Читать книгу: «Червь-6», страница 2

Поездки в метро превратились в муки. Раньше в душном вагоне его окружали безликие люди, но сейчас, куда не глянь – сидят симпатичные девчонки в коротких юбочка и облегающих кофточках.

Грёбаное лето, говорил он, утирая платком пот со лба. Ёбанная жара.

Он не мог оторвать глаз и пялилась на смущённых девиц вплоть до своей остановки. И даже на работе он не находил покоя. Его наполненный похотью взгляд стал постоянно цепляться за коллег. Теперь ему нравилось поздравлять женщин с праздником. Он крепко обнимал коллегу, прижимаясь к её телу. Его обоняние обострилось, он стал различать аромат парфюма. Уткнувшись носом в волосы, он наполнял лёгкие женским ароматом и представлял, как укладывает коллегу спиной на стол, задирает юбку…

Первое время он сражался с собой. Ловил себя на грязных мыслях и всеми силами вытряхивал их из головы.

Он терпел. Сопротивлялся и терпел.

Но когда узнал, что любимая жена была фригидной лишь для него, дядя Денис взорвался. Его жизнь словно проржавевший корабль медленно утопала в муках бытия. Всё стало пресным и скучным. А самое страшное – пришло полное разочарование жизнью. И понимание того, как мало он сотворил. И даже этого его лишили.

Последовал развод. Делёжка имущества. Съёмная квартира. И редкие встречи с детьми, после которых сердце в груди колотилось с такой силой и злобой, что затуманенные от боли глаза еще долго не могли сфокусироваться на реальной жизни.

Новая реальность сводила с ума, но человек уникальное существо. Он быстро привыкает к безумию. Нет, он не борется с ним, и не пытается отстранится или подчинить себе. Дядя Денис приютил безумие в своём сердце, как мокрую дворнягу, которую он согрел, отмыл и накормил. Безумие стало частью его души. И теперь безумие одинокими вечерами согревало его слабую человечность.

Меняется жизнь, меняются и взгляды.

Трясясь в душном вагоне, его взгляд зацепился за симпатичную худышку, скрывающую своё милое личико за огромными очками. Он медленно, наслаждаясь каждым сантиметром, прохаживался глазами по её телу. Начал с чёрных туфель, поднялся до колен, спрятанных под белой юбкой из атласной ткани. Посмотрел на плоский живот под облегающей кофточкой из хлопка. Заметил узор лифчика и прикинул вес, который он в себе удерживал.

А затем он представил, как заводит девушку к себе домой, валит спиной на кухонный стол, задирает юбку и начинает дико драть, крепко вцепившись двумя ладонями за груди. Затем он переворачивает её, грубо входит с влажным чмоком, одной рукой хватает длинный хвост русых волос, а второй вгрызается в тонкую талию, так сильно, что её гладкая кожа белеет под острыми ногтями. Девчонка вся взмокла, скулит и стонет не переставая, просит еще и еще. Глубже и глубже. Доводит его до отсечки, после чего он выскакивает из неё, ставит перед собой на колени и спускает всю молофью ей на лоб, влажные губы и очки, линзы которых быстро помутнели и испортились.

Целый месяц мысли мучали дядю Дениса, и в один прекрасный день он не сдержался. Этот огромный мужик умудрился привезти к себе домой какую-то молоденькую девку. Дядя Денис симпатичный мужчина – замутить с девахой для него не составила труда. Как потом рассказывали очевидцы, он уложил девчонку на стол, содрал с неё одежду, после чего дико взвыл.

Следующим утром у подъезда уже стоял наряд милиции, в ожидании, когда на улицу выведут дядю Дениса.

Глава 3

Все мы грешны в одном – переоцениваем свои возможности.

Представляем одно, а на деле получается совсем по-другому, ни так, как мы представляли.

Дядя Денис даже и представить себе не мог на что способен.

Приведя домой молодую деваху, он сразу же приступил к действиям. Он действовал, как и мечтал. Всё точь-в-точь как он себе представлял сидя в душном вагоне. Он уложил девушку на кухонный стол спиной вниз, задрал юбку и стянул её чёрные трусики до колен. Но когда она сняла майку – дядя Денис вдруг замер. Он окаменел, впал в ступор. Он не знал, что делать и как поступить. На молодой коже юной девицы красовалась масштабная татуировка огромного букета распустившихся цветов, из которых выглядывала мордочка кошки. И именно эта мордочка смотрела на дядю Дениса с плоского живота девушки.

