Тот, кто меня вернул

Эта история – вымысел. Все совпадения случайны. Суждения героев не отражают мнения автора. Поступки и решения героев не являются рекомендацией.

Пролог

Сильные пальцы обхватывают лодыжку. От них по голени поднимаются мурашки, под кожей бьется пульс чужого тепла. Неожиданно, странно. Застигнутая врасплох, я замираю, как пойманная птица в руках охотника. Считаю секунды. Три. Четыре…

Может, показалось?

С силой зажмуриваюсь, прислушиваюсь к ощущениям. Не показалось. Незнакомец сидит на корточках за моей спиной, так близко, что кажется, будто тепло его дыхания окутывает мои бедра. Он касается меня без предупреждения, без слов. Его пальцы пробегают по коже, снимают зацепившийся за молнию капрон чулка. Скользящие прикосновения бегут вверх по голени, на секунду задерживаясь, лаская колено. Смазанная, небрежная ласка, поджигающая нервные окончания. Непрошенная близость, выдающая себя за неловкость.

Я прихожу в себя, собираюсь возмутиться, а то и лягнуть нахала, но меня останавливает его голос. Низкий, хриплый. Повелительный.

– Осторожнее, так и упасть недолго.

Бархатный тембр отзывается волнующей дрожью во всем теле.

Мужчина как бы прощально проводит ладонью чуть выше моего колена и поднимается в полный рост.

– Теперь ты в безопасности, – говорит с такой силой и уверенностью, что по моей спине бегут мурашки.

Теперь я в безопасности. Такому голосу невозможно не верить.

Глава 1

Минуту назад моей единственной проблемой было то, что я опаздывала на работу. Зашла в лифт, на ходу расстегивая пальто и гадая, какое наказание придумает начальник, бросила взгляд на стоящего в углу незнакомца – и застыла. Словно молнией прибило к полу. Вроде обычный мужчина, ничего примечательного, кроме взгляда, который охватил меня всю до кончиков волос. Насыщенный, слишком личный взгляд, неуместный в больничном лифте. Давит, притягивает, словно предупреждает, что незнакомец сейчас подойдет ко мне и… Что?

Не знаю, как описать ощущения. Словно отказали ноги, и я сейчас грохнусь на пол горой трепещущего студня. Страх? Нет, не совсем. Предчувствие чего-то неожиданного, острого, всепоглощающего.

Двери закрываются, и тогда я осознаю, что застыла на пороге лифта. Вот же… Шагаю внутрь и демонстративно отворачиваюсь от мужчины, но становится только хуже. Теперь он за моей спиной, и от его пристального внимания становится не по себе. Осязаемый взгляд мужчины, опасного и сильного. Я ощущаю незнакомца так явно, будто он прижался ко мне всем телом. Повожу плечами, пытаюсь стряхнуть его взгляд. Ощущаю себя обнаженной. Уязвимой.

Мне это не нравится, беспомощность не мое амплуа.

В триллерах лифт останавливается с жутким скрежетом, и героиня остается наедине с маньяком. В дамских романах лифт зависает между этажами, и донельзя испуганная девственница падает в объятия мускулистого красавца, богатого и склонного к любви с первого взгляда.

А в моей истории лифт мерно жужжит и не собирается ломаться. Секунды бьются в груди взволнованным пульсом. Мы проезжаем четвертый этаж, пятый. Попутчику на десятый, мне на одиннадцатый. Я слышу его дыхание за спиной. Спокойное, в отличие от моего, сбивчивого.

Он просто едет в лифте, а я…

Незнакомец сбил меня с курса, с дыхания, с мыслей, и я не понимаю почему.

Лифт просторный, и я могу отойти подальше от мужчины. Или могу обернуться, заговорить о погоде. Спросить, кого он навещает в больнице. Погасить искрящееся напряжение парой вежливых фраз и победить мою неуместную растерянность.

