Читать книгу: «На пороге бури», страница 4

Глава 4. Собираем союзников

Старый вагон метро, превращенный в импровизированный кабинет, мерно покачивался, словно убаюкивая своих обитателей. Но сну здесь не было места. Воздух был густ от запаха старой бумаги, свежей краски на только что начерченных схемах, горького чая и немой тревоги. Стену заменили огромные карты СССР, испещренные алым – десятки крестов, отмечающих временные аномалии. В центре, подобно черной язве, пульсировала Москва. Казалось, сам воздух в вагоне стал тяжелее, насыщенный отчаянием сводок, которые ложились на стол пухлой, безысходной папкой.

Иван откинулся на спинку стула, проводя ладонью по лицу, ощущая шершавую щетину и ледяную усталость где-то глубоко в костях. Перед ним полковник Жеглов, его лицо казалось высеченным из усталого гранита, тыкал заточенным карандашом в точку на карте Подмосковья, словно пытался проткнуть саму бумагу и добраться до сути проблемы.

– Вот здесь, под Звенигородом, «серая зона» расширилась на три метра за ночь. Не остановить, не замедлить. Огнеметы, взрывчатка, магические барьеры – ноль эффекта. Она просто… пожирает энергию.

– Глеб, – голос Ивана звучал глухо, отрешенно. Он смотрел не на карту, а сквозь нее, видя то серое, безразличное ничто, как на Красной площади. – Это метафизический процесс. Мы боремся с симптомами, а не с болезнью. Как если бы врач пытался зашить рану, не вынув пулю.

Он провел рукой над проектором, и в центре комнаты вспыхнула голограмма Земли. На ее поверхности, подобно проказе, мерцали десятки серых точек. Они были разного размера, некоторые медленно пульсировали, другие – росли с пугающей скоростью, сливаясь друг с другом и образуя призрачные, уродливые континенты небытия.

– Старая тактика не сработает, – заключил Иван, вставая. Спина заныла от долгого сидения. – Локализовать, подавить, уничтожить… это бесполезно, когда враг – это сама пустота. Нужна новая стратегия. Нужно искать.

– Искать что? – хрипло спросил Жеглов, отводя взгляд от жутковатой голограммы. – Звезды с неба? Бога?

– Союзников. Других. Себя.

Идея, рожденная в том коротком, вневременном диалоге с призраком его собственной боли на Красной площади, до сих пор казалась ему безумием. Но иного пути не было. Исцеленный фрагмент «Стирателя», тот самый испуганный семилетний ребенок, чье отчаяние обрело вселенскую мощь, теперь шептал ему об этом из самых глубин сознания. Ищи нас. Собери нас. Мы разбиты. Мы одиноки.

Раздался резкий, металлический стук в дверь вагона, нарушивший тягостное молчание. Вошел Степан, его лицо было бледно от усталости, но глаза горели лихорадочным, неутомимым огнем. В них читалась та же отчаянная решимость, что и у отца.

– Портал на Кузнецком мосту стабилизировался. Лилит говорит, он продержится не больше часа. Романов уже на месте со своей шкатулкой с сюрпризами. Говорит, пора «открывать двери».

Иван кивнул, натягивая на себя потертый кожаный плащ. Пришло время действовать. Мысленно он послал тихий импульс Майе. Все хорошо. Я вернусь. Он почти физически ощутил ее ответное теплое прикосновение, легкое, как дуновение ветра, и тревожное, как стук сердца в ночи.

***

Кузнецкий мост был оцеплен двойным кордоном военных и магов КГБ. Бойцы стояли с напряженными, ничего не понимающими лицами, сжимая в руках оружие, бесполезное против того, что творилось в центре их оцепления. Воздух над мостовой звенел, как натянутая до предела струна, и пах озоном и чем-то металлическим, чужим. В центре, над асфальтом, висел разлом. Он был похож на вертикальное зеркало, разбитое ударом молота, сквозь тысячи осколков которого проглядывали чужие, незнакомые небеса – лиловые, багровые, ядовито-зеленые.

