Читать книгу: «Зрей с гордостью, Император том 2»

Глава 1

Массивный, окрашенный в цвета летнего леса БТР мягко покачивался на кочках, несясь по разбитой дороге в лучах ультрамаринового солнца. Его броня напоминала шкуру хищника – покрытую глубокими шрамами, с уродливо затянувшимися дырами от клыков и пуль охотников, кому так и не удалось поймать свою добычу. И даже лежавшие на броне толстым слоем пыль и дорожная грязь не могли омрачить брутальный вид машины, вызывавшей удивление и страх в сердцах обычных людей, кому посчастливилось увидеть нас на разбитых дорогах их крохотных деревень.

Внутри стальной коробки стоит жуткая духота и приятный слуху гул шести звериных сердец, чья сила сравнима с мощью дизельного движка, рвущего воздух и жадно пожирающего сотни литров горючки внутри имперского танка, спроектированного и созданного моими инженерами для освобождения земель, терзаемых несправедливостью “Высших”, смотрящих на смертных как на жалкую скотину, которую рано или поздно всё равно придётся забить.

По распоряжению Югова мы мчали на север в сторону деревеньки Гуляйполе, где рассчитываем найти некоего Сергей Сергеевича. Загадочная личность, в чьих руках вдруг оказалась судьба моего отца. Меня это не могло не злить, но я успокаивал себя мыслью, что наша экспедиция не могла продлиться дольше суток, и уже совсем скоро мы вернёмся домой и немедленно отправимся на вызволение отца. Завтра, или послезавтра я увижу его лицо, пожму руку и крепко обниму.

Напротив меня сидит Зазуля. Её тонкие длинные пальцы занимаются довольно непривычной работой – забивают патроны в автоматные рожки. Конечно, я не мог остаться в сторонке: если есть возможно хотя бы немного развить мелкую моторику – никогда не откажусь.

Лежащий у наших ног цинковый ящик с патронами почти опустел. Зазу достаёт последние патроны, вгоняет их в рожок, скривив губы, и просит меня открыть новый. Куда ей столько? Мы что, на войну собрались? Три десятка забитых магазинов, столько мы не брали даже в прошлый раз, а тогда у нас было три автомата на четверых, и перспектива повстречаться с вооруженным противником. Что и произошло…

– У нас намечается война? – с улыбкой спрашиваю я у Зазули, выискивая взглядом в окружающем меня хламе новый цинковый ящик.

– Броня, она разве заканчивалась? – усмехнулась Зазу, запихивая полный магазин в подсумок на груди. – Мир еще не наступил.

Я не стал ничего отвечать, в её словах была правда. Отчасти, но всё же. Пока оружие в наших руках – гарант защиты, и существует “серая зона” – считай мы все на войне. Медленно тлеющей. Но стоит подуть сильному ветру – и вся земля взвоет стонами смертных в треске пламени.

Я наклонился вбок и запустил руку под плотный брезент, под которым на грязном полу хранились деревянные ящики, выданные нам со склада. В слабом свете нескольких лампочек разглядеть содержимое практически невозможно, только на ощупь. Цинковый короб должен быть прохладным, увесистым, но мои пальцы нащупывают дерево. Ящик в ящике, почти как та незамысловатая игрушка – матрёшка. Всегда любопытно, что там – в самом конце. И моё любопытство вынуждает откинуть крышку и запустить пальцы внутрь. О, это уже интересно. И знакомо.

До боли знакомо.

– Я возьму одну? – спрашиваю я Зазу. – На всякий случай.

– Это на какой такой случай? – переспрашивает она, ловя мой взгляд.

– На случай войны.

Зазу думала недолго, накинула улыбку и мягко произнесла:

– Возьми, – разрешила она. – С ними ты уже научился обращаться.

Граната ИВ-1, что расшифровывается как “Имперская Воля”. Хорошая вещь, два десятка метров разлёт осколков, увесистая. Можно и в лицо швырнуть, если вдруг противник будет стоять совсем рядом.