Пытаюсь сдвинуться с места, но не могу. Движок молнии ботильона зацепился за чулок, капрон натянулся. Неловко сжимаю ноги, потому что наклониться не могу. Дело не в длине юбки, а в том, что я вообще еле двигаюсь. Понятия не имею, почему незнакомец так на меня подействовал, никогда раньше подобного не случалось. Порой в лифте такая толпа, что на вдохе упираешься грудью в чужую спину, и кто попало на тебя глазеет. Однако меня мало что нервирует, я спокойная. Моя жизнь идет как надо. Я будущий нейрохирург, скоро окончу ординатуру в одной из лучших больниц страны. Наслаждаюсь каждым рабочим днем, только вот сегодня опаздываю. Проспала, но не признаюсь в этом начальству даже под дулом пистолета. Чтобы хирург да проспал… позорище! Сплю, как бревно, вот и проспала, другого оправдания нет.

Мне везет, иначе и не скажешь. Обожаю свою работу – клацанье инструментов, заковыристые шутки хирургов, запах антисептиков, сердцебиение приборов. Каждая операция – маленькое торжество над болезнью. Обожаю! Это мой мир, и я не знаю другого, не знаю и не хочу знать. Я, инструменты, больной – все, что мне нужно для счастья.

Обычно я уравновешенная и адекватная. Без срывов, без характерного для молодых врачей мандража. Поэтому странный паралич в лифте как внезапный хук слева. Не ожидала от себя такой глупости. Чтобы от пристального мужского взгляда пробрало до костей, такого не случалось. Надо собраться с силами, отойти подальше от незнакомца и не загораживать двери лифта, а то похожа на фанатку, ошалевшую при виде кумира.

Стреноженная чулками, я наконец решаюсь сделать шаг. Крохотный, опасливый, как по канату. В этот момент лодыжки касаются чужие пальцы.

Незнакомец до меня дотронулся? В общественном лифте?

Больше, чем дотронулся. Его пальцы оставляют на коже ласкающий узор, и это слишком. Слишком неприлично, неуместно и… волнующе.

Задержав дыхание, я опускаю взгляд. Рукав белой рубашки без запонок, крупные пальцы, коротко подстриженные ногти. Мужчина обхватывает мою лодыжку и осторожно высвобождает зацепившийся капрон. Нет, не просто высвобождает. Мимолетной лаской касается кожи, защищенной всего лишь тонким капроном. Делится со мной теплом. Шумно выдыхает, щекоча мою и так сверхчувствительную кожу, а потом задерживает дыхание. Собирается убрать руку, но его словно что-то удерживает. Проводит кончиками пальцев по моей голени и не дышит.

А я… Не подобрать слов. Мой мир сузился до точки его прикосновения, до непрошенного тепла его руки. По телу вихрем проносится чувственная буря, которой нет объяснения. И контроля над ней тоже нет. Это сильнее обычной близости, опаснее первой влюбленности. Они были и прошли, не оставив ни шрамов, ни тягучей патоки воспоминаний. А это… и стыд, и предательская слабость в коленях, и неузнавание самой себя, адекватной и предсказуемой.

Это самый интимный момент моей жизни, и он происходит в общественном месте. В лифте.

Такого со мной не случалось никогда. Уж точно не на работе, не в больнице.

Вы когда-нибудь гладили незнакомого человека в лифте? А хирурга в больнице гладили? Нет? Вот и я о чем.

Я должна срочно прекратить это безобразие, вернуть и заново доказать мою хваленую адекватность.

– Осторожнее, так и упасть недолго, – предупреждает незнакомец, и я млею от его голоса. Я. Млею. Ну и позорище!

Не успеваю возмутиться, как он поднимается на ноги и сообщает, что я в безопасности. Посторонний мужчина спас меня от коварно зацепившегося капрона, а я стою, вытаращив глаза, и не могу выдавить даже банальное «спасибо».

Лифт останавливается на десятом этаже, двери открываются, и я вздрагиваю. Будто просыпаюсь от гипноза. Что за чертовщина? Толком не разглядела мужика, а поплыла, как тающий снеговик. Не курю, не пью особенно, стресс не выше обычного, а крыша таки поехала. Говорят, некоторые мужчины могут соблазнить одним взглядом. Меня-то он не соблазнит, но эффект отрицать не стану: основательно торкнуло.

Из задумчивости меня вырывает очередное прикосновение. Незнакомец касается моей талии, сжимает. Его руки медленно сползают ниже, на бедра.