Лилит, облаченная в практичный черный комбинезон, с закрытыми глазами водила руками перед разломом. Из ее пальцев струились черные и серебряные нити энергии, сплетаясь в сложный, постоянно меняющийся узор, который сдерживал хаотичные, рвущиеся наружу всплески энергии портала. На ее лбу выступили капельки пота. Рядом, не обращая никакого внимания на сюрреалистичность происходящего, возился со своим техномагическим прибором Александр Романов, что-то бормоча под нос и покручивая регуляторы.

– Ну что, барышня, держите еще немного! – крикнул он, поправляя монокль на глазу. Прибор гудел, испуская радужные блики. – Частота почти совпала! Эфирный ключ поворачивается! Принимаем гостей!

Иван и Степан заняли позиции по флангам, готовые ко всему. Сердце Ивана бешено колотилось, отдаваясь глухим стуком в висках. Кто придет? Друг? Враг? Еще одно его искаженное, озлобленное отражение? Или нечто, чему нет имени?

Портал вздыбился, изогнулся в немыслимой геометрии и с резким, высоким звуком, похожим на хруст ломающегося стекла, застыл ровным, мерцающим серебристым диском.

Из него шагнула тень.

Первой появилась она. Худая, высокая женщина в потертой, в пятнах крови и копоти кожанке, с опаленными короткими волосами цвета пепла и шрамом, пересекающим правую бровь и щеку. Ее глаза, холодные и острые, как отточенное лезвие, мгновенно, с профессиональной скоростью оценили обстановку, выхватили Ивана, Степана, солдат, технику. В каждом ее движении читалась опасная, хищная грация загнанного волка, привыкшего полагаться только на себя. За спиной у нее висел странный посох, похожий на стабилизированный сгусток живой, шевелящейся тьмы.

– Ловушка? – ее голос был скрипуч, сух и лишен всяких интонаций. Она не спрашивала, она констатировала. Ее пальцы уже сжимали посох, костяшки побелели.

– Нет, – твердо сказал Иван, делая шаг вперед, стараясь казаться спокойным. – Не ловушка. Приют.

Женщина усмехнулась, оскалив ровные, слишком белые зубы.

– Приютов не бывает. Есть зоны контроля и есть места вне этих зон. Вы по какую сторону?

Из портала, не дожидаясь приглашения, почти налетев на незнакомку, вышел второй человек. Мужчина в безупречно белом отглаженном лабораторном халате с высокотехнологичными очками на переносице, полностью скрывающими глаза. Он что-то быстро и неразборчиво бормотал себе под нос, на ходу вводя данные в странный планшет со светящимся голографическим экраном.

– …интересно. Межпространственный скачок с минимальными потерями когерентности. Эффект наблюдателя подтверждается. Биометрические показатели в норме, квантовая запутанность на исходном уровне…

Он резко поднял голову, и его взгляд, искаженный линзами очков, упал прямо на Степана. Не на Ивана, не на солдат, а именно на него. Взгляд был абсолютно бесстрастным, лишенным всякого человеческого любопытства, чисто изучающим.

– Версия 734-Степан, – произнес он, и это звучало как идентификация образца в лаборатории. – Физическое сходство 99.7%. Любопытно. Психоэмоциональный профиль, предположительно, радикально отличается.

Наш Степан замер, смотря на своего двойника, на этого холодного, бездушного логика. По его лицу пробежала тень неподдельного отвращения и глубочайшего, почти животного страха – страха увидеть в себе такое.

Третий выход был под стать королевской аудиенции. Портал вдруг вспыхнул ослепительным золотом, заставив всех сощуриться. Из него выплыла – не шагнула, а именно выплыла – женщина. Высокая, величавая, с осанкой императрицы, взирающей на покоренные земли. Ее длинные волосы цвета воронова крыла были убраны в сложную, изысканную прическу, увенчанную маленькой, но ослепительно сверкающей диадемой. На ней был не просто мундир, а нечто среднее между парадным военным кителем и горностаевой мантией, усыпанной магическими орденами, гербами и символами Российской империи, которых в этом мире никогда не существовало. Ее глаза, холодные и ясные, с легкой, неподдельной брезгливостью окинули советскую Москву, серые кордоны, простых людей, убогие по ее меркам здания.

