Поле

Так и шёл я по проселочным дорогам, проходя распутья, наблюдая за ястребами и дерзкими воробушками (и что они тут забыли?). Так и дошёл я до вершины холма. Вид тут намного более прозаичный: снизу тропинки, а за ними ручей, такой маленький, что если в него вступить, то лишь по щиколотку намочишься, а за ручьём вновь вершина, при том такая же, как и моя. Все тот же ветер, ещё утренняя прохлада и свежесть, но самое главное – эхо.

Только представьте как одна извлеченная мною нота покатится, поплывет, полетит по свету верхом на немыслимом аппарате, врезаясь в холмы и утесы. Вот и я так подумал. Ведь не зря я с собой скрипку нес. Конечно, стоит признать, смычком можно оглушить бобра! Плотин ихних много, а я – горемыка эдакий – один. Вы скажите: «Так откуда там плотины ИХНИЕ, если ручей мал настолько, что путём и утопиться нельзя, какие там плотины?» А я отвечу вам, что я понятия не имею, да и это мне не интересно.

Оперевшись одной ногой на валун, я, так сказать, принял «Октябрьскую позу». Подстроил скрипку и начал играть. «La Campanella» – мое любимое, которое столь будоражит и возвышает душу, что Орфей со своей лирой расплакался бы и убежал в свою убогую Элладу. Оно вопрошает громко и высокомерно: «Это ли твоя измлада и мука, и отрада..?». Играю я лишь соло, так как забыл взять с собой оркестр, хотя он и не поместился бы в мой летний фрак немецкого пошива. Не смотря на это, я играл так, будто за мной и оркестр, и сам Паганини, и все кто могли прийти – пришли. Лицо мое принимало то вид в высшей мере серьезный, то какой-то очень странный, точно меня ударили по носу и я пытаюсь его вправить не используя рук.