– Что вы себе позволяете?! – Мое возмущение вырывается наружу. Голос хриплый, как после попойки.

– Пытаюсь выйти из лифта.

Ах да, я до сих пор загораживаю двери, а это его этаж.

Незнакомец отодвигает меня в сторону, как предмет мебели, и выходит. Я успеваю заметить усмешку на ничем не примечательных губах. На ничем не примечательном лице.

Выйдя в коридор, он останавливается и смотрит по сторонам, словно пытаясь вспомнить, куда шел.

– Вам помочь? – спрашивает проходящая мимо медсестра и приветливо улыбается.

Он молчит. Поворачивается в профиль и дотрагивается до щеки. До места, которого касается мой пристальный взгляд. Двери лифта закрываются, и незнакомец поводит плечами, прислушиваясь к тихому скрежету.

Ловлю себя на бешеной мысли: пусть обернется, сунет руку между створками лифта, чтобы они снова открылись, и зайдет обратно.

Только вот зачем?

Двери закрываются, и моя рука тянется к ним. К нему.

И что дальше?

Не спросишь же: почему я так странно себя чувствую? Что в тебе особенного?

После таких вопросов я сама себя сброшу в шахту лифта.

Слегка покачиваясь, лифт отчаливает вверх, прочь от неизвестно чего. И кого.

Случаются странные встречи. Все мысли обломаешь, пытаясь понять, в чем дело. Вдруг это судьба, вдруг предупреждение, вдруг еще что… Твоя так называемая вторая половинка.

На самом деле скрытого смысла в таких встречах кот наплакал. От усталости и не такое привидится. Нечего зависать на ерунде, лучше заняться делом. Вторых половинок не бывает, уж я-то знаю!

Верьте мне, я хирург.

***

Не сводя глаз с начальства, Пашка протягивает мне половину круассана в помятой салфетке.

– Тебе капец! – говорит одними губами.

И без него знаю, что капец. За опоздания у нас чуть ли не четвертуют, а я даже переодеться не успела. По пути в ординаторскую наткнулась на обход. Заведующий окружен свитой, ординаторы кучкуются вокруг, и теперь всё внимание сосредоточилось на мне. Не пройти и не скрыться. На фоне белых халатов моя красная блузка как провокация, как красная тряпка для быка. А у меня еще и пальто в руках.

Заметив меня, заведующий в предвкушении потирает руки, готовясь смешать меня с землей, а то и чем похуже.

– Надеюсь, вы выспались, Валерия Михайловна? Судя по внешнему виду, вы собираетесь на вечеринку или только с нее возвращаетесь. Не смеем вас задерживать!

– Прошу прощения за опоздание, Ярослав Игоревич, это больше не повторится.

Ординаторы перешептываются, пытаясь угадать мое грядущее наказание. Заведующий скрещивает руки на груди и ждет. Надеется услышать от меня жалкое вранье – автобус перевернулся, ключ сломался, дверь заклинило. Мои оправдания нужны ему как материал для насмешек. Однако я молчу и этим раздражаю его еще сильнее.

– Вы правы, Валерия Михайловна, это действительно больше не повторится, потому что безалаберным и ненадежным не место в этой больнице. – Ярослав Игоревич добавляет пару нелестных комментариев о моем непрофессиональном настрое и внешнем виде и завершает многообещающим: – Разберусь с вами после обхода!

Остальные ординаторы смотрят на меня со смесью сочувствия и злорадства. Не подумайте дурного, они хорошие люди, просто у нас так принято: каждый день кто-то принимает удар на себя. Сегодня я, завтра они. Этой тренировки характера не избежать, таков уж мир сильнейших. Мы рискнули подписаться на профессию, которая не допускает слабостей, а это значит, что мы притворяемся сильными. Самыми-самыми. Каждый божий день.

После обхода меня ждет разнос. Полный. Перечисление всех моих грехов, нотации, а потом все вернется на круги своя. В качестве наказания получу дополнительные задания, и заведующий не возьмет меня ассистировать, что обидно. Ординаторы сражаются за возможность ассистировать лучшим хирургам на самых интересных операциях. Выигрывает удачливый или тот, кто слышит будильник.