Он взвыл, когда понял, что дрын его так и будет смотреть концом в пол. Вся его фантазия была разрушена одним рисунком. Одним штрихом, который он даже не мог себе представить.

Испорченная кожа, пробормотал он в тот день, и злость перекосила его лицо. Девушка с издевкой рассмеялась. Она смотрела на перекошенное лицо мужчины, смотрела с улыбкой на его вялый дрын, беспомощно болтающийся между волосатых ног и смеялась. Затем, надев трусы и поправив юбку, она спрыгнула со стола и собралась уже уйти, как у дяди Дениса в голове родилась еще одна фантазия.

Кулаком он ударил её в затылок, в висок, а потом разбил нос. Так было написано в деле, так рассказывали соседи. Девушка даже не успела пикнуть, как рухнула на пол. Пролилась девичья кровь, но дядя Денис был решителен, и отступать от намеченного не собирался. Он уложил девушку на стол, ножом срезал всю одежду. Его интересовал каждый клочок её кожи. Нельзя было упустить ни одной детали, которая могла испортить возрождающуюся фантазию мужчины.

Соседи услышали дикий женский вой в первом часу ночи. Тогда дядя Денис острозаточенным ножом для резки мяса попытался срезать с живота девушки огромный кусок плоти с изображением мордашки милой кошечки в окружении распущенных цветов. Девушка вопила недолго. Болевой шок. А когда мужчина попытался срезать “ловец снов” вытатуированный на бедре, лезвие вспороло бедренную артерию. На кухне весь линолеум залило кровью.

В два часа ночи девушка была мертва. Дядя Денис обтёр полотенцем запачканное кровью тело и вызвал скорую. Приехавшие на вызов врачи вызвали милицию.

Испорченная кожа, бормотал дядя Денис, когда его выволокли на улицу и повели мимо соседей, собравшихся у подъезда.

Позже соседка сказала о дяде Денис так, словно мы больше его не увидим. Эта старая женщина говорила о нём так, как будто он мёртв. Я даже сумел представить, как он проваливается сквозь землю и там, в самом низу, растворяется и превращается в сок для почвы. Ненависть и злоба пропитывали каждое слово о дядя Дениса, которое я слышал из уст соседей в своём дворе. Его ненавидели и желали лишь смерти.

Никто не верил, что когда-нибудь увидят его вновь.

Но, когда в наш город прилетели первые ракеты, дядя Денис объявился у подъезда. Он стал другим. Худым и лысым. И самое разительное изменение, которое заметили все соседи, – татуировки. Его руки, ноги и шею покрывали различные татуировки, никак не связанные между собой. Сотня мелких рисунков: лица, звёзды, цифры, церкви. Голубоватые изображения никак не стесняли дядю Дениса, он носил майку и шорты, демонстрируя всем свои изменения.

А потом он познакомился с моей матерью.

И я увидел очередные изменения в дяде Денисе.

Его татуировки вдруг исчезли, а на смену им пришли огромные, покрывающую всю кожу ожоги. Дядя Денис через невыносимые муки распрощался с прошлым, лишь бы начать новую жизнь в будущем. Он бежал с нами, а теперь живёт в соседнем доме, который скоро снесут. И я точно знаю, что моя девочка была не первой жертвой, кому он удалил татуировки со всего тела.

Дядя Денис подошёл к нам и опустился на колено.

Он любил исключительно чистые тела, а в особенности – чистые души. Чистота для него являлась чем-то вроде дорогой в прекрасный мир. И если вдруг он видел в своём дворе грязную душу, он знал, как её очистить.

Любое очищение требует жертв. Эти слова ему нашёптывали в то место, где раньше было ухо. Несуществующие друзья нашёптывали ему в оплавленную дырку у виска, что любое очищение требует жертв.

– Злость в её глазах – болезнь! – прошептал дядя Денис, осматривая обваренную кожу девчонки, лежащей на моих руках. – Проклятье, которое необходимо смыть.

– Зачем! – взревел я. – Зачем ты это сделал с ней?