Я прячу её в кармане бокового подсумка на моём новом пластинчатом нагруднике из кровомида – отцовское наследство, пылящееся на полках. По опыту прошлой компании было решено подготовить меня получше. Помимо защиты груди, мои плечи обросли плотными наплечниками из нескольких слоёв всё того же кровомида. Гибкие пластины опоясали мой живот, защита паха свисала почти до самых колен. Защита рук и ног не предусматривалась – комбинезон из плотных нитей мог уберечь от осколков, если только граната взорвётся не у самого носа. От пуль он, конечно же не поможет, что в целом сей печальный факт особо меня не беспокоит. У меня своя защита, свой доспех, незримый для глаз смертных. А спину мне прикрывал мой любимый плащ из шкуры оленя, выручавший меня ни раз.

Похлопав лежащую в подсумке гранату, я достал еще один цинковый ящик. Вскрыл его, и протянул Зазуле горсть патрон.

На женском лице застыла хмурость. Улыбка сползла прочь, отбросив огромную тень строгости. Зазуля была закована в тяжёлый доспех камуфляжной окраски с массивными наплечниками и нагрудником из дюжины пластин кровомида. Её спину покрывал плащ из оленей шкуры с болтающимися тонкими наростами в форме обычных листьев. Уникальная и довольно редкая вещь, способная принять окрас окружающей среды. Подол её плаща лежал комом у неё за спиной, касаясь стальной стены БТРа и коричневой кожаной обивки откидного дивана. Получилось забавное сочетание цветов: грязно-белого и коричневого. Почти серо-белёсый. И этот оттенок совсем не подходил к прекрасному женскому лицу в тусклом свете лам, болтающихся над нашими головами.

Зазуля запихнула в подсумок еще один полный магазин и протянула мне ладонь. Я отсыпал ей горсть, не спуская с неё глаз. В её образе было кое-что еще, чего мне страшно не хватает, и от чего я бы точно не отказался. Рядом с ней на сиденье лежал автомат.

– Зазу, почему мне нельзя иметь свой автомат? – спрашиваю я, косясь на оружие.

– Броня, Олег строго-настрого запретил…

– Здесь нет Олега! – вырвалось у меня.

Я был удивлён своей наглости не меньше Зазули. Какой-то не обдуманный порыв эмоций вылез наружу, подталкиваемый злостью и чувством несправедливости. Зараза, сидит во мне, как какой-то паразит, не давая ощущать себя полноценным мужчиной. Мне бы выгнать его из себя, раздавить и забыть. Сейчас, поведя себя подобным образом, лишний раз демонстрируя свою непокорность, у меня нет никакого желания перечить ей. Раз Олег сказал – значит не просто так. Пока эмоции будут просачиваться сквозь пальцы сжатого кулака – я не имею права брать оружие в руки. Еще хорошо, что мне разрешили гранату взять с собой. Если кого и подорву, то только себя.

– Здесь есть мы, Броня. Наша безопасность тебя не волнует?

– В шахте вы выжили лишь благодаря мне.

– Ты выжил благодаря нам, а точнее – Палычу!

Её тон был грубоват, как и лицо. Острый подбородок, тяжёлый взгляд. Волосы собраны в хвост и убраны под капюшон плаща. Такой она мне не нравилась. Та Зазуля, что была пару дней назад, когда мы возвращались с ужина Югова, вот тогда она была куда привлекательней и сговорчивей. Нужно было пользоваться моментом и сразу обо всё договориться! Гляди, сейчас бы и автомат на груди висел и подсумки распирало бы от полных магазинов.

Понимая всю бесперспективность дальнейшего разговора, я проглотил остатки скисшей злости и принялся забивать рожки дальше. Когда они наконец закончились, других дел для меня Зазуля не нашла. Не став погружаться во внутреннюю тоску мрачной обстановки, я прильнул к триплексу. Хоть какой-то яркий лучик надежды и радости в этой пещере, где единственный просвет во внешний мир – тонкий кусочек стекла, на котором ярко отсвечивала жизнь снаружи.