– Ступайте, Валерия Михайловна, а то вы смущаете нас своими нарядами! – издевается заведующий. – Зачем вам быть нейрохирургом? Найдите профессию попроще! Представьте, как хорошо будет: сможете наряжаться, а не носить скучные хирургические костюмы. Будете спать до полудня. Отрастите ногти подлиннее, сделаете маникюр… – ядовито усмехается, довольный своей фантазией.

Ярослав Игоревич всегда такой. Острый на язык, беспощадный. Говорит, что с ординаторами по-другому нельзя, иначе разболтаемся. Не знаю, правда это или нет, но сейчас не время спорить с начальством.

– Всего хорошего! – Он машет рукой, повелевая мне удалиться.

Делаю шаг в сторону ординаторской, но Пашка хватает меня за руку и яростно трясет головой.

– Умоляй! – шепчет, корча немыслимые рожи.

Что-то происходит, иначе он не стал бы так рисковать. Когда ординатора втаптывают в грязь, остальные стоят в стороне, а то забрызгает. Должна быть уважительная причина, чтобы вмешаться и подставить себя под удар.

Умолять при всех – противное дело, но я доверяю инстинктам и слушаюсь совета Пашки. Не могу сказать, что мы друзья, но нечто подобное. Наши отношения основаны на отсутствии конкуренции, а в среде ординаторов это почти дружба. После окончания ординатуры Пашка собирается вернуться в родной город, поэтому не борется за шанс остаться в клинике Ярослава Игоревича. А я борюсь всеми силами, стараюсь и надеюсь. Хочу и дальше работать под руководством великого, талантливого, хотя и несколько эксцентричного нейрохирурга.

Делаю глубокий вдох и начинаю умолять. Низменно.

– Ярослав Игоревич, я готова понести любое наказание, только позвольте присоединиться к обходу. Очень сожалею, что опоздала…

Мне действительно стыдно, поэтому я искренне извиняюсь и намекаю на крайне уважительную причину, которую пока что не придумала. Довольный моей капитуляцией, Ярослав Игоревич ухмыляется и царственным кивком позволяет остаться. Дело не в доброте душевной и уж точно не в мягкости характера, а в том, что за мой огрех ему дозволяется меня третировать. А это он любит.

Я оборачиваюсь и с мольбой смотрю на знакомую медсестру. Та понимает без слов: забирает мое пальто и приносит запасной белый халат. Важный секрет для молодого врача: хотите достичь успеха – дружите с медсестрами. Именно они правят этим миром.

Скорее бы узнать, ради чего я умоляла заведующего. Ничего необычного не происходит, и Ярослав Игоревич глумится надо мной, не переставая, в присутствии медсестер, больных и их родственников. Снова и снова рассказывает о моем опоздании, причем сам придумывает причину. Якобы на вчерашней вечеринке я слишком много выпила и подцепила известного футболиста, поэтому и проспала. Вымысел от и до, конечно. Почему именно футболиста? Понятия не имею. Эта выдумка – очередное испытание характера. Ярослав Игоревич использует ее не в первый раз, с вариациями – хоккеисты, миллионеры, мафиози.

– Валерия Михайловна надеется выйти замуж за богатого футболиста, чтобы сидеть дома и не работать, – на полном серьезе объясняет он озадаченным слушателям, не знакомым со своеобразным юмором хирургов. – Отрастит ногти, будет целыми днями развлекаться и жить в свое удовольствие. У вас нет знакомых футболистов? – всерьез спрашивает он окружающих. Те с любопытством смотрят на мои ногти – короткие, конечно, хирургу иначе никак, – потом качают головой и улыбаются, искренне желая мне удачи в поимке жениха.

– Что ж, будем надеяться, что вчерашний футболист ей позвонит! – тяжко вздыхает Ярослав Игоревич, переходя в следующую палату.

А я молчу. Третирования заведующего надо пережить, любое другое поведение его только раззадорит. Ярослав Игоревич любит испытывать выдержку молодых врачей и получает от этого просто патологическое удовольствие. Скажу честно: мне повезло. По сравнению с другими перлами заведующего, гулянка с футболистом – это пустяк. Недавно Пашка подцепил жуткий грипп и неделю провалялся в постели. Вместо сочувствия он получил от Ярослава Игоревича особый сюрприз: тот объяснил его отсутствие тем, что Пашка женился. У бедняги ушел целый месяц на то, чтобы вернуть подарки.