– Итак, это и есть эпицентр распада? – ее голос был низким, мелодичным, но в каждом слове звенела сталь неоспоримой власти. – Примитивно. И крайне неопрятно. Где тут старший по званию? Я требую аудиенции.

Ее взгляд скользнул по Жеглову, задержался на Иване с легким намеком на любопытство и проигнорировал всех остальных, как игнорируют мебель.

Тишину, повисшую после ее слов, разорвал дикий, исступленный крик. Из еще не закрывшегося портала, спотыкаясь и падая, выбежала девушка. Ее одежда представляла собой лохмотья из грубой ткани и звериных шкур, волосы были спутаны в колтуны, а в широко раскрытых, безумных глазах плескался чистый, неразбавленный ужас. Она что-то кричала на незнакомом языке, полном щелкающих и шипящих звуков, похожем на птичье щебетание. Увидев солдат, оружие, чужие лица, она вжалась в ближайшую стену, забилась в угол, словно загнанный зверек, и затихла, беззвучно рыдая и обнимая себя за плечи.

– Дикарка из мира-отброса, – без тени эмоций, констатируя факт, прокомментировала Императрица. – Ее разум не выдержал перехода и давления реальности с иными законами. Бесполезный экземпляр. Следовало предоставить ее собственной участи.

Лилит, не отпуская портал, сжала губы до белизны.

– Их мир умирал одним из первых. Она последняя. Я почувствовала ее… ее мольбу. Я не могла не…

Иван понимающе кивнул, его сердце сжалось от боли. Этот «сбор союзников» превращался в смотр его величайших поражений, его самых страшных кошмаров и ошибок, воплощенных в плоть. Месть, холодный разум, имперское тщеславие и чистое, не замутненное цивилизацией безумие – все это было его отражением.

– Предлагаю представиться, – он заставил свой голос звучать спокойно и властно, вставая во весь рост. – Я – Иван Кузнецов. Это мой мир. Мы столкнулись с угрозой, которая…

– Мы знаем, с какой угрозой, – резко, почти рыча, перебила его женщина в кожанке. Ее звали Майя, но это имя казалось чужим, неподходящим для этого осколка бури. – Она сожрала мой мир. Моих людей. Мою дочь. Оставила только пепел и тишину. Вы либо поможете мне найти и убить эту штуку, либо я пройду через вас. Мне терять нечего.

– «Убить»? – фыркнул Степан-ученый, не отрываясь от своего планшета, где появлялись строки данных. – Некорректный и примитивный термин для фундаментального феномена, стирающего саму пространственно-временную ткань. Его нельзя «убить». Его нужно изучить. Понять механизм. Возможно, впоследствии поставить на службу. Это величайший научный вызов.

– На службу империи, – плавно, но не допуская возражений, вставила Ольга-императрица. – Именно для этого я и соблаговолила прибыть. Хаос должен быть упорядочен. Разрозненные, дикие осколки – собраны под единым скипетром. Ваш мир, Иван Кузнецов, как и все уцелевшие, будет аннексирован, структурирован и защищен Великой Российской Магической империей. Сопротивление бесполезно.

Воздух на мосту накалился до предела, готовый вспыхнуть от малейшей искры. Три силы, три абсолютно несовместимые, взаимоисключающие философии – слепая месть, холодное, бездушное познание и имперская экспансия – столкнулись здесь, на брусчатке Кузнецкого моста, пахнущей дождем и озоном.

– Никто никого аннексировать не будет, – тихо, но с такой железной уверенностью, что даже Императрица на мгновение замолчала, сказал Иван. – Мы здесь не для того, чтобы найти нового хозяина или новое оружие. Мы здесь, чтобы выжить. Все. Или никто.

– Сантименты, – презрительно бросила Императрица, но в ее глазах мелькнуло что-то похожее на любопытство. – Сантименты погубили не одну цивилизацию.

В этот момент с шипением, похожим на змеиный след, погасла одна из арок моста. Из сгустившейся там тени, словно из самого ничто, выплыла серая, бесформенная, колеблющаяся масса. Один из солдат, молоденький парень с широко раскрытыми от ужаса глазами, не успев крикнуть, исчез. Просто перестал быть. Его автомат с глухим стуком упал на мостовую.

