Воспитание чувств: бета версия

– Кого пустил в дом?

– Тебя, идиот!.. У тебя такое лицо, как будто ты хороший человек. А ты правда хороший или врешь лицом?

– Вру, конечно. На самом деле я маньяк и жадина.

– Пусть Скотина смотрит мультики, а мы с тобой еще поразговариваем, – предложила Алиса. – …Нет? Почему нет? Здесь я приказываю, а не ты… Ладно, шучу.

Я на работе. За пять долларов в день я давно уже обязан внушать Скотине правила поведения и прочее, а не поощрять, как говорит мама, бессмысленное сидение у телевизора. Но мама говорила и кое-что другое: «Наши мультфильмы лучше иностранных, воспитывают доброту». В стопке кассет на столе я заметил «Трое из Простоквашино» и «Винни-Пуха». Вот если, к примеру, дядя Федор, или Карлсон, или Винни-Пух, то это будет – воспитание. Под недовольное повизгивание Скотины я вытащил из видеомагнитофона кассету с «Аладдином», вставил нашего «Винни-Пуха», строго сказал: «Смотри у меня!.. Смотри “Винни-Пуха”!» Скотина отозвался: «Смотрю!» и уставился в экран.

А мы с Алисой уселись на велосипеды у окна, перед нами мой конь на Аничковом мосту, и стали разговаривать.

– Давай еще поиграем, – предложила Алиса, – правда или желание?

– Правда.

– Скажи: я просто толстая или очень толстая?

– Нет, лучше желание, я выбираю желание… Какое? Ну… три раза прокричи «ку-ка-ре-ку» и три раза ухни, как сова.

Алиса кукарекала, ухала совой, затем сказала: «Что ты хочешь про нас узнать? Чем мой папа занимается, где моя мама, где мамаша Скотины, что еще?» Алиса делала, что хотела, говорила, что хотела. Оба они, Алиса и Роман, одинаково легко говорили что не принято, как будто свобода от условностей передается генетически. Мне нравилось это, но я так и не научился этому, пока нет. Может быть, позже.

Алиса рассказала мне, чем занимается Роман, – всем. Например, совместное предприятие, например, водка «Абсолют», например, спирт, например, фирма при обществе инвалидов.

– Это как бы благотворительность, а на самом деле у общества инвалидов таможенные льготы на сигареты и алкоголь…

– Но ведь это обман?

– Обман, и что? Им хорошо, и папе хорошо. Да вся наша жизнь вранье, – все врут. Попробуй врать и увидишь, как твое вранье становится правдой, для тебя и для всех. Мне всю жизнь врали. Я тоже все время вру.

Позвонил Роман, Алиса поговорила с ним, сидя на велосипеде. «Ты сегодня опять не ночуешь? – разочарованно спросила Алиса. – Ну пока, до завтра, целую тебя тысячу раз».

– Сказал, что ночевать не придет, – уже как своему человеку сообщила мне Алиса. – Жалко, что он няньку выгнал, при ней он дома ночевал… пока она ему не надоела… Папа при мне стесняется сюда женщин водить. Стесняется, но водит. Не может удержаться. А мне приходится делать вид, что это не то.

– Не то?.. Что не то?

– Ну, ты дурак, что ли? Они выходят из его комнаты, а я делаю вид, что это не секс, а почтальон или сантехник. Ха-ха. Это весело. – Алиса вздохнула, наверное, это было не слишком весело. – Я это делаю для папы, чтобы ему не было передо мной неловко. Я ему очень дорога. Я его главный ребенок. Я законная, понимаешь? Моя мама была за ним замужем. Я законный ребенок, а Скотина нет, папа его выменял на диван. Мог бы и не выменивать, подумаешь, Скотина… Подумаешь, родила какая-то дурочка, все хотят от него родить, все папу обожают, у него женщин миллион… Первая женщина у него была в седьмом классе, представляешь?..

В седьмом классе? Скотину выменяли на диван? Я не мог себе этого представить. Пожалуй, больше не мог представить, что у кого-то была первая женщина в седьмом классе.