Ярослав Игоревич – эксцентричный мужчина, на плечах которого слишком тяжелая ноша. День за днем он балансирует на грани между чьей-то жизнью и смертью и ведет за собой коллег и ординаторов. Такая неимоверная ответственность порой портит характер. Этим все сказано.

Мы собираемся подняться на следующий этаж, когда заведующий отвлекается на звонок.

– Да-да, и как? Везите скорее, и так уже потеряли уйму времени! У нас все готово, и операционная тоже. Да знаю я, кто он, не волнуйтесь вы так! Охрана и так везде снует, под ноги лезет.

Договорив, заведующий оборачивается и смотрит на меня. В упор.

Из этого я делаю два моментальных вывода. Первый – Пашка заставил меня извиняться, потому что к нам на операцию везут сложного и интересного больного. Второй вывод – самоотверженный поступок приятеля мне не поможет. Заведующий если и позовет кого-то из ординаторов ассистировать, то уж точно не меня.

Окружающие тоже прислушиваются к разговору заведующего и настораживаются, гадая, кого он выберет. У нас есть расписание, но на экстренные операции, которые заведующий берет на себя, молодежь приглашают редко, и четких правил нет. Ярослав Игоревич – великий нейрохирург, поэтому немудрено, что большинство ординаторов его боготворят, несмотря на дурной нрав. Для нас он идол. Бог. Слепок великого будущего. В детстве я разрезала стебли одуванчика и показывала родителям белую «кровь» внутри. «Оперировала» на грецких орехах, притворяясь, что это мозг. Кромсала картофелины деревянными щепками, обсуждая сложные случаи с моим преданным, хотя и ленивым ассистентом – котом по имени Пухлик. Я родилась хирургом, и с годами мечта только окрепла. В тот день, когда я впервые увидела человеческий мозг, мечта получила точное направление. Нейрохирургия.

Это мое счастье. Вершина существования. Истинная мечта может быть только такой – всепоглощающей.

– Степанида Олеговна продолжит обход, – объявляет заведующий. – К нам из области везут молодого мужчину с артериовенозной мальформацией спинного мозга и кровоизлиянием с неврологической симптоматикой. Валерия Михайловна, вас прошу следовать за мной!

Нетрудно догадаться, что сейчас произойдет. Заведующий подразнит меня, расскажет про сосудистую мальформацию и грядущую операцию, а потом отправит восвояси, чтобы я прочувствовала, какой возможности лишаюсь. Это наказание заслужено, ведь я действительно проспала.

– Удачи! – шепчет Пашка с почти искренним сочувствием.

Надо поблагодарить его за то, что пытался помочь. Не подумайте, он бы никогда не пропустил меня вперед, но сегодня он занят, а раз сам не может оперировать с Его Хирургическим Величеством, то решил помочь подруге.

– А из ординаторов кого-нибудь возьмете? – раздается женский голос, полный затаенной надежды.

Глянув на девицу поверх очков, Ярослав Игоревич раздраженно выдыхает.

– Так взял уже, что вам не ясно? Валерия Михайловна идет со мной.

Я?! Он выбрал меня?!

Как будто не было опоздания, унижения и обещанного наказания. Когда речь идет о благополучии больного, игры прекращаются.

Под коллективный вздох собравшихся Ярослав Игоревич подталкивает меня к лестнице и бежит вниз на десятый этаж почти вприпрыжку. Ему пятьдесят с хвостиком, но он в потрясающей форме. Не ходит, а бегает, и при этом разговаривает, не задыхаясь.

– Значит так, Леонова, слушай сюда! – Один на один Ярослав Игоревич становится совершенно другим человеком. Никаких заскоков, дурацких сплетен и мучений. – С завтрашнего дня начинаешь новую жизнь. Каждый день будешь вставать в пять утра, делать пробежку, интервальные нагрузки. Потом холодный душ, плотный завтрак – и на работу. Поняла? Никаких поблажек и критических дней. Еще раз опоздаешь, не посмотрю на характеристики и успехи. Многообещающих специалистов знаешь сколько? Пруд пруди. Хочешь остаться в этой клинике, будь лучшей во всем. Вопросы есть?

