Калиго: лицо холода

Посвящается моему старшему брату,

который не дожил до этого

важного для меня дня.

Часть I. Пока судьба не разделит нас

Их останется двое. Двое против стужи, против несправедливости и суровости Севера, против целой Вселенной, стремительно разваливающейся у них под ногами. Двое, которые смогут все изменить. Двое, которые смогут все исправить. Разрушить, воскресить, воссоздать из праха, чтоб планета обрела новую жизнь. Как они поступят? С чего начнут? Смогут ли встать на ноги и дать отпор самому Холоду? Возможно, они лишатся жизни. Может, станут героями. Вероятно, потерпят провал, тем самым обрекая на ужасную участь все человечество. Но нелегкий путь еще впереди, а пока этим двоим нужно научиться жить в согласии друг с другом и с чуждым им обоим миром.

Северные земли встречают их тоскливым завыванием мистраля. Он поглаживает верхушки гор, пронизывает разреженный воздух, покачивает горнолыжную кабинку, и без того едва поднимающуюся в горную высь. Пока та, вздрогнув, не застывает на кусочке заснеженной почвы. Протяжный скрип металла объявляет о прибытии, вот только туристы не спешат выходить наружу. Может быть, потому, что не знают, как открыть дверь? По правде сказать, никто из них понятия не имеет, как работает этот странный механизм, отдаленно напоминающий подъемник. В далеком прошлом он двигался за счет электричества, опускаясь и поднимаясь на гору по бесконечному кругу, но те времена давно прошли. Не имея источников питания, сааллы не нашли ничего лучше, как использовать ручную рукоятку для подъема, которую каждый из представителей сильной половины группы крутил по очереди, чтоб приблизить их к вершине. Пока местный житель не подал сигнал об остановке.

– Мы на место, – объявляет Силкэ с присущим людям севера грубоватым акцентом, когда металлические створки со скрежетом разъезжаются в стороны.

– Какая красота!

Ивейнджин первой выбирается из проржавелого зверя. Впервые поднявшись на высоту четырех тысяч метров, девушка теряет дар речи. Белые пески, изогнутая спина скал, клубы облаков, нависших над каменными шпилями бескрайним пылевым облаком: совершенно другой мир. Она словно ступила с земли прямиком в невесомость. Вот топталась у заснеженного подножия, а вот уже парит над небосклоном. Это не просто горный хребет. Это сердце Скандинавии. Жаль, не все члены группы разделяют ее восторг.

– Наконец-то, я уже задолбался крутить это гребаное колесо, – выпрыгивает из кабинки Акли, хлопая бесцветными ресницами. – Если б знал, что на острове нет нормального фуникулера, заказал бы нам вертолет. Пошевеливайтесь, сонные мухи. Мне еще предстоит выиграть гонку.

Красоты скандинавских краев интересуют его меньше всего, впрочем, как и желания других. Единственное, что для него имеет значение – выиграть пари и сделать своего одногруппника Калеба в соревновании по спусковым лыжам.

– Мечте дурак радуется, – фыркает Калеб, бросая на землю чехол со снаряжением.

– Ты кого дураком обозвал?

– Это устойчивое выражение. Имеется в виду, что радоваться нужно не мечтам, а результатам.

По его выражению юноша понимает, что поговорки в борьбе с Аком бесполезны, и качает головой.

– Рано торжествуешь. Я катаюсь на лыжах с одиннадцати лет, участвовал в сотнях конкурсов, в большинстве из которых одержал призовые места. Что-что, но гонку с выскочкой-любителем я уж точно не проиграю.

– Ага. Ну вот и посмотрим, кто круче! – растягивает такие же бледные, как и все его лицо губы Ак. Его улыбка, как разряд тока по мокрой коже – такая же резкая, отдающаяся болезненным спазмом в горле. Калеб хочет ответить, но решает не спорить. Это все равно, что биться лбом о стену. Если Акли Гудмен вбил себе что-то в голову, его не переубедить, а силы юноше лучше поберечь для предстоящего заезда.