Алиса так удачно притворилась напористой и нагловатой новой русской, что я не был до конца уверен, что теперь она не притворяется, не врет, не преувеличивает. Я еще не знал Алисину историю, Алиса сказала только, что учится в самой дорогой в Петербурге частной школе при Герценовском институте, но вроде бы никакой драмы в Алисином прошлом не проглядывалось. Она не изголодалась по общению, ее не держали взаперти, ей не запрещали приглашать домой подруг… Тогда почему она так хотела дружить, почему была так напористо откровенна с чужим человеком?

…Алиса была толстая. Думаю, причина в этом. Толстая – это ведь не лишний вес, это лишний человек. Толстых не любят, к толстым относятся пренебрежительно, толстым трудно быть в центре внимания, – а Алисе хотелось быть в центре внимания. Психогенетика утверждает, что с генами мы получаем не только физические, но и психические черты, а Алиса уж точно была дочерью своего отца: «мне нет дела до правил», тяга к риску, жажда новизны, стремление очаровать, присвоить и затем манипулировать, – куда ей, «жиртресту», со всем этим букетом? В дорогой частной школе, среди девочек и мальчиков, ориентированных на «самое лучшее», Алиса уж точно не была «самым лучшим», только дома чувствовала себя неплохо и могла развернуться. Ну и, конечно, она так любила отца, что все это – его богатство, успех у женщин – просто выпирало из нее. Из человека всегда прет главное, а он был ее Главное.

Я выключил мультики. Поиграл со Скотиной, сомневаясь, выполняю ли я свои обязанности, ведь, вместо того чтобы учить его быть мужиком, я просто катал с ним машинки (одну машинку Скотина сломал случайно, другую намеренно, посмотреть, прочно ли приделан руль). Потом я сварил на плитке яйца, одно дал Скотине, остальные съела Алиса: она сидела на диете, по которой нельзя было ничего, кроме яиц, но зато яиц можно было съесть сколько угодно. Доев последнее из трех яиц, Алиса съела кусок сыра без хлеба («хлеб мне нельзя»), потом полбуханки хлеба и шоколадку. Бумагу, в которую был завернут сыр, скомкала и положила обратно в холодильник, обертку из-под шоколадки, разгладив, засунула в портфель Скотины, – я еще не знал, что она заметает следы.

… – Звонил папа. Он просил тебя остаться до двенадцати. Нет, не вру!.. Я не вру! Не вру я!.. – кричала Алиса. – …Да, я вру, но ты ведь можешь остаться хотя бы до одиннадцати… Знаешь, как страшно одной в этой вашей квартирище? Ты, небось, тут никогда один не оставался, вас тут жило сто человек… а мне одной знаешь как страшно?.. Скотина? А что Скотина, он вообще не в счет.

Я позвонил маме, сказал «задержусь на работе» (она от изумления не нашлась что сказать), уложил Скотину спать. Он жил в комнате бабы Цили, узкой, как пенал, на полу была расставлена железная дорога невиданной красоты с поездами (там были даже вагоны-рестораны), платформами и семафорами.

А спал Скотина в детской кроватке для годовалых. Очевидно, Роман, когда забрал Скотину у его матери, велел водителю привезти детскую кровать, – и водитель привез детскую кроватку. Я хотел снять переднюю стенку, но Скотина перепрыгнул через переднюю стенку, лег, свернувшись в клубок и выставив ноги сквозь прутья, сказал, не надо, так уютней спать. Наверное, ему в целом было не слишком уютно.

Когда Скотина заснул, мы с Алисой уселись на велосипеды со стаканами (Алиса сказала: «А сейчас мы с тобой тяпнем вискарика, Johnnie Walker Red Lebel c кока-колой»). Алиса опять говорила об отце, подробно о его успехах в бизнесе и подробно о его женщинах («одна до утра простояла на лестнице голая с вещами в руках, другая грозила самоубийством, когда он ее выгнал, третья…»).

Здесь все было мое, от коня за окном до царапины на подоконнике (в четырнадцать лет от злости на маму метнул в подоконник циркуль; мама говорила, что я пережил переходный возраст «как ангел», интересно, каковы были бы ангелы в переходном возрасте, если бы он у них был). Я был в своей комнате, но в чужой жизни. Я спросил, почему Роман всех выгоняет, как будто нельзя просто расстаться. Алиса сказала: «Сами-то они не уйдут, он же лучше всех».

