Опасная профессия

Корректор Александр Барсуков

Корректор Павел Амнуэль

Фотограф "Коттонбро" Студия

Дизайнер обложки Кирилл Берендеев

© Кирилл Берендеев, 2023

© "Коттонбро" Студия, фотографии, 2023

© Кирилл Берендеев, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0060-3677-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие автора

Детективный жанр литературы уникален. Вряд ли человек будет читать иное произведение, в котором так мало значит финал. Конечно, всегда любопытно узнать ответ на загадку, обозначенную в начале, но сам процесс ее распутывания подчас значит куда больше, нежели последующая расстановка всех точек над i. И это вовсе не прихоть какого-то одного автора, но, по сути, основа жанра. Взять хотя бы самые известные произведения Дамы Агаты. Кто сейчас вспомнит, в чем заключалась вина Роджера Экройда? Однако, сама история, поданная от лица убийцы, безусловно, запомнилась всем. Смутно можно припомнить, за что двенадцать пассажиров «Восточного экспресса» казнили преступника, спасшегося от суда, кажется, была какая-то убитая девочка… Зато все прекрасно помнят фееричную идею коллективной мести эдаким жюри присяжных, когда сообщники самых разных возрастов, сословий и наций сплотились, чтоб наказать виновного. И безусловно, не так важно, каким образом судья решил устроить феноменально запутанное преступление на Негритянском острове, главное, сам процесс безрезультатного, именно такого, поиска виновника и фееричных смертей преступников, ускользнувших от правосудия, но не от человека, объявившего себя перстом судьбы и дланью всевышнего.

Так же можно припомнить истории о комиссаре Мегрэ или патере Брауне, о Холмсе или Мейсоне, не суть важно. В детективной истории читателя заманивает и привлекает нетривиальная завязка и тайна, которую интересно распутывать вместе с сыщиком, пытаясь обогнать того в догадках. Но вопрос «а почему все это произошло?» – он при этом уже не так важен. Главное, эта игра в загадку. И тут важно, чтоб автор честно играл с читателем, не припрятывая тузов в рукаве и не утаивая от внимательного взора особо важных деталей; право же, иные детективщики часто грешат подобным, что, конечно, никак не играет им на руку. Хотя благодушный читатель и не такое способен простить. Что обычно спускается с рук – это мотивы преступления, чаще всего, они выпаливаются скороговоркой в самом конце произведения, одним большим абзацем, до которого удовлетворенному ходом расследования читателю уже нет особого дела – если автор расстарался и предоставил внимательному зрителю все необходимое для получения удовольствия. А именно: запутанный сюжет, неожиданные повороты, и, конечно, знаменитую формулу: «подозреваются все». Иначе произведение ждет незавидная участь проходного, прочитав которое, его тотчас безоговорочно забывают.

Но это я о классическом детективе. В нуарном все немного иначе. Прежде всего, важна не только и не столько запутанность сюжета, сколько вовлеченность главного героя в самые невероятные, подчас, невероятные приключения, и чем опаснее они для его здоровья, а чаще, жизни, тем интересней следить за расследованием. Да иногда и само дознание оборачивается против него – когда герой находится по другую сторону закона, но при этом все равно вызывает сочувствие. Это сложно воплотить, непросто не скатиться в пошлость, выписывая часто аморальные поступки сочувственного преступника, но в этом и есть прелесть подобного произведения. Когда система ценностей вывернута наизнанку, когда главное не торжество закона, а его слепота, куда сложнее следовать каноническим моральным ориентирам. И тем более, описывать следствие в следствии, если правоохранительные органы заняты поимкой того, кого они считают преступником, а тот в это же время пытается наказать подлинных виновных. Это высший пилотаж. Как тут ни вспомнить лучшие романы Чейза или Хэммета.

После такого сравнения трудно переходить на собственные произведения. Однако, ни в коей мере не возвышая достоинств и не принижая недостатки данного сборника, коротко расскажу о том, что предстоит прочесть вам в этой книге.

