Читать книгу: «Червь-2»

Название: Червь-2

Автор(-ы): Лагутин Антон

Ссылка: https://author.today/work/265030

Глава 1

Здесь очень тесно.

Мне сразу же вспоминается тот день, когда эта женщина, называющая себя моей матерью, заставила меня залезть в чемодан. Она настояла на том, чтобы я не спорил, иначе мы не выберемся из этого ада живыми. Только встав на мысочки, я мог своим лбом дотянуться до её пояса. Только свернувшись калачиком, я смог уместиться в тесной дверце чемодана. Я снова оказался младенцем, что покоился в тёплом утробе матери, с нетерпением дожидаясь свободы. Она закрыла чемодан. Тьма и духота.

Та женщина, что всем говорила какая она заботливая мать, прошептала мне в узкую щёлку: молчи и ничего не говори. Всё что я мог – дышать. Вдыхать горячий воздух, в котором концентрация кислорода была меньше, чем требовалось моему юному организму. Кисловатый запах старинной кожи напоминал мне о высокой цене молчания.

Всё просто. Есть только одно правило. Всё что от меня требовалось – молчать.

Как же там было тесно.

Но здесь, между шершавей костью черепа и тёплым мозгом не то чтобы тесно. Здесь ужасно некомфортно. Я не то чтобы не в своей тарелке, я вообще не на своём месте! Я так сильно привык к глухим ударам сердца, к бульканью перевариваемой пищи, что свист воздуха, проходящего сквозь женские ноздри, меня выбешивает основательно!

Вдох-выдох.

Поток воздуха трётся о стенки носоглотки создавая вой, похожий на завывание ветра, что просачивается в комнатушку сквозь прохудившееся окно холодной зимней ночью.

Я не могу уснуть. Я не могу думать. Я не могу молчать. Мне некомфортно! Вы слышите меня?

МНЕ НЕКОМФОРТНО!

Всё повторяется… Круговой цикл моей жалкой жизни снова схватил меня в свою орбиту и крутит по кругу.

Крутить и крутить. И я как будто снова оказался на той жёсткой койке в душном купе.

В ту ночь я мчался в поезде со скоростью 120 километров в час где-то на окраине нашей великой страны. Я ворочался третий час к ряду, не в состоянии целиком отдаться глубокому сну. Простыня успела пропитаться потом, а своё одеяло я одолжил соседу – он быстро остывал.

Еще до наступления темноты мы с соседом приятно общались, употребляя всевозможные спиртные напитки. Прикид у него – огонь! Серая майка с изображением пухлой бабы, у которой бокал пива зажат между огромных сисек. Голубые треники. Серые носки. Он по-пацански ставит ногу на диван и протягивает мне пачку сигарет.

Мы сидим напротив друг друга. Между нами столик с металлической окантовкой, а за окном мелькают голые деревья и мёртвые поля, устланные белым снегом. Сосед своим внешним видом вызывает у меня мерзопакостные ощущения: он тощий, бледный, дерзкий, пахнущий древними носками и никотином, пропитавший все его зубы до коричневой желтизны.

– Куришь? – спрашивает он.

– Здесь нельзя.

– Что ты как маленький, – недовольно заявляет он, глядя на меня с хитрым прищуром.

Когда он кладёт свой щетинистый подбородок себе на колено, я вижу, как из его зияющей дырени между ног вываливается бледное яйцо, покрытое свалявшимися волосами. Он просовывает пальцы в дырку и слегка оттягивает клетчатые семейники, тем самым пряча свои причиндалы.

Мы чокаемся.

Я закидываю стакан, обжигаю себе глотку, и мой сосед уже не такой гадкий, как мне казалось вначале нашего знакомства. Он снова протягивает мне пачку, но тут же вспоминает мой ответ и деловито её отводит в сторону.

У нас на столе много закуски. Тут и солёные огурцы, тут и кислая капуста. Есть селёдка и шпроты в клюквенном соусе. Я закусываю всем поочерёдно.

Водка. Закуска. Повторить.

Стакан за стаканом.

Сосед зажимает сигарету губами – и меня это напрягает. Затем он встаёт, распахивает узкую форточку окна – и меня это уже парит. Прикуривает сигарету, делает тягу, выдыхает дым, часть которого возвращается в купе, и когда тонкие струйки затекают мне в лёгкие – меня это уже бесит!