Мы сидели на велосипедах над Аничковым мостом, смотрели на коня (накрапывал дождь, – если кто-то видел коней под дождем, он знает, какие они особенные, гладкие, а если не видел, то нет смысла объяснять), разговаривали о чужой любви. Алиса курила «Моre», и я курил, наслаждаясь чуть печальной взрослостью, – дождь, дым, полумрак, Аничков мост. Johnnie Walker Red Lebel c кока-колой сменился коктейлем Bacardi-Cola, затем опять Johnnie Walker, и когда в комнате зажегся свет, оказалось, что в первый рабочий день я встретил своего работодателя с его сигаретой и его виски в руке и, как говорила баба Сима, «сильно выпимши». Во всяком случае, с велосипеда я встал, не вполне удерживая равновесие.

– Водку пьянствуете?.. А-а, виски?.. Молодец, Алиса, взяла самый дорогой. И воду в бутылки не налила, не то что я в детстве, я в папашкин коньяк чай наливал, в вино компот, в водку воду… а в самогон тоже воду, – сказал Роман без тени неодобрения.

«Папашка» Романа был не алкоголиком, как можно было подумать, а известным в городе актером. Роман получил в детстве полный интеллигентский набор: английскую школу, эрмитажный кружок, бальные танцы и музыкальную школу по классу фортепьяно. Музыкальную школу он бросил в третьем классе (если первая женщина была у него в седьмом классе, то в третьем классе он уже начал взрослеть?). Слух у него был идеальный, он все время что-то насвистывал и двигался ритмично и четко, как будто пританцовывал.

Роман пришел не один, с ним была девушка, необыкновенная, казалось, она вся состояла из длинных шелковых нитей – длинные шелковые ноги, длинные шелковые волосы, не шла на высоких шпильках, а струилась, – очень красивая, но как-то в целом, как предмет в пространстве, без возможности выделить элементы; я влюбился в нее сразу, но дома не мог вспомнить ее лицо.

– …Я в лужу наступила, – серебряным голосом феи прозвенела девушка. – Алиса, у вас нет лишних чулок?

– Носки могу дать, – мрачно предложила Алиса.

– Я не ношу носки… и колготки тоже.

– У вас вообще нет носков, ни одной пары? И колготок нет? Что же вы носите под брюки?

– Я не ношу брюки, – прозвенела фея.

Когда мы сидели с Алисой на велосипедах и смотрели на Аничков мост, было по-взрослому печально и прекрасно, а когда пришел Роман, стало интересно. Как будто в нашу бывшую комнату вошла жизнь и немедленно начала бить ключом (в его присутствии всегда возникало ощущение, как будто по всем пустили ток и все задергались).

Алисе Роман бросил пакет со словами: «Это тебе за вчера». (Из пакета вывалились цветные тряпочки. «О-о, какие фирмы…» – на лету рассмотрев ярлыки, заметила фея.) Мне, смешно сложив губы трубочкой, сказал: «Расслабься, чего ты так нервничаешь, ну, выпил, пей спокойно дальше. Если ты на чем-то попался, просто продолжай это делать. …Тебя что, мама заругает за то, что выпил? А ты ей скажи: те, кому родители разрешают приходить домой пьяными, имеют больше шансов…»

Девушку усадил на самое удобное место, налил вина (феи не носят носки и не пьют виски). Я боялся, что Роман, соответствуя Алисиным рассказам, будет груб (возможно, прямо сейчас начнет фею выгонять), но он был с ней подчеркнуто любезен, раскладывал на столе принесенные из магазина «Толстый папа» ветчину, сыр, шоколад, в общем, вел себя как должен вести себя нормальный человек, в гости к которому зашла фея.

… – Ты понял, почему она носит только чулки? Ты что, правда, не понял, кто она?.. Она проститутка, – улучив момент, прошептала мне Алиса. – Он снял ее на Невском или еще где-нибудь…

– С ума сошла?! Проститутка?! Она не может быть проституткой… Я знаю, и всё! Я в проститутках разбираюсь, – прошептал я в ответ.