Ветер пронизывает до костей. Проникает в щели, хлещет плетью по голой коже, выдувает даже сами мысли о тепле, давая понять, что вершина Сапмелас саалла не сильно рада новым гостям. Калеба настораживает столь холодный прием, но абориген дает понять, что на такой высоте сквозной бора ¹– дело привычное. Не то, чтоб парень не верил незнакомцу (хотя, он, в принципе, никому не доверяет), но порывы кажутся ему слишком сильными для середины дня, а Силкэ – чересчур спокойным для человека, которому пришлось тащиться на гору в нерабочий сезон. Говоря по правде, он сам вызвался стать их проводником, но Калеб сомневается, что им правили благие намерения. Скорее всего, выгода – вечный двигатель человеческой души. Это место считается священным для сааллов – коренного народа Саарге. Поэтому, когда чужаки из Америки приплыли на остров, намереваясь потревожить их святилище, у местного не оставалось выбора. Отпускать иноземцев в одиночку – то же самое, что четвертовать всех семерых собственными руками. По крайней мере, так сказал Силкэ.

Калеб знал, что, отправляясь на остров, который пользуется славой «Проклятого пятна» на лице Севера, они с друзьями немало рискуют. Эта местность обросла множеством легенд и мистических историй. Якобы жители здесь исчезают, как снежинки на раскаленном камне, корабли близ берегов по неизвестным причинам тонут, а их останки, погребенные под весом глубины, так и не находят. Даже самолеты, курс которых пролегает через Саарге, исчезают с радаров бесследно, словно распадаются на мириады льдинок, сливающихся с вечно белыми верхушками скал. Такой себе осколок Бермудского треугольника посреди Северного Ледовитого океана. И все это могло бы отпугнуть юношу от поездки, если бы не одно «но»: Калеб Колдвотер не верит в сказки, еще реже – в страшилки.

– Чилл, кунчики, – посылает им воздушный поцелуй Джаззи. – Вы как знайте, а я пошла селфиться. Кэт, го со мной?

Пока лыжники-дуэлянты подготавливают инвентарь, звезда ютюба Джаззи щелкает себя со всех ракурсов в объектив новенького айфона в стремлении сделать идеальное селфи. Ее копна рыжих кудрей горит на фоне заснеженных просторов, подобно раскаленным углям в печи. История острова, как и его малочисленных поселенцев, интересует ее в последнюю очередь, и то лишь для того, чтоб привлечь подписчиков в свой влог. А вот Кэт относится к традициям вымирающих скандинавских народов куда более почтительно. Как будущий писатель, которым она надеется стать после окончания Нью-Йоркского университета, брюнетка имеет непреодолимую слабость ко всему, что окутано пеленой таинственности.

– А это что такое? – машет она рукой на деревянную конструкцию вдали. Вопрос явно предназначается местному, но вместо него отвечает Элиот.

– Видать какая-то хибара для пахарей.

– Фальде! – подтверждает Силкэ. Из-за неожиданного шквала ему приходится повысить голос.

– Зачем она нужна? Для отдыха? – спрашивает Ивейн, поднимая камеру, но из-за резкого ветра Силкэ не улавливает суть вопроса и ей приходится повторить.

– Нет! Чтобы хранить припасов!

Калеб выискивает взглядом силуэт лачуги, но тут же отворачивается от броска снега в глаза. Кажется, метель становится все сильнее, и это не на шутку тревожит Аллестера.

– Вам не кажется, что погода слишком резко переменилась?!

– На вершина всегда сильне дуть. Так горный дух приветствовать или предупреждать приезжий!

– И как мы узнаем разницу?

– О, – одергивает он меховую шапку, – вы понять это без ошибка.

Аллестер подступает ближе к Кэт, опасливо осматриваясь по сторонам. Упоминание сверхъестественного заставляет его тоненькие ручки стиснуть видеокамеру до боли в пальцах. Как студент журфака, он заимел полезную, но жутко раздражающую привычку снимать все, что попадает в ореол его громоздких очков. Он с трудом пережил перелет, а ступив на палубу парома, едва не свалился в обморок от слабой качки. Всю дорогу до острова ему казалось, что судно сейчас развалится по частям, а они с друзьями упадут в открытое море на съедение белым акулам, которые в окрестности Скандинавского полуострова даже не водятся. Ивейн прониклась симпатией к этим милым кудряшкам и темным, как бусинки, глазам, перебегающим из стороны в сторону, словно две жемчужины на шелковой нити. Но на этом приязнь к нему в группе заканчивается.

– Что за горный дух? – подключается к разговору Кэйтин. – Это какое-то здешнее божество?

Местный отрицательно качает головой.