Здесь собрано немного классических детективных рассказов, написанных от лица полицейских, бывших или нынешних, еще несколько нуарных из тех, о которых я поговорил чуть подробнее немного выше. И целый цикл приключенческих историй под названием «Высокое искусство взлома и проникновения», повествующих в ироничном ключе о похождениях не слишком удачливого, но все равно хорошо известного в определенных кругах медвежатника Власа Копейкина. А еще повесть «Ежедневник на этот год», написанная на стыке детектива классического и нуарного и рассказавшая оборотную сторону одного преступления. И несколько рассказов, которых можно отнести к триллерам. Надеюсь, в этом сборнике каждый да найдет произведение на свой вкус и настроение, а может быть, и не одно.

 
Приятного вам чтения!
С уважением,
Кирилл Берендеев
 

Опасная профессия

– Будь внимателен, но не тормози, – продолжал напутствовать меня Шатун. – Быстро разберись и к стороне. А потом дела передашь сыну, он твое заключение оформит, как полагается.

Я дал отбой и обернулся. Старик стал сдавать, прежде за Кондратом Козельцевым, вором в законе по прозвищу Шатун, подобного не водилось. Давил авторитетом, если надо, грубой силой. Впервые услышал что-то вроде просьбы, пусть и замаскированной под приказ. Стареет. Или в долг взял, поди пойми. Но тоже не просто так, раз напомнил про «уважаемых людей, которые у меня играются».

– Батя все подробно обсказал? – спросил Шрам. Я кивнул. – Пойдем, посмотришь, что да как.

Дело виделось простым до невозможности, странно, что Шатун потребовал моего участия. Может, вспомнил, как мне удавалось расследовать дела подобного рода, так это не моя заслуга, скорее, статистики – большая часть преступлений, попадающих на стол оперативнику, раскрывается в течении суток. Немудрено, что в той жизни у меня случались и премии, и почетные грамоты и звездочки. Пока не заловили на смешном – превышении полномочий при задержании. Смеялись, верно, те, кто не попался. И сам Шатун, раз в отработку четырехлетней давности события я до сих пор на него ишачу.

Подпольное казино старика обкрадывал кто-то из персонала, скорее всего, один из кассиров. Этого нечистоплотного пытался вывести на чистую воду бухгалтер Шатуна, Алексей Свириденко, по прозвищу Счетовод, для чего вызвал троих, работавших в особо подозрительную смену, и по очереди проводил беседы. Вот только вызнать не успел, после окончания разговоров Счетовода нашли с простреленным легким. Свириденко скончался на месте, врача вызвать не успели.

Старик решил бучу не поднимать, он вообще очень осторожно отнесся к случившемуся. Мне долго рассказывал про «обстоятельства» и «уважаемых людей, игравшихся в казино», все это было совершенно не похоже на прежнего Шатуна, проходившего в мою бытность работы в полиции, по десятку дел, но лишь свидетелем. Ни тогда, ни сейчас привлечь Козельцева не удавалось, настолько он был и осторожен и беспощаден как к своим, так и к чужим. Достаточно вспомнить, что после свидетельств того же Свириденко, он на полдня подвесил за руки своего сына, да, вот этого самого Шрама, когда только заподозрил того в присвоении денег. С той поры Аркадий пусть заматерел, но лишь с еще большим пиететом стал к отцу относиться. Шатуна боялись все, что там говорить, я не исключение. А его сынка и подавно, с ним лучше одной дорожкой не ходить, недаром даже сейчас, собираясь на мокрое дело, оружия никакого не взял, кроме ножа-бабочки, специально затупленного, чтоб резать, уродуя лицо или тело. За что отморозок, за которым числилось с полдюжины предполагаемых убийств, и получил это погонялово. А сейчас сопровождал меня к месту преступления, на окраину города, где находился офис Свириденко.

Бухгалтер работал в компании «Национальный интерес», выискивавшей лазейки в законе, чтоб скостить налоги или получить субсидии. Ничего особенного, если не считать, что Свириденко работал на Шатуна уже лет десять. Слыл честным малым, точным и строгим, многие небезосновательно боялись его появления в неурочный час на своих подпольных предприятиях, завязанных в семейный бизнес Козельцева. Опасались и те, кого он вызвал к себе на работу вчера вечером, настолько, что один даже решился на убийство. Неизвестно, откуда кто-то из них взял пистолет, видимо, и это мне тоже предстояло выяснить.