– Вы меня накажете?

– Ну что за детский сад! – Поморщившись, заведующий пропускает меня в свой кабинет, дверь оставляет открытой. – Сделаешь мне слайды для лекции, чтобы тонус не теряла, но это не главное. Я тебя серьезно предупреждаю, задумайся о будущем! У тебя руки хирурга, Леонова, я сразу это заприметил. Увидел перед собеседованием, как ты бублик резала. Движения такие, словно ты с детства оперировала. И работаешь отлично, ни одного лишнего движения. Но расслабляться не смей! У тебя талант, но другие возьмут старанием и напором. Обскачут тебя в два присеста. Никаких опозданий и промахов, поняла?

– Да.

– Повтори!

– Никаких опозданий и промахов, Ярослав Игоревич! – обещаю с истовым рвением.

Заведующий включает компьютер и садится в кресло, нетерпеливо постукивая пальцами по столу.

– Хочешь остаться в больнице после завершения ординатуры?

– Очень! – отвечаю странно писклявым голосом.

Что за напасть!.. Хирурги не пищат, но радость душит меня, меняет голос.

– Очень хочу! – поясняю вдвое громче необходимого, чтобы Ярослав Игоревич уж наверняка расслышал.

Меня распирает от эмоций. Сегодня уж очень странный день. Сначала непонятный мужчина в лифте, потом опоздание и унижение, а теперь – невероятные откровения заведующего. Я и не подозревала, что он меня заприметил. Такие разносы устраивает, что хоть на луну вой, а оказывается, видит во мне талант. Вот так бывает: ешь себе свой бублик, а кто-то наблюдает и делает выводы.

– Леонова, не зависай! Уже небось примеряешь на себя мою должность? Знал же, что нельзя тебя хвалить, сразу звездная болезнь началась. О нашем разговоре никому ни слова, поняла? Если остальные узнают, что я предложил тебе место, то перестанут стараться.

– Да я никогда…

– Все вы «никогда», а потом только и делаете, что болтаете. Лучше поговорим об операции. – Недовольно фыркнув, Ярослав Игоревич разворачивает ко мне экран. – Вот, смотри, прислали МРТ спинного мозга. Молодой мужик попал в аварию, переломов нет, но тряхнуло изрядно и с последствиями. Что видишь?

Я с готовностью разражаюсь потоком объяснений. Пациенту крупно не повезло. Сосудистая мальформация могла быть случайной находкой, но из-за травмы произошло кровоизлияние и больного парализовало.

– Что будем делать? – Ярослав Игоревич испытующе смотрит на меня поверх очков.

Объясняя ход операции, я случайно бросаю взгляд в сторону коридора и замираю. Палец прилипает к экрану, замешательство подступает к щекам горячей волной.

Пристальный взгляд незнакомца из лифта. Странно, что я не заметила его раньше. Он вышел на десятом этаже и до сих пор здесь. Стоит, прислонившись к стене, и смотрит прямо на меня. Это отвлекает. Смущает. Тревожит. Он не слышит, о чем мы говорим, но не сводит с меня глаз.

Интересно, кого он навещает? Жену – не иначе.

Прищурившись, он делает шаг в направлении кабинета. Приближается, и я не могу понять, то ли он собирается со мной заговорить, то ли просто присматривается. Подходит к двери, обводит взглядом кабинет, смотрит на Ярослава Игоревича, на книжные полки, на экран компьютера. Снова поворачивается ко мне и застывает, не мигая и ничем не объясняя свое присутствие. По ногам бегут мурашки, там, где касались его руки.

Нормальные люди так не пялятся. Это неприлично.

– Что там такое? – ворчит Ярослав Игоревич, поворачиваясь к двери. – Вот же, принесла нелегкая! Больного еще не привезли, а больницу наводнила охрана. Вечно возня с этими олигархами! Я объяснил, что на этаж его привезут через пару дней после операции, не раньше. Так нет же, не слушают, снуют повсюду. Превратили больницу в проходной двор, чуть ли не в операционную лезут.

Раздраженно бурча, заведующий поднимается с места и закрывает дверь.