– Здесь нельзя курить, – я спокоен, держу себя в руках.

– Не парься, – говорит он, – я всегда так делаю.

Может, мне действительно последовать его совету и перестать парится? Я сам хочу курить и с удовольствием припал бы сейчас губами к серому фильтру, но мои принципы не позволяют вот так брать и нарушать установленные правила. Какой я зануда! Я беру бутылку водки и наполняю два стакана. Два гранёных стакана, вздрагивающих на каждом стыке рельс.

Выбросив окурок, он возвращается на место. Когда он протягивает руку к стакану, я вижу пучок серых волос, вывалившихся из его подмыхи. Я не только их вижу, но и ощущаю. И запах никотина уже мне не кажется столь мерзким. Когда мы уже практически чокнулись, он вдруг говорит:

– Постой. Меня эта рыба уже заебала.

Это ты меня уже заебал своими вредными привычками, своей неопределённостью и, просто, своим несерьёзным отношением к гигиене! Мне хочется его придушить, вставить стакан ему в глотку, а внутрь стакана, как в вазу, напихать сигарет и наслаждаться видом прекрасного “букета”, торчащего из раскрытых губ. Но пока он ковыряется в своей сумке, я делаю обжигающий глоток, закусываю селёдочкой, и мой сосед уже не кажется мне таким уж конченым мудаком.

Водка. Закуска. Повторить.

Стакан за стаканом.

– Да куда эта тупая пизда положила пачку?! – это так он ругает свою жену.

Пока мы ехали, он успел её вспомнить раз пятьдесят, и каждый раз недобрым словом. Он любит её, и любит своих детишек. А еще он любит свою любовницу и её детишек, которые, кстати, от него. У него два кошелька – один на каждую семью. И для него каждый кошелёк – отдельная жизнь, которой он не просто наслаждается, а получает кайф. Обалдеть! Я не могу и одну жизнь прожить правильно, как хочет моя мать, а тут оказывается, что есть люди, которые спокойно себе проживают несколько жизней, и всё, что для этого нужно – работать вахтой.

– Живём один раз, – говорил он тогда, – надо всё попробовать.

Выложив на потрескавшийся линолеум практически всё содержимое сумки, он облегчённо выдохнул. Выудил плоскую упаковку с надписью: “копчёный бекон”. Взявшись за уголок упаковки зубами, открыл её, и достал тонкую полоску жирного мяса.

– Будь здоров! – говорит он, закидывает стакан и сразу же, словно птица кормит червячками своих птенчиков, поднимает руку над головой и опускает тонкую полоску мяса себе в глотку.

Бекон – вкусный и скрытый убийца. Когда вы его жуёте – по факту вы его не пережёвываете. Ваши зубы всего лишь мнут миллионы тонких прожилок, оставляя полоску мяса целой. И вот, когда ваш мозг уже думает, что пища готова к поглощению, вы допускаете роковую ошибку. Вы глотаете. Пытаетесь заглотить и давитесь.

Кашляете, пытаясь выгнать из себя застрявший кусок и снова давитесь.

Давитесь и давитесь.

Сосед покраснел. Задёргался. Своими граблями смахнул со стола стакан и пачку сигарет. Сам свалился на пол, но умудрился встать на колени. И кинуть на меня умоляющий взгляд.

Я, не проявляя никакого сожаления, наливаю себе стакан тёплой водки, цепляю вилкой кусочек холодной селёдки и говорю:

– Твоё здоровье!

– Гх-х… – отвечает он, засунув пальцы в рот.

Сам себе он точно не поможет, только с посторонней помощью можно вытащить застрявший кусок мяса. Я вижу, как от страха он кусает свои пальцы, которыми пытается вытащить ускользающий кусок бекона. Его глаза покрылись красной паутиной и уже начали закатываться за веки. Кожа на лбу посинела. Затряслись руки. Я поднимаю с пола пачку сигарет и прячу в карман.

– Гх-х… – говори он.

– Не парься, – отвечаю я, – я всегда так делаю.

На адреналиновой тяге он умудряется встать на ноги, залезть на стол и спрыгнуть на пол. Ну не долбаёб? И что вообще это был за пируэт?

За дверью, там, в коридоре, раздался тяжёлый топот. Что-то, стуча каблуками о мягкий ковёр, двинулось в нашу сторону.