Свидетелем преступления оказался один только охранник, работавший сегодняшним воскресным днем в небольшом офисном здании, где сегодня работал только «Национальный интерес», аккурат метрах в пяти от поста, на первом же этаже. Свириденко разбирал бумаги казино, а попутно отзвонил всем троим, приглашая каждого в назначенное время на собеседование, чтоб по окончании вынести вердикт и назвать имя подозреваемого.

Ушинский, немолодой охранник, притулился на махоньком стуле возле входной двери, возле него стоял амбал Шрама в заношенном спортивном костюме, не спускавшего со свидетеля колючего взгляда. Я глянул на шестерку Аркадия и его самого – небо и земля. Шрам всегда одевался с иголочки, был напомажен, гладко выбрит и выглядел эффектно, особенно, для такого подонка, коим являлся. Оглядев их, я прошел внутрь небольшого кабинета.

Обстановка аскетичная, ничего лишнего: размашистый двухтумбовый стол возле полураскрытого окна, весь заваленный бумагами, рядом, на тумбочке, чайник и кружка с надписью «Босс №2», початый пакет пряников, мне рассказывали, насколько Счетовод любил сладости. Почти над столом кондиционер, едва дышащий прохладой в одуряющей июльской жаре. Напротив стола одинокий стул, на подоконнике два горшка с лилиями, одна из которых выпустила стрелку. Возле двери – стеллаж, набитый папками и юридическими и налоговыми нормативными актами и поправками в законы, рядом здоровенные напольные часы начала прошлого века, с боем, величаво тикавшие в тиши.

Под столом натекла порядочная лужа крови, охранник признался: он не сразу понял, что со Свириденко беда, в половине седьмого поскребся в кабинет, напоминая об ужине. Сначала не понял, где же Счетовод, а когда увидел его, лежавшего под столом, сам едва не лег рядом.

– Кто касался тела?

– Только я, – ответил Ушинский. – Сразу сказал, чтоб никто не подходил, убили же. Аркадий Кондратьич стал отцу звонить, а он уже и вас обеспокоил. Отпечатки, если вдруг, старался не оставлять.

Шрам кивнул в подтверждение его слов. Охранник смотрел на Аркадия как побитая собака на своего хозяина, одобряя каждое его действие. Я поежился.

– Тело успело остыть?

– Не пойму. Вроде как руки легко согнулись, когда я Ивана Ильича вытаскивал. – и вздрогнул, припоминая.

Я прошел к столу, заметил два едва заметных отпечатка носка ботинка, верно, Ушинского. Посмотрел бумаги – Свириденко разбирался с внутренней бухгалтерией на редкость дотошно, выписки из базы данных на столе объединяли доходы и расходы казино аж за последние два года. Кажется, он решил не только кого-то из этих троих прищучить, но капитально разобраться с хитросплетением доходов и трат.

Вот и пуля, застряла в стене, стало быть, стреляли, стоя напротив, почти в упор. Жаль, ни вскрытия, ни баллистической экспертизы провести невозможно, приходится действовать дедовскими методами, вроде тех, что применял еще Эжен Видок, основатель современной криминалистики.

Я присел на кресло, потрогал ящики стола, всюду бумаги, кроме самого верхнего, аккурат над правым коленом, там находилась промасленная бумага. У Свириденко имелся пистолет, это интересно.

– Да, Иван Ильич опасался за свою жизнь, прикупил ПМ по случаю, вроде чистый, – соглашался охранник. – Мой приятель, ныне покойный, с покупателем свел, да было это еще три или четыре года назад. Не помню, чтоб Иван Ильич хоть раз им пользовался, я даже не знал, что пистолет лежит в столе, думал, дома держит, где важные бумаги всякие, печати, много чего ценного. Там и сигнализация солидней, не чета здешней, и охрана.

– Что же к себе не позвал кассиров, а сюда вытащил? Да еще в воскресенье, когда сам бог велел дома сидеть?

– Он дома и работал. А потом приехал сюда и специально вызвонил всех троих.