Значит, незнакомец из лифта – один из охранников больного, которого везут к нам на операцию. Строгий темный костюм, белая рубашка, пристальное внимание ко всему вокруг, взгляд весом в две тонны, не меньше. Все сходится. Получается, он осматривал кабинет, а не пялился на меня. Я должна радоваться этому факту, но вместо этого думаю о том, что мы снова увидимся у постели больного. Внутри зарождается странное предвкушение, горячее и необъяснимое.

– Так что там с операцией? Договаривай! – ворчит Ярослав Игоревич.

В тот же момент я забываю об охраннике. Повернувшись к экрану, отбрасываю неуместные мысли и продолжаю объяснения.

– Ладно, ладно, хватит! – усмехается заведующий, выслушав сбивчивый рассказ. – Всегда-то ты у нас готова, как пионерка. Надеюсь, больного скоро привезут, а то они и так задержались. После аварии он потерял сознание и долго приходил в себя. Хорошо хоть в местной больнице сделали нужные снимки. Случай очень сложный, поэтому везут к нам. С каждой потерянной минутой прогноз ухудшается и шансы на восстановление… сама понимаешь. Так что ждем-с.

Поднявшись, он достает из холодильника йогурт. Открывает и с аппетитом слизывает с ложки сладкую вишенку. На половинке круассана долго не продержишься, но мне не до еды. Ярослав Игоревич берет меня на операцию, да еще на какую!

Сцепив холодные пальцы в замок, я с трудом сдерживаю обуревающую меня радость.

Заведующий доедает йогурт, достает еще один и смотрит на меня. Прижав ладонь к животу, я пытаюсь заглушить голодное урчание.

– Так и не признаешься, что умираешь от голода? – усмехается Ярослав Игоревич. – Думаешь, я не видел, как ты пряталась за спинами и доедала булочку своего приятеля?

Протянув мне йогурт и чистую ложку, он отворачивается и устало массирует шею.

– Думаешь, я совсем не человек? Иногда я суров, но с вами по-другому нельзя. Если я не научу, жизнь замучает.

– Вы ш-шправедливый! – заверяю я, заглатывая вишенки целиком.

– Не подлизывайся, Леонова! Все, хватит болтать! Пойдем посмотрим, может, больной уже в приемном. Надеюсь, он крепкий орешек.

Мы не идем, а бежим, потому что у Ярослава Игоревича есть только одна скорость – сверхчеловеческая.

***

В приемном покое околачиваются четверо мужчин грозного вида. Черные костюмы, тяжелые взгляды, словно из фильмов про мафию. Бахилы на ногах, небрежно наброшенные белые халаты выглядят смешно и странно. Обычно сюда посторонних не пускают, а тут – малое войско.

– Привезли? – спрашивает Ярослав Игоревич одного из амбалов, и тот отрицательно качает головой. – Тогда что вы здесь делаете? Вам не место в приемном покое! – Заведующий строго смотрит поверх очков. Он худой, жилистый, зато на голову выше охранника. Тот невысокий, но в плечах широкий, как шкаф.

Какое-то время они смотрят друг на друга, пристально, напряженно, потом охранник складывает руки на груди, показывая, что уходить не собирается. Ишь ты, неговорливый.

Борьба взглядов длится не больше минуты.

– Это больница, и здесь вы выполняете мои приказы. – Голос Ярослава Игоревича вроде как тихий, но тон такой, что мороз по коже. – У вас было достаточно времени, чтобы все проверить. Дожидайтесь за дверью. После осмотра больного повезут в операционную, вас туда не пустят.

Глядя на Ярослава Игоревича в упор, коротышка неохотно отдает приказ.

За охраной забавно наблюдать, как будто в больнице идут съемки боевика. Амбалы неторопливо меняются местами, осматриваются, переговариваются по рации. Как будто в коридоре приемного покоя, под каталкой может прятаться смертельный враг. Потом трое уходят, а коротышка остается. Смотрит на заведующего с вызовом и прогуливается по коридору.

Бормоча ругательства, Ярослав Игоревич уходит прочь.

– Как зовут нашего пациента? – спрашиваю вслед начальственной спине.

– Седов.

Мне это имя ни о чем не говорит, а ведь он явно большая шишка, раз вся больница из-за него стоит на ушах.

