных полах кактрава не растет. Надо искать заваленную мусором и самолюбием дверь в мастерскую.

Почему я не хочу консультировать?
О практике избыточной диагностики и узкоспециальных консультаций

Мне часто предлагают «консультировать», даже в интернете. А я не хочу. Мне вообще не нравится эта нынешняя практика бесконечных «консультирований» ребенка (речь идет о ребенке без тяжелого и однозначного диагноза) с разными специалистами: один по левой ноздре, другой по правой, третий по переносице.

Вот случилась такая штука: имеется у нас ребенок мелкого возраста, и что-то с ним определенно не так. Как определяется это «определенно»? Да воспитатель в саду или учитель в школе жалуются. Жалуются воспитатель или учитель чрезвычайно размыто и однообразно. Классика:

– не успевает

– не сосредоточен

– мешает другим

– до сих пор не пишет

– до сих пор не читает

– до сих пор не считает

– не общается с детьми

– не умеет общаться с детьми (т.е., дерется)

– плохая речь

– слишком взрослая речь, дети его не понимают (это реальная жалоба на мою младшую дочь, честное слово).

И вообще:

– Сходили бы вы к психологу\неврологу, пусть его протестирует, а вас «проконсультирует».

Ребенка смотрит близлежащий психолог – родители получают заключение, где написано все то же самое, только терминами:

– не сосредоточен – дефицит внимания,

– не читает – дислексия,

– не общается — аутичный спектр…

Рекомендация: обследовать далее. Потому что: а чего делать-то? Никто не знает, чего делать. Все знают в основном, как обследовать. Чтобы потом, когда все наобследуются, вогнать ребенка (как вгоняют штырь в паз при сборке икеевской мебели, с усилием вдвоем) в какую-нибудь условно-подходящую категорию, и придумать ему или «дополнительные занятия» узкого типа – из тех, что найдутся в наличии, – или вообще «образовательную рамку» для таких (читай: «всяких разных») придурков ненормальных необычных детей.

Обследуем мы как? Начинается песня бесконечного похода по все более узким специалистам, каждый из которых «смотрит» на ребенка, как те слепые на слона: тот, что держится за хвост, говорит, что слон длинный и тонкий, тот, что за живот, – что слон круглый и большой, а тот, что за бивень – что слон твердый и острый на конце.

Спец по аутистам смотрит: вроде, не мой, но странный…

Тест на дислексию: вроде, что-то есть, но точно не скажем, справку можем дать, наверное…

Слух проверяем: а! Снижен на одно ухо! Давай его к нам, у нас льготы!!!

Невролог: ну да, дефицит внимания. Риталин хотите? Дам. А вообще по тесту судя, у вас у всех в семье дефицит внимания. Он что, не сидит совсем? Иногда сидит? Если интересно? Гм…

Когда все высказались и написали «заключения» – заключения могут противоречить одно другому на раз, – начинаем искать все-таки, кто бы деточку читать-писать научил. Тут каждый сидит, как Кащей на сундуке, на своем «подходе», великом и ужасном:

– у меня все учатся писать в танце!

– а у меня в процессе выпечки блинов!

– а я сделал специальные пособия, где читать можно телепатически через заряженную воду!

Ну утрирую, да. Будут не танцы и блины, а какие-нибудь «фонетические схемы» или «интонационное структурирование». И через 5—6 занятий легко может обнаружиться, что ничего не получается. Вообще ничего. Подход не работает. «И пошли они, солнцем палимы» (с)³ все вдаль и вдаль, к специалистам по другим подходам. «Консультироваться». А время-то идет.

Фразу «время идет» народ переводит для себя как «упускаем драгоценное время». Но я, вообще-то, имею в виду не совсем это. Точнее, не только это.

Представьте себе, что у вас не ребенок, а котенок. Милый такой, рыженький. Родился ваш котенок в мае. В конце июня пришел к вам в дом ба-альшой спец по кошачьим вопросам, взял в руки Рыжика вашего, и вдруг озабоченно так говорит:

– Слушайте, котенок-то чего-то это… Не фурфыркает! И политурит как-то слабовато…

– А? – обалдеваете вы.

– В этом возрасте уже должен фурфыркать хотя бы раз в час. И политурить тоже должен ярче, выразительней. Отстает в развитии ваш кот, покажите специалисту.

– Какому?

– Ну, не знаю… К фурфырологу можно, а также к общему которефлексологу. А еще обязательно к швуну, они в политурении разберутся. И к физиомырчателю. Только поторопитесь, там очереди огромные.