– Значит, и пистолет мог с собой взять.

– Я не знаю.

– Это не вопрос, скорее, размышление. Скажите, эти часы, – перевел разговор я. – Они откуда?

– Одного из должников. Иван Ильич взял себе на память, но дома держать супружница не разрешила, дескать, и здоровые, и к обстановке не подходят и еще будят музыкой своей. Они с боем, а в полдень или полночь играют «Венский вальс».

Я заглянул внутрь. Часы солидные, сделаны в давно покойной Австро-Венгрии, самое начало двадцатого века, работа некоего часовых дел мастера Кромбаха, поставившего свой роскошный вензель на внутренней стенке. Под ним я нашел маленькую детальку от детского конструктора, спросил охранника, тот лишь плечами пожал: ребенок у Счетовода скоро сам обзаведется потомством, двадцать пять годочков уже. Стало быть, от должника осталось.

Подошел к стеллажу, просмотрел содержимое: может, и не самые важные клиенты приходили к Счетоводу в офис, но работал он здесь постоянно. А еще таскал с собой пистолет Макарова. Я вытащил газетку, осмотрел ее, изрядно промаслившуюся, спросил охранника, мог ли кто из клиентов Счетовода иметь на того зуб, тот плечами пожал. Свириденко работал с самыми разными людьми, а еще за многие дела принципиально не брался, особенно, коли тем или иным способом мог навредить Шатуну, даже и незаметно для интересов старика; в этом отношении бухгалтер человеком был исключительной порядочности.

Шрам, до того стоявший в дверях и одним видом своим беспокоивший нас обоих, повел плечами и кашлянул, свидетель дернулся, оглядываясь на влиятельного отморозка.

– Давайте к делу, время идет.

Я кивнул, спросил у охранника порядок прихода кассиров и попросил рассказать немного о каждом. Тот несколько смутился.

– Я думал, вы меня будете про кого-то конкретно спрашивать, – несколько растерянно произнес он. Шрам тоже посмотрел пристально в мою сторону. Чуть дрогнувшим голосом, я попросил того выйти в коридор, чтоб не давить на свидетеля. Тот хмыкнул, но послушался. Невольно я выдохнул, надо же, впервые заговорил с ним так. И получилось.

– Я не прокурор, чтоб наводящие вопросы задавать. Мне нужна ясная картина, а кто виновен и почему, разберусь. И важно, чтоб вы не давили на меня предпочтениями и не выдумывали события, подгоняя их под свое мнение.

– Но я…

– Невольно, разумеется. Любое свидетельское показание неточно, особенно, когда от человека начинают требовать конкретики, – пояснил я. – Свидетель начинает вспоминать и то, чего не случилось, а уже потом менять показания. Слышали про такое.

Охранник не слишком довольный моими подозрениями в его компетенции, согласился рассказать обо всем. В первую голову я спросил Ушинского о настроении прибывшего на воскресную работу Свириденко.

– Труженик он, вот и сегодня пришел весь в поту и мыле, кажется, уже до того что-то нашел, но хотел досконально проверить, а уж потом беспокоить хозяина. Звонил кому-то, уточнял, потом уже попросил меня прикрыть наружную дверь, чтоб в щель не сквозило, не любил сквозняков.

Странно, а окно распахнуло настежь. Или его открыли позже? Потом выясню, если охранник не расскажет.

– Кто пришел первый, что о нем скажете. Только без эмоций.

– Будто не помню, – недовольно прогудел он. – Первым Григорьев прибыл, я его не шибко хорошо знаю. Человек невзрачный, неприметный, в казино работает уже пять лет, но ничего особо ценного про него рассказать не могу. Прежде не попадался, свою работу знал туго, да и…

– Вы ведь в казино раньше работали тоже охранником, прежде, чем сюда перебраться?

– Именно, я там три года добросовестно оттрубил, потом меня Кондрат Степаныч сюда определил, в помощь Ивану Ильичу.

– В какую?

Ушинский смутился.

– Ну… мало что. Просто присмотреть, тем более, мы с ним давно знакомы, еще по прошлой работе, когда Иван Ильич сам по себе трудился. Думаю, он похлопотал, а хозяин был не против.