Когда проводница распахнула дверь, я уже сидел возле соседа, делая вид, что помогаю. Она наклонилась, посмотрела на безжизненное тело. Затем посмотрела на меня.

– Что с ним? – спрашивает она.

– Подавился…

Она спрашивает:

– Он мёртв?

– Он мёртв.

Проводница тогда сказала, что так бывает. На каждый сотый маршрут кто-нибудь да умирает. Это у неё такая статистика, типа – сто к одному.

– Как правило, – говорит она, – случается инсульт. Бывает остановка сердца. Как правило, все смерти неожиданные. Как по щелчку пальцев. Щёлк – и нет человека. Щёлк – и вот он валяется на полу, синий, остывающий, и все узнают, что у него было две семьи. Тайна всегда становится явной. Факт.

А потом, она еще сказала, что ничего страшного, но вам (то есть мне и моему мёртвому соседу) придётся вместе доехать до конца маршрута.

Я выпучил глазки и охуел. И даже пол литра влитой в меня водки не дали мне спокойно принять эту чудовищную новость. Может мне еще с ним рядом лечь?

– Вместе? – спрашиваю я, не скрывая полного охуевания.

– А что вы хотели?

До конца маршрута еще где-то сутки. Сутки, мать вашу! Сутки. И всё, что мне сейчас хочется – ехать с живыми людьми. И этой пухлой проводнице я так и говорю:

– Я хочу ехать среди живых людей!

– У нас нет свободных мест, – говорит она, пропихивая свой зад в купе.

Затем закрывает за собой дверь и говорит:

– И я буду вам очень любезна, если вы не будете про этот инцидент распространяться.

– Но это неправильно…

– Поймите, если мы сделаем остановку, запросим наряд полиции, скорой помощи – пройдёт время. А для нас время это не только деньги, но и имидж.

– И что? – спрашиваю я.

– Поймите, – она поправляет на шее белый платочек, неумело скрывающий её третий подбородок, – если остановим наш поезд – остановятся другие, едущие за нами.

Мой сосед всего лишь хотел закусить водку чёртовым куском сала!

– Если остановятся десять поездов, – она цинично продолжает мне рассказывать про убытки, которые понесёт железнодорожная компания, если они решат “избавиться” от тела, – сдвинется график. Если сдвинется график – фирма понесёт убытки, имиджевые потери.

– Но он умер!

Она поправляет серую пилотку на своём чёрном кусте волос, блестящего от десятка слоёв лака, и говорит:

– Формально, пока поезд едет, ваш сосед жив.

– Но он мёртв! Или вы хотите сказать, что я могу сесть и продолжить с ним выпивать?

– Формально.

И вы знаете, после того как она помогла мне уложить моего соседа на его койку, после того, как она принесла накрахмаленные простынь и пододеяльник, которыми я накрыл своего соседа, формально я продолжил с ним выпивать.

Но ночью мне так было неудобно лежать на своей твёрдой постели, что я решил поменяться местами с соседом. Я переложил его на своё влажное от пота бельё и улёгся спать на его место. И сейчас я думаю, что мне стоит поступить так же. Да и нечем тут мне питаться. Я могу, конечно, начать жрать мозги бедной девчонки, но какая мне от этого польза, когда я могу поселиться в тёплых кишках и жить там, не причиняя вреда организму.

Струясь как ручеёк, я ползу по шершавой кости в сторону глаза. Ползу медленно, стараясь сохранить связь с мозгом. Ползу, оставляя за собой густой след молофьи, при помощи которой та самая связь и существует. Своей тонкой головой нащупываю тугой узловатый тросик. Наматываюсь на него. И ползу вперёд, впихивая своё утончённое тельце в узкий проход, ведущий прямиком к глазу. Я словно врываюсь в туннель метро, сидя в пустом вагоне, после того как заснул и уехал в депо. Я как ребёнок, что прыгнул в водяную горку и радостно понёсся в объятия темноты, но дух захватило с такой силой, что я описался и зарыдал.

Я упираюсь в слизистую глаза. Ползу по влажному шарику, огибаю его, и чем ближе я к свободе, тем сильнее окружающие меня мышцы давят на моё тельце. Они давят с такой силой, что я ощущаю пульсацию крови в венах. Я ощущаю боль и дискомфорт. Но не смотря на всё, у меня получается протиснуться сквозь веки, нащупать влажный слезный канал, и уже от него, вдоль носа, я подползаю к губам, оставляя за собой блестящий узкий след. Связь с девичьим сознанием есть, но она хрупкая, и в любой момент может оборваться.