– Нэй. Это Владыка Саарге. Все, что вы видеть – его земля. Мы всего лишь гость и служить он, чтоб иметь возможность здесь жить.

– Что? – подставляет ладонь к уху Ивейнджин. – Что он сказал?!

А вот сейчас приходится действительно кричать, чтоб быть услышанным. Внезапно поднявшаяся вьюга вздымает в воздух белые хлопья, закручивая их в буйном вихре. Ветер дует настолько сильно, что не дает сделать вдох, словно его порывы выдувают из него весь кислород. Подобные изменения кажутся неестественными, будто кто-то нажал на рычаг «запустить ураган», и теперь он на всех парах мчится прямиком на вершину.

– Че за дичь?! – хватается за шею Элиот, чтоб удержать шарф. – Гля, как резко небо затянуло! Ни фени не видно! Кажись твой дух не больно нам рад, белобрысый!

– Может… – начинает было Ивейн, но поднятая в воздух снежная охапка прерывает ее. Она прикрывает лицо ладонями, но заговорить так и не получается. Силкэ хватает ее за локоть и машет остальным.

– Нужен немедленно спускаться! Надвигаться скёрнинг! Снежный буря!

Его слова вызывают всплеск эмоций у Джаззи

– Хей! Че за нафиг? Я только шестьдесят селфи успела сделать! Это просто горный винд²! – говорит она, а у самой чуть перчатки с рук не срывает.

– Никто никуда не идет! Мы не для того сюда тащились, чтоб спускаться через час! У нас впереди большая гонка, мать вашу!

– Ты что, с ума сошел, Ак?! – чуть не задыхается от возмущения Калеб. – Кататься при таких условиях? Мы же разобьемся!

Такую реакцию Акли воспринимает как личное оскорбление.

– Так и знал, что ты сдрейфишь!

– Я не бою… – ураганный порыв бьет Калеба по щекам, словно хлыстом. Ему приходится натянуть капюшон, чтоб защититься. – Говорю, дело не в сложности! Просто я не такой отбитый, чтоб рисковать своей жизнью!

– Ну уж нет, ты, мозгляк! Все студенты только и треплются, что о Колдвотере-младшем – лучшем лыжнике Нью-Йоркского университета!

– Акли! – кричит Кэт при виде поднимающейся на горе снежной стены.

– Лучший ты только на словах, хлюпик? Так давай, отвоюй свой титул! Покажи, на что способен!

– Аааклии!

Парни поворачиваются и застывают на месте, наблюдая, как над головами закручивается водоворот снега. Отталкивая друг друга, они бросаются к подъемнику, стремясь как можно скорее покинуть эпицентр бури. Не успевают створки ржавой двери сомкнуться за спиной отстающего Аллестера, как Силкэ наваливается на рукоятку, и кабинка уносится в пропасть в поисках спасения. Ветер волком воет в щели, копны снега бьются о потемневшее стекло так яро, что Кэйтин кажется, будто оно вот-вот вылетит ей прямо в лицо. Она отодвигается от него так далеко, как только позволяет впившееся в шею плечо Калеба и притиснутая к предплечью рука Ивейн, когда неожиданный грохот выбивает из ее легких весь воздух.

– Что это было?!

– Кажется, механизм заклинить!

– Сейчас не подходящее время для поломки!

Местный дергает маховик, но тот словно в цемент окунули. Яростный порыв кулаком ударяет в окно, пошатнув конструкцию в сторону так сильно, что ее скрип перекричал разрастающийся над головой буран. Стекольный хруст заставляет группу судорожно прижаться друг к другу.

– Сделай же что-то, Силкэ!

Мужчина наваливается на рычаг всем весом, но тот резко отцепляется и остается у него в руке. Стекло слева разбивается в дребезги. Стальной скрип эхом разносится по округе.

– Она не выдержит! – вопит Эл.

Калеб с Аком с трудом раздвигают заледеневшие створки. Все одновременно устремляются к двери, борясь за право на жизнь, пока предостерегающий вой металла не подгоняет их в спину.

– Джаззи, быстрее!