– Давайте далее. Про первого посетителя.

Охранник фыркнул, как бы намекая, что про него он и рассказывает, но продолжил:

– Про Григорьева, стало, ничего особого сказать не могу, ничем не запомнился, так и запишите. Пришел он к Ивану Ильичу без четверти пять или около того, я как раз за сканворд засел. Посидел немного, я помню, часы эти антикварные пробили пять, а вскоре и Григорьев вышел, мрачный, как туча, да, самое начало шестого и было. Вышел, ни на кого не глядя, и быстро уфитилял, я еще запомнил, что почти сразу по его уходу в кабинете чайник закипел, значит, Иван Ильич надолго засел. Он, как работы невпроворот, себя чайком любил побаловать с плюшками или пряниками какими. Вот вроде тех, – охранник кивнул на початый пакет.

– Ничего за это время из кабинета не слышали? – против воли спросил я. – Шум или разговор на повышенных?

– Разговор был, помню, но потом как часы пробили, закончился, Григорьева выставили или сам слинял, не знаю, – Ушинский взглянул на меня и без понуканий продолжил: – В пять семнадцать пришел второй кассир, Спицын. Я с ним сталкивался пару раз, скажу прямо, тот еще жук, все под себя гребет, я б не удивился, если именно через него деньги убежали. Вредный человечишко. Этот и вовсе задерживаться не стал, ушел минут через пять, может, чуть больше. И я как-то говорил старику, да тот всегда слушал мнения Ивана Ильича, а бухгалтер тогда промолчал.

– Стоп, а откуда вы так точно можете сказать время прихода?

– Да что удивительного, – дальнейшие слова охранника потонули в грохоте набежавшей электрички. По прошествии полуминуты рев поезда стих, электричка, вильнув, скрылась из поля слышимости, только еще отзвуки эхом раскатывались по круге, пока не сгинули окончательно.

– Сами слышите причину, – наконец, добавил он в наступившей тиши. – Электричка из Спасопрокопьевска проходит мимо нас аккурат в это время и запоминать не надо.

– И что, всегда так шумно?

– Мне да. Хорошо, мало поездов ходит, только со Спасопрокопьевска-товарного идут и кружные электрички, раз в час-полтора. Но зато дешево, поэтому Иван Ильич тут кабинет отхватил. А когда у него окна закрыты, куда тише.

– Что же они открыты сейчас?

Охранник плечами пожал. Я попросил его продолжать далее.

– А что далее? Без четверти шесть пришел последний кассир, Вольный, неплохой парень, вздорный, но такой простецкий, о нем могу сказать только хорошее. Никогда не отказывал, по мелочи, понятно. А брал или нет… да поди разбери. – он помолчал и добавил: – Если так рассуждать, все могли стибрить.

– Я спрашивал про убийство вообще-то.

– Простите, никак не могу приспособиться к мысли, что нашего бухгалтера больше нет.

Могу его понять, сам был шокирован этим сообщением. А Ушинский хорошо знаком с убитым, ему-то это как гром среди ясного неба. Вот только странно, что он так себя вел. И окно…

– Да что про его визит сказать, он и пяти минут не провел, сразу выскочил, как ошпаренный, дверью хлопнул на бегу, такси вызвал и скрылся. А да, еще может, важно, он в спортивном костюме был, все прочие в цивильной одежке приходили, а Вольный, он из фитнеса какого выбрался или с дачи, воскресенье ж, ну и прибыл, в чем был.

– Дальше что? – чуть помолчав, спросил я. Охранник пожал плечами.

– Да ничего, я дожал сканворд, потом почитал книжку, потом… а, да, вскоре, как часы половину седьмого пробили, я поскребся в дверь, ужинать пора, а Иван Ильич засиделся. Меня совесть мучает, что он так долго работает, я всегда ему напоминаю про еду, а то…

– Погодите, – я вспомнил про дверь. – Тут звукоизоляция хорошая?

– Да как сказать… часы слышно, а разговоры нет. Вот Григорьев ее не запер, когда уходил, а Спицын да, закрыл так аккуратненько и мышкой выскочил. Если это важно, конечно.