В чем-чем, а в проститутках я разбирался. На чем зиждились мои знания?.. На «Яме» Куприна.

«Яма» стояла на верхней полке книжного шкафа, именно этот том, остальные тома Куприна стояли на нижней: мама решила, что я буду брать книги снизу, поленюсь тащить стремянку и лезть на верхние полки, но я не поленился. Наверху кроме «Ямы» стояли «Малая советская энциклопедия» (я прочитал в ней все, что там было про роды, половой акт и гениталии, и глупейшим образом прокололся: стремянку убрал на место, а книгу нет, пришлось врать, что искал там сведения для доклада по географии), потрепанный том Мопассана, «Медицинская сексопатология» (прочитал не всё, только главу о мастурбации, пример мастурбации в ванной при льющейся воде был довольно жизненным) и несколько разрозненных томов «Тысячи и одной ночи». Из этого набора и составились мои знания о сексе, сугубо технические, приправленные восточным колоритом (я считал, что восточный секс отличается от западного изысканным сопровождением: игрой на флейте, фруктами, благовониями, коврами, – «Гайде приподнялась на локте, не выпуская кальян, и с улыбкой протянула графу свободную руку»). Ну, как-то так.

Дальнейшие события показали, что фея действительно была проституткой. Я узнал это самым простым образом – от Романа, он не раз мельком говорил: «…Нравится? Ну, давай, зарплату получишь и вперед», но чего не хочешь, того не слышишь, и я считал, что это шутка, означает: чтобы приблизиться к фее, нужно быть миллионером, а не получать пять долларов в день.

О чем мы говорили? Ни о чем умном не говорили. Алиса попросила Романа рассказать, как он женился на ее матери (это было копье, брошенное в сторону феи). Роман удивился, но рассказал: пришли в ЗАГС, зашли в комнату, там тетка семечки лузгает, на столе пепельница с очистками, тетка говорит: «Молодые, выйдите», они вышли, через минуту тетка позвала: «Молодые, войдите», они вошли, а в пепельнице кольца… Алиса смеялась, подхрюкивая детским баском, фея звенела серебряным голосом: «Вы живете с двумя детьми, один, как романтично» (жить с Алисой и Скотиной, ломающим все, к чему прикасался, что угодно, только не романтично), смотрела на Романа застенчиво и жадно, между ними шла откровенно сексуальная игра, между Алисой и феей шла своя игра, Алиса всеми силами старалась не допустить ее до отца, то трогая его за рукав, то поглаживая по плечу с видом «мое!»… А фея так и сидела с мокрыми ногами.

О чем еще говорили? Роман говорил о своих планах – построить дом, это будет первое частное строительство в Петербурге, первый клубный дом, но дом – это мелочь, главное – он хочет строить на Ваське Город Солнца: огромный комплекс с собственным стадионом, теннисными кортами, спортивной школой с лучшими тренерами, он уже придумал имя для комплекса (он так и сказал, не «название», а «имя», как для ребенка) – Город Солнца. Это его мечта – построить Город Солнца, раньше была мечта стать миллионером, а теперь Город Солнца. Главная проблема: часть территории, где будет Город Солнца, занимает военный завод. Роман с партнерами уже все сделали, чтобы завод сдох окончательно, теперь завод снесут, и можно начинать строить… Предстоят встречи с архитекторами, выбор проекта.

– Этот завод единственный в стране производит радиовзрыватели для установки «Град». Мой папа говорит, даже если сейчас нет военных заказов, необходимо сохранить производственные мощности, оборудование и кадры.

– Ну, и кому нужна установка «Град», может, твоему отцу или тебе?.. Кто он такой, твой отец? – напрягся Роман.

– Инженер. Он работал на этом заводе… пока всех не уволили.

– А-а… тогда понятно… Смешно совпало. Но ты не думай, что я лишил твоего отца работы: это не я, а ход истории. Зато у тебя все шансы: хочешь – станешь инженером, как отец, хочешь – хозяином жизни, как я. Если решишь построить свой Город Солнца, имей в виду: активы всегда должны быть больше пассивов, в любой момент времени… А если твоему отцу что-нибудь нужно, совет там или что, пусть обращается.