Мы неслись по разбитой дороге через золотистые поля высокой ржи, в которой можно было разглядеть сгорбленные спины сборщиков урожая. В это время суток стоит невыносимая жара, и лишь блуждающий по полям порывистый ветерок мог унять раскалённую на солнце людскую кожу. В основной массе трудились женщины и дети, мужчины были заняты куда более сложной работой. Множество шахт, богатые углём и “слезами Императора” нуждались в уходе исключительно мужскими руками. А их охраной уже занимались такие как мы. Было ли это справедливо? Я всегда считал, что каждый должен выполнять свою работу. Что умеешь – то и делаешь! Зазуля мастерски владеет любым оружием, умеет зашивать плоть, разорванную осколками, и, наконец, останавливать сочащуюся кровь из страшных ран. Считаю, она на своём месте, в полях ей не найдут достойной работы.

В пути мы уже несколько часов. Наш пункт назначения – Гуляйполе. Небольшое посёлок, чья граница проходит вровень с границей серой зоны. Соседство не самое лучшее, но жизни местных жителей защищает закон Инквизитора. Люди могут спать спокойно, но до конца жизни будут вскакивать от малейших подозрительных звуков. Такова реальность.

Когда узкие лесопосадки, высаженные между полями для защиты от сильных ветров, сменились деревенскими домами, БТР сбавил ход.

Зазулина ладонь легла мне на плечо, возвращая в душную реальность машинного нутра. Я резко оторвался от триплекса и заглянул ей в глаза.

– Мы почти приехала, – говорит она, усаживаясь на своё место.

Видимо, пока я наслаждался красотами внешнего мира, она успела сходить к Палычу.

Остаток дороги любоваться её недовольным лицом в полумраке у меня не было никакого желания. Полоска света неприятно обожгла мои глаза, когда я снова прижался к триплексу. Позади машины тянулось облако пыли, а впереди – люди выстраивались на обочине дороги. Нас не приветствовали. Женские лица прятались в тенях ладоней, вскинутых для защиты от ультрамаринового солнца, но от моего взгляда не ускользнула их хмурость, поджатая крепкой усталостью. Дети выглядели не лучше. Пыльные мальчики и девочки прятали свои лица в родительских робах, боясь бросать свои взгляды на огромную машину, мчащуюся по дороге через их деревню.

– Их вид тревожит меня, – говорю я.

– А чего ты ожидал? Улыбки и рукоплескания?

– Их лица… они все будто измождённые.

– Работа в полях не щадит никого.

– Но не до такой же степени.

– Броня, что ты знаешь о работе в поле?

Многое. О работе в полях я знаю не понаслышке, но не стану же я сейчас что-то доказывать Зазуле. К сожалению, моё слово мало чего стоит в нынешнее время. И, к сожалению, уже привычным для меня действием в подобных случаях является – молчание. Невыносимое мучение, когда на языке крутится бесчисленное количество слов, о которых Зазуля может даже и не догадываться.

Машина заметно притормаживает, съезжает с дороги в неглубокий кювет и замирает окончательно.

– Приехали! – вопит Палыч с водительского кресла.

Облачаться в доспехи он не стал, всё его снаряжение лежит рядом со мной, ждёт своего часа. Югов назначил главной Зазулю – ей и вести все диалоги с вышестоящим руководством. И как раз сейчас начиналась её любимая часть.

Мы отпираем дверь БТРа. Первым выхожу я, за мной – Зазу. Палыч продолжает сидеть на своём месте, наблюдая за всем происходящем через узкий триплекс. Нечто похожее на улыбку скривило его изуродованное ожогами лицо.

– Полегче с ними, – вырвалось эхом из нутра машины, когда мы уже собирались пойти вперёд.

Зазуля усмехнулась и проорала Палычу в ответ:

– Включи рацию!

Висевшая на груди Зазули рация зашипела, из динамика прозвучал мужской голос:

– Включил.

– Молодец, – обронила Зазу в пустоту, и мы двинули прочь от БТРа.

Впереди на дороге начинался блокпост, по обе стороны от которого тянулись неухоженные лесопосадки, штурмовать которые я бы не рискнул даже на танке. У небольшой хибарки на краю дороги нас встречали два охранника. Ну как сказать “встречали”. Скорее прятались в тени козырька, развалившись на деревянной лавке. Они даже не встали, когда между нами оставалось шагов десять. Чуть привстали, чтобы разглядеть нас, и снова лениво уронили спины на спинку лавки. Если бы не шлагбаум, перегородивший нам дорогу, – возможно Палыч бы и пронёсся мимо, не притормаживая, чтобы не терять зря время. Поступок не самый умный, да и местные правила запрещают пересечение границы без предоставления документов. И мы – не исключение. Но даже если мы и нарушим закон – наказывать нас никто не станет. Конечно, Югов пожурит пальчиком, но это не сравниться с тем наказанием, что выпало на плечи Палыча совсем недавно. Да и Зазуле нравилось общение с подобными персонажами, с “пристрастием” наблюдающим за порядком на границе.