– Выходит, все ли в порядке с бухгалтером вы понятия не имели с половины пятого до половины седьмого, я правильно понял?

Охранник кивнул. Вроде и рядом находился, а как на другом конце города. И ни разу не потревожил.

– Вы слышали, как Свириденко работал? Хоть что-то все это время?

Он покачал головой.

– Нет. Дверь закрыта осталась, я слышал как лампа дневного света шумит. Ну и поезд… – охранник замолчал на полуслове. Потом произнес, вроде не к месту: – Хороший человек был, умница, порядочный, да и друг… тоже, – еще пауза. Он не выдержал: – А вы уже кого-то подозреваете?

– Не буду оригинальным, если соглашусь, – в дверь кабинета заглянул Шрам, видимо, все это время стоял под дверями, тишком вникая в разговор.

– О, как, – произнес он, входя. – Позволь узнать, что да как.

С металлическим звоном на свет появился приснопамятный нож-бабочка. Поежившись, я невольно отступил на шаг, Шрам осклабился.

– Что, Спицын, да? – спросил охранник.

– Я просто изложу свой взгляд, а вы уже решите, прав или нет.

Не получилось у меня обойтись без старомодной романной сцены вроде той, когда сыщик сводит всех подозреваемых в гостиную и уже там выводит убийцу на чистую воду – последним среди подозреваемых, вестимо. Хотя к подобному развитию все предполагало, кроме, конечно, кассиров, которые находились в разных концах города, если не убрались из Спасопрокопьевска, куда подальше.

– Вольного откидываем сразу, он только вошел, и, видимо, сразу увидел тело покойного. Труп, я так понимаю, уже…

– Уже, – изрек Шрам. – Только родных предупредили и сразу уже.

– Скверно, но ладно. Дальше, Спицын.

– Тот еще жук, – повторил свое обвинение охранник.

– Возможно. Но шансов убить у него имелось крайне мало, разве, с порога, да и то, ему еще надо было подойти и выстрелить почти в упор. И сделать это до того, как пройдет электричка, иначе выстрел вы бы услышали. Все дальнейшее время, Спицын мог только громко ругаться, возможно, так и делал, чтоб на него не подумали. Таким образом, переходим к Григорьеву.

– Да не может быть, – тут же влез Ушинский. – Он же мышь серая…

– К тому времени, когда часы стали бить пять, Григорьеву стало известно, подозревает ли его Счетовод или нет. Вероятно, вышла ссора, Свириденко достал пистолет, кто знает, как обстояло дело, но Григорьев завладел им и догадался в момент одного из ударов выстрелить в Счетовода, – я посмотрел на охранника и прибавил: – К сожалению, у него одного имелся не столько мотив, сколько возможность для совершения преступления. А почему и зачем, этого я сказать не могу.

– Стало быть, первый кассир, – хмыкнул Шрам, играясь с «бабочкой». – Звоню старику, порадую. Заодно и своим, позову работать.

– Погодите, – возмутился охранник. – А как же чайник? – я слышал, когда Григорьев ушел, как чайник закипел.

– Именно, как закипел. Он еще и сообразил включить его, чтоб создать видимость, будто Счетовод еще жив и поставил чайку согреться. Через пару минут после ухода прибор закипел, и вы подумали, что со Свириденко все в порядке. Вы же, когда тело поднимали, решили, что трупное окоченение не наступило, а выходит, уже сходить стало.

– Не быстро ли? – сомневаясь, спросил охранник.

– Нет, окно ж открыто было, в него суховеем дует. Душно тут, хоть кондиционер и работает, окоченение должно сходить за пару часов.

Не то Григорьев это придумал, не то сам Счетовод за каким-то рожном открыл, может, увидел кого.

– На обычного кассира не похоже, – буркнул страж.

– Когда дело касается шальных денег, мало кто становится на себя похож, – заметил Аркадий, хмыкнув. – Воровать, как в покер играть, надо иметь морду кирпичом и загребущие руки.

Ушинский буркнул что-то неразборчивое, но спорить не стал. Шрам направился к выходу, умудрившись при этом той же рукой, в которой держал нож, достать мобильник.

– Странно только, что окно было открыто. Не помните, Свириденко его так и держал? Вы ж заходили до появления первого кассира.

– Да какая разница? – возмутился Шрам, отрубая связь. – Дело закрыл, чего еще гоношиться.

У него на лице появилось явное желание схватить меня за шиворот и вытолкать из кабинета. На его несчастье, возле ножки стула что-то блеснуло, заинтересовавшись, я вернулся, поглядеть поближе. Нет, всего лишь засохший пузырь крови. Коснулся его рукой и тут же отдернул, будто обжегшись. Кровь оставалась еще влажной.

Ботинки затопали перед носом, недовольный Шрам действительно, что ли, захотел вытащить меня наружу, вот только в последний миг увидел кровь на пальцах и замер. Как замерли его ботинки, слегка запачканные грязью с газона и каплей засохшей крови. Как ни три нубук, впопыхах ее не счистишь. Как я сразу не заметил? Как вообще не догадался присмотреться к тому, кто всю дорогу старательно опекал меня? А еще решил повыделываться перед охранником, блеснуть игрой ума. Доигрался.

– Зачем же ты его так, Аркаша? Из-за тогдашнего? – спросил я, неловко поднимаясь на ноги. Шрам поигрывал ножом, приближаясь, в кабинете мы остались наедине. А мне и защищаться-то нечем.

– Тебе что? А хоть бы и так, не все едино? – сынок подошел вплотную, поднял, лезвие полыхнуло в сантиметре от глаза. – Что в прошлый раз стуканул, что в этот мог. Взял, что надо и к стороне.

– Значит, папашку бояться перестал, – против поли произнес я.

– Разнюнился он, с казино этим, ослаб. Грех это, – Шрам коснулся лезвием щеки. Я вздрогнул, почувствовав как лезвие начало пороть кожу.

– Знал про часы-то? – зачем я его спрашиваю, совсем ума решился, что ли? – Потому и через окно?

– Чудеса дедукции, жаль, невовремя, – усмехнулся Шрам. – Оно давно на соплях держалось, что же, через пост ломиться, когда втихую потолковать надо? Вот и потолковали. Он на меня пестик высунул, смешно, что купил, если стрелять не смеешь. А ты кстати ситуацию разрулил, идем, обскажешь все старику, и попробуй только…

Хлопка выстрела я почему-то не услышал, увидел, как Шрам медленно начинает валиться набок и опадает, цепляясь рукой за мою рубашку. Я осторожно опустил его на пол, разогнулся – и встретился взглядом с Ушинским.

– Ты что натворил? – тихо произнес я. – Он только попугать вздумал.

Охранник замер на мгновение, но ничего не сказал. Лишь подошел, ботинком отбросил нож в сторону. Кровь убитого смешалась с кровью убийцы. Некоторое время он молчал, тяжело дыша, вдруг произнес так, что я недоверчиво глянул на Ушинского, ровно другой человек со мной беседовал.

– Прикончил подонка. Давно собирался, а все никак не решался. Столько лет терпел, а тут на тебе, раз и готово. И чего мучился так долго?

– Он всего лишь хотел, чтоб я… – а какая теперь разница? Никто не поверит, а если и согласятся, так старик, все одно, велит найти и обоих положить. Месть, дело святое, от этого не отказываются. – Кто вообще тебя просил? У меня жена, ребенок, что теперь…

– Точно сдох? – коротко спросил он, я машинально кивнул. – Давай ходу, пока второй не приперся, а я тут разберусь. Ну, что стал, дергай! – он уже без стеснения обращался ко мне примерно так же, как я к нему получасом ранее. Мы будто местами поменялись. – Беги к Шатуну, скажи, Ушинский умом тронулся, сына убил, его шестерку, – выстрел, еще один, – тоже ухайдакал. Не стой, двигай, живо!

Не глядя на спасителя, я неловко перелез через подоконник и спрыгнул. Нога отозвалась резкой болью, я стиснул зубы, но побежал, сам не зная, зачем, все быстрее и быстрее. Будто в эти минуты мог скрыться от самого себя.