Передо мной распахиваются губы как врата. За ними белые зубы, розовый язык. Повсюду слюни, но меня они не пугает! Наоборот! Я целиком проваливаюсь в рот и, искупавшись в луже густой слюны, проскальзываю в глотку. Затем в пищевод (главное не попасть в гортань).

В желудке – еще не успевавшая целиком перевариться пища. Кислота. И спустя несколько секунд – моя молофья. Я уже в нескольких шагах от дома. Я так устал. Мне хочется поскорее залезть в кишки, укутаться тёплым одеялом мягких фекалий и быстро провалиться в сон. Но моим мечтам не суждено сбыться. Твою мать! Опять!

Как только я испустил молофью, обрёл полный контроль над разумом девчонки, – в ту же секунду я слышу:

– Червячок!

Бля, меня спалили!

Открыв глаза, я вижу возле себя ошарашенного Отто, смотрящего на меня с широко раскрытыми глазами. Какого хрена! Я так и говорю:

– Какого хрена! Ты что, подглядываешь за мной?

Он начал мямлить и оправдываться, как подросток, пойманный своей мамашей за онанизмом. Одеяло валялось на полу, и я уже начал представлять: что-то он там разглядывал, но тут же расслабился, увидев белую повязку, окутавшую мою грудь.

– Ах ты засранец!

Я хватаю его за шею, спрыгиваю с кровати, и мы вместе валимся на пол. Чуть придушив его, спрашиваю:

– Ты что, дрочил, глядя на меня?

– Он хрипит, хватает меня за руки, пробует их отвезти в сторону, но не тут-то было, хватка у меня железная.

– Я… – произносит он, задыхаясь, – я…

– Что: Я? Ты дрочил?

– Я ничего не делал… меня отец послал тебя разбудить…

– Никакого червячка ты не видел! Понял меня?

– Но я видел, как из твоего глаза…

– Нихуя ты не видел! – и встряхиваю его, хорошенько, чтоб выбить всё дерьмо, что успело скопиться в его голове. – Понял?

– Но червячок…

Блядь! Тупой пиздюк!

– Ты ничего не видел, это была сопля, длинная!

– Но она из глаза…

Мне хочется его отпиздить, врезать как следует, вырвать язык! Так, стоп, это уже перебор…

– Отто, – говорю я спокойно, – тебе показалось. Нет никакого “червячка”! Хорошо?

Он открыл рот и прохрипел: хорошо.

– Ну, вот и славно.

Я медленно слезаю с него, но в этот момент дверь в комнату открывается. Отец Отто!

– Что случилось? – спрашивает он. – Я слышал шум. Отто, ты почему лежишь на полу?

– Мы играли, – улыбнувшись, я начинаю сочинять очередную небылицу. – Играли в слона.

– Играли в слона… это что еще за чудо?

Отец Отто явно удивлён. Видимо, они не то чтобы не видели ни разу слона, но даже и не слышали о таком звере.

– Это не “чудо”, а игра, и Отто в ней победил меня. Верно, шкет?

Я протягиваю ему руку. Он хватает меня за ладонь и начинает подниматься.

– Победил, – он напуган, растерян, но, посмотрев на меня, добавляет: – Победил её, пап. Я победил!

– Ладно, Отто, пойдём. Инге нужно одеться, – он перевел взгляд на меня, и с присущей отцовской теплотой говорит: – Твои грязные вещи мать забрала в стирку. Но у неё для тебя приятный презент. На стуле найдёшь одно из её любимых платьев. Ну, когда она была молода… Одевайся и мы ждём тебя. Завтрак стынет.

Они вышли из комнаты, а в голове у меня только и крутиться – платье-платье-платье. Блядь, да какого хера! Еще и платье носить? Я подбежал к стулу, осмотрелся. Ничего! Вещей моих нет! Только грёбаное платье, которое я быстро скинул на пол. На мне белая повязка вместо лифчика, и трусы. И в таком виде даже мне будет стыдно выйти на люди. Ну что же, платье так платье.