– Чьи будете? – спрашивает один из охранников, сплёвывая нам в ноги.

Зазуля потянулась к подсумку на поясе, в котором можно было уместить довольно увесистые предметы, в том числе и пистолет.

– Сейчас достану документы… – начала она, но её грубо прервали.

– Мы с бабами не общаемся! – рявкнул второй, с мерзким щетинистым лицом и узкими глазками.

Мне тут же захотелось ударить его в лицо своим грязным ботинком, да так, чтобы остался след от подошвы. Но, всему своё время.

– Встать! – взревела Зазу на охрану. – Когда с вами говорит старший по званию, вы обязаны поднять свои задницы и отдать мне честь!

Желание предъявить документы на проезд у Зазули быстро отпало.

– Может нам еще тебе в ножки упасть?

Они оба усмехнулись. Поёжились, но продолжали сидеть, игнорирую требование Зазули. Самый уродливый перетянул автомат со спины к себе на ноги и накрыл его своими крупными ладонями, не забыв криво улыбнуться.

– В моём уставе нет такой строки, где говорилось бы о том, что солдат должен падать в ноги перед вышестоящим руководством, – твёрдо произнесла Зазу, окидывая каждого охранника взглядом. – Или в вашем уставе это прописано? Прошу показать мне…

– Слышь, – дерзит второй, – ты глухая? Мы не будем общаться с бабой…

– Ну тогда вам придётся общаться со мной, – говорю я, выходя вперед.

Мои слова вызвали куда больше смеха. Я подозревал из-за чего.

– Малыш, – усмехнувшись, произнес мужик, поджав к себе автомат так, чтобы ствол смотрел мне в грудь, – ты у кого своровал своё шмотьё?

– Выстрели в меня, – говорю я. – И тогда я расскажу тебе, откуда они у меня.

– Чё? – протянул он. – Зачем мне патроны на тебя переводить.

Он резко вскочил с места, и грубо проревел:

– Видимо, твой папаня тебя не научили уважать взрослых! Тогда твоим воспитанием займусь я.

Он был затянут в плотный комбез, в котором потел как свинья. Запах скисшего пота разил не только от его кожи, тяжёлое дыхание сопровождалось порывами тлетворной вони, способной убить лошадь. Капли пота стекали по его скривившемуся от гнева лицу, и их стало куда больше, когда он рванул в мою сторону. Между нами было пару шагов, и не заметить его выпад в мою сторону было просто невозможно.

Я даже не дёрнулся. Даже не отступил и не пошевелил телом. Откинул голову вбок, давая вражескому кулаку пролететь мимо лица и только потом ударил в ответ.

Он чуть выше меня, чуть шире в плечах, но явно в разы глупее.

Мой плащ колыхнулся, когда я врезал этому ублюдку прямо в лицо. Кулак залетел ему в левый глаз, скользнул по влажной от пота плоти и разбил в кровь нос. Он истошно ухнул, и рухнул обратно на место. Одного удара было мало, чтобы свалить такую тушу – понадобиться еще три, быть может пять подобных выпадов, нацеленных точно в рожу. Но это если бить рукой.

– Ах ты…

Он быстро очухался и уже собирался снова кинуться на меня, когда Зазулин пыльный ботинок разбил ему губы. Удар оказался по истине хорошим. За глухим стуком послышалось мычание и стон, затем мужик перекатился по скамье и рухнул к нашим ногам. Он не вставал. Тяжело дышал, содрогался, но продолжал валяться, уткнувшись лицом в пыль.