– Забытые! – пронзительно крикнула Лилит, отпуская портал. Он тут же оглушительно схлопнулся, разрезая воздух. – Они идут на энергию разлома!

Начался хаос.

Майя-воин метнулась вперед с криком ярости. Ее посох взвыл, как живой, и из него вырвался сгусток чистой, жгучей тьмы, который впился в серую массу, ненадолго остановив ее, заставив замереть. – Огня! Дайте огня по флангам! Не дайте ей расползтись!

Но Ольга-императрица действовала иначе. Она взмахнула изящной рукой в белой перчатке, и воздух перед ней сгустился, превратившись в массивный, сияющий золотистым светом щит. Он был эффективен – серая тварь, натолкнувшись на него, отпрянула. Но щит также отрезал и Майю, забаррикадировав ее в узком пространстве с аномалией.

– Не мечитесь как курицы! Дисциплина и порядок! Встать в мою формацию! Маги, ко мне!

Степан-ученый в это время нацелил на «Забытого» свой прибор, испуская странное, неприятное на слух жужжащее излучение.

– Регистрирую резкое изменение локального энтропийного поля! Попытка ассимиляции материи… Попытка отказала. Интересно! Нужно увеличить мощность…

Серое существо, игнорируя лучи, щиты и крики, поползло к сгрудившимся солдатам, которые в панике отступали, беспорядочно стреляя. Пули проходили навылет, не причиняя вреда. Иван понял, что они проигрывают. Не потому, что слабы, а потому, что каждый тянет одеяло на себя, каждый видит свою войну.

– Степан! – рявкнул он своему товарищу. – Левый фланг, прикрой огневым шквалом, отсеки путь! Романов, правее, ваши частоты могут ее дестабилизировать! Лилит – тени, держи его, не дай поднять голову!

Он не стал командовать пришельцами. Он обратился к ним, к их сути.

– Майя! Ваша тьма – единственное, что его замедляет! Держите! Ольга Андреевна, ваш щит – единственное, что его реально сдерживает! Сожмите его! Степан! – он повернулся к Ученому. – Ваш анализ, он нужен сейчас! Что ее раздражает? Что заставляет колебаться? Дайте мне данные!

Все застыли, пораженные этой внезапной, безумной координацией. И в этот миг хрупкого, выстраданного доверия они начали действовать. Тень Воительницы, черная и плотная, как смоль, опутала тварь, словно паутина. Золотой щит Императрицы сжался, превратившись в два сияющих полукружия, которые сдавили аномалию с двух сторон, как клещи. Излучение прибора Ученого, настроенное на резонансную частоту, заставило серую массу задрожать и заблестеть странными, болезненными бликами. Иван, собрав всю свою силу, весь свой страх и боль, весь опыт того диалога с ребенком-«Стирателем», выпустил сконцентрированный, но не разрушительный поток энергии принятия – не уничтожения, а признания, понимания, сочувствия к этому клубку чужой боли.

Серое существо не взорвалось. Оно дрогнуло, изменило форму, стало на мгновение почти прозрачным. Раздался тихий, похожий на вздох звук, и оно рассеялось, как туман на утреннем солнце.

На мосту воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь тяжелым, прерывистым дыханием собравшихся и далеким воем сирен.

Ночью, в временном лагере, разбитом в подмосковном лесу, наконец-то разожгли костер. Пламя трещало, отбрасывая длинные, пляшущие тени на лица собравшихся. Напряжение все еще висело в воздухе, густое и осязаемое. Майя-воин сидела поодаль, на обрубке дерева, точа зазубренный клинок о брусок камня с методичным, зловещим скрежетом. Вдруг она резко подняла голову и уставилась на другую Майю, которая молча, решительно подошла к ней и поднесла кружку с дымящимся чаем.

– Думаешь, мы похожи? – просипела Воительница, ее голос был похож на скрип ржавых петель. – Ты, у которой есть этот… уют. Этот дом. Этот муж. Ты, которая может позволить себе быть мягкой. Ты знаешь, чего стоит настоящая борьба? Что приходится отдавать, чтобы просто выжить еще один день? Какой грязной становится твоя душа?