Подняв с пола платье, я примерил его к своему телу. В голове всплыли образы музыкальных кумиров, позволявших себе на концертах выходить в подобных вещах. Они были крутые, но только до тех пор, пока не вышибали себе мозги или не отправлялись в бесконечный сон после очередной передозировки наркоты. Слабаки! Я вот смог устоять! Встать на подоконник и устоять! Может, я и не рок звезда, но это платье – белое, облегающее, доходящее до колен, с двумя тонкими лямками, – было мне к лицу. Однозначно, при первой возможности, я его сменю.

Одевшись, я выхожу в кухню. Запах горячей еды сразу же сводит меня с ума. В кишках совсем нет еды, а та, что переваривается в желудке, не сможет нас прокормить. У меня закружилась голова, тело охватила еле заметная судорога, словно у меня поднялся сахар, и, если я немедленно не сделаю укол инсулина – упаду в обморок.

– Инга, присаживайся, – увидев мою растерянность, мать вежливо приглашает меня за стол.

Отец поставил рядом с Отто стул и указал мне на него рукой. Круто, у меня будет офигенная компания! Я хочу жрать, пить, и меня никто не остановит!

Я ныряю за стол. Хватаю ложку и вижу в тарелке кашу. Настроение моё быстро опустилось, как хер при виде ляжки сморщенной старушки, но ничего страшного, и это сойдёт.

Только я успеваю пару ложек сунуть себе в рот, как отец спрашивает:

– И как ты собралась искать Роже?

С полным ртом я отвечаю:

– Пока не знаю. Пойду по дороге, следом за “Кровокожами”, а там тропинка приведёт куда надо.

Мать не выдерживает и начинает истереть:

– Но ты можешь заблудиться, потеряться! Дикие звери…

Блядь, можно мне спокойно поесть? Пожалуйста, заткнитесь! Дайте мне пожрать!

– Она не заблудится, – говорит отец, – лес – её второй дом. Правда? – и смотрит на меня.

Заебали…

– Правда! – и кусочки каши вываливаются из моего рта.

Отто захихикал, а я даже не обратил внимание.

– Доедай кашу, – говорит отец, – и пойдём к Эдгарсу. Он тот еще путешественник. Обследовал все леса в округе, регулярно ходит в соседнюю деревню. Он наш портной. Всегда возвращается с качественной кожей: крепкой и мягкой. Хотя, чаще мы ему сами приносили кожу, ну ту, что срезали с коров и свиней, а теперь, когда Роже с нами нет, я уже и не знаю из чего мы будем делать сандалии, да одежду на листопад. А листопад уже не за горами…

Я не знаю. Честно, я не ебу из чего вы будете делать свои шмотки. Мне похую! У меня просто свербит в одном месте из-за того, что где-то спокойно себе путешествует баба, осмелившаяся обозвать меня паразитом. И, к тому же, занимающаяся киднепингом! Вот сука! Я этого так просто не оставлю! Я обязательно тебя найду. Найду и придушу!

Глава 2

Ну вот и позавтракали.

Тёплая кашка провалилась в желудок и уже готовилась ворваться ко мне в кишки. Конечно не кусок сочного мяса, но что поделать, и так сойдёт. У меня было желание попросить “кишхелу”, которую Отто уплетал за обе щёки, но соседство с твёрдыми орехами ничего хорошего мне не сулит. Это как лежать на острых и шершавых камнях, которые непросто впиваются в твою плоть, а медленно рвут её на тонкие лоскуты.

В области живота всё напряглось. И я даже знать не хочу, что последним употребляла Инга, но если я не спущу давление, кишки лопнут вместе со мной.

Я тихо пускаю шептуна, а когда первые нотки начинают играть в воздухе, зажимаю нос пальцами и говорю:

– Фу, Отто, ну ты и засранец!

Поначалу никто ничего не понял. Все смотрели на меня продолжая завтракать. Но когда отец учуял мой аромат, тут такое началось. Это был полный пиздец. Отто зачем-то выскочил из-за стола и попытался убежать, но не тут то было. Я реально подумал, что батя сейчас прибьёт мелкого пиздюка. Уже хотел вступиться за него, но не стал. Да и не успел бы. Мне хотелось до конца насладиться происходящим. Не фонтан, но хоть что-то.

Отец отвесил смачного подзатыльника шкету и приказал вернуться за стол. И всё.

– Это не я, – хныкал Отто.