И вот вы записываете кота к швуну на конец июля, к физиомырчателю – недели на три позже, к фурфырологу на сентябрь, к которефлексологу – лучшему в стране! – аж на декабрь. И все они вас в свой срок консультируют, и пишут про вашего кота заключения.

С точки зрения швуна:

«Кот не фурфыркает, политурение согласно возрастной норме.»

Физиомырчатель утверждает, что

«фурфырканье „на подходе“ с незначительной задержкой из-за скрученного левого уха, а вот политурение слишком что-то сявчет.»

Фурфыролог в сентябре никаких проблем с фурфырканьем уже не обнаружил, политурение не проверял, потому что

кот такого размера политурить уже не должен ни по каким нормативам,

но сильно озабочен

узким спектром возрастного мява.

А в декабре которефлексолог утверждает, что

не надо заниматься ерундой, а надо тренировать левое ухо, иначе будет нарушен охотничий слух, а замечательное юношеское мявкание нужно всего лишь продвигать в хоровом коллективе.

У меня вопрос: что вы узнали про кота в результате всех этих консультаций?

Ничего вы не узнали. Потому что ваш кот… он все это время… рос.

Он менялся.

Родители, вы это понимаете, или вы этого не понимаете???

Кот растет быстро. А ребенок ваш – он снаружи растет медленно. Поэтому вам кажется, что в мае и в декабре это один и тот же ребенок. Но это ведь не так совсем. Ни в одной сфере, даже в самой проблемной и проваленной, ребенок никогда не стоит на месте, понимаете? Поэтому весь ваш набор консультаций никогда не даст вам полную картину происходящего: пока вы ходили ко всем вашим «консультантам», поезд ехал в город Житомир, и «во время пути собачка могла подрасти»⁴, и все ваши «консультанты» видят, строго говоря, разных детей. А этот ребенкин «рост» – он совершенно индивидуален. Ни один «специалист» в ныне существующей практике «разовых консультаций» не сможет вам никакой информации дать на эту тему, понимаете? Это может только тот, кто наблюдает постоянно этого ребенка – в целом ребенка, а не одну левую ноздрю.

К сожалению, при этом еще надо знать, «куда наблюдать». Для этого есть два пути. Первый я как раз пытаюсь, на сайте и в этой книжке, реализовать: научить родителей. Для умных родителей с высшим образованием это, как правило, вполне возможно. Второй путь: создание особой службы «сопровождения родителей», которая могла бы не консультировать, а вести ребенка несколько лет подряд, отслеживая все сферы его развития одновременно со стороны родителей, а не системы.

Если бы меня было три, или в сутках было бы часов 100, я бы это развернула давно, у меня и сотрудники дома есть по всем направлениям. Мама моя – специалист по речи и коммуникациям, в том числе слабослышащие и аутичный спектр. Дочка старшая – свежий врач с первой степенью в нейропсихологии, возможно будет специализироваться в неврологии. Мы так все вместе младшую мою и растили, и хорошо управились – опыт есть.

Как я это себе представляю? Приходит родитель к нам с ребенком, у ребенка букет проблем. Знакомимся. Я говорю: давайте исключим или подтвердим то, то и то (аутизм, психоравму, проверить зрение, слух…). Сделали. Исключили. Подтвердили. Пришли назад. Все выложили на стол. Посетили «образовательную рамку». Оценили ситуацию в семье и что могут родители сами. Подумали. Прикинули и набросали, что срочно делать в ближайшие месяцы. Сменить ли рамку. Где нужен специалист и какой, где мама может дома сама заниматься, и программу прикинули, где что-то можем мы сами – уже как специалисты каждый в своей области. Начали. Контакт с семьей еженедельно. Через 2 мес встречаемся, проверяем. Новая установка. И так далее. Годами!

К сожалению, службы такого сопровождения нет, и роль «менеджера развития» играют сами родители. И тут уж как повезет: насколько ответственный родитель во-первых – разобрался в предмете, а во-вторых – устойчив к постоянному давлению окружающих узких специалистов.