Майя не отшатнулась. Она медленно поставила кружку на землю рядом с ней.

– Я знаю цену потерь, – сказала она тихо, но так, что было слышно только им двоим. Ее глаза были полны не жалости, а понимания. – И я знаю, что сила, купленная ценой всего человеческого, в конечном счете проигрывает. Она съедает тебя изнутри, еще до того, как враг доберется до тебя. Я видела, во что это превращает людей. Не надо думать, что я изнеженная домашняя девочка! Я тоже сражалась и терпела поражения! Я и сейчас оставила свою дочь, чтобы быть здесь!

Воительница хотела что-то резко, язвительно ответить, но вдруг замолчала, уставившись на пламя. В ее глазах, таких же карих, как у Майи, мелькнула невысказанная, запрятанная на самое дно боль. Она резко отвернулась.

Иван подошел к костру, глядя на собравшихся: на своих преданных людей, на чужих, опасных, непредсказуемых пришельцев, на тех, кто был живым зеркалом его самых темных, не пройденных путей.

– Мы сражаемся не друг с другом, – сказал он тихо, но так, что его слова прозвучали для всех как набат. – И даже не с пустотой. Мы сражаемся за право быть разными. За то, чтобы у каждого из нас, у каждой нашей версии, был свой выбор и свой шанс. Свой путь к ошибкам и к искуплению. Иначе какая цена у нашей победы? Мы просто станем тем, с чем боремся. Еще одним «Стирателем», только под другим именем.

Он посмотрел на темную стену леса, где в глубине, за порогами восприятия, таились новые разломы, ведущие к другим «я».

– Завтра мы пойдем дальше. Нас ждут другие. Нас ждут… я. И чтобы встретиться с ними, нам нужно научиться слушать друг друга. Даже если нам не нравится то, что мы слышим.

Все молча смотрели на огонь, на чужие и знакомые лица, объединенные общим страхом и рождающейся, хрупкой, как первый лед, надеждой. Где-то в темноте тихо плакала девушка-дикарка. Степан-ученый что-то записывал в свой планшет. Императрица с непроницаемым лицом пила чай из походной кружки. А тень Майи-воительницы, отброшенная огнем, на миг сжалась и стала похожа не на волка, а на напуганного ребенка.

Воительница решительно поднялась на ноги и подошла к Ивану и Майе, сидевшим у костра в обнимку.

– Ты должна вернуться к дочери, – резко бросила она, стараясь не смотреть Майе в глаза, – ты должна быть с ней, об остальном мы позаботимся.

– Это что шутка? – напряженно спросила Майя. – Очередная проверка?

– Нет. – Воительница решительно мотнула головой. – Это правда. Если вселенной приходит конец, то тебе нужно провести время с дочерью. Это важнее любых сражений, жаль, что я поняла это так поздно!

Иван и Майя переглянулись, и Иван кротко кивнул.

Майя обняла мужа, с понимающей улыбкой посмотрела на Воительницу и, открыв портал, пропала.

Глава 5. Теория многомирия

Лесной лагерь погрузился в тревожный, неестественный сон, похожий на затишье перед бурей. Костры догорали, отбрасывая прыгающие, искаженные тени на лица тех, кому не спалось. Воздух был густ от запаха хвои, горького дыма и немой, невысказанной вражды. Новоприбывшие разместились на почтительном расстоянии друг от друга, словно хищники из разных стай, вынужденные делить один водопой. Майя-воин сидела, прислонившись к шершавой коре сосны, и не выпускала из рук свой посох из сгущенной тьмы, ее пальцы время от времени нервно постукивали по древку. Степан-ученый, казалось, совершенно не ощущал ночного холода, уставившись в мерцающий голографический планшет и что-то безостановочно вычисляя, изредка бросая беглые, изучающие взгляды на спящую вдалеке, укутанную в одеяло, девушку-дикарку. Ольга-императрица демонстративно устроила нечто вроде походного трона из ящиков с оборудованием, накрытых вышитым золотым орлом имперским штандартом, и наблюдала за происходящим с холодным, отстраненным презрением, словно рассматривала диковинных насекомых.