Обожжённая кожа мужчины заскрипела, когда он попытался повернуть голову и заглянуть мне в глаза. Его нижняя челюсть так и осталась прилипшей к шее, а щёки впали в безгубый рот. Волосы практически полностью отсутствовали на его теле, лишь мелкий пучок жёстких черных волос поблёскивал под подбородком в том месте, куда не добралось пламя, когда дядя Денис окончательно решил избавиться от всех татуировок на своём теле. Вывернутые веки смазали зелёные очи, языком он смочил изуродованную кожу на месте губ и сказал:

– Боль. Я излечил её через боль. Боль – наш учитель. Сильная боль – дисциплина. Невыносимая боль способна очистить наши души от любой грязи, сделать их кристально чистыми.

Его уродливые пальцы с почерневшими ногтями легли мне на плечо.

– Ты еще этого не понимаешь, – сказал он. – Посмотри на неё.

Я опустил глаза на изуродованное тело девушки.

– Она прекрасна, – прошептал дядя Денис, и слюна тонкой нитью сорвалась с края дыры, где раньше были его губы. – Теперь она чиста и дисциплинирована.

– Она умирает, – процедил я сквозь стиснутые зубы.

– Боль делает нас лучше, – прошептал мужчина, чья кожа была перетянута ожогами, – Смерть – высшая награда. Она не умрёт, она обретёт новую жизнь. Как и я. Как и ты.

Ей не нужна такая жизнь!

Всё это время девушку колотил озноб. На обожжённой коже набухали волдыри и тут же лопались, заливая тело густой смазкой. Она словно услышала наш разговор, через боль повернула ко мне голову. Её глаза блестели и постоянно моргали, пуская по неестественно розовой коже целые ручейки слёз.

– Меня зовут… – прохрипела она, – меня зовут Мария… а тебя?

Мои губы не шевельнулись. Девушка закатила глаза, не услышав моего имени. Может, я и хотел ей представиться, но мои губы стиснула злость, как и руки на её шее.

Впервые я был зол на себя.

Здесь, внутри невероятно огромного дуба я со всей злость проорал:

– Мария! Тебя зовут Мария!

Расколотое дупло дуба могло сравниться размерами с ночным клубом. Зелёный свет пылающих ветвей заливал всё свободное пространство, а изодранная древесина могла бы стать трибуной для сотни человек, которые своими бы глазами взирали, как огромная раздувшаяся людская туша размерами схожая со слоном, неуклюжей поступью двинула в нашу сторону. Какие-то мгновения назад это существо было человеком по имени Хейн. Предатель своего рода, предатель своего народа. Сотни литров влитой в его тело чуждой крови изуродовали его кожу и тело, сделав похожим на вывернутые кишки со вздувшимися венами. На мерзком лице, напоминавшее оплавленную пожаром облицовку магазина, выпученные глаза ловили наши фигуры, накрытые зелёным светом. Уродцу понадобилось несколько шагов, чтобы оказаться возле нас и сразу же ударить рукой наотмашь.

Толстенный кусок бледного мяса с набухшими венами пронёсся над моей головой с глухим воем. Уклонившись от удара, мой двуручный меч из застывшей крови какого-то “кровокожа” ударил в ногу бесформенной туши. Плоть лопнула, показались тугие переплетения мышц, но ни единой капли крови не окропило кровавый пол. В тот же миг огромная рана скрылась под бледной плёнкой, образовавшей уродливый рубец.

Я успел ударить мечом еще пару раз, прежде чем Хейн вознёс свою вздувшуюся руку над своей головой для нового удара. Причинённые увечья бесформенную телу нельзя было даже назвать царапинами. Кожа затягивалась на глазах, делая монстра только злее и кровожаднее.

Мясной кулак Хейна обрушился на гладкий пол рядом со мной. Монстр вдруг гортанно завыл, теребя полопавшиеся в нескольких местах губы. Его что-то сумело потревожить. Сильно. Он даже крутанул головой, пытаясь разглядеть раздражителя.

Двуликая секира глубоко засела в жирной ноге Хейна, оставив после себя огромную полосу вспоротой плоти.

– Червяк! – орал Дрюня, – Как его убить?