Преимущества постоянного квалифицированного наблюдения в том, что оно позволяет «решить, за что тянуть». Чаще всего у ребенка «с проблемами» проблема не одна. Крайне редко бывают случаи, когда вот поставил аппарат слуховой на ухо – и все, проблема решена, ее не было. Обычно не так. Когда за такого «многопроблемного» ребенка хватаются консультанты, то каждый тянет в свою сторону с дикой силой: и то надо, и это, и третье, и тридцать третье…

Вот младшая моя дочка – глубоко недоношенная – когда маленькая была, ей одновременно рекомендовали:

– физиотерапию

– гидротерапию

– иппотерапию

– терапия деятельностью

– наблюдение эндокринолога

– наблюдение аудиолога

– занятия в спецгруппах для слабослышащих

– логопеда

– занятия по развитию речи

– арт-терапию

– физкультуру для детей с ДЦП⁵

– спецсад для ДЦП

– спецсад для слабослышащих

– спецсад для детей с задержкой речи —

………

У меня склероз, я половину забыла уже.

Ну и что, это возможно? Родитель неизбежно должен будет принимать болезненные решения: что выбрать? Специалисту проще, потому что специалист знает главное: все это и не нужно. Список надо просмотреть, соотнести с нынешним положением дел, часть выкинуть из головы, часть отложить про запас, и только часть попытаться организовать. Ту, которая срочно. Которая именно сейчас. Вот это-то и делает квалифицированный наблюдатель! Он знает, за что надо потянуть именно сейчас. Ребенок растет, он изменяется, он развивается сам. Не надо толкать-тащить его в тех местах, где оно «само» едет. Нужно увидеть те места, те находятся «узлы паутинки», которые именно сейчас за что-то зацепились, и за которые надо именно сейчас потянуть вверх, чтобы вся конструкция рванулась быстрее! И понятное дело, эти «узелки» все время переползают с места на место. Может быть, только чуточку реже, чем у кота.

А поскольку я люблю работу свою делать осмысленно, я разовых консультаций не люблю. И не хочу ими заниматься. И без меня хватает пасущихся на этой ниве.

Микропоражения мозга и учебные трудности
Как распознать проблемы обучения неврологической природы, и как с ними работать

Все люди рождаются с минимальными повреждениями мозга, просто от процесса родов или операции. Микротравмы, мелкие кровеносные сосудики в оболочках лопаются, или, наоборот, пуповина не доставляет нужное количество крови – будет гипоксия. Получается органическое поражение мозга в микроскопической степени: микрокиста. Опытный неонатолог-невропатолог отметит её при осмотре, объяснит, что это не страшно, назначит массаж. Многие рассасываются со временем сами, но не все.

Так вот, с такими микропроблемами рождается такой процент младенцев, что считаю для простоты, что все. Сложно организованная система нейронов, очень уязвимое мозговое вещество… Естественные роды с их сдавливанием, или кесарево с его внезапностью, – колоссальная нагрузка, практически нет шансов сохранить все нейроны до единого. Мне напомнили тут, кстати, про наследственность на эту тему, и тоже нельзя сбрасывать со счетов. Врачи соответствующего профиля ответственно сообщают: Некоторое количество мелких кист есть у всех. У всех!

И микроскопические кисты так же микроскопически влияют. Но все-таки влияют. Чистый жребий – куда попадет. Не верите? Покопайтесь в себе, и вы наверняка вспомните, где лично у вас эта «дырочка». Вот у меня, к примеру, дырка в комбинаторике. Те вещи, которые надо решать перебором сложных разветвляющихся комбинаций, для меня вообще закрыты, например, шахматы. Вещи менее сложные требуют подпорок, психологических орудий в виде схем, опорных записей, каковые орудия я вырабатывала в течение жизни, совершенствуя и оттачивая интеллект в изобретении этих подпорок для себя самой. А есть люди, которым ничего этого не нужно! У них прямая дорога через нейроны там, где у меня «дырка».

У везучих дырка может оказаться в таком месте, что они за всю жизнь так и не узнают, что она существует. Например, у моего мужа нет чувства ритма, он стихотворную строчку не может правильно произнести. Но если бы он на мне не женился, он бы никогда этого не узнал, зачем ему чувство ритма? Или фонематический слух. У меня его нет, поэтому мне трудно даются языки. Я выяснила это, еще когда работала практически логопедом, и сочла профнепригодностью. А потом репатриировалась, и до сих пор пугаю своим ивритом соотечественников. Но! Если бы моя жизнь сложилась иначе, и я бы, например, стала программистом после Политехнического института, а потом никуда бы не уезжала из недр своего родного языка, – я бы так никогда и не узнала бы, что фонематического слуха у меня нет, что там дырка.

В общем, тут мы имеем дело с некритичной минимальной дисфункцией, а бывает критичная, можно сказать, судьбоносная. И дело не в размере поражения. Поражение может быть крохотным, но на очень неудобном месте. Именно это происходит сейчас с дислектиками⁶ и страдающими дис- и а-калькулиями⁷.