Иван чувствовал эту взрывоопасную напряженность каждой клеткой своего тела. Они были похожи на неправильно смешанные химические реагенты, готовые рвануть при малейшей искре. Прежде чем идти дальше, нужно было найти общий язык. И начать следовало с самого трудного – с беспристрастных объяснений. Он подошел к центральному костру, где сидели его Степан, Лилит и Александр, озабоченно копавшийся в своем приборе, похожем на сложную астролябию с магическими кристаллами.

– Ну что, коллеги, – начал Иван, тяжело присаживаясь на поваленное бревно. – Мы все видели угрозу в лицо. Пора понять, с чем мы имеем дело. Александр, вы, кажется, больше всех в этом разбираетесь.

Романов поднял голову, его монокль, словно слепой глаз, блеснул в огне.

– Ах, да-да, конечно, Иван Петрович! – воскликнул он с неуместной для этой мрачной обстановки бодростью. – Базовые принципы мультивселенной! Элементарно! Представьте себе… мм… не книгу, нет. Это слишком статично. Представьте себе могучее дерево. Бесконечно раскидистое. Каждая его ветвь, каждый листок – это отдельная реальность.

– Со своей историей, своими законами, – кивнула Лилит, кутаясь в потертый плед. Ее лицо в свете пламени казалось осунувшимся, почти прозрачным. – Иногда они почти не отличаются. Где-то ты, Иван, наступил утром на треснувшую плитку, а где-то обошел ее. И это уже создало два разных мира. Зеркальные, но уже не идентичные.

– Именно! – подтвердил Романов, оживленно жестикулируя. – Но ветви этого дерева не растут упорядоченно. Они переплетаются, трутся друг о друга, иногда срастаются. В местах этих соприкосновений, трения и возникают те самые аномалии, которые мы наблюдаем. Люди из 50-х в Ленинграде – это обломки одной ветви, зацепившиеся за другую. Технологичные цеха в Туле – просачивание соков из одного листа в другой.

– А «Стиратель»? – спросил Степан, не отрывая мрачного взгляда от пламени. – Что он такое в этой метафоре? Древоточец?

Романов помрачнел, его бодрость мгновенно испарилась.

– «Стиратель»… это не жук и не болезнь. Это лесной пожар. Он подбирается к дереву и начинает пожирать его с корней. Но он не просто сжигает листья. Он выжигает саму память о них. Словно этих ветвей никогда и не было. Он стирает саму возможность их существования.

В этот момент раздался резкий, скрипучий голос.

– Прекрасная сказка для ублажения академиков. Но она не отвечает на главный вопрос: почему пожар начался именно сейчас? И почему он пожирает в первую очередь его ветви? – Из тени к костру подошла Майя-воин. Ее глаза блестели в темноте, как у голодной волчицы. – Иван собрал всех нас здесь. Значит, и ответ надо искать в нем. В его корнях.

Все взгляды, тяжелые и недоверчивые, устремились на Ивана. Он почувствовал их физическим грузом на своих плечах.

– Лилит права, – тихо, но четко сказал он. – Видимо, каждое наше решение создает новую ветвь. Но… не все решения равнозначны. Есть моменты… точки бифуркации. Судьбоносный выбор, который раскалывает реальность на тысячи осколков. Взрыв сверхновой в мире возможностей.

Он помолчал, глядя на свои руки, словно видя в них отблески тех самых выборов.

– Моя встреча с магией… Смерть родителей и деда… Битва с Лилит… Это были такие моменты. Каждый раз, принимая решение в точке кипения, я создавал новые миры. И в каждом из них я… был разным. Жил с последствиями этого выбора.

– Верно, – к разговору присоединился Степан-ученый, наконец оторвавшись от планшета. – Согласно моим расчетам, основанным на квантовой теории ветвления и принципе магического резонанса, существа с аномально высокой магической восприимчивостью, особенно в моменты сильного эмоционального стресса, являются мощнейшими катализаторами образования новых реальностных узлов. Проще говоря, вы, Иван Кузнецов, являетесь одним из самых продуктивных генераторов параллельных вселенных в теоретически возможной истории.