Проснулся второй охранник. Лежащий на его ногах автомат быстро очутился в его трясущихся руках. Глаза вспыхнули гневом, однако его лицо было во власти страха; подбородок трясся, губы нашёптывали нечто неразборчивое для нашего слуха. Он успел передёрнуть затвор, а когда вскинул автомат, я уже стоял напротив. Моя ладонь обхватила ствол автомата и потянула вверх. Дуло я уткнул себе в шею, утопив пламегаситель глубоко в плоть.

– Стреляй, – говорю я, уставившись охраннику в глаза.

Он прищурился, пряча глаза от яркого солнца, пыльного ветра и моего гордого лица. Видимо он впервые попал в подобную историю, где тебя принуждают выстрелить в человека. Конечно же стрелять он не собирался, как бы его не напугали. Обычный трус, способный только языком воротить.

– СТРЕЛЯЙ! – рявкнул я, приблизившись к нему так близко, что в выступивших на его глазах слезах я мог видеть своё отражение.

Автомат вдруг отяжелел. Плечи охранника поникли, как и его лицо. Я дёрнул на себя руку, вырывая оружие из обмякших ладоней. Была мысль убрать его за спину, наверно, теперь оно моё, но… не тут-то было…

Зазуля показа мне жестом руки, чтобы я передал оружие владельцу. Пришлось вернуть автомат охраннику, предварительно вынув рожок и передёрнуть затвор, вытряхивая патрон из патронника.

Зазуля снова полезла в подсумок на поясе. Вынула бумагу, выданную ей Юговым, и сказала:

– Нас прислал Югов. Мы должны встретиться с губернатором Крябовым Михаил Борисовичем. Немедленно.

Принимая из моих рук автомат, охранник не обронил ни слова, только тупо глядел на наши лица. В его взгляде навсегда поселилась ненависть, и развеять её не смогут даже слова Зазули, несмотря на произнесённые громкие фамилии. Он прижимает автомат к груди, губы силятся произнести хоть что-то, но из-за мычащего в наших ногах первого охранника мы ничего не слышим.

Зазуля перевела взгляд на меня.

– И где он такой сброд понабрал, они даже оружие держать не умеют. А еще стерегут посёлок на границе с серой зоной, – Зазуля опускает глаза на валяющегося на земле охранника. – Помоги ему подняться, – просит она мне.

Особого желания возиться с этим телом у меня не было, но раз просит Зазуля – нужно выполнять. Хватаю его за шкирку и помогаю подняться. Он весь шатается, ноги трясутся, из разбитых губ и нося потянулись кровавые слюни. Если его не придерживать – снова рухнет. Усаживаю на скамью рядом с его дружком. Теперь они оба смотрят на нас, и в отличии от нашей первой встречи, готовы разговаривать без лишних шуток, чего и добивалась Зазуля. И как всегда – через силу.

– Ау! – Зазу щёлкает пальцами у их носов. – Вы слышите меня?

Один из охранников, что сидел в обнимку с автоматом закивал головой.

– Отпирай шлагбаум, – командует ему Зазуля.

– Не положено… – кряхтит он.

Я опешил. То, что его лицо еще не было разбито в кровь – исключительно наша заслуга. Только скажи лишки – и мой, или Зазулин ботинок снова найдёт цель, но столь очевидный факт не пугал охранника. Уж не знаю, за что он готов был стоять горой, но сейчас он проявил себя по достоинству. Могу допустить, что за пропуск на территорию посёлка кого попало светит только одно – смерть. Тогда его можно понять. Да и мы не беспредельшики, просто у нас есть простое правило: как вы нас встречаете – так мы себя и ведём.

Зазуля разворачивает сложенный пополам лист бумаги и почти тычет им в лицо охраннику.

– Читай, – говорит она. – И обрати внимание на печать.

Глазёнки того быстро заскользили по бумажке. И чем глубже они вчитывались, тем шире становились.

– Ну что же вы сразу бумагу нам не показали, – говорит он, уставившись оторопевшим взглядом на Зазулю.

Шутник.

Зазуля убрала пропуск обратно в подсумок, поправила плащ, скомкавшийся после удара ногой, и как вдруг оглушительно рявкнула на двух бедолаг:

– Встать!