Дрюня вырвал уродливую секиру и резко отскочил. Осси, рыжая воительница, с трудом удержалась на огромных плечах Дрюни. Она ловко вскинула лук и выстрелила дважды, отправив пару острых стрел в уродливое лицо. Стрелы пронзили вздувшуюся плоть и скрылись из виду, словно пару занос залезли глубоко под кожу.

– От меня толка никакого, – прокричала Осси, пытаясь удержаться на плечах гнойного война, кидающегося в новую атаку.

– Мария! – взревел я на всё дупло.

Для Дрюни его рывок мог стать роковым. При всей своей нелепости, бесформенности и неповоротливости, Хейн выгнулся и уже был готов ударить левой рукой. Он бы не промазал, угодил бы точно в Дрюню, но бесформенный гигант дёрнулся. Громадный кулак ушёл вверх, словно его рука была подвешена на невидимой посторонним глаз нити, за которую кто-то потянул.

Сработало…

Я был услышан.

Я смотрел на зависший высоко в воздухе человеческий силуэт. Зелёный свет мягкой тенью накрывал женское тело, затянутое кровавой коркой от кончиков пальцев ног и до самой шее, прячущейся под россыпью длинных дред. Женщина возвышалась над деревянным троном при помощи нескольких десятков мясистых труб, выходящих из кровавого пола и уходящие ей в спину, скрытую под уродливым плащом, сотканного из пары дюжин мужских лиц.

Я вновь взревел на всё дупло:

– Мария! Тебя зовут Мария!

Хейн снова дёрнулся, Дрюня увернулся и нанёс ответный удар, вспоров монстру под брюхом плоть. Между повисшей в воздухе женщиной и её ручным монстром есть прямая связь. Сражаться с Хейном глупо, его не победить. Мы сможем победить лишь остановив кукловода.

Лицо “кровавой мученицы” нахмурилось, окровавленные глаза с пляшущими на слизистой зелёными огоньками уставились на меня с таким призрением, словно я насекомое. Словно я – паразит.

– Нет! – взревела женщина в кровавом доспехе. – Меня зовут Аида!

– Ты обманываешь себя! В другой жизни тебя звали Мария!

– Не было никакой другой жизни, – отрезала она, но я заметил, как изменился её взгляд, как он наполнился сомнениями и стал шатким.

Хейн взвыл от боли, наполнив деревянную пещеру жутким гулом. Пожирающее ветви зелёное пламя колыхнулось, на мгновение скрыв от моих глаз Дрюня, наносящего новый удар секирой в пузо монстру.

Все удары Дрюниной секиры – укусы комара.

Я вновь поднял глаза на висящую в воздухе женщину. В ней что-то изменилось. Ощущение опасности сжало внутри меня все мышцы, словно их укололи иглой. Кровавая мученица что-то держала в поднятой над головой руке. Что-то опасное. Смертельно опасное.

Женский визг пронёсся через весь дуб и взмыл к небесам. Рука в кровавой корке выстрелила, швырнув какой-то предмет в мою сторону.

Я лишь успел дёрнуться, но и это меня не спасло.

В дымке зелёного тумана мелькнуло деревянное древко, мелькнул наконечник цвета человеческой кости. “Длань Праха”. Копьё, сделанное из кости отца Ансгара, летело точно мне в сердце. Но в момент броска “Кровавая мученица” дёрнулась. Бросок оказался не точным.

Острый наконечник из человеческой кости с лёгкостью прошил тяжёлый наплечник с ощерившимися клыками из заставшей крови и вошёл мне в плечо. Меня швырнуло наземь, недалеко от необъятных ног Хейна. Только сейчас я увидел Кару, схватившуюся зубами за “ногу кровавой мученицы”. Волчица спасла мне жизнь. Если бы она не прыгнула на парящую в воздухе женщину, копьё попало бы мне точно в сердце.

И лишь допустив мысль о смерти, меня всего скрутило…

За долгое время я почувствовал острую боль, заставившую меня взвыть и крепко стиснуть зубы. Все мои внутренние резервы крови хлынули к ужасной ране, но излечения и регенерации так и не последовало. Рана продолжала ужасно болеть, и становилось только хуже. Казалось, что два пальца макнули в бензин, а после вставили мне в плечо и начали там всё теребить, цепляясь за кости, за мясо, ногтями царапать мышцы.