Я кивнул, обещая никогда не путать активы с пассивами, я и не думал, что Роман мой враг: ход истории, ничего не попишешь. И чтобы показать ему, что не собирался выходить на тропу войны, как индеец, чьи земли заняли белые, сказал, что отец озабочен ситуацией с курсом доллара и хочет на все свои деньги купить доллары.

– Ну да, скажи ему, что нужно купить, сейчас будет правильно купить… – одобрительно сказал Роман и вернулся к активам и пассивам, все не мог отпустить понравившуюся ему мысль.

– Алиса, представь, что я дал тебе деньги, – это твой актив, так? Ты начала строить дом, так? Незаконченное строительство – это актив или пассив? Правильно, пассив. Что ты должна сделать, чтобы у тебя не было пассива?.. Так, правильно, не платить строителям, пока не достроят. Что еще? Построить дом не на свои деньги, а на чужие. Молодец, ты моя дочь.

Алиса довольно улыбнулась, потянулась за куском ветчины, Роман смотрел на нее тяжелеющим взглядом, по лицу внезапно заходили желваки.

– Ключи от машины ему не отдавай, – прошептала мне Алиса. – Не знаешь, где ключи?.. В кармане у себя посмотри.

Оказывается, Алиса украдкой схватила со стола ключи от машины и положила мне в карман.

– А как твоя диета? – спросил Роман. Это был странный вопрос при посторонних, лучше, чем спросить подростка «был ли у тебя секс?», но хуже, чем «какие отметки в школе?». – Ты сегодня взвешивалась? Сколько?.. Понятно. Твое сегодняшнее взвешивание показало, что вчерашнее было лучше. Вчера тебе, видите ли, было грустно, так грустно, что ты все, что было, сожрала… А сегодня что?! Времени мало, ври кратко! …Что ты сегодня ела? Яйца? Сколько?

…Алиса смотрела в пол, Роман орал. «Ты жирная! Жирная, жирная! Какая же ты противная, жирная туша!» – в бешенстве орал Роман. Только что смеялся, очаровывал и вдруг стал похож на волка, которым владеет не разум, а инстинкт вцепиться и рвать зубами. Так мгновенно в Романе вспенилась злая сила, что, когда он заорал: «Жирная!», ни я, ни фея не перестали улыбаться.

– Жирная, жирная! – орал Роман.

Алиса плакала.

– Папочка, папочка, я больше не буду… честное слово, я похудею, я буду красивой, я больше не буду… – бормотала Алиса, запутавшись в своих беззащитно нежных «буду – не буду».

– Чего так орать-то, как будто вы первый раз ее увидели, – рассудительно сказала фея, погладив Алису по голове.

Роман попытался отнять Алису у феи, Алиса прижалась к нему и тут же зарыдала в голос, локтем оттолкнула фею, фея стукнулась об угол стола… Алиса плакала, фея кричала: «Я из-за вас порвала чулок за десять баксов!», Роман угрожающе хмурился, я замер, не понимая, кого мне защищать – Алису от отца, Романа от Алисы, фею от Романа?..

Скандал прекратился так же внезапно, как начался: Роман потянул фею к себе, они ушли, и, как только в глубине квартиры стукнула дверь его спальни, Алиса перестала плакать, словно стук двери ее выключил.

– Каждый раз так. Выпьет, орет, потом подарки. Эти вот подарки за вчера. …Он, понимаешь, любит меня, очень сильно любит меня, но стесняется. Он меня стесняется, он стесняется, что я туша… Это такая большая любовь ко мне. Он говорит: «Я могу дать тебе все преимущества, а ты?!» А что я? Я не могу не есть. Я его подвела, мне его жалко. …Знаешь что? Мне стыдно, что это было при тебе. На проститутку наплевать, а на тебя нет, не наплевать. Мне стыдно, как будто ты мой скелет раскопал и рассматриваешь.

– Ну, ты тоже рассмотри мой скелет: у меня… я…

– Ладно, нет у тебя никаких позорных секретов, не старайся, я и так вижу, что ты добрый… – И, смахнув слезы, Алиса высокомерно улыбнулась. – Зато теперь ты знаешь, какие мы.