После того, как нам открыли шлагбаум и указали дорогу, мы вернулись к БТРу, из которого доносился заливистый смех Палыча. Мужик сидел в водительском кресле в одной майке и всё никак не мог успокоиться. Впрочем, так было всегда. Так было везде, куда бы мы не приезжали с незваным визитом. Палыч никогда не выходил, он любил наблюдать представление через триплекс своего водительского места, подмечая каждый наш шаг и удар, а потом остаток дороги обсуждать их и смаковать подробности, которые ускользнули от его взора.

– Броня, ты почувствовал удовлетворение, когда он рухнул в грязь у твоих ног?

– Да, – честно ответил я. – Почувствовал.

Глава 2

Сила убеждения – лучший пропуск в наше время.

Проезжая шлагбаум, Палыч вжал педаль газа в пол, вынуждая огромные колёса БТРа поднять в воздух так много песка, что в одну секунду весь блокпост и два охранника скрылись в облаке зернистой пыли.

Впереди началась обычная деревенька. По обеим сторонам дороги протянулись бесконечные ряды одноэтажных домов из бруса с дощатыми крышами и печными трубами из красного кирпича. За каждым домом виднелась довольно привычная картина для здешних мест – стеклянные парники будто прятались за ослепительной вспышкой ультрамаринового солнца, из-за чего наблюдать за ними через триплекс было тем еще занятием; отражённый от парника луч бил прямо в глаз не хуже кулака. И меня давно уже не удивлял вид пустых ведер, занимавших большую часть свободной земли на участке. Видимо, если оставить ведро за пределами своей земли, после дождя забрать его без оружия в руках навряд ли получиться так просто.

Никогда бы не подумал, что вода станет настолько ценным ресурсом. Даже дождевая.

Ехали мы не долго, после шлагбаума дорога заняла минут пять. БТР катил медленно, стараясь не создавать местным жителям песчаную бурю. Палыч хоть и был отбитый на голову, но всё же при возможности старался оставаться человеком. В любом случае – спасибо нам никто не скажет, но мы останемся чисты перед самими собой.

Пока мы ехали, я крутил триплекс как заведённый. Моё внимание манили местные люди, блуждающие вдоль улиц. Одни женщины и дети, изредка попадались старики. Мои догадки оправдывались: здоровое мужское население занималось куда более сложной работой, чем сбор урожая в полях, или в парниках.

БТР заметно сбавил ход, затем съехал с дороги и окончательно замер.

– Приехали, – голос Палыча эхом пронёсся через нутро машины.

Я, наконец, отлип от триплекса. Зазу уже стояла у двери, держась за рукояти.

– Ты идёшь? – кричит она Палычу.

Шесть пульсирующих сердец внутри моторного отсека невозможно было заглушить. Глухие стуки раздавались всегда, даже ночью, приглушённые лишь толщиной металла. Переплетения труб над головой непрерывно гоняли через себя маслянистые жидкости для обеспечения равномерной работы сердцем. Эту машину невозможно было заглушить, и Палыч уже давно не рассматривал её как “машину”. Для него она давно стала живым организмом, что отчасти было правдой. Горячим, пульсирующим, и громко дышащем. Настолько громким, что общаться в утробе этого создания без криков было невозможным.

– Нет! – кричит Палыч в ответ. – Сами справитесь.

Зазуля лишь пожала плечами, затем опустила рукоять и распахнула тяжеленую дверь из толстенного металла.

Отшельническое поведение Палыча частенько вынуждало меня задуматься. Вот и сейчас у меня в голове постепенно складывалась мозаика, кусочками которой были его частые отсидки внутри машины. И нет, это никак не связано с его желанием наблюдать за происходящим через водительский триплекс в неудобном кресле. Сложно признать, но Палыч по-прежнему стеснялся своей внешности. И особо остро это проявляется в незнакомых местах, где любопытные глаза бродяг могут вызвать в нём неловкое чувство, что в свою очередь может понести за собой непредсказуемые последствия.

Мы вышли наружу и увидели трехэтажный дом – всё точь-в-точь как нам и описали те два охранника. Высокий глухой забор, плетёные металлические ворота, сквозь прутья которых можно было просунуть голову и без особых препятствий наблюдать за происходящим внутри участка губернатора. Только за своё любопытство можно получить палкой по голове от двух охранников, следящих за порядком у ворот.