Он поднял голову, и его искаженные линзами очков глаза уставились на Ивана без тени личного интереса, лишь с холодным любопытством.

– Вы – эпицентр. Активный вулкан, извергающий миры. Глаз бури. Именно поэтому «Стиратель» зациклился на вас. Ваши версии – это точки наибольшего напряжения, опорные узлы, несущие балки всей конструкции мультиверсума. Выбив их, он обрушит все остальное, как карточный домик. Эффект домино будет тотальным.

– Почему? – не выдержал наш Степан, с ненавистью глядя на своего двойника. – Зачем ему это? Что он такое, в конце концов?

– Он – боль, – тихо, но так, что было слышно всем, сказала Лилит. Все взгляды перешли на нее. Она сидела, обхватив колени, и смотрела в огонь, словно видела в нем отражение собственного прошлого. – Я чувствовала его природу, когда стабилизировала портал. Это… чистая, незамутненная, всепоглощающая боль. Детская. Та, что кажется концом всей вселенной, абсолютным и беспросветным. И эта боль хочет только одного – чтобы все прекратилось. Чтобы не было ничего. Никого. Чтобы не было самой возможности страдать.

– Боль? – с презрительной, ледяной усмешкой поднялась со своего «трона» Ольга-императрица. Она медленно, величаво подошла к кругу света, ее мантия шелестела по траве. – Вы собираетесь сражаться с болью? Уговаривать ее? Объяснять ей, что она «неправа»? Император не ведет переговоров с бунтовщиками. Их уничтожают. Их волю ломают и ставят на службу империи. Боль – это слабость. А слабость должна быть уничтожена или обращена в орудие.

– Ваша империя, Ольга Андреевна, – резко, с ядовитой усмешкой парировала Майя-воин, – похоже, не справилась с этой задачей, раз вы здесь, а не там, на троне.

Глаза Императрицы вспыхнули холодным, смертоносным гневом. Воздух вокруг нее затрепетал от сконцентрированной магии порядка.

– Мой мир еще стоит. В отличие от вашего, судя по… этому плачевному виду. – Она смерила Воительницу уничижительным взглядом с головы до пят. – И он устоит, потому что сила – это порядок. А не слюнявые, сентиментальные разговоры о боли и страданиях.

– Порядок? – Майя-воин вскочила и сделала резкий шаг вперед. Ее пальцы вцепились в посох так, что костяшки побелели. – Порядок – это когда такие, как ты, в золотых дворцах решают, кому жить, а кому умирать! Порядок – это когда маги становятся новыми царьками, а обычные люди – расходным материалом, скотом! Я всю жизнь боролась с вашим «порядком»! И видела, к чему он ведет – к горам трупов и морям слез! К вселенной, построенной на костях!

– А к чему привела ваша борьба, бунтовщица? – холодно, с притворным любопытством осведомилась Императрица. – К хаосу? К анархии? К тому, что ваш мир пал одним из первых, сожранный этой… болью? Ваш бунт оказался просто самоубийственным импульсом.

Майя-воин взвыла от ярости, не животной, а человеческой, полной отчаяния и непрожитого горя. Она рванулась вперед, и ее посох вспыхнул живой, жадной тьмой, готовой испепелить все на своем пути. Но Иван встал между ними, широко раскинув руки. Его собственная аура вспыхнула, золотисто-алая, создавая невидимый, но непреодолимый барьер.

– Хватит! – его голос прозвучал не как просьба, а как удар гонга, усиленный магией воли. Волна силы заставила обеих женщин отшатнуться. – Вы обе правы. И обе неправы. Ваши миры пострадали не потому, что вы боролись или правили. А потому что были разобщены. Потому что в них не было места ни для чего, кроме одной идеи. Мести. Порядка. Знания. – Он посмотрел на Степана-ученого. – «Стиратель» пользуется этой слепотой. Он пожирает тех, кто не видит ничего, кроме своей единственной цели, своей правды. Он – порождение такой одержимости.

Он обвел взглядом всех собравшихся, и в его глазах горела не ярость, а решимость.