Рыжеволосая едва успевает выпрыгнуть, как ледяная вьюга сметает в пропасть кусок заснеженной тверди прямо перед застывшей кабинкой. Если бы не Силкэ, вовремя оттащивший девушку со склона, Джаззи бы улетела в пропасть. Постепенно нарастающий шквал перерастает в шторм, а тот – в ураган, настоящий нордовый хаос на краю земли, с которой нет пути обратно. Снег впивается в глаза, забивается в щели. Ветер хлещет по коже до боли, до крови, до последнего беззвучного крика. Его вой перетекает в ярость, настоящую, остылую, неконтролируемую. Ярость, причина которой гостям острова неизвестна. Гнев, который они не в силах понять. Боль, которая выливается потоками стылой лавы. Отрезвляет, поучает, угрожает, скатываясь в сплошной снежный пласт, несущийся с вершины прямиком к восьмерым путникам.

Аллестер, снимающий происходящее на камеру, оторопело опускает объектив, замирая от ужаса.

– В хижину! – вопит Калеб, на ходу хватая лыжи.

Акли порывается вперед, позабыв об остальных. Джаззи скачет по сугробам с крепко зажатым в руке смартфоном и только Иви не двигается с места. Вид белой стены вводит девушку в ступор, и если бы не Элиот, потянувший ее за собой, как куклу, она б даже не пискнула, когда лавина смыла бы ее потоком.

– Сюда! Скорей!

Силкэ раскрывает дверь нараспашку и уже готовится ее захлопнуть, когда Иви подставляет ногу в дверной проем.

– Стойте, там еще Кэт!

Десять метров. Кэйтин мчится со всех сил, но ботинки грузнут в сугробах, тормозя движение. Белая волна стремительно пожирает склон.

– Кити, ты сможешь! – высовывается в щелку Джаззи.

Пять метров. Поток движущегося снега заглатывает лачугу, как акула мелкую рыбешку.

– Давай! – протягивает руку Ивейн.

– Прыгай!

Снежная река хватает брюнетку за щиколотки, а буря толкает в спину, когда она делает отчаянный рывок.

– КЭТ!

– Да спасти нас всех Акмелас!

Ледяное цунами сотрясает бревенчатые стены, как спичечный коробок, погребая лачугу под тонной белой мглы, а вместе с ней и всех, кому посчастливилось в ней оказаться.

Глава 1. Под брюхом небосвода

Oднажды в далеком-далеком прошлом, когда холод еще не смешался с воздухом, а густая растительность покрывала каждый сантиметр острова Саарге, юноша по имени Сирилланд решил бросить вызов Богу равноденствия Акме́ласу – прародителю Истины и руководящей руке Справедливости. Это не было спланированным деянием или злым умыслом, всего лишь случайностью, которая чуть не разрушила весь мировой порядок. Один взгляд, одно решение, одна стрела, угодившая прямо в священного оленя, разрушила природный устой, подвергнув все живое опасности. Спицы Мировой прялки, на которой, по поверьям сааллов, держалась вселенная, лопнули вместе с падением зверя, грани переместились, а колесо сошло с оси в момент, когда его дыхание оборвалось. Столь непростительное нарушение могло погубить и небеса, и землю, отдав их в руки всесветного Хаоса, если бы не вмешалась Троица Истинных Богов Севера. Три силы, три высших Божества, правивших миром, сошли с Асгарда³ на владения смертных, дабы придать суду того, кто осмелился нарушить вселенский порядок: Акмелас – повелитель льдов, Куту́лус – покровитель морей и Орфлаг – владыка земной тверди.

Кутулус хотел отдать грешника на съедение рыбам, а его грешную оболочку обратить в морскую пену. Орфлаг предлагал упокоить негодяя в самых недрах планеты, чтоб под мощью ее тяжести и давления по истечении многих мучительных столетий его тело превратилось в камень. Но Акмелас был умнее и изобретательнее. Его неусыпное око видело то, что ускользало от зрения его собратьев. Виновник самого тяжкого из возможных преступлений не боялся умереть. Разделить участь океана или слиться с природой его не страшило. Лишь одна вещь во вселенной заставляла его грудь трепетать от страха: холод, который лишил его соплеменников всего. Стужа, обратившая родные края в обитель вечных льдов. Нескончаемая зима, отнявшая у его семьи пищу и обрекшая ее на голодную гибель. И именно эту напасть и использовал Верховный Бог. Он вынул из повинного кости, заменив льдом и использовал их для сотворения новых спиц Мировой прялки. Сердце нечестивца послужило осью для уравновешивания колеса, место которого в груди юноши заменил кусок горного хрусталя. Душа же, как вечная и священная субстанция, получила шанс на перерождение в другом смертном, безвинном и не испорченном грехом. Акмелас сумел найти наказание, которое принесло бы провинившемуся больше пыток, чем сама смерть, превратив его в то, что он больше всего ненавидел, что вызывало одновременно боязнь и отвращение, вожделение и ужас, трепет и тревогу. Объединив виновного с метелью и стужей, Акмелас сослал его на родной остров, запретив покидать пределы до тех пор, пока отнятая у него душа сама не отыщет его.