Здесь уже намечалось что-то неладное. Начиная от ворот и вдоль дощатого забора, тянулась длинная очередь из одних женщин. Одетые в дешёвые льняные платья, они стояли под солнцем, держа в руках различную тару. В основном это были обычные бутылки, пустые. Видимо люди пришли за своей положенной суточной нормой воды, но ни в одной деревне губернатору не позволено доводить до таких огромных очередей. И, судя по всему, очередь только росла. Никого за ворота не пускали. Странно всё это. Югов будто чувствовал, что творится здесь что-то не ладное. Живущее во мне чувство справедливости заколотилось в груди сильнее сердца, требуя от меня разобраться в происходящем беспорядке.

Завидев двух охранников у ворот, мы двинули в их сторону. К моему удивлению в очереди царил покой и порядок, женщины терпеливо дожидались… дожидались чего-то в полном молчании, и никто даже с соседкой не перекинулся и парой слов, пока мы проходили мимо. Лишь переминались с ноги на ногу, бросая усталые взгляды в сторону охраны.

Пока мы шли, стоявший справа от ворот охранник принялся изучать нас. Он обратил внимание на наши нагрудники, плащи. А затем зацепился взглядом за лицо Зазы, и не отрывал его до тех пор, пока мы не подошли слишком близко. Не то, чтобы она ему понравилась, скорее ему приглянулись её напор и смелость. А может, они даже и знакомы, однако на лице Зазы подобного любопытство заметить было невозможно. Она смотрела на них пустым взглядом, как на обычный сброд, с которым ей приходиться сталкиваться каждый день.

Ничего не сказав, Зазуля лезет в подсумок на поясе за нашим пропуском. Пока её пальцы выуживали бумагу, этот охранник спрашивает:

– Вы записаны на приём?

Он почти на голову выше меня, гладковыбритая кожа лица и пытливый взгляд, пытающийся установить связь между нами и стоявшим в сторонке БТР. В отличии от своего напарника, не проявляющего никакого интереса к нашим персонам, он явно был заинтересован в решении любых острых вопросов. Облачённый в лёгкие доспехи из плотной кожи и кусков кровомида, он помялся на месте, поправил висевший на ремне автомат, и снова окинул нас взглядом. Его явно смущало наше молчание. Он заглянул мне в глаза, ожидая что я хоть что-то произнесу, но мои губы так и остались неподвижны.

Зазу достаёт пропуск, разворачивает его и показывает охраннику.

Тот слегка наклоняется, глаза бегают по бумаге, после чего он заявляет:

– Но вам в любом случае нужно записаться на приём.

Зря он так. Зря. Рация на груди Зазы включена, Палыч всё слышит и я уже представляю, как он устраивается поудобнее в своём кресле, готовясь увидеть новое представление. Зазуля, продолжая сохранять молчание, складывает листок и прячет его в подсумке.

– Вы видели печать на пропуске? – спрашивает она, с пристрастием осматривая огромную очередь из женщин вдоль забора.

– Видел.

– Кому она принадлежит?

– Я знаю, кому она принадлежит, – уверенно заявляет охранник, – но вам…

– Видимо, вы не знаете, кому она принадлежит. Мы прибыли сюда по приказу Югова Бориса Игоревича. Слышали о таком? Если нет, так вот я вам напомню…

– Я прекрасно знаю, кто…

– Не перебивай меня! – взревела Зазу на охранника.

Её выпученные глаза искрились гневом, и наконец охранник заполучил всё её внимание. Пока он молчал, губы Зазули кривились, и казались плотно сжатой пружиной, готовый в любой момент выстрелить.

Губы охранника дёрнулись, он уже собирался дать отпор, как Зазуля вновь оглушительно взревела:

– Ты обязан нас пропустить!

Он снова поправляет автомат, будто пытается нас запугать, но с нами такой фокус не прокатит, даже если он осмелится навести на нас ствол.

– Я повторяю, – произносит он спокойным тоном, – вы должны записаться.

Мне не хотелось стоять в сторонке и просто наблюдать. Мне нравилось разговаривать с людьми, общаться, докапываться до их нутра, и доставать наружу всё то, что они так долго и усердно прятали годами внутри себя.

– Знаешь, в чём наше отличие? – спросил я у него.

В обращённом на меня взгляде я уловил злость и недопонимание, мол почему этот юнец обращается ко мне. Но он промолчал.

– Если ты нам хоть что-то сделаешь, я имею ввиду вот эту игрушку, – я опускаю взгляд на его автомат, – то тогда в твоей жизни произойдут такие события, после которых тебе захочется убежать куда подальше. Так далеко, что сама АЭС тебе покажется лучшим местом, где бы ты смог спрятаться. А вот если мы здесь начнём вершить правосудие – нам ничего за это не будет. Понимаешь?

Его лицо дёрнулось, он часто заморгал. Вновь поправив автомат и весь поёжившись, он смачивает губы языком и продолжает на меня пялиться, делая вид, будто мои слова для него ничего не значат. Но уже поздно. Поздно! От меня не сумела ускользнуть тень страха, мелькнувшая в его взгляде. Даже подбородок… даже он выдавал сомнения своей редкой пляской. Но что-то слишком важное не позволяло ему взять и так просто пустить нас. Здесь явно творится что-то нечистое, и все запреты и препятствия, встречающиеся на нашем пути – всего лишь попытка замедлить нас или выиграть время.

– Видишь позади меня БТР? – вновь обращаюсь я к огромному охраннику в лёгком доспехе, для которого автомат – всего лишь аксессуар.

– Вижу, – бросает он.

– А теперь представь его мчащемся на тебя на полном ходу. Представил?

– Вы не посмеете… – мямлит он.

– Ты уверен? Ты точно уверен?

Улыбнувшись, Зазуля отходит в сторону, когда я уверенным шагом двинул в сторону нашей огромной машины. Я не залезаю внутрь. Запрыгнув на нос, я опускаюсь на колено рядом с приоткрытым люком, заглянув в который вижу обожжённое лицо Палыча с натянутой улыбкой.

– Ну что, – говорю я Палычу, – ребята требуют представления.

– Сейчас устроим.

Машина задрожала. Гул двух сердец раскатился внутри БТРа и вырвался наружу сквозь узкую щелку между люком. Массивный и тяжёлый кузов дёрнулся вместе со мной, машина выехала на дорогу и двинула в сторону ворот. Я сидел на самом носу и с наслаждение наблюдал за охраной. Левый охранник, что пребывал всё это время в полном молчании, уже успел отскочить в сторону вместе с разбегающимися женщинами, и даже позволил себе навести на меня автомат, когда второй – стоял как вкопанный. Он будто оцепенел, не двигался, автомат покоился в его руках, уставившись дулом в землю. Губы не шевелились, но его взгляд мог поведать мне куда больше простых слов. Он испугался. Испугался нарушить приказ, отданный ему кем-то властным. Однако, со здравым смыслом не поспоришь. Да и как спорить с многотонной махиной, которая не оставит от тебя и мокрого места. Хотя, почему же не оставит. Как раз то и оставит мокрую лужицу багрового цвета.

– Стойте! – вдруг взревел он дрожащими губами.

Я стукнул кулаком по люку – и машина замерла на месте.

Ну вот, сразу бы так. Почему всегда нужно прибегать к нестандартным решениям вопроса! Почему? Почему нельзя было сразу нас взять и пропустить, ведь у нас даже бумага имеется. Творящаяся на каждом углу несправедливость вызывала у меня лишь гнев, однако нельзя было скрыть тот факт, что наше положение дарило нам немалый простор для нашего “творчества”.

Я быстро спрыгнул с БТРа и пошёл в сторону охранника, к которому уже подошла Зазу. Наконец, после короткого диалога перед нами открылись ворота.

Металлическая створка лязгнула. Мы зашли на охраняемую территорию и под пристальным взглядом охраны двинул в сторону довольно симпатичного трехэтажного дома из белого кирпича, крышей из стальных листов и огромными окнами, позволяющих осматривать всю деревню целиком. Хоромы не как у Югова, здесь присутствовала скромность, но вкус и размах хозяин не мог скрыть. Быть может и не хотел, позволяя себе в полном одиночестве сравнивать себя с самим князем, чем грешили почти все поверенные Югова, стоило им дать чуть больше власти. Чуть больше дозволенности чем у обычного жителя деревни.