На посту я получаю нужную информацию. Станислав Седов, тридцать семь лет. Автомобильная авария. Аллергия на пенициллин…

– Игоревич позвал тебя ассистировать? – Проходя мимо, знакомый ординатор хлопает меня по плечу. – Повезло же тебе! Говорят, интересный случай. Удачи, Лера!

– Спасибо!

Поднимаю взгляд, и по плечам тут же спускается волна мурашек. Тревожных, странных. Ко мне направляется незнакомец из лифта. Решительно так направляется и смотрит исподлобья. Суровое лицо, темный пиджак перекинут через руку, уверенная походка. Проходя мимо коротышки охранника, что-то ему говорит, и тот внимательно оглядывает коридор. Вокруг никого, и мне это очень не нравится.

Незнакомец подходит вплотную и, безжалостно вцепившись в мое плечо, приказывает:

– Пойдешь со мной!

Что?!

Из-за угла выходит медсестра, на ходу что-то записывая, и от этого становится легче дышать. Мы в больнице, здесь медицинский персонал и больные. Не станет же мужик нападать на меня в общественном месте?! У этой дикой ситуации есть свидетели – коротышка охранник, медсестра. Они вмешаются, мне помогут, меня хватятся…

Хотя… вспомнит ли Ярослав Игоревич, что позвал ординатора на такую важную операцию?

– Куда мы пойдем?! Зачем? – Хочу закричать, но почему-то шепчу. От страха перехватило горло.

Бросив на нас рассеянный взгляд, медсестра скрывается в процедурной. Знакомый анестезиолог проходит мимо и знающе подмигивает. Со стороны, наверное, похоже, что мы с незнакомцем обнимаемся посреди приемного покоя. Мне положен выговор за такое поведение, а коллега почему-то подмигивает.

– Веди меня в подсобное помещение, которое редко используют! Надо поговорить! – требует незнакомец, чеканя каждое слово.

– А здесь нельзя поговорить? – Я пытаюсь отстраниться, но он сует мне под нос пиджак, из-под которого торчит рукоять пистолета. Хорошо хоть не дуло.

Теперь понятно: ощущения, которые накатили на меня в лифте, были животным страхом и ничем иным. Передо мной самый настоящий бандит, вооруженный. И теперь страх вернулся и превратился в глыбу льда в желудке.

Второй раз за это утро я не чувствую ног и начинаю оседать на пол.

Незнакомец трясет меня за плечи и повторяет приказ:

– Пойдем!

Гнев искажает и без того суровые черты его лица. Я пытаюсь сосредоточиться, прийти в себя, но задыхаюсь от паники. Заметив мои потуги, мужчина наклоняется ближе и фиксирует мой взгляд.

– Клянусь, Лера, я тебя не обижу! – говорит твердо, для пущей убедительности тряхнув пистолетом. Своеобразная клятва на оружии.

Часа два назад он пообещал, что я в безопасности. Эти слова плохо сочетаются с демонстрацией пистолета и с железной хваткой на дрожащем плече. А также с тем, что он успел узнать мое имя.

Осматриваясь, он ведет меня по коридорам. Коротышка охранник уставился на плакат о здоровом питании и как будто не замечает происходящего. Незнакомец прижимает меня к своему боку с такой силой, что в легких не остается воздуха.

– Быстро, Лера! Веди меня в подсобное помещение, куда редко заходят. Где у вас хранятся… я не знаю… оборудование всякое, лекарства.

Лекарства?! Так вот оно что, он наркоман в поисках дозы! Ну, я и вляпалась…

– Что ты ищешь? Морфин? Только идиот рискнет напасть на врача в больнице…

– Какой еще морфин? – Незнакомец прислоняет меня к одной из дверей и, удерживая локтем, чтобы не рыпалась, смотрит сквозь стекло. – Что здесь хранится? Оборудование?

– Да, – нехотя отвечаю, выворачиваясь из его хватки.

– Открывай!

Обернутый пиджаком пистолет подстегивает к послушанию. Не это место, так найдет другое, пустых палат немало. Захлопнув за нами дверь, бандюга хватает с полки несколько упаковок и толкает меня вперед.