– А кто? – кричал отец. – Сколько раз я тебе говорил, чтобы за нашим столом не было ни каких игр! Решил выпендриться перед Ингой?

– Это не я!

Я так и вижу, как пацан напрягается из-за волны несправедливости, беспощадно смывшей его в океан позора. А я, вместо того, чтобы проявить чуточку сострадания, перданул еще разок, но слабее. Мне необходимо было очистить кишки от газов, вызывающих у меня дикий зуд.

Сделав вид, что я сыт и доволен, я встал из-за стола. Мать Отто смахнула посуду в деревянный тазик, похожий на раздутое ведро, и, прежде чем удалиться с кухни, спросила нас:

– Может добавки?

– Нет, – ответили все хором.

– Инга, пойдём, – говорит отец, – я кое-что приготовил тебе в дорогу.

Мы переместились в комнату, где отец протянул мне кожаный мешок, похожий на рюкзак. По весу – лёгкий.

– Что там? – спросил я.

– Твоя маска, и еще кое-что.

Тут он подмигнул мне, но я вместо того чтобы улыбнуться в ответ, открыл рот и сказал:

– Бля, точно! Я совсем забыл про маску!

Мужчина резко прекратил улыбаться, и уже смотрел на меня с подозрение.

Ну да-да! Я всё никак не могу привыкнуть к тому, что я девушка. Двадцатилетняя девушка с плоской грудью!

– Инга, я надеюсь, что ты полностью осознаешь все риски…

– Полностью. Деваться некуда.

– Ну как же “некуда”. Оставайся! Будешь, как и раньше, усмирять животных, помогать в разведении.

О Господе, я еще выступал и в роли свахи? А природа что, не сможет без меня? Нет? Бычку надо указывать, куда сувать свой стручок? После таких новостей, желание съебаться у меня резко возросло. Ни осталось никаких сомнений, что я поступаю верно.

– Нет, – категорично заявил я. – Главное сейчас – убить эту… ох… Главное сейчас – спасти Роже и как можно быстрее вернуть её домой.

– Да-да, тут я с тобой согласен. Но если вдруг мы потеряем и тебя, – он отвернулся в сторону. Походу дела решил смахнуть слезу, что успела блеснуть на его глазу, – деревня может исчезнуть. Ты понимаешь?

– Понимаю-понимаю. Не переживай, всё будет хорошо.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Ну хорошо, ты меня успокоила. Ладно, пойдём во двор. У меня к тебе есть просьба. Последняя.

– Крайняя…

– Крайняя?

– Ну да, я же вернусь, так что просьба твоя не последняя. Понимаешь?

Даже не попытавшись убрать с лица нагромоздившуюся кучу сомнений, он рукой указал мне на дверь, и мы вышли из комнаты. А затем вышли во двор.

Уличный воздух был пронизан вонью кирпичного коровника, возле которого огромные кучи навоза сушились третий день на солнце. Я не могу сказать, что воздух дурно пахнет и меня от этого воротит. Нет. Люди ко всему привыкают. Страшно, когда ты начинаешь наслаждаться ароматами фекалий и гнили. Набрав полную грудь воздуха, я слегка содрогнулся от удовольствия.

Оказавшись во дворе, отца сразу потянуло к стойлам, где ютились корова и свинья. Ночью я подумал, что меня конкретно плющит. Я испугался, приняв происходящее за галлюцинации, вызванные моим недавним проживанием вблизи девичьего мозга. Ну кто его знает, как молофья может повлиять. Мало ли. Но когда я успокоился и понял, что с моим телом всё в порядке, я начал вслушиваться. Я точно слышал мычание и хрюканье, но ни это меня напугало. Меня напугало то, что я понимал их срач. Корове не нравилось, что свинья вечно ссыт и срёт в своём загоне, ну а свинья выдвигала аналогичные претензии корове. И вот, они пол ночи пытались выяснить, кто из них начал первым.

Пока я завтракал, животные молчали, но, когда отец потопал в их сторону, пластинка снова заиграла.

Вначале свинья пустила тугую струю мочи, а вслед за ней, корова навалила груду горячих лепёх. Я не удержался и прокричал:

– Свинья была первой!

Отец замер. Обернулся. Медленно спросил:

– Что?

– Свинья нагадила первой, – и зачем я это сказал?