– Вы спросили, почему сейчас? Потому что четыре года назад я совершил еще один судьбоносный выбор. Я победил тирана. Но я также… получил доступ к силе, которую до конца не понимал. Силе, которая усиливает все. В том числе – и старые, не зажившие, вытесненные раны. Ту самую детскую боль, о которой все забыли. Она проснулась. И она, как ребенок, который не знает иных слов, хочет, чтобы все исчезло. Чтобы больше не было больно.

– Ты говоришь, как сумасшедший, – прошипела Майя-воин, но в ее голосе уже не было прежней уверенности, лишь изможденная растерянность.

– Нет, – неожиданно поддержал ее Степан-ученый, с научным видом поправляя очки. – Его слова, при всей их эмоциональной окраске, имеют нейробиологическое и квантовое обоснование. Сильное, не интегрированное эмоциональное переживание, особенно из периода формирования личности, может создать устойчивый, самореплицирующийся паттерн в психике, который при достижении определенного уровня энергетического потенциала…

– Замолчи, – тихо, но с такой ледяной ненавистью сказал Степан своему двойнику, что тот на мгновение действительно смолк, удивленно подняв бровь. – Просто замолчи.

– Так что же делать? – спросил Романов, разводя руками в театральном недоумении. – Если нельзя сражаться, а нужно… что? Уговаривать? Убаюкивать?

– Нужно исцелять, – сказала Лилит, и ее слово прозвучало окончательно. Все снова посмотрели на нее. – Миры, реальности… они пытаются объединиться не для войны. Они пытаются объединиться, чтобы выжить. Это защитный механизм. «Стиратель» – это болезнь. Аномалии – это… лихорадка, воспаление. Попытка организма спастись, выжечь заразу ценой собственного здоровья. Нам нужно найти способ помочь этому организму. Исцелить ту самую изначальную рану. Не заклеить пластырем, а вытащить занозу.

– И как мы это сделаем? – скептически, с вызовом спросила Ольга-императрица. – Обнимемся и споем песню? Будем водить хороводы вокруг костра?

– Мы найдем другие версии меня, – твердо сказал Иван. – Тех, кто смог справиться с этой болью по-своему. Мы соберем совет. Не для того чтобы решить, чей способ лучше. А чтобы объединиться. Сложить мозаику. Чтобы найти путь к тому мальчику, который хочет, чтобы все исчезло, и показать ему, что боль – это не конец. Что ее можно пережить. Что после нее снова светит солнце.

Он посмотрел на Майю-воина.

– Ты сказала, что потеряла дочь. Я не могу вернуть ее. Но я могу дать тебе шанс спасти миллионы других дочерей. Не через слепую месть. А через то, что всегда сильнее мести. Через защиту.

Он повернулся к Императрице.

– Вы хотите порядка. Самый большой порядок – это целостность. Баланс. Сохранение жизни во всем ее многообразии. Помогите нам сохранить эти миры, и вы получите не рабов, а добровольных, сильных союзников. Империю духа, а не страха.

Наконец, он взглянул на Степана-ученого.

– А вы получите величайшую загадку мироздания для изучения. Не чтобы препарировать и уничтожить, а чтобы понять, починить и спасти. Живой, дышащий организм, а не труп на столе.

Наступила длительная, тягучая пауза. Лес вокруг затих, прислушиваясь. Даже ночные птицы смолкли.

Первой нарушила бездействие Майя-воин. Она не проронила ни слова. Только медленно, с трудом, словно делая что-то против своей воли, воткнула посох в землю и скрестила руки на груди, смотря на Ивана выжидающе, но уже без прежней агрессии.

Императрица тонко, почти невидимо улыбнулась, словно делая расчетливую ставку в сложной игре.

– Совет Иванов? Интригующая идея. Хорошо. Я бы посмотрела на этого… императора. Мне есть что ему предложить. И чего потребовать взамен.

Степан-ученый щелкнул языком, снова уткнувшись в планшет.

– Сбор данных в полевых условиях, непосредственное наблюдение за уникальным феноменом… Допустимо. Но при первом признаке прямой угрозы моей когнитивной или физической безопасности я немедленно использую устройство для экстренного скачка и покину локацию.