Копьё медленно убивало меня, высасывая силы и не давая заживить раны. Я посмотрел на своё плечо. Наплечник был проломлен внутрь, и стал напоминать лобовое стекло после встречи с кирпичом. Несколько животных глаз рядом с проломом лопнули и потекли белковой струйкой по кровавой корке. Я схватился рукой за деревянное древко, торчащее из моего плеча, и попытался выдернуть копьё.

Невероятная боль заставила меня взвыть на всю пещеру. Меня словно охватило пламя, и принялось медленно пожирать, откусывая крупные куски плоти.

– Инга! Ты жива?!

Голос Ансгара наполнился тревогой. Я его не видел, лишь слышал подростковый голос, раздавшийся где-то в стороне. Я бросил туда взгляд, и тут же пожалел об этом. Сжал губы от злости, и дал боли отрезвить меня. Я вопил от обиды, и беспомощно смотрел, как Ансгар получает смертельный удар в грудь уродливым, разбухшим кулаком Хейна. Удар такой силы, что паренёк взмыл в воздух, пролетел десяток метров и замертво рухнул на алую гладь. Его меч укатился и скрылся в тени. Ансгар сделал три оборота, после чего замер, уткнувшись лицом в пол. Он отвлёкся на меня. В пылу битвы, он зачем-то отвлёкся на меня! Блять! Дерьмо! Сука! Глупость, стоившая ему жизни…

Я замер. Сделал глубокий вдох. Боль мылила картинку перед глазами, но в тусклом свете я мог различить огромную фигуру Хейна. Мог различить фигуры Дрюни с Осси на его плечах, и то, что они больше не атаковали неуклюжего монстра. Мои друзья отступали под натиском огромных кулаков. Секира рассекла облако зелёного цвета, и одно из содранных лиц (ставшее частью секиры) погрузилось в мягкую плоть на руке Хейна. В следующий миг тучный монстр нанёс точный удар. Ничто его не отвлекало, ничто ему не помешало. Он был под полным управлением “кровавой мученицы”, успевшей смахнуть с ноги Кару на пол и взмыть над деревянным троном еще выше.

Дрюня увернулся от тяжеленого кулака из взбухшего мяса и мышц. Но Хейн не промазал. Я видел, как Дрюня ошарашено отступил вбок, уклоняясь от удара, но бедная Осси оказалась точно на пути кулака чудища. Девушку словно сдуло с плеч как пыль и со всей силой швырнуло в стену. Она успела отрывисто взвизгнуть, и тут же умолкла, рухнув на глянцевой пол из крови. Хруст костей смешался с шуршанием кожаного доспеха и падением лука наземь. Обе руки и ноги были вывернуты в неестественной позе, которые я видел в автомобильных катастрофах, когда человека сбивала машина на скорости 90 км/ч.

Она еще дышала…

– Дрюня! – взревел я, игнорирую боль.

– Что?! – он перекатился вбок, увернувшись от очередного удара.

– Веди Хейна к этой бабе!

– Как? За руку?

Я ухватился за древко копья и потянул с новой силой. Плечо отдало болезненным хрустом. Хрустнуло всё: кровавые наросты, сама броня и мои кости. Костяной наконечник упорно не хотел поддаваться, засел в плече хуже занозы.

Зараза! Сука! БЛЯТЬ!

Ну хорошо… Я перевёл дух, перехватил древко чуть выше и надавил. Если нельзя вытащить, то можно попробовать протащить насквозь!

Волна боли ударила по телу. Меня словно потащило по раскалённому асфальту, оставляя за собой мазню из крови и стёртой кожи. Наконечник копья разорвал мышцы, раздробил лопатку и вышел с обратной стороны, разломив наплечник. Я снова перехватил древко еще выше, и снова надавил, просовывая древко сквозь плечо.

Копьё упало за моей спиной. Боль ушла, сменившись растекающимся теплом по телу.

Пока я вставал с пола, плоть на изувеченном плече затянулась.

Я обратился мысленно к Каре, и попросил её приготовиться.

Пока я поднимал копьё с пола, наплечник полностью восстановился.

Я крикнул Дрюне, чтобы он отвлёк Хейна на себя, а сам бросился в противоположную сторону. Дрюня пару раз врезал секирой по разбухшей туше, оставил пару глубоких ссадин и перекатился в бок, приковав к себе всё внимание уродца. Хейн сумел достать его, ударив кулаком точно в грудь. Дрюню отбросило, но его жертва была достаточной, чтобы Кара беспрепятственно взобралась на огромное тело Хейна, взгромоздилась ему на спину и прыгнула на парящего в воздухе “кровокожа”.

Всё это время “кровавая мученица” не спускала с меня глаз, но, когда волчица вцепилась ей в правую руку, её взгляд упустил мой приближающийся силуэт. Женское тело в кровавом доспехе, подвешенное в воздухе десятком пульсирующих труб, покачнулось, словно птица на ветру, а затем содрогнулось и взвыло от боли.

Те несколько секунд, что мне подарила Кара своим отчаянным броском на противника, позволили мне прицелиться и швырнуть копьё точно в цель.

Глава 4

Мучительное тление дубовой древесины отравило воздух и сделали его горьким.

В зелёной дымке, рождающейся из голодного пламени, пожирающее с небывалым голодом разлапистые ветки дуба, блеснуло тусклым росчерком древко копья.

Всё сложилось как ни как удачно. Копьё попало именно туда, куда и я и целил. Костяной наконечник вонзился в грудь “кровокожу” и пробил доспех. Будучи мёртвым, отец Ансгара – граф Петрас Лофказ – продолжал разить врагов своего народа.

Полость огромного дуба наполнилась оглушительным воем. Боль, пронзившая “кровокожа” отразилась и на его ручном зверьке. Хейн, этот разбухший кусок мяса, резко замер с занесённой рукой для удара. У его ног лежал Ансгар. Чудище хотело его добить? Раздавить, словно таракана, кажущегося еще живым? Постойте… Или мне показалось…

Я был поражён, после такого удара живое создание не вправе жить. Тело Юного правителя должно было превратиться в мешок с перемолотыми костями, но парень не просто уцелел. Он вскочил на ноги, схватил валяющийся на алой глади меч и бросился на онемевшего Хейна. Вздувшийся монстр даже не почувствовал в своём пузе окровавленный клинок молодого правителя, всё его внимание было приковано к пустоте, заполонившей его разум. Мгновение он стоял как статую, но как только “кровавая мученица” рухнула на пол, Хейн последовал её примеру. Желеобразная туша обмякла и повалилась на блестящий пол из глянцевой крови. Ансгар отскочил в последний момент, успев вынуть меч из бледной плоти толстяка и откатиться в сторону.

Не теряя ни секунды, я кинулся к “кровокожу”. Пол под ногами вдруг стал вязким. Твёрдость крови полностью исчезла, и мои ступни погрузились в густой гель по щиколотку.

Магия медленно разрушалась.

– Инга! – крикнул юный правитель. – Что происходит?

– Это ты мне ответь! – рыкнул я. – Хотя ладно, потом… Сейчас помоги Андрею и Осси!

Всё плохое, что могло произойти, уже произошло. Я лишь хотел спасти те немногие крохи прошлого, рассыпавшиеся у моих ног. Мне даже пришлось со всей строгостью запретить Каре приближаться к “кровокожу”, когда волчица была готова вгрызться женщине в глотку.

Подбежав к “кровавой мученице”, я упал возле неё на колени. Она еще была жива. Помята и бледна. Взгляд мутный, как у пьянчуги после недельного запоя. Она пыталась вытащить копьё, взявшись обеими руками за древко. Костяной наконечник пробил доспех в области сердца и целиком зашёл под проявившуюся между лопнувшими пластинами кожу. Моя ладонь в кровавой корке обхватила древко чуть выше её ладоней.

– Не надо, – сказал я, – Иначе копьё войдёт еще глубже.

Женщина моргнула и перевела взгляд на меня. Боль исказила её лицо, саван мученичества накрыл кожу бледнотой. Её руки прекратили сопротивляться моей силе, напряжение с древка пало, как и её ладони, упавшие в огромную лужу густой крови.

– Кто ты такая? – спросила она, выдавливая слова из глотки сквозь жуткое бульканье.

– Я хочу, чтобы ты вспомнила, кто ты такая. Тебя зовут Мария, ты помнишь? Мария…

– Мария… – прошептала она, и в её голосе чувствовалась теплота. – Мария…

Она вдруг нахмурила брови, взгляд прояснился и забегал по моему лицу, подмечая каждую деталь.

– Так звали тебя в прошлой жизни, – сказал я, продолжая крепко сжимать древко копья. – Мария.

– Мне больно…

– Так и должно быть. Вспомни, боль – наш учитель.

Белые зубы женщины стиснулись с хрустом, после чего её пальцы обхватили один из рогов на моём наплечнике, и она немного оторвалась от жидкого пола.

– Боль… – кашель оборвал её, но взгляд был настолько осознанным, что уже не было никаких сомнений в её памяти. – …дисциплина. Мария…

Женские глаза, залитые кровью, смотрели в мои, такие же, в которых белок окрасился в багровый. В блеске моих глаз она видела отражение своего лица, а я – видел своё в отражении её глаз. Гнев сменялся растерянностью, злоба – отчаянием.

– Неужели всё это правда? – спросила она.

– Да.

– Тогда… тогда я что, попала в ад?

– Для кого как.

– Червяк, – произнесла она, и её губы растянулись в материнскую улыбку. – Это и вправду ты?

Я мог не отвечать, она и так всё поняла.

– Я… я всё вспомнила, – глаза её словно вспыхнули, изумление растянула кожу лица. – Я всё вспомнила. Этот гнусный ублюдок поймал меня возле твоего дома. Я пришла к тебе ночью, хотела побыть с тобой. Он неделю держал меня в голой квартире. Обои были содраны, мебель пропахла сыростью и гнилью, а мои ноги постоянно мёрзли от холодного бетона. Я не могла позвать на помощь, у меня попросту не было на это сил. Или желания… Он через силу пичкал меня какими-то таблетками и заставлял запивать целые горсти скисшими соками. Я теряла сознание, а чаще становилась как овощ. А потом… потом…

Женские глаза вдруг уставились в небо над моей головой, и она оглушительно завыла. Сплетённые между собой злость и боль раздирали её глотку, рывками выбираясь наружу. Я вынужден был прикрыть её рот, положив ладонь на разинутые губы. Она моргала и мычала.

Мычала и моргала. Завертела головой, пытаясь скинуть мою ладонь. Я убрал руку.

– Этот ублюдок сварил меня! – прохрипела она, задыхаясь от безумия. – Этот ублюдок сварил меня в ржавой ванной, а я даже ничего не почувствовала. Лишь потом, когда смогла убежать. Когда оказалась на улице.

Чувствовалась рука моей матери. Она часто передавала дяде Денису упаковки, внутри которых звенели стеклянные колбы. Я мог только гадать, насколько сильные препараты она могла таскать домой из моей лечебницы. Главная медсестра. Главная везде.

Кровавые глаза вновь уставились на меня. В них медленно зарождалась злоба.

– Ты… ты убил меня! Ты задушил меня в тот день!

– А ты хотела бы дальше жить?

– Ты убил меня! Сволочь! Ублюдок!

Женское тело в кровавой корке вдруг охватила судорога. Она вся затряслась, но тому виной не было копьё, торчащие из её груди. Злость. Она затряслась от злости и ненависти ко мне.

– Ты забрал мою жизнь!

– Я проявил милосердие.

– Иди ты к чёрту, ублюдок, со своим милосердием!

Сжав губы, я выпрямился и обхватил древко копья двумя руками. Её тело не успокаивалось, продолжало колотиться в агонии злобы. Мне хотелось надавить со всей силой, чтобы наконечник копья пробил спину и погрузился в лужу крови.

– Откуда ты? – прорычал я, глядя в её обезумевшие глаза. – Где обитают “кровокожи”? Отвечай, или я убью тебя!

– Убьёшь меня, – зло процедила она сквозь липкие от слюны зубы, – и ничего не узнаешь! Вынешь копьё – и вы все умрёте в один миг! Я бы могла тебе всё поведать, мой плащ мог бы нашептать тебе дорогу, указать путь. Но мне зачем это?

– Ты одна из нас?

– Кто! Я? Как ты там меня называл – Паразит? Нет, мой хороший, это ты паразит!