Не знаю, что там подумал батя, но он отвернулся и пошёл дальше. Поравнявшись с загоном, он говорит мне:

– Как ты понимаешь, без Роже я не смогу… Как бы это сказать… – он начал подбирать слова, но я быстро понял, что за проблема нарисовалась в его жизни. – Я не смогу срезать с коровы мясо и при этом оставить её в живых.

Да ты даже и не попробовал!

– О да, я это прекрасно понимаю. И что ты хочешь от меня?

– Корову сегодня в любом случае придётся забить, – бедное животное, и он так это говорит, как будто это всё из-за меня происходит, – и мне бы хотелось, чтобы она, – тут он приблизился к корове и нежно погладил её по голове, водя ладонью между коротеньких рожек, – не испытывала боли. Три зимы кормила нас.

Ну ты еще зарыдай.

Своим огромным лбом он прижался к голове коровы и зарыдал, но так, чтобы я не слышал. Начинается! Здоровый мужик, а плачет как дитя.

Он шмыгнул носом, утёр низом рубахи лицо. Повернувшись ко мне, говорит:

– Поможешь, в последний раз.

Ну тут не поспоришь. Для коровы это точно будет в последний раз.

– А что я должна сделать? – ага, у меня уже получается использовать женский род!

– Ну… как ты всегда делаешь…

– Как я всегда делаю? – обожаю эту игру. Но я реально не знаю – как я это делаю!

– Инга, мне сейчас не до шуток.

Действительно? А я так не считаю. Мне кажется, что ты и не прекращал шутить ни на секунду. Ладно-ладно, надо помочь мужику в трудную минуту.

– Да я прикалываюсь, – говорю я, подходя к корове.

– Подожди, – говорит отец, – дай сперва вытащу её во двор.

Провозившись минуту, отец подвел бурёнку к столбу и накинул ей верёвку на шею.

– Всё, – говорит он, – можешь приступать.

Так… Как там это делала Роже – водила рукой, закидывала голову и что-то бормотала. Интересно, вот это бормотание имеет какой-то смысл или это побочный эффект от применения магии? Сейчас узнаем!

На блестящей влажной плёнке чёрного коровьего глаза виднелось отражение, в котором я вскинул руку над рогами и начал рисовать круги. Раздалось мычание, животное чуть дёрнулось. На землю вывалилась очередная порция навоза.

– Что ты делаешь? – раздалось откуда-то сбоку, а может быть и снизу. Я сразу и не понял, но голос звучал так, как будто говоривший держал металлическое ведро перед губами. Мне показалось, что говорил отец.

– Как что, – отвечаю я, – пытаюсь усыпить корову.

– Ты это с кем говоришь?

Открыв глаза, я вижу отца, уставившегося на меня с таким прищуром, что его глаза с трудом заметны между складок кожи.

– Это я всем говорю. Настраиваю себя на работу.

– Да, ну ладно. В прошлый раз ты молча всё делала. Приложилась лоб к корове и готово.

Точно! Я же помню эту историю.

На блестящем глазу свиньи, продолжающей ссаться в своём загоне, моё отражение приблизилось к корове, схватилось обеими руками за рога и прижалось лоб в лоб.

– Ты что делаешь? – снова слышу я. И в это раз я понимаю, что со мной говорит корова.

– Хочу отправить тебя в вечный сон.

– Я буду спать? Но я недавно проснулась. Я не хочу спать!

–Спи!

– Не буду!

– Спи!

– Не хочу!

Да бляха муха! Как же тебя усыпить? Есть один вариант. Мерзкий и противный. Вылезти изо рта Инги и быстро проскочить корове в рот, затем в кишки, и, овладев телом, приказать корове спать. Я прям вижу, как сливаюсь с коровой в “французском поцелуе”, скольжу по языкам, пытаясь сменить тело. Фу! Нет! Я так не могу…

Должен быть другой вариант!

Так, стоп!

Ага, точно-точно. Закрыв глаза, я отправился в чертоги Ингиной памяти. Откатил плёнку на пару дней назад, и остановился в том месте, где отец привёл Ингу во двор, упрашивая в очередной раз усыпить корову. Я тогда стоял как сейчас – перед коровой, взявшись за рога, приложившись лбом, – а дальше память обрывается. Пиздец. Словно всё стёрли.