Наша цивилизация начинает приведение ребенка в надлежащий взрослому человеку интеллектуальный вид с научения навыкам, для которых неспособность распознавать текст или отсутствие понимания смысла чисел является настоящей драмой. Имея огроменную дыру в какой-нибудь области музыкального слуха, или мертвую зону сохранения равновесия на неровной или движущейся поверхности, ребенок легко может быть первым учеником и солнышком любого масштаба. Главное для такого ребенка: в первом случае не петь громче соседа на уроке музыки, во втором – не лазить в горы и не пытаться стать капитаном яхты.

Однако ребенок с малюсенькой дыркой, например, на том месте, где в норме развивается некая тонкая нервная связь, обеспечивающая понимание природы числа и соотнесение абстрактного счета с реальностью, рискует уже в первом классе школы, в 6-7-летнем возрасте, стать клиентом многочисленных психологов и неврологов, с прицелом отправиться в какие-нибудь там «рамки специального обучения». Если же – а так бывает очень и очень часто – такое неврологическое поражение у него не единственное, а имеет он, дополнительно или в первую очередь, минимальную мозговую дисфункцию по типу сакраментального СДВГ⁸, и не имеет достаточно нервной энергии, чтобы удержать себя самого концентрированным на учебной деятельности…

Я тут сама себя перебью, потому что я как раз недавно объясняла про СДВГ, то есть Attention Deficit Hyperactivity Disorder. Что оно называется ровно противоположно тому, чем является на самом деле. Начнем от царя Гороха, то есть, от Ивана Петровича Павлова. Мы со школы помним, как завещал нам великий Павлов: есть нервный импульс – есть движение (например, руки), нет импульса – нет движения. Однако наука-то уж давно смотрит на это ровно наоборот. По всем нервным каналам новорожденного ребенка распространяется бессчетное количество хаотически продуцируемых нервных импульсов. Видели бессмысленные движения новорожденных? Это случайные флюктуации общего хаотического фона беспрерывных нервных сигналов. Произвольное движение – это вытормаживание большей части нервных сигналов, и оставление только тех из них, которые нужны для выполнения задуманного действия. Если все это осознать, то становится понятно, что происходит с гиперактивными детьми: им не хватает нервной энергии для вытормаживания ненужных импульсов, то есть, для обеспечения сосредоточения. Именно поэтому отлично себя зарекомендовавший и широко применяемый в США, в Западной Европе и в Израиле препарат риталин⁹ является не успокаивающим, а возбуждающим средством: с его помощью ребенок становится способен изыскать в себе нужную нервную энергию.

Так я вернусь к дислексиям и дискалькулиям. Я хотела сказать, что если общая дисфункция нервной системы по типу гиперактивности сочетается с «неудобным» микроорганическим поражением, у ребенка почти нет шансов удержаться в обычных рамках обучения. Но даже если гиперактивности нет. Повезло. А ребенок, просидев два года в первом классе, все равно не понимает, почему если у Маши было 10 конфет, и она съела из них четыре, то выяснить, сколько осталось, можно, если отнять от десяти четыре.

И это еще ничего, я видела детей, которые никак не могли запомнить, что больше – пять или шесть. Или на вопрос, сколько получится, если добавить к трем четыре, легко отвечают «два», и никакого неудобства этот ответ в них не возбуждает.

Что делают в этом случае средне-приличные родители? Ужасаясь и плача по ночам, что в семье завелся такой выродок, они начинают с ребенком «плотно заниматься». Что это означает? На практике – они берут школьный учебник… И месяцами, если не годами, долбят ребенку те же самые задачи про Машу и конфеты. Дети не понимают. Дети не понимают неделями. Несчастные дети развивают сверхчувствительность к интонациям садистов-родителей, они по шмыгу носа мамаши могут распознать, нужно сказать «прибавить» или «отнять». Но они все равно не понимают, почему, собственно.

А между тем, приведенная в пример дискалькулия – это работа для специалиста, причем, как правило, ненадолго. Если у ребенка нет понимания числа, если дырка на этом месте не дала развиться естественному ощущению связи счета и жизни, как произошло у остальных детей, то надо сделать то, что мы делаем в реальной жизни, когда перед нами яма, и мы не можем ее перепрыгнуть. Что мы делаем? Используя сохранные нервные связи головного мозга, на выбор по ситуации: либо мы строим мост, либо мы ищем обходной путь. А иногда и то, и другое, для удобства и надежности.

А поскольку «яма» уникальна у каждого «органика», то метод не тиражируется: работать должен специалист, который понимает, грубо говоря, «как оно ездиет», то есть, умеет разворачивать мыслительные схемы маленького ребенка. О схемах я скажу еще потом, отдельно.

Конкретизируя снова к дискалькулии, что делает такой специалист? Он не натаскивает ребенка решать задачи. Простые задачи тут идут как проверочный материал. Нужно нащупать, каким образом донести до ребенка природу числа и количества. Как обходные пути, идут в ход самые разные «представления» количества: зрительные и слуховые, моторные, ситуативно-бытовые, сначала забавные – разные сравнения очевидно количественно отличающихся объектов (жирафы с ромашками, скажем), потом все абстрактнее, все ближе и ближе к отвлеченному числу. Как мостики – ребенку оказывается помощь в выработке его собственных психологических орудий, каких-то схем, аналогий, которые потом он сможет использовать для тех же целей в обычной учебе.

Если все получилось идеально (у меня была пара таких случаев), то спустя пару месяцев ребенок будет отличаться от сверстников разве что более медленным темпом выполнения заданий. И в любом случае, если трудности ушли хотя бы частично, значит, направление нащупано, и дальше все уладится либо при помощи дополнительной коррекции, либо естественным путем. Потому что «органики», как правило, сами мастера строить себе обходные дорожки. И часто им достаточно только подсказать.

Законно спросить: что, всегда можно научить ребенка считать?

На этом месте я хотела бы вернуться к затронутому вопросу о разворачивании схем, и пояснить, что я имела в виду. Вот сидит перед ребенком мамаша, окончившая мехмат университета, и пытается решить с ним задачу про Машу и конфеты. Мы имеем двух баранов в поле зрения тут. Ребенок сидит маленьким бараном, потому что он не понимает, как решать задачу. А его мать сидит большим бараном, потому что она не понимает, что тут можно не понимать. Она такую прорву лет назад и так незаметно для себя, не имевшей органической «дырки» на этом месте, связала поедание конфет с математическим действием вычитания, что или никогда не ощущала, или уже давным-давно забыла, что это действие не монолитно. Для нее это – атом познавательной деятельности, причем такой атом, каким он казался ученым, когда они его только что открыли, согласно названию: «а-том», то есть, «неделимый».

Коррекционная работа начинается тогда, когда делается попытка развернуть познавательную схему ребенка, то есть, понять, из чего и как состоит этот «атом» его когниции, и в каких элементах, собственно, загвоздка:

– понятие числа,

– восприятие числа,

– воприятие численности мира,

– понимание смысла простейших арифметических действий,

– само знание этих действий,

– связь действий с конкретными событиями

И так далее, и тому подобное. Когда удается выявить проблемные компоненты, специалист быстро построит коррекционные упражнения, прицельные, и в большинстве случаев ребенку можно помочь.

Именно поэтому я не приветствую то, что творится сейчас с дислектиками. Я не стала приводить их в пример потому, что дислексия – это большая группа разных неврологических органических нарушений, объединяет которую только одно: они все мешают читать\писать. Я убеждена, что абсолютному большинству дислектиков можно (или можно было) помочь средствами коррекционной педагогики. Хорошие учителя, даже не дефектологи, нередко чисто интуитивно владеют различными альтернативными методиками обучения чтению, я уж не говорю о дефектологах, специализирующихся на этом.

Но, как вы помните, физика все-таки добралась до «неделимых» частиц мироздания, носящих название «элементарные». Современное знание считает, что дальше расчленять, «разворачивать схему» мироздания невозможно. И я буду утверждать, что-таки да, существует «элементарная частица» человеческой когниции, тот мельчайший и неделимый ее элемент, который уже нельзя разложить на более простые составные части. В гештальт-психологии¹⁰ «это», совершенно не понятное и необъяснимое, назвали «инсайтом»¹¹, ну если хотите, пусть. И вот когда этот мельчайший элемент оказывается нефункциональным, приходится констатировать нарушение когниции, которое называется «нарушение центральной переработки». И в этом случае мы, увы, обязаны говорить об умственной отсталости.

Кстати, природа хитра, и специалисты знают, что обычно эта штука сопряжена с нарушениями и эмоциональной составляющей познавательной деятельности. Грубо говоря, ребенок с такой базисной проблемой, как правило, не любопытен. Дорогие родители любопытных детей, этот текст для вас.