Верховный Бог был уверен, что сила хлада довольно быстро разрушит бренную плоть, поглотив ее без остатка, но Сирилланд оказался гораздо сильнее, чем тот полагал. Он сумел не только выжить, но и примириться с этой способностью, а со временем – и управлять ею. Хотя сдерживать подобное могущество было невыносимо сложно. Одно неверное движение, злость, обида, мимолетное раздражение могло выпустить сокрушительную мощь на волю, поглотив парня без остатка, а вместе с ним и весь мир. Он стал живым воплощением мороза, Владыкой семи нордовых ветров, Правителем вьюг, Повелителем Севера. Тем, кого впоследствии сааллы прозвали «Калиго» или лицом самого Холода.

Никто так и не узнал, почему юный охотник поднял руку на священнейшего из существ. Одни говорили, что им правила жажда переворота. Другие – что он желал выказать неуважение Троице Истинных Богов. Третьи – что таким образом хотел доказать презренность собственного народа и его традиций. Но правда так и осталась погребена под коркой нетронутого снега. На самом деле никого не интересовало, что двигало его поступками, что мотивировало, что подстрекало. Не потому, что истина плавала на поверхности, а оттого, что никому до этого не было дела. Грех совершен. Равновесие нарушено. Зло выбралось на поверхность. Боги узрели результат, а больше им и не было нужно. И по сей день сааллы, передавая из уст в уста легенду рождения Калиго, не ведают истинной причины деяний парня, имя которого стерлось с памяти жителей быстрее, чем снежная пыль, поднятая ввысь северным ветром.

Со временем Калиго осознал, что ждать освобождения так же бессмысленно, как и молить Богов о прощении. Не имея собственной души, он начал выискивать ее у других, пытаясь вернуть то, что у него так несправедливо отняли, но все усилия были напрасными. Его поиски продолжались из года в год, из десятилетия в столетие, и так по бесконечному кругу временной стрелки. Надежда отыскать частичку себя, которую Акмелас отослал на землю, все уменьшалась, постепенно истончаясь до ширины паучьей нити. Ведь в отличие от Калиго, человеческое тело не вечно. Оно быстро истлевает, и часть прежней жизни Владыки отправляется в новый путь.

Постепенно уныние въелось в плоть юноши, изменив ее до неузнаваемости. Когда-то светлые волосы впитали в себя всю серость тумана, пелену которого Сирилланд напускал на гору, чтоб укрыться от всевидящего ока Акмеласа. Левый глаз цвета небесной голубизны и правый – окраса древесной коры, потемнели, наполнившись таким же неживым оттенком, как и графитовые залежи, которые он выращивал глубоко в недрах Сапмелас саалла. Кожа стала бледнее снега, покрывшись тонким слоем инея. Все, что осталось за тысячу лет – это пустая оболочка, хранившая в себе воспоминания об утерянном, но не забытом прошлом. Под гнетом его правления когда-то цветущий и наполненный жизнью Саарге превратился в обитель льда, белую пустыню, в которой не было места для жизни.

В поисках смысла своего бренного существования Калиго стал заведовать пустотами – павшими людьми, души которых отправились в Асгард, а греховные тела, не найдя покоя на земле, застряли на ней навеки. Пустые, брошенные, ненужные, проклятые на бессмысленное существование в мире, где никто и ничто их не ждет. Они стали его новой семьей, его окружением, его верными прислужниками, помогающими скоротать эту одинокую и тоскливую вечность. Но однажды, когда юноша уже позабыл звук биения собственного сердца, на остров прибыл тот, чье внутреннее тепло выдавало искру чужой души, бережно хранившуюся под слоем хрупкой плоти. Души Сирилланда. Американский турист, приехавший из теплых краев в поисках развлечений. Один из восьми. Один из миллиона. Единственный в своем роде. И Калиго пойдет на все, лишь бы заполучить того, кто обещан ему самой Судьбой.