Последний раз я испытал похожее разочарование, когда в подростковом возрасте привёл домой друзей. Мы сели напротив телика. Все в предвкушении, комната быстро наполнилась запахом возбуждения. Мы нервничали. Трясущейся рукой я вставляю VHS кассету в видик и нажимаю кнопку “play”. На наших взмокших лицах играет отражение зернистой картинки. Играет и играет. И больше ничего не играет. Перемотав вперёд, наконец-то появляется изображение, и это оказывается серия очередного говёного сериала, которыми засматривалась моя мать перед сном!

МАТЬ СТЁРЛА МОЮ ПОРНУХУ! СТЁРЛА НАХУЙ ВСЁ И ЗАПИСАЛА ОЧЕРЕДНОЕ ГОВНО!

Вот так и сейчас. Кто-то или что-то стёрло всё из памяти. Следующие кадры – отец благодарит Ингу, а корова в полудрёме валяется на земле.

Тупая ты корова! Я сильнее сжал рога, сильнее вжался в её лоб. В этот момент произошла магия. Моё сознание закружилось в чёрном водовороте. Вокруг меня всё затряслось. Звуки потекли к моим ногам густыми черными линиями, в которых отражался космос. Когда тряска прекратилась, я огляделся. Меня действительно окружал космос, а сам я и корова стояли на чёрном плоском блюдце. Здесь ни холодно, ни жарко. Я не испытывал голода, но и не был сыт.

Стоящая передо мной корова была обычной коровой. Я был обычным человеком, являющимся центром данной реальности. Мои руки свободно висели вдоль тела, но когда я попробовал схватиться за рога, мои пальцы прошли сквозь них как сквозь дым.

Корова замычала.

– Спи! – кричу я.

– Спи-спи-спи-спи… – бесконечное эхо моего голоса кольцом окутало меня и корову.

Забавно…

– Соси!

–Соси-соси-соси… – вместо того, чтобы слиться, новое кольцо развеяло старое.

Как-то всё это странно работает. Я заглянул корове в глаза. И увидел там своё отражение, но не девчонки, а своё, старое тело. Ну не старое, оно было довольно молодое. Я имею ввиду – своё тело, что было у меня в первой жизни. Это так необычно. Я не удержался и ткнул пальцем в глаз. И ничего не произошло. Палец провалился сквозь полупрозрачную материю, не причинив корове никакого вреда.

Любопытно. Про то, как вернуться в реальность, я даже и не помышлял. Мои мысли были направлены на животное, упорно не желающее подчиняться моей воле. После очередных двух неудачных попыток усыпить корову, я задумался. И когда первые мысли родились в моей лобной доле, я ощутил тепло, бегущее по моему телу нарастающей волной. Источником отопления и был мой лоб. И тут до меня дошло. Произнесённые слова не имеет никакого веса в этой реальности, но вот мысли… Мысли – это другое.

Уставившись на корову, я мысленно произношу:

– Спи!

Громко замычав, корова задрала голову. Крутанула хвостом, кисточкой нарисовав в воздухе круг. Взглянула на меня и в тот же миг обрушилась на блюдце. В ту же секунду я открыл глаза и услышал голос отца:

– Спасибо, Инга!

Корова лежала на боку. Дыхание ровное, вывалившийся язык розовый. Животное мирно спало.

– Пусть животинка поспит, – говорит отец, нагнувшись к корове, – а когда вернусь, сделаю всё, чтобы она ничего не почувствовала. Без Роже не видать нам халявного мяса, придётся снова возвращаться на лесопилку и жить обычной жизнью.

А как ты думал? Халява вещь такая – непостоянная. То в золоте купаешься, то хуй посасываешь. Надо было масштабнее думать, разведением заняться, а не обсасывать бедную бурёнку.

Своей могучей рукой он нежно погладил корову по лоснящейся шерсти на шее, пару раз хлопнул по плечу, и выпрямился.

– Ладно, пойдём.

Выйдя на улицу, мы еще минут десять пёрлись под палящим солнцем, наматывая сотни метров по песчаной дороге. Дом этого мужика находился где-то на окраине деревни и, может, это даже хорошо. Мне не хотелось ни с кем встречаться, а то мало ли кто еще что попросит. Извращенцев во все времена хватало, и многие люди не ради дружбы заводят себе животных.

Когда мы поравнялись с двухэтажным домиком, приютившегося в тени огромного дуба, отец сказал: