Читать книгу: «Проклятый поэт», страница 3

– Мне никто не нужен кроме нее! Согласен!

– Амэн. Да будет так. А теперь ступайте и пишите, пишите и еще раз пишите. Вас ждет великое будущее.

– Ты уже придумал свой стих? – нотки голоса были подобны движениям тела, призывные, кошачьи.

– Стих нельзя придумать.

– Но ты же сам сказал, что сейчас пишешь стих. – в голосочке прорезалось непонимание и легкая обида.

Дзинь-дзинь.

– Да. Пишу.

– Но ведь прежде чем его написать, его нужно ведь придумать. Так?

– Не так. Стихи нельзя придумать. Стих это отражение души. Его можно только услышать, а после записать и тем самым дать услышать его другим душам.

– Понапридумываете же вы, люди…

– Ты не поймешь. У тебя нет души.

– А она мне и не нужна. Мне нужно тело и удовольствие. Тело у меня есть, а вот удовольствия нет, – она потерлась плотной грудью о его руку, – неужели я хуже твоих стихов? Неужели тебе не хочется дать мне то, что мне не обходимо? Я же так мало прошу. Ты и сам получишь от этого удовольствие.

– Ты просишь слишком многого.

Ночь мирно шла за окнами дома.

Закрутилось все быстро. Стихи писались сами собой, благо для них хватало отчаяния и боли в душе. Незнакомец не подвел, его стихи начали печатать, но самое главное его стихи начали покупать. Его имя гремело с начало на весь Вертепск, потом на всю область, губернию, а потом добралось и до самой столицы. Гонорары росли, чуть ли не ежеминутно, а то и ежесекундно. Поклонники, цветы, овации, полные залы на его выступлениях…

Все это отняло пять лет. Прошло уже пять лет, а боль по ней не проходила.

И вот он решился. Выбрал в гардеробе самый лучший и дорогой костюм, заказал лучшее вино, шоколад и огромный букет цветов и поехал.

Старый захолустная пятиэтажка встретила его обветшалым подъездом и осыпающейся штукатуркой, но это были мелочи жизни, на которые он не стоило обращать внимания. Он увезет ее отсюда. Увезет в великолепный трехэтажный коттедж, выстроенный по самому последнему писку моды, с крытым бассейном, подземным гаражом, бильярдной и мебелью в стиле классицизма. Он окунет ее в роскошь и великолепие, и они будут так же счастливы, как до разрыва. Он влетел, будто на крыльях, на предпоследний этаж и позвонил в дверь. Дверь открыл мальчик лет шести. Светловолосый пригожий мальчуган.

– Вам кого?

– А… Мне бы Алену Николаевну…

– Папа, папа, тут чужой дядя маму спрашивает, – скрылся в квартире мальчик.

Его место занял маленький человечишка в пижамных штанах, серенькой застиранной майке, и в нелепых очках на носу.

– Извините, жены сейчас нет дома, она на работе. Если что-то надо, то я могу передать.

– Жены…, – пронеслось у него в голове, – жены…

Он бросился прочь.

– Так что передать то? – неслось вдогонку.

Бутылка самого дорогого вина была размазана об стену подъезда, а цветы заняли место в вазе, которой для них стала урна.

Он летел на машине… Он собирался разбиться… Но не выходило. Как будто сила с небес поворачивала встречные машины с его пути, а постовые, завидев номера, только отдавали честь.

Жизнь рухнула второй раз. Зачем ему это богатство, эта слава без нее? Жена… Муж в пижамных штанах… Ребенок… Счастливая семейная жизнь… А он, дурак, пошел на все ради нее, а нужно было всего-навсего надеть пижамные штаны…

– И как поживает твой стих? Ты его уже слышишь?

– Слышу, не мешай.

Он разбил пишущую машинку, сжег стихи, напился до беспамятства и… И ночью опять стал писать. Он не мог уже жить без выплескивания своей души на бумагу. Но теперь он писал другие стихи.

Весна летит, весна идет,

Неся гормонов возбужденье.

В паху томление и жженье,

От пота майка к телу льнет.

О, девка страстная моя,

Весна, как губы твои пухлы.

Ты солнца миг, природы утро.

Весна, как я люблю тебя.