Её тело всё также продолжало колотиться в густой луже крови, но на смену злости пришёл смех. Заливистый смех отражал иронию, а широкая улыбка – снобизм. К моему сожалению, у моих ног лежала не та Мария, которую я помню по прошлой жизни. В отличии от Дрюни, она была полна ненависти ко всему миру и готова была всех истребить, кто осмелился встать на её пути. Она упивалась своей силой. И даже не допускала мысль о смерти, которая над ней нависла так же реально, как и “Длань праха”.

Прах. Мне стоило лишь надавить на древко, как всё, что нас окружает, обратиться в прах. Рассыплется песком, погребя под собой все тайны. Мой путь оборвётся в этой точке, оставив меня с болью в душе и сотней вопросов. Этот мрачный вечер не имеет права закончиться на столь печальной ноте.

Звериный глаз на моём наплечнике нервно озирался по сторонам, транслирую мне замыленную картинку, словно я всматривался сквозь мутное стекло в чью-то квартиру. И если бы это был человеческий глаз – деталей было бы не разобрать. Но звериный глаз, невзирая на окружающий нас мрак, прекрасно улавливал детали. Я видел, как в свету зелёного пламени Дрюня с Ансгаром подбежали к Осси. Как они рухнули на колени возле её переломанного тела. Как что-то нашёптывали ей на ухо. Кара кружила рядом, изредка бросая взгляд сожаления в мою сторону.

Я мог бы вынуть копьё…

Или вогнать глубже… и всё обратится в прах.

– Ну! – гаркнула на меня “Кровавая мученица”. – Что ты выбрал, паразит?!

– Я выбираю жизнь. Да, ты не ослышалась. Я подарю тебе жизнь…

Чуждый смех хлынул в мои уши. Я выпустил древко копья, опустился на колено возле женского тела в кровавом доспехе. Наполненные кровью глаза на мгновение вспыхнули радостью с тенью победы, но я развеял тень, когда в моей ладони вырос кинжал из моей собственной крови.

– Ты не считаешь себя паразитом? – спросил я, заглянув ей в глаза.

– Нет! – наглая улыбка нервно подёргивалась на её уверенном лице, но привкус сомнения вдруг отдал кислым. Побледневшее лицо скривилось.

– Я покажу тебе, кто ты есть на самом деле!

Всё её тело содрогнулось, но не от смеха, и не от злости. Три удара кинжалом проломи крепкую броню на животе “кровокожа”. В образовавшееся отверстие я просунул ладонь и отковырял куски брони, как тонкий лёд, обнажив кожу.

– Что ты делаешь? – хрипела женщина, кинув обезумевший взгляд на мои руки.

– Пытаюсь докопаться до истины.

Кровавое лезвие, изрытое трещинами и крохотными кратерами, вонзилось в плоть, заставив “кровокожа” взвыть от боли. Я надавил сильнее, топя лезвие целиком в её животе.

Она больше не улыбалась, и не строила хищные глазки. Снобизм был полностью смыт страхом неминуемой смерти, однако на смену ему пришло оцепенение и безнадёжность, утопившая женские руки еще глубже в крови.

“Кровокож” взвыл еще громче, когда моя ладонь в перчатки из застывшей крови погрузилось к ней в живот. Я нащупал липкие кишки, крепко обхватил их и выдернул наружу.

Бледный канат плоти с витками из голубых вен блеснул зелёным светом, когда я расправил его перед её лицом. Женские губы шевелились без устали, но ни единого слова не прозвучало внутри расколотого дуба. Я видел, как её глаза скользили по кишкам, в поисках ответов. Но она боялась задавать вопросы. Она боялась узнать правду. Боялась уверовать в реальность.

– Мария, – прошептал я, – ты такой же паразит, как и я.

Я разрубил кишки надвое кинжалом. Тело женщины содрогнулось, но она была живее всех живых. Лицо подрагивало, глаза продолжали наблюдать, словно наполнились любопытством, которое жаждало открыть истину.

Обеими руками я сдавил кишки, и левой ладонью начал выдавливать содержимое наружу как пасту из тюбика. Из распоротого конца на тело женщины выплеснулся сгусток крови, вслед за которым показался кончик скользкого червя. Голова паразита. Блестящая, извивающаяся, белёсого оттенка и вся перепачканная кровью.

Мария лишь раскрыла рот от изумления.