Какие они? Какая Алиса? В Алисе я совершенно потерялся. В тот, первый день моей работы она показалась мне глуповатой: думаю, дело все в том же – толстая. Я где-то читал, что многие неосознанно считают толстых людей глупее себя, хотя это иррациональное убеждение, ни одно исследование не подтверждает корреляцию веса с интеллектом. Но это правда: можно легко произнести «толстая глупая Алиса», но «худенькая глупая Алиса» как-то не выговаривается.

Полнота лишает людей еще некоторых качеств: толстяк не может быть умным и злым, толстяк априори наивен, добр и мягкотел в прямом и переносном смысле. Жирдяйка не может быть нервной, гордой, изломанной, толстая не может быть утонченной. Алиса не сочеталась сама с собой: жирная, умная, злая.

– Неужели тебе так трудно похудеть? Просто не ешь, и все.

Алиса ответила снисходительно:

– Я не могу не есть, ты не понимаешь, это… как будто кто-то ест, не я, и я ничего не могу с ним поделать.

Этот дом предъявил себя не мало-помалу, как это обычно бывает, а сразу, теперь я знал, какие они: бедный Роман с его злобной любовью-разочарованием, бедная толстая Алиса – она жила, чтобы ему понравиться, но не могла, и чем больше боялась не понравиться, тем больше ела… Вот такой невроз; конечно, я тогда не назвал это неврозом, просто подумал: «Она врет. Неужели так трудно не есть?»

Это происходило всегда одинаково: на каком-то количестве алкоголя, всегда разном (Роман мог сломаться после бутылки водки, а мог и на третьей рюмке), у него тяжелел взгляд, сужались глаза, он бледнел… и даже самый невинный повод мог вызвать у него бешеную ярость.

И ведь он сам Алису провоцировал, приносил вкусную еду… Зачем?

– Я принес кое-что…

– Из еды?..

– Ешь, – говорил Роман, мирно добавлял: – Ты всё готова сожрать. – И тут же, как будто сам поворачивал в себе ключ, заводился, кричал, яростно выплевывая самое больное: – Жирная! Уродина! Как ты вообще живешь! На тебя смотреть противно! Тебе самой-то не противно?! Меня от тебя тошнит!

…Услышав крики: «Жирная! Уродина!» и вслед за этим жалобный Алисин плач, легко было сказать, что Роман дурной человек и даже садист, но что-то мешало окончательному диагнозу – его крайняя искренность в проявлении эмоций? А может быть, губы трубочкой: у него была манера складывать губы трубочкой, сложит губы трубочкой, насвистывает.

«Любовь – это когда у человека нет зубов, а он тебе всё равно нравится», – однажды сказал Скотина. Он имел в виду свою любовь к однокласснице с дырками на месте выпавших молочных зубов, – всё принять, не пытаться усовершенствовать. Толстая Алиса, Алиса без зубов, Роману не нравилась, но бывает любовь и как у Романа – он ведь и сам страдал, – ну не мог он примириться с тем, что его дочь – его дочь! – «жиртрест».

Ему нельзя было пить, это да. Но и пьяный, и трезвый, Роман вызывал у меня одинаковое чувство, как будто меня ребенком подкидывают к потолку и я сейчас врежусь головой, – восторг и ужас.

Пьяным Роман всегда порывался куда-то уехать: нужно было поймать момент, когда пора прятать ключи от машины. Ключи от машины и пистолет. Пистолет был Роману совершенно без надобности, и патронов к нему не было. Роман купил пистолет из тех же соображений, что Ларка хотела Барби, – «у всех есть». Ну, и чтобы играть: он входил в дом и, как в фильмах про Дикий Запад, выкладывал на стол: ключи от машины, ключи от дома, бумажник, пистолет, – кем он себя воображал, одновременно шерифом и бандитом? Ключи от машины Алиса обычно совала мне в карман, а пистолет мы прятали на дно Шкафа Бесплодных Надежд.

И каждый раз Материя спрашивала меня, согласно инструкции: